Как убивали «КРАСНЫЙ ПРОЕКТ».
Ко мне в руки попала очень интересная книга. Это не обычная книга. Книга, в которой собраны лекции Бориса Кожина, которые он читал студентам педуниверситета и которые были опубликованы в газете «Волжская коммуна» в 2005 и 2006 г. Лекции-рассказы о судьбах известных и не очень известных жителей Самары, о самом городе Самаре менявшем название 3 раза за прошлый век, о духе того времени.
Всегда интересно узнать, что же чувствовали люди, на переломе эпох, во времена великих свершений и падений. И эта книга, от одного из ведущих документалистов Самарской студии кинохроники, как раз об этом.
И вот в одной статье, под названием «Это было в феврале», Борис Кожин рассказывает о том, что осталось в его памяти о том февральском дне 1956 года, когда советский народ услышал доклад Хрущева на ХХ съезде партии о культе личности Сталина. Также в ней о том, каким видел автор и окружающие видели вождя до этого события. Личность Бориса Кожина известна в литературных и журналистских кругах Самары - под его редакцией работала команда документальной хроники в Куйбышеве.
В виду большого объема, а также для того, чтобы передать дух именно этого события, привожу статью с сокращениями. Сокращения отмечены так (…)
1956г. Февраль. Мне 17 лет. Я - первокурсник. Учусь на историко-филологическом факультете Куйбышевского пединститута. На одной из последних лекций нам говорят, что после занятий мы все должны идти в актовый зал. Все.
Мы не знали, зачем нас собирают, и я не помню сейчас, кто делал объявление, но было почему-то ясно, что в актовом зале надо быть обязательно. И мы туда явились. На сцену поднялся Александр Андреевич Гребнев. Он преподавал нам современный русский язык, он вел у нас практические занятия по старославянскому языку. Он поднялся на сцену, и нам было очень спокойно сказано, что сейчас будет почитан доклад Никиты Сергеевича Хрущева, сделанный им на ХХ съезде партии. И мы услышали то, что изменило очень многое в нашей жизни, в жизни нашей, да и только нашей страны. Но это потом выяснится. Потом. Потом мы узнаем, что старшеклассникам в школах доклад не читали. Был принято партийное решение прочитать всему населению страны, начиная со студентов. Читали несколько дней. В организациях, учреждениях, на заводах , фабриках… Мама меня звала : «Хочешь пойти? Завтра читают доклад Хрущева в детской поликлинике». Я не пошел. Я все запомнил… Я постарался все запомнить там, в актовом зале пединститута.
Доклад Хрущева о культе личности Сталина - это очень большой доклад. Нам его читали двое, сменяя друг друга, и, я так думаю, около трех часов. Читал Александр Андреевич Гребнев и читал кто-то еще, не помню кто.(...)
Невозможно передать, что творилось в зале, когда читал доклад Гребнев. То есть тишина стояла кромешная (никто не плакал, никто ничего не выкрикивал), но я не оговорился - творилось. Именно творилось, творилось в душах, в это пострашнее, чем крик на митинге. Много страшнее.
Он перевернул нас, этот доклад. Три часа… Всего три часа, и мы стали другими. Мы стали… Нет, не взрослее - мудрее. Доклад нас сделал людьми, которые вдруг поняли… (вдруг, именно вдруг!) насколько сложна, насколько загадочна и непредсказуема жизнь. насколько сложна, насколько загадочна и непредсказуема история. Мы ведь даже представить себе ничего такого не могли.
И мы не имели представления, как будем жить дальше.
Рассказывая о 1956 годе, о феврале 1956 года, о ХХ съезде партии и ничего не сказать о предыдущих годах нельзя. Ну что? Я, конечно же, был сталинистом. И, конечно же, смерть Сталина в 53-м году была для меня трагедией.
В 1949 году Сталину исполнилось 70 лет. Юбилей отмечала вся страна. Газеты завели специальную рубрику и печатали приветствия, что приходили в адрес юбиляра. Завершился сорок девятый года, пятидесятый, пятьдесят первый, приветствия все шли. Поток приветствий не иссякал, и газеты печатали и печатали телеграммы и письма…1 марта 1953 года страна узнала что Сталин болен.
