Основания утопического сознания, часть вторая (окончание)
ГЛАВА 2. ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫЕ ОСНОВАНИЯ УТОПИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ
2.1. Особенности утопического сознания и его экзистенциальные основания (продолжение)
фотография www.forgottenoh.com
Другой работой, в которой в чётком виде сформулированы особенности утопического сознания, является статья Е.Л. Чертковой «Специфика утопического сознания и проблема идеала» (Идеал, утопия и критическая рефлексия. М., 1996). Статья написана в крайне выраженном критическом по отношению к утопии духе, поэтому следует внимательно следить, не выходит ли автор в своих суждениях за рамки объективности.
Коллизия идеального и действительного
В качестве наиболее общих опознавательных признаков утопии автор отмечает два момента: «критика существующего общества и утверждение образца желаемого совершенного общественного устройства». Это - главный нерв утопического сознания, который мы примем за одно из его оснований, и назовём актуальной для утописта коллизией идеального и действительного. Острое переживание этого зазора в силу обозначенной перфекционистской установки - вот что характерно для утописта прежде всего. Приведём пример. Платоновский мир идей является не просто царством аксиологически нейтральных гипостазированных понятий, а миром благих сущностей. В отношении к социальному миру эти сущности становятся социально-политическими идеалами. Расхождение идеального и действительного преодолевается платоновской утопией, где высшая каста философов занята важным делом: созерцанием благих сущностей и воплощением их в идеальном государстве.
Далее автор выделяет типические характеристики утопического сознания: «проективность, нормативность, априоризм и антиисторизм». Априоризм проявляется, например, в перечисленных выше предпосылках утопического сознания. Это не вся специфика утопического сознания, но та её часть, которая позволяет вычленить утопию из многообразия других проявлений человеческого духа.
Проективность, отличие оснований от особенностей
Такая черта утопического сознания, как проективность («идея не субъективна и не объективна, а проективна», писал Н. Федоров), инвариантна по отношению к делению утопий на ретроспективные (утопия проектируется как воспоминание) и проспективные (утопия проектируется как пророчество). Далее Черткова отмечает важный аспект проективности утопического сознания:
Оно пронизано установкой на произвольное творение мира в соответствии со своим замыслом, исходит из убеждения о пластичности мира, о его готовности принять ту форму, которую захочет придать ему человек, руководимый проектом.
Мы уже определили эту установку как проявление социального оптимизма. Автор описывает также связь этой установки с мифом о Прометее. Действительно, тема «прометеевской дерзости», «надежды» (тему «Надежды» подробно разрабатывал Э. Блох; для нас она является частным проявлением обозначенных выше видов оптимизма), возрожденческого «титанизма» является сквозной для утопического сознания.
На примере проективности можно видеть, в чем состоит различие между особенностями утопического сознания и его основаниями. Оно состоит в том, что основания являются для утописта исходной мотивирующей данностью, его движущими пружинами, или же априорными принципами, а к проектированию утопист лишь вынужден прибегнуть, чтобы как-нибудь гармонизировать повелительный характер своих неотрефлексированных оснований с несовершенным миром.
Антиисторизм
Что касается такой особенности утопического сознания по Чертковой, как антиисторизм, то отчасти мы уже выражали скепсис по этому поводу. Добавим к позиции Чертковой известное высказывание В.С. Соловьёва:
Не тот настоящий утопист, кто хочет преобразить общество, а тот, кто мечтает остановить ход истории.
Наша позиция по этому вопросу состоит в следующем. Подобное высказывание справедливо для тех утопий, которые создавались в условиях циклического восприятия времени, например, в античности, либо под влиянием античного мировосприятия (например, утопии Мора и Кампанеллы). В этом случае действительно, становление почти синонимично несовершенству, остановка времени - как несущего разрушение и смерть («роковой бой часов») - является желанной для утописта.
Но грубым извращением было бы приписывание подобного желания средневековым хилиастам, которые чают кайроса, сакрального времени преображения, и, тем более, светским революционерам, молившимся прогрессу и утверждавшим, что «история каждого из нас выкликает по именам» (Анри Барбюс), «клячу истории загоним!» (Маяковский). С одной стороны, человек не может мыслить идеал в развитии, и не может изобразить в утопическом произведении его иначе, как вынеся за скобки изменения. Он не может это сделать технически, возможно, потому, что само слово «совершенство» произошло от латинского слова perfectio (завершение), а «совершенный» - от perfectus (завершённый).
