Артем Каратеев "Возьми мою любовь как посох"
Оригинал взят у dilailah в Артем Каратеев "Возьми мою любовь как посох"
Артем Каратеев "Елена Макарова. Фридл."
Опубликовано в журнале "Знамя" №8, 2013.
"Возьми мою любовь как посох"
Елена Макарова. Фридл: Роман. Ч М.: Новое литературное обозрение, 2012.
Елена Макарова известна по серии публикаций о терезинском гетто (см., например, "Знамя" №3 за 2004 год), организованном фашистским руководством в качестве потемкинской деревни - вот-де как прекрасно живут в рейхе евреи.
Фридл - имя главной героини книги. Нарочно пишу "книги", поскольку слово "роман" не отражает главного - история художницы Фридл Дикер-Брандейс воссоздана на шести сотнях страниц с предельной документальной точностью, длинными выдержками из реальных писем, цитатами воспоминаний, фотографиями и репродукциями картин, на основе многолетнего изучения ее биографии и многочисленных встреч с теми, кто пережил Холокост и был с ней знаком.
Дикер-Брандейс родилась в 1898 году в Вене, пережила все трагедии и увлечения эпохи (включая революционный идеализм, художественные поиски начала века, восточные практики, новую вещественность, коммунистические мечты, свободную любовь к мужчинам и женщинам), прошла терезинское гетто и погибла в октябре 1944 года в Освенциме. Яркая личность, неяркая судьба. Память о Фридл, ее редком таланте, кипучей энергии сохранили все знавшие ее, но в истории искусств ее имя попало куда-то на задворки. Коллеги, учителя и друзья, среди которых Пауль Клее, Арнольд Шенберг, Иоганнес Иттен, отзывались о ее творчестве с неизменной похвалой, проча большое будущее, но этого будущего не случилось Ч приход к власти нацистов, участие в политической борьбе, тюрьма, побег из Вены, смена имени и фамилии прервали суливший многое взлет. Разрыв с кругом творцов-экспериментаторов: художников, дизайнеров, музыкантов, поэтов вырвал Фридл из привычной питательной среды, дававшей таланту импульс и направление, подпитывавшей идеями. Вскоре исчезла и сама эта среда, будучи объявленной рассадником дегенеративного искусства.
Это - внешняя канва,за которой Елена Макарова пытается найти живого человека и понять его. Сложнейшими кинематографическими приемами автор приближается к своей героине, рассказывая в предисловии о многолетних поисках ее следов, передавая впечатления свои, других людей, давая слово сквозь десятилетия самой Фридл. Елена Макарова описывает свои встречи со стариками, неповторимыми, многих из которых к окончанию работы уже не было в живых, про каждого и каждую из которых можно было написать по отдельной книге. Эта атмосфера расследования, поиска живого свидетельства ничуть не менее ценна, чем текст самого романа, - ведь интересно часто не столько прошлое, сколько его отражение в настоящем, протянутые сквозь время нити, ощущение причастности к истории.
После Вены были мытарства в Чехии, довольно быстро разделившей судьбу пережившей аншлюс Австрии. Ощущение, что вокруг стягивается кольцо, побег из которого сперва кажется таким реальным. Но Фридл не бежит и остается - и это один из самых драматичных сюжетов книги - читатель ведь уже прекрасно знает, чем обернется ее нерешительность. Почему она не уедет, ведь столько друзей уже там, где нет страха, - в Англии, Палестине?.. Они уговаривают ее, но она остается.
"Убегая, вы уносите свой страх с собой", - повторяет Фридл слова Декарта. А легко ли расстаться со страхом, оставшись? Кругом запреты: на сборища, обучение евреев в школе, потом на собак и посещение библиотек, потом евреев увольняют с работы, затем выселяют в дома попроще, а потом и вовсе на чердаки, отбирают для германской армии теплые вещи. Все хуже с деньгами и продуктами. Ходят слухи о депортации. Что происходит там, куда депортируют, - неизвестно, оттуда доходят лишь почтовые сообщения в тридцать слов - больше писать запрещено.
Яркая, неуемная, талантливая Фридл, покорившая немало мужских сердец, вдруг выходит замуж в Чехии за двоюродного брата Павла - простого бухгалтера, не умеющего рисовать и рассуждать об искусстве. Почему он? Словно это замужество - попытка обрести якорь в сметаемом ураганом истории мире. Если бы не он, его забота, любовь, тепло, она вряд ли бы выжила в этом разворачивающемся акт за актом театре абсурда и ужаса. И если бы не он, у нее был бы шанс остаться в живых и не сгинуть в Освенциме.
