"Ужас в Кокшане"
"Путешественники, проезжающие по северной части Менделеевского района и сворачивающие по ошибке в сторону за Икским устьем, неожиданно для себя оказываются в удивительно мрачной местности. Дорога постепенно идет вверх, и ее все плотнее обступают дремучие удмуртские леса. Деревья в здешних местах кажутся выше обычных, а травы и заросли намного гуще. Возделанные поля встречаются редко и выглядят бедно, а старые дома, разбросанные по околице, выглядят угрюмыми и запущенными.
Из полей взору случайного путешественника открываются леса. От них исходит непонятное беспокойство; макушки елей слишком остры, чтобы выглядеть естественно; на некоторых можно видеть засохшие от ядовитых ветров ветви.
Грунтовую дорогу то и дело пересекают ручьи и глубокие лужи. Сделанные наспех деревянные мостки, перекинутые через них, не вызывают доверия. В лесных дебрях и болотах слева и справа от дороги царят вечные темень и гробовая тишина, вызывающие дрожь, особенно в вечерние сумерки, когда воют невидимые полчища козодоев и бесчисленные светлячки танцуют под кваканье жаб.
Чем ближе к Кокшану, тем плотнее к дороге подходит черный непроходимый лес: путешественник инстинктивно хочет отдалиться от него, но дорога неумолимо ведет его вперед, и за старинным прудом взору вдруг открывается деревушка, притиснутая к обмелевшей реке столетними елями.
Однако вид деревни не приносит успокоения: ветхие дома, единственный магазин и позапрошлого столетия здание с разбитыми окнами и заколоченными дверями, по неизвестным причинам никак не используемое.
Чужие редко бывают в этих местах; а когда эту местность далеко обошли все трассы и железные дороги, не стало видно и туристов, хотя пейзажи здесь не лишены известной привлекательности."
Мопед Текст не мой - это первые строки рассказа Лавкрафта "Ужас в Данвиче", где название американской деревушки заменено на Кокшан. И тем не менее описание совсем не выглядит искусственным, все как будто писано автором с натуры. Именно такие чувства вызывает визит на развалины Кокшанского завода, некогда крупнейшего в мире, а теперь оставившего после себя небольшое сельцо на сто человек с сомнительной экологией.
Субъективная необходимость написания об этой деревушке и о заводе отдельного поста обусловлена двумя обстоятельствами. Во-первых, мне предстоит работать там некоторое время в качестве руководителя этнографической экспедиции (подробности см. ниже, было бы интересно испытать возможности этнографических методов в историко-экологических исследованиях). Во-вторых, информации о нем в интернете практически нет. Если, например, о Тентелевском заводе в Петербурге (ныне "Красный химик") написано достаточно, то о Кокшанском, который по выработке некоторых веществ - и, очевидно, по степени экологической опасности - опережал своего столичного конкурента в несколько раз, знают только узкие специалисты. Одна из причин заключается, конечно, в том, что рассматриваемый завод располагался в глухой провинции. Однако тем более интересно, что продукция, произведенная в затерянной среди удмуртских лесов деревне, пользовалась большим спросом в Голландии, Германии и Франции, настолько большим, что местной плиткой была вымощена площадь перед Нотр-Дам де Пари.
Основан Кокшанский завод был в 1850 году в совершенно дикой местности, где на землях князей Ямбулатовых, знатного, но разорившегося татарского рода, чудом сохранившегося еще со времен Казанского ханства, жило три марийские семьи. Спустя 5 лет произведенный там хромпик уже был удостоен серебряной медали Департамента торговли и мануфактур, а завод получил право использования государственного герба. Дело в том, что хромпик тогда использовался для дубления кож, изготовления фотографий, спичек и множества другой продукции, но ввозился из Великобритании, где производился из ресурсов, добывавшихся у нас на Урале. Естественно, цена хромпика включала в себя огромные транспортные расходы, и любое российское производство могло бы вытеснить иностранную химическую продукцию с отечественного рынка. Препятствовали этому только низкие ввозные пошлины, в связи с чем оптимальным местом для химического завода была близкая к Уралу глушь: здесь было недалеко до сырья, топлива - леса - было за глаза, и не было поначалу недостатка в дешевой, почти бесплатной, рабочей силе в лице местного крестьянства. В свои лучшие годы Кокшанский завод выпускал 1 140 тонн хромпика ежегодно - не считая нескольких других производств, возникших там позднее. Однако годы шли, в Вятской губернии проложили железную дорогу, потребности в химической продукции возросли, и завод перестал успевать за прогрессом. В 1868 г. многие цехи были перенесены в Бондюгу (современный Менделеевск), а в 1921 г., по решению советской власти, хромовое производство со всеми рабочими перевезли в Первоуральск.