Но это не значит, что утопист желает, чтобы история кончилась, как утверждает В.С. Соловьёв: конец истории сам по себе не является счастливым концом, не всякое завершение само по себе - желанно. Утопист желает именно совершенного счастья, а застывший неподвижно образ идеала - следствие невозможности описать идеал развивающимся. Этот порок утопий пытался преодолеть Г. Уэллс в работе «Современная Утопия». В этом приписывании утопическому сознанию антиисторизма исследователи напоминают Ужа из известного произведения М. Горького, сделавшего из неудачной попытки взлететь в небо следующий вывод: «Так вот в чем прелесть полётов в небо! Она - в паденье!». Из невозможности изобразить идеал в динамике не следует, что конец истории является желанной целью утописта, равно как из факта падения на землю не следует, что прелесть полетов в небо состоит именно в этом падении.
Е.Л. Черткова приводит и другие аргументы в пользу антиисторизма утопий:
Трансцендентность утопии более радикальна - это выход за пределы не только действительного, но и возможного, если его рассматривать как развитие действительного;
...будущее формируется не как продолжение настоящего, а как альтернатива ему.
Эти слова замечательно раскрывают то содержание, которое автор вкладывает в понятие «историзм». Слова автора об утопии как выходе за пределы «возможного, если его рассматривать как развитие действительного», следует читать как «выход за пределы самопроизвольного развития действительного». Это добавление не искажает смысла цитаты, поскольку иначе она была бы лишена критической заострённости в адрес утопии, ибо будущее, в том числе и то, которое на практике строили утописты, всегда является развитием действительного. Только утописты самонадеянно желали оседлать исторический процесс и повернуть его течение в нужную им сторону.
Итак, судя по всему, для автора исторично то сознание, которое не вмешивается в самопроизвольное течение исторического процесса. И достаточно очевидно, в каком случае с такой позиции можно критиковать утопистов. Это возможно в том случае, если это имеющее место в данную историческую эпоху в данной стране самопроизвольное течение исторического процесса автору, по большому счету, нравится. И он не понимает, что утопист отвергает это самопроизвольное течение не в силу перфекционистского невроза, а в силу того, что направление, в котором развивается исторический процесс, ему не нравится, ибо дистанция между идеальным и действительным не сокращается, а больше и больше нарастает. Нарастает до такой степени, что часто встречающейся метафорой утопического сознания является ад. Когда самопроизвольный исторический процесс сокращает дистанцию между идеальным и действительным, есть ли нужда в утопии? И в чем неправда людей, которые вмешиваются в течение исторического процесса, если они видят, что это течение ведет огромные массы людей к несчастью, а то и к катастрофе, к обрыву?
А.П. Чехов в «Крыжовнике» описывал подобную коллизию:
Во имя чего ждать, я вас спрашиваю? Во имя каких соображений? Мне говорят, что не всё сразу, всякая идея осуществляется в жизни постепенно, в своё время. Но кто это говорит? Где доказательства, что это справедливо? Вы ссылаетесь на естественный порядок вещей, на законность явлений, но есть ли порядок и законность в том, что я, живой, мыслящий человек, стою надо рвом и жду, когда он зарастет сам или затянет илом, в то время как, быть может, я мог бы перескочить через него или построить через него мост? И опять-таки во имя чего ждать? Ждать, когда нет сил жить, а между тем жить нужно и хочется жить!
Е.Л. Черткова в своей работе представляет дело так, что последствия утопий являются по большей части разрушительными, а утопические эксперименты только опасны. Она, однако, нигде не уточняет, что именно пытались разрушить те утописты, против которых направлено острие её критики. Между тем, эти утописты пели «Весь мир насилья мы разрушим» («Интернационал»). А не разрушать мир насилия хочет, очевидно, тот, кого этот мир насилия удовлетворяет. Да, вместо старого мира насилия утописты очень часто воздвигают новый мир насилья, и в этом правота позиции Чертковой. Это старый спор, блестяще показанный Виктором Гюго в романе «Отверженные» как диалог между умирающим Членом Конвента и епископом Бьенвеню:
- Вы разрушили. Разрушение может оказаться полезным, но я боюсь разрушения, когда оно сопровождается гневом.