Другой якорь - картины, книги и письма. "Страх возникает там, где теряется ощущение правильного направления", - пишет Фридл. Она пытается нащупать это правильное направление в жизни, меняется ее манера, картины становятся одновременно и более традиционными, и более бесхитростными, и более глубокими. Приведенные в книге пространные письма Хильде Котны могли бы составить учебник по истории искусств, а заодно философии и психологии творчества. Абсурд жизни сгущается, обнажая подлинное: подлинные законы искусства, подлинные чувства. Парадоксально, письма рубежа 30-40-х посвящены книгам, картинам, творчеству в гораздо большей степени, чем пейзажу фашистской Европы и собственной жизни. Впрочем, цензура и не дала бы возможности писать их иначе. На всякий случай друзья скрыты за кличками, все самое важное - обидняками. "ЕЯ довольна, что ничего не совершила", - это про попытки самоубийства.
Терезин - это отдельная страница истории, следующий акт, заорганизованный хаос, полная нереальность происходящего, театр абсурда с тысячами актеров. Все выворачивается наизнанку, получая иной смысл: из художников и музыкантов формируются строительные бригады, семьям не разрешается жить вместе, детям не позволено навещать больных родителей, на фоне постоянного недоедания, перенаселенности и несвободы рождаются театры и организуются музыкальные вечера, тут есть библиотеки, которыми можно пользоваться! Но здесь уже не скроешься в своем маленьком мирке книг и картин - просто нет для этого места: строгий режим, обязательная работа. Фридл учит рисованию детдомовских детей, организует детские спектакли и проектирует мебель (вот где пригодились идеи конвертируемого пространства, выросшие из Баухауса!).
Уроки рисования Фридл - это гораздо больше, чем простая передача навыков владения карандашом или красками. Цель - намного серьезнее (как и у многих начинаний терезинских педагогов) - сохранить в детях человеческое. Сохранить их душевное здоровье для послевоенной жизни, воскресить память о нормальной жизни, в которой нет бараков, недоедания, постоянной охраны и надсмотрщиков, насилия и транспортов, вместе с которыми исчезают друзья и родные. Рисование становится реабилитирующей практикой, на листе бумаги можно все, что запрещено в жизни.
В Терезине Дикер-Брандейс - одна из многих: она талантлива, ярка и одновременно незаметна в массе тех талантливых и ярких, и бесталанных и серых, кому выпало вести абсурдное существование в показном гетто и исчезнуть в газовых камерах.
Исход ожидаем и неожидан: в сентябре 1944-го Павел получает повестку на депортацию в Польшу. Фридл хочет быть с ним и записывается добровольцем на следующий транспорт. Дальше - ничего. Повествование на этом обрывается. Да и можно ли человеческим языком описать, если бы сведения были, что происходило дальше - по месту назначения транспорта?
Известно лишь послесловие. Павел, ради которого Фридл едет в Освенцим, остается жив. Она - нет. Он женится после войны на вдове композитора, прошедшей Терезин. У них будут дети.
Знала ли Фридл, что ее запись на транспорт равнозначна самоубийству? И когда! Всем уже ясно, по доходящим слухам, - война скоро закончится! Фридл жертвует собой даже не ради Павла - он проходит селекцию в лагере благодаря обретенной профессии плотника и работоспособности, - а ради никому не известного человека, которого просто вычеркивают из списков на уничтожение, как лишнего, уже не вмещающегося в эшелон и в газовую камеру. По нечеловеческой иронии, это был последний транспорт из Терезина в Освенцим. Но она смогла на него попасть. Если бы она осталась - она бы осталась жива.
Почему Елена Макарова пишет именно про Дикер-Брандейс? Ведь самобытных мастеров со сходными судьбами в Терезине была не одна сотня, такой плотности талантов (особенно с учетом трехъярусных нар) могла бы позавидовать любая культурная столица мира.
Ответ - в личности Фридл, том доходящем сквозь чужие рассказы магнетизме, постоянной неудовлетворенности результатом и бесконечном поиске, но главное - в той ощущаемой автором на мистическом уровне похожести на свою героиню, подтверждением которой - совпадения и встречи.
Автор обращается к своей героине на интимное "ты", обретшее почти сакральное значение в череде глубинных связей и отголосков: философия диалога, религиозный экзистенциализм, наконец, "Ты", с которым обращаются к Богу.
Может быть, ответ и в той удивительной способности, несмотря на собственную, личную трагедию, поддерживать других, пустить свой большой талант на помощь другим. Быть опорой другим несмотря ни на что. Перед отправкой Фридл собирает в несколько чемоданов пять тысяч детских рисунков и передает их в надежные руки. О своих картинах она не побеспокоилась. Сейчас эти рисунки - неумелые и зрелые - наглядная летопись жизни Терезина, энциклопедия детских переживаний, страхов и надежд. Большая часть их авторов осталась детьми навсегда, разделив участь своего учителя.