На этом завод прекратил свое существование, но будет еще долго жить в народной памяти благодаря ужасам, которые творились вокруг и внутри него с 1850 по 1921 год. Химическая промышленность отличалась от всех остальных промышленных отраслей своей особенной экологической опасностью: здесь токсичными были не только отходы производства, но и окончательный продукт, а последствия технологического процесса для здоровья людей и окружающей среды в середине XIX в. еще почти никем не изучались. Как следствие, жители соседних деревень часто жаловались, что газы, выпускавшиеся заводом, "съедали" на их полях весь урожай; отходы завода никуда не вывозились и распространяли в округе "тяжелые смрадные зловония". Ежегодно эта свалка размывалась весенним половодьем, и грязная ядовитая жижа долго стекала в протекавшую рядом реку, отравляя воду, в результате чего "мертвые рыбы плавали по поверхности целыми стадами". Доходило до того, что погибал даже домашний скот, пасшийся на берегу отравленной реки в 20-ти километрах ниже по течению.
Периодические издания в начале ХХ века писали, что, когда дымили заводские трубы, шедшие мимо лошади падали на колени, а их наездники - в обморок, и с ними, наездниками, приходилось долго "отваживаться молоком или водкой". Ядовитые испарения в атмосфере, по уверениям современников, чувствовались даже на значительном расстоянии от химического производства: "Если вы находитесь летом в поле версты за 3-4 от завода и если на вас подует ветер, донесет заводской дым и копоть, то вы, как непривычный человек, непременно постараетесь убраться с этого места или же вы обвяжете платком ваш нос".
Что касается заболеваемости рабочих, то медицинская администрация Вятской губернии уверяла, что она редко превышает 15%, а случаи серьезных профессиональных заболеваний вообще неизвестны. На самом же деле масштабы заболеваемости на заводе были, без преувеличения, уникальными: на хромовом производстве различными профессиональными заболеваниями болели от 90 до 100% - больше уже просто не может быть. Современники утверждали, что холщовой рубашки рабочему не хватало и на неделю, так быстро ее разъедали ядовитые испарения. Надо ли говорить, что похожим образом атмосфера цехов влияла и на дыхательную систему - большинство служащих Кокшанского завода имело отверстия в носовой перегородке разной величины: у кого-то в него могло пройти гусиное перо, у кого-то носовой хрящ был полностью изъеден витавшими в воздухе веществами.
К настоящему времени завод оставил после себя огромное кладбище с полусгнившими крестами и три террикона, хорошо заметных в Google Earth:
Рядом с этими кучами по-прежнему живут люди - выращивают урожай, пасут скот, пьют воду и т.д. Получается, что завод, основанный в 1850 и закрывшийся в 1921, по-прежнему продолжает свое темное дело.
Этим, собственно, и вызвано желание поехать в Кокшан и побеседовать с местными жителями на предмет экологической обстановки в их деревне. Кроме того, среди них должны были остаться потомки рабочих, которые наверняка могут поведать что-то интересное - что-то, что может быть должным образом записано и "пришито к делу". Если уж жители близлежащей Елабуги помнят времена, когда реки текли в нескольких километрах от нынешних русел, то предания о событиях столетней давности тем более должны были сохраниться. О том, чем эта затея закончится, напишу в подробностях в ближайшие дни.