- У справедливости тоже есть свой гнев, ваше преосвященство, и этот гнев справедливости является элементом прогресса. Как бы то ни было и что бы ни говорили, Французская революция - это самое могучее движение человечества со времён пришествия Христа. Несовершенное, - пусть так, - но благороднейшее. Она вынесла за скобку все неизвестные в социальном уравнении; она смягчила умы; она успокоила, умиротворила, просветила; она пролила на землю потоки цивилизации. Она была исполнена доброты. Французская революция - это помазание на царство самой человечности.
Епископ не мог удержаться и прошептал:
- Да? А девяносто третий год?
Ровно тот же диалог мы часто видим сегодня между коммунистами и православными: «Да? А тридцать седьмой год?».
Перфекционизм
Продолжим обзор статьи Е.Л. Чертковой. Автор отмечает как особенность утопического сознания, что оно «обесценивает всё относительное», а также то, что максимализм является неотъемлемой чертой интеллигентского героизма. С психологической точки зрения эти особенности являются характерными для невротической формы перфекционизма. Перфекционизм мы выделили как основание утопического сознания, и следует признать, что указанные особенности очень часто сопровождают это сознание. Примером обесценивания всего относительного является известное высказывание Оскара Уайльда:
...не стоит и смотреть на карту, раз на ней не обозначена Утопия, ибо это та страна, на берега которой всегда высаживается человечество.
Феликс Дзержинский в своих письмах из тюрьмы сестре так выражает свою максималистическую установку:
Я не умею наполовину ненавидеть или наполовину любить. Я не умею отдать лишь половину души. Я могу отдать всю душу или не дам ничего.
Однако максимализм и нивелировка всего относительного являются частными проявлениями указанного перфекционистского основания.
Философский рационализм
Далее автор указывает на философский рационализм как один из теоретических источников утопизма. Могущество разума как инструмента познания искушает применить его для покорения истории. Но мы уже обозначили феномен такой веры в могущество разума как частное проявление антропологического оптимизма. Утопист может делать ставку не только на разум, но и на чувственность человека, на высокое в человеке и т.п.
Заключение
Итак, подводя итог представленному обзору особенностей утопического сознания, перечислим выделенные основания утопического сознания:
2.1. Особенности утопического сознания и его экзистенциальные основания (продолжение)
фотография www.forgottenoh.com
- Коллизия идеального и действительного
- Проективность, отличие оснований от особенностей
- Антиисторизм
- Перфекционизм
- Философский рационализм
- Заключение
Другой работой, в которой в чётком виде сформулированы особенности утопического сознания, является статья Е.Л. Чертковой «Специфика утопического сознания и проблема идеала» (Идеал, утопия и критическая рефлексия. М., 1996). Статья написана в крайне выраженном критическом по отношению к утопии духе, поэтому следует внимательно следить, не выходит ли автор в своих суждениях за рамки объективности.
Коллизия идеального и действительного
В качестве наиболее общих опознавательных признаков утопии автор отмечает два момента: «критика существующего общества и утверждение образца желаемого совершенного общественного устройства». Это - главный нерв утопического сознания, который мы примем за одно из его оснований, и назовём актуальной для утописта коллизией идеального и действительного. Острое переживание этого зазора в силу обозначенной перфекционистской установки - вот что характерно для утописта прежде всего. Приведём пример. Платоновский мир идей является не просто царством аксиологически нейтральных гипостазированных понятий, а миром благих сущностей. В отношении к социальному миру эти сущности становятся социально-политическими идеалами. Расхождение идеального и действительного преодолевается платоновской утопией, где высшая каста философов занята важным делом: созерцанием благих сущностей и воплощением их в идеальном государстве.
Далее автор выделяет типические характеристики утопического сознания: «проективность, нормативность, априоризм и антиисторизм». Априоризм проявляется, например, в перечисленных выше предпосылках утопического сознания. Это не вся специфика утопического сознания, но та её часть, которая позволяет вычленить утопию из многообразия других проявлений человеческого духа.
Проективность, отличие оснований от особенностей
Такая черта утопического сознания, как проективность («идея не субъективна и не объективна, а проективна», писал Н. Федоров), инвариантна по отношению к делению утопий на ретроспективные (утопия проектируется как воспоминание) и проспективные (утопия проектируется как пророчество). Далее Черткова отмечает важный аспект проективности утопического сознания:
Оно пронизано установкой на произвольное творение мира в соответствии со своим замыслом, исходит из убеждения о пластичности мира, о его готовности принять ту форму, которую захочет придать ему человек, руководимый проектом.