Становится ли Фридл символом? Лишь отчасти. Она считает себя несостоявшейся. И в этом она символична. Как несостоявшимися оказались дети из терезинских детских домов и многие еще, чья жизнь была сломана или прервана.
Роман написан от первого лица, от лица погибшей, но словно ищущей возмездия и понимания собственной жизни Фридл, пребывающей где-то тут среди живых - образ пронзительный и современный. Как ни удивительно, Елена Макарова видит слишком много общего между временем Фридл и своим, нашим теперешним временем. Она пишет книгу в Иерусалиме под звуки выстрелов арабо-израильской войны, в которой, как и тогда, семьдесят лет назад, гибнут в основном не солдаты, а мирное население. Она видит слишком много обезличивающей прагматики в современном западном обществе, грозящей новым видом тоталитаризма. Она видит общее в том, как отправляли в лагеря смерти (придет или не придет повестка на транспорт?), и в том, как террористические акты и обстрелы вырывают людей из жизни теперь. Она читает ответы на свои жизненные и творческие искания в письмах Фридл, написанных в годы фашистской оккупации Чехии, находит в них поддержку и опору в минуты неверия, когда опускаются руки.
Неупокоенный дух Фридл продолжает свой путь среди живых, словно говоря обращающимся к ней: "Возьми мою любовь как посох".
Артем Каратеев "Елена Макарова. Фридл."
Опубликовано в журнале "Знамя" №8, 2013.
"Возьми мою любовь как посох"
Елена Макарова. Фридл: Роман. Ч М.: Новое литературное обозрение, 2012.
Елена Макарова известна по серии публикаций о терезинском гетто (см., например, "Знамя" №3 за 2004 год), организованном фашистским руководством в качестве потемкинской деревни - вот-де как прекрасно живут в рейхе евреи.
Фридл - имя главной героини книги. Нарочно пишу "книги", поскольку слово "роман" не отражает главного - история художницы Фридл Дикер-Брандейс воссоздана на шести сотнях страниц с предельной документальной точностью, длинными выдержками из реальных писем, цитатами воспоминаний, фотографиями и репродукциями картин, на основе многолетнего изучения ее биографии и многочисленных встреч с теми, кто пережил Холокост и был с ней знаком.
Дикер-Брандейс родилась в 1898 году в Вене, пережила все трагедии и увлечения эпохи (включая революционный идеализм, художественные поиски начала века, восточные практики, новую вещественность, коммунистические мечты, свободную любовь к мужчинам и женщинам), прошла терезинское гетто и погибла в октябре 1944 года в Освенциме. Яркая личность, неяркая судьба. Память о Фридл, ее редком таланте, кипучей энергии сохранили все знавшие ее, но в истории искусств ее имя попало куда-то на задворки. Коллеги, учителя и друзья, среди которых Пауль Клее, Арнольд Шенберг, Иоганнес Иттен, отзывались о ее творчестве с неизменной похвалой, проча большое будущее, но этого будущего не случилось Ч приход к власти нацистов, участие в политической борьбе, тюрьма, побег из Вены, смена имени и фамилии прервали суливший многое взлет. Разрыв с кругом творцов-экспериментаторов: художников, дизайнеров, музыкантов, поэтов вырвал Фридл из привычной питательной среды, дававшей таланту импульс и направление, подпитывавшей идеями. Вскоре исчезла и сама эта среда, будучи объявленной рассадником дегенеративного искусства.
Это - внешняя канва,за которой Елена Макарова пытается найти живого человека и понять его. Сложнейшими кинематографическими приемами автор приближается к своей героине, рассказывая в предисловии о многолетних поисках ее следов, передавая впечатления свои, других людей, давая слово сквозь десятилетия самой Фридл. Елена Макарова описывает свои встречи со стариками, неповторимыми, многих из которых к окончанию работы уже не было в живых, про каждого и каждую из которых можно было написать по отдельной книге. Эта атмосфера расследования, поиска живого свидетельства ничуть не менее ценна, чем текст самого романа, - ведь интересно часто не столько прошлое, сколько его отражение в настоящем, протянутые сквозь время нити, ощущение причастности к истории.
После Вены были мытарства в Чехии, довольно быстро разделившей судьбу пережившей аншлюс Австрии. Ощущение, что вокруг стягивается кольцо, побег из которого сперва кажется таким реальным. Но Фридл не бежит и остается - и это один из самых драматичных сюжетов книги - читатель ведь уже прекрасно знает, чем обернется ее нерешительность. Почему она не уедет, ведь столько друзей уже там, где нет страха, - в Англии, Палестине?.. Они уговаривают ее, но она остается.
"Убегая, вы уносите свой страх с собой", - повторяет Фридл слова Декарта. А легко ли расстаться со страхом, оставшись? Кругом запреты: на сборища, обучение евреев в школе, потом на собак и посещение библиотек, потом евреев увольняют с работы, затем выселяют в