1 марта 1953 года. Я в восьмом классе. Во время перемены в класс ворвался Володя Мулкиджанов: «Сейчас в учительской по радио сказали, что болен Сталин!». Ворвался и как будто разорвалась бомба: Сталин болен! Тяжело болен Сталин!
А потом начали поступать бюллетени о состоянии здоровья товарища Сталина. Их печатали в газетах, постоянно передавали по радио. Неграмотным людям, у которых не работало радио, бюллетени читали вслух агитаторы.
Я жил недалеко от Покровской церкви, совсем недалеко, на углу Самарской и Некрасовской, я видел толпы людей, которые туда шли. Только о Сталине, о его здоровье между этими людьми был разговор. Люди шли и шли, шли и шли, шли и шли в церковь. Шли молиться за Сталина.
С первого по пятое марта страна жила в напряжении, шестого ей сообщили, что Сталин скончался. Умер. Вчера. В десять пятьдесят вечера.
Об этом сообщили по радио. Рано утром. В шесть. Я не поверил. Я спросил маму, она врач: «Может быть, это не точно, что он умер?» И, думаю, не я один в этом сомневался. Он же не мог умереть! Сталин умереть не мог! (…)
Я учился в очень хулиганистом классе. У нас были ребята… Какие надо ребята. Но видели бы вы, что творилось с этими хулиганами шестого марта. Рыдал весь класс. Мы учились в мужской школе, мы учились в восьмом классе, и мы лежали на партах и плакали. Учителя выходили и тоже рыдали. (...)
День 9 марта 1953 года был объявлен не рабочим днем - хоронили Сталина. (…) Начались похороны часов в одиннадцать, и очень много самарцев пришло к одиннадцати на площадь Куйбышева. Митинга не было, все стояли и слушали репродуктор, «колокольчик», который был выведен на площадь. Очень многие плакали. И так вот стояли и плакали на всех площадях огромной страны. По всей стране ретранслировался репортаж с Красной площади.
Я на площадь Куйбышева пошел с приятелем, с Валеркой. Я про него уже рассказывал. Он жил у нас за стенкой. Мы с ним сшили траурные повязки - красное с черным, мы их сами сшили, сами отгладили и на площади повязали. И вот об этом я тоже вспоминал, когда Гребнев читал доклад Хрущева.
Гребнев читал доклад Хрущева, а в зале стояла кромешная тишина. Я такой тишины никогда не слышал. Я даже представить себе не мог, что может быть такой тишина.В докладе - о тридцать седьмом годе, в докладе о смерти Кирова… (…)
А потом началась «Оттепель». После ХХ съезда, который открылся 14 февраля 1956 года и через десять дней закончился. И началась «Оттепель».
Откуда взялось это слово? А Эренбург написал повесь, которая вот так называлась - «Оттепель». Он там писал о времени, которое наступило в нашей стране после 1956 года. В литературной газете тут же началась дискуссия. Дискуссия между Симоновым и Эренбургом. (…)
Симонов упрекал Эренбурга в том, что она не только повесть свою, но и эпоху, которая наступила после ХХ съезда назвал «Оттепелью». «Это навсегда!» - убеждал Эренбурга Симонов. А мудрый Эренбург возражал: «Оттепель. Могут наступить заморозки». И за этой дискуссией между этими двумя писателями, между двумя этими людьми следила вся страна. (…)Но это все будет потом. А пока мы покидали зал, где нам читали доклад Хрущева о культе личности Сталина. Покидали другими, во многом уже другими. Детьми «Оттепели» как нас потом назовут. Еще нас будут звать шестидесятниками. Мы окончим институт в 60-м году, в 60-м году нам будет 22-23 года. Но это будет потом, а тогда, в феврале 56-го, мы еще не осознавали, что стали другими. Но уже на другой день на лекции по истории, на практических занятиях нас всех интересовало одно: почему об этом не было сказано раньше? Почему пинают гроб? Где Хрущев был раньше? Где все были до этого? И нашим преподавателям было нелегко, очень нелегко было отвечать на эти вопросы.