Мы уже определили эту установку как проявление социального оптимизма. Автор описывает также связь этой установки с мифом о Прометее. Действительно, тема «прометеевской дерзости», «надежды» (тему «Надежды» подробно разрабатывал Э. Блох; для нас она является частным проявлением обозначенных выше видов оптимизма), возрожденческого «титанизма» является сквозной для утопического сознания.
На примере проективности можно видеть, в чем состоит различие между особенностями утопического сознания и его основаниями. Оно состоит в том, что основания являются для утописта исходной мотивирующей данностью, его движущими пружинами, или же априорными принципами, а к проектированию утопист лишь вынужден прибегнуть, чтобы как-нибудь гармонизировать повелительный характер своих неотрефлексированных оснований с несовершенным миром.
Антиисторизм
Что касается такой особенности утопического сознания по Чертковой, как антиисторизм, то отчасти мы уже выражали скепсис по этому поводу. Добавим к позиции Чертковой известное высказывание В.С. Соловьёва:
Не тот настоящий утопист, кто хочет преобразить общество, а тот, кто мечтает остановить ход истории.
Наша позиция по этому вопросу состоит в следующем. Подобное высказывание справедливо для тех утопий, которые создавались в условиях циклического восприятия времени, например, в античности, либо под влиянием античного мировосприятия (например, утопии Мора и Кампанеллы). В этом случае действительно, становление почти синонимично несовершенству, остановка времени - как несущего разрушение и смерть («роковой бой часов») - является желанной для утописта.
Но грубым извращением было бы приписывание подобного желания средневековым хилиастам, которые чают кайроса, сакрального времени преображения, и, тем более, светским революционерам, молившимся прогрессу и утверждавшим, что «история каждого из нас выкликает по именам» (Анри Барбюс), «клячу истории загоним!» (Маяковский). С одной стороны, человек не может мыслить идеал в развитии, и не может изобразить в утопическом произведении его иначе, как вынеся за скобки изменения. Он не может это сделать технически, возможно, потому, что само слово «совершенство» произошло от латинского слова perfectio (завершение), а «совершенный» - от perfectus (завершённый).
Но это не значит, что утопист желает, чтобы история кончилась, как утверждает В.С. Соловьёв: конец истории сам по себе не является счастливым концом, не всякое завершение само по себе - желанно. Утопист желает именно совершенного счастья, а застывший неподвижно образ идеала - следствие невозможности описать идеал развивающимся. Этот порок утопий пытался преодолеть Г. Уэллс в работе «Современная Утопия». В этом приписывании утопическому сознанию антиисторизма исследователи напоминают Ужа из известного произведения М. Горького, сделавшего из неудачной попытки взлететь в небо следующий вывод: «Так вот в чем прелесть полётов в небо! Она - в паденье!». Из невозможности изобразить идеал в динамике не следует, что конец истории является желанной целью утописта, равно как из факта падения на землю не следует, что прелесть полетов в небо состоит именно в этом падении.
Е.Л. Черткова приводит и другие аргументы в пользу антиисторизма утопий:
Трансцендентность утопии более радикальна - это выход за пределы не только действительного, но и возможного, если его рассматривать как развитие действительного;
...будущее формируется не как продолжение настоящего, а как альтернатива ему.
Эти слова замечательно раскрывают то содержание, которое автор вкладывает в понятие «историзм». Слова автора об утопии как выходе за пределы «возможного, если его рассматривать как развитие действительного», следует читать как «выход за пределы самопроизвольного развития действительного». Это добавление не искажает смысла цитаты, поскольку иначе она была бы лишена критической заострённости в адрес утопии, ибо будущее, в том числе и то, которое на практике строили утописты, всегда является развитием действительного. Только утописты самонадеянно желали оседлать исторический процесс и повернуть его течение в нужную им сторону.
Итак, судя по всему, для автора исторично то сознание, которое не вмешивается в самопроизвольное течение исторического процесса. И достаточно очевидно, в каком случае с такой позиции можно критиковать утопистов. Это возможно в том случае, если это имеющее место в данную историческую эпоху в данной стране самопроизвольное течение исторического процесса автору, по большому счету, нравится. И он не понимает, что утопист отвергает это самопроизвольное течение не в силу перфекционистского невроза, а в силу того, что направление, в котором развивается исторический процесс, ему не нравится, ибо дистанция между идеальным и действительным не сокращается, а больше и больше нарастает. Нарастает до такой степени, что часто встречающейся метафорой утопического сознания является ад. Когда самопроизвольный исторический процесс сокращает дистанцию между идеальным и действительным, есть ли нужда в утопии? И в чем неправда людей, которые вмешиваются в течение исторического процесса, если они видят, что это течение ведет огромные массы людей к несчастью, а то и к катастрофе, к обрыву?
А.П. Чехов в «Крыжовнике» описывал подобную коллизию:
Во имя чего ждать, я вас спрашиваю? Во имя каких соображений? Мне говорят, что не всё сразу, всякая идея осуществляется в жизни постепенно, в своё время. Но кто это говорит? Где доказательства, что это справедливо? Вы ссылаетесь на естественный порядок вещей, на законность явлений, но есть ли порядок и законность в том, что я, живой, мыслящий человек, стою надо рвом и жду, когда он зарастет сам или затянет илом, в то время как, быть может, я мог бы перескочить через него или построить через него мост? И опять-таки во имя чего ждать? Ждать, когда нет сил жить, а между тем жить нужно и хочется жить!
Е.Л. Черткова в своей работе представляет дело так, что последствия утопий являются по большей части разрушительными, а утопические эксперименты только опасны. Она, однако, нигде не уточняет, что именно пытались разрушить те утописты, против которых направлено острие её критики. Между тем, эти утописты пели «Весь мир насилья мы разрушим» («Интернационал»). А не разрушать мир насилия хочет, очевидно, тот, кого этот мир насилия удовлетворяет. Да, вместо старого мира насилия утописты очень часто воздвигают новый мир насилья, и в этом правота позиции Чертковой. Это старый спор, блестяще показанный Виктором Гюго в романе «Отверженные» как диалог между умирающим Членом Конвента и епископом Бьенвеню:
- Вы разрушили. Разрушение может оказаться полезным, но я боюсь разрушения, когда оно сопровождается гневом.
- У справедливости тоже есть свой гнев, ваше преосвященство, и этот гнев справедливости является элементом прогресса. Как бы то ни было и что бы ни говорили, Французская революция - это самое могучее движение человечества со времён пришествия Христа. Несовершенное, - пусть так, - но благороднейшее. Она вынесла за скобку все неизвестные в социальном уравнении; она смягчила умы; она успокоила, умиротворила, просветила; она пролила на землю потоки цивилизации. Она была исполнена доброты. Французская революция - это помазание на царство самой человечности.
Епископ не мог удержаться и прошептал:
- Да? А девяносто третий год?
Ровно тот же диалог мы часто видим сегодня между коммунистами и православными: «Да? А тридцать седьмой год?».
Перфекционизм
Продолжим обзор статьи Е.Л. Чертковой. Автор отмечает как особенность утопического сознания, что оно «обесценивает всё относительное», а также то, что максимализм является неотъемлемой чертой интеллигентского героизма. С психологической точки зрения эти особенности являются характерными для невротической формы перфекционизма. Перфекционизм мы выделили как основание утопического сознания, и следует признать, что указанные особенности очень часто сопровождают это сознание. Примером обесценивания всего относительного является известное высказывание Оскара Уайльда:
...не стоит и смотреть на карту, раз на ней не обозначена Утопия, ибо это та страна, на берега которой всегда высаживается человечество.
Феликс Дзержинский в своих письмах из тюрьмы сестре так выражает свою максималистическую установку:
Я не умею наполовину ненавидеть или наполовину любить. Я не умею отдать лишь половину души. Я могу отдать всю душу или не дам ничего.
Однако максимализм и нивелировка всего относительного являются частными проявлениями указанного перфекционистского основания.
Философский рационализм
Далее автор указывает на философский рационализм как один из теоретических источников утопизма. Могущество разума как инструмента познания искушает применить его для покорения истории. Но мы уже обозначили феномен такой веры в могущество разума как частное проявление антропологического оптимизма. Утопист может делать ставку не только на разум, но и на чувственность человека, на высокое в человеке и т.п.
Заключение
Итак, подводя итог представленному обзору особенностей утопического сознания, перечислим выделенные основания утопического сознания:
- Нестерпимая коллизия идеального и действительного
- Эвдемонизм
- Перфекционизм
- Антропологический оптимизм
- Социальный оптимизм
- Космологический оптимизм.