Это отрывок показывает, с какой любовью относились люди к Сталину. Как к своему отцу. Так зачем «убивали» отца-Сталина? Отца, под руководством которого страна в кратчайшее время преодолела технологический разрыв с Западом, под руководством которого мобилизованный советский народ победил в Великой Отечественной войне, под руководством которого за первую послевоенную пятилетку страна восстала из военных руин. Зачем?
После Великой Октябрьской Революции, большевики мобилизовали русский народ, доведенный до отчаянья деградировавшими феодальными сословиями России. Мобилизовали народ идеологически, под новый исторический проект, под построение справедливого государства. Конечно, не обошлось и без издержек. С той же самой религией. Атеизм не был основой марксизма. Ничуть. Атеизм ввели после того, как церковь своими действиями показала, что потеряла связь с Христом. Призывая народ терпеть угнетение, при этом творя показные ритуалы и собирая подати, церковь обозлила на себя простой люд до такой степени, что её пустили «в расход» как и дворянское сословие, предавшее царя. Надо учитывать и то, что в Гражданскую войну церковники поддерживали белых. Для которых, народ был просто средством. Средством для обогащения, средством для самовозвышения, средством для упоения властью.
Однако, сам коммунизм, обличенный в оболочку марксизма, был ни чем иным, как тысячелетней хилиастической надеждой людей всего мира. С теми же запросами на построение царства божия на небесах, но с попыткой воссоздать это но только на земле. Её реальным воплощением во всем том, что происходило в России.
Под эту идею справедливости и равенства народ поднялся. Он был мобилизован. Мобилизован линейно. Когда есть конкретная цель, например всеобщая грамотность, решение продовольственного вопроса в стране и пр. Партия большевиков, как «организатор и вдохновитель всех побед» смогли мобилизовать народ на выход из разрухи после Гражданской войны, на становление, на подъем промышленности в предвоенные годы. При этом общество жило с четким пониманием того, что да, сейчас жизнь не сахар, нужно отдать силы на достижение цели. «А вот построим, тогда и заживем». К началу 40 годов, это мобилизационный подъём еще не был до конца израсходован, но началась война. И тогда, для победы над фашизмом народ был мобилизован «сотереологически» (на спасение человечества). Мобилизован на битву, в которой проиграть нельзя т.к. проигрыш это смерть.
Такая мобилизация возможна только тогда, когда враг вот он, в поле твоего зрения, когда жгут и убивают твоих родных. Когда война пришла на твою землю, на твою Родину.
Эта военная мобилизация была такой силы, такой степени напряженности, которой еще не видел мир! И этому всему миру было явлено, что коммунистическая идеология в купе с мобилизацией советского общества дают невероятный результат.
В послевоенный период партия мобилизовала народ, и он откликнулся на призыв восстановить страну из руин. За кратчайший срок, в первую послевоенную пятилетку страна восстала. Практически все сферы жизнедеятельности были налажены. И….. Мобилизационный потенциал резко упал. Ведь такими невероятными усилиями выиграли войну, подняли страну. Вот теперь можно жить. Можно отдохнуть. Мобилизационный потенциал не только упал, он стал отрицательным. Ведь после такого нужна какая-то сатисфакция. Это и есть издержки линейной мобилизации.
Однако мобилизация идеологическая осталась. Страна равенства, а вокруг капиталистические страны. Мир, желающий уничтожить оазис, являющий справедливость бытия. Идеологически война не остановилась. Она, после 45-го года продолжилась с новой силой. Но ведь эта война не была явлена бойцам, она была где-то там, на уровне политики и на уровне экономики. Народ, «насладившийся» всей мерзостью войны, желал только одного. Жить. Спокойно Жить.
А Сталин - этот аскетичный, усатый человек во френче, уже не являл собой пример новой эпохи, эпохи - отдыха, спокойной жизни. А вдруг опять начнется, вдруг опять призовут напрячься? И партия, уловив это желание народа, да и большинство в партии, видимо тоже так думало так, приняло решение - «Мавр сделал свое дело, мавр должен уходить». Решено было снять идеологическую мобилизацию.
Развенчание культа личности Сталина, и есть этот самый съем, отказ от идеологической мобилизации.
Это и стало тем самым началом конца…
И это один взгляд на происшедшее.
О том, что это было фактически отцеубийство, продолжу в следующей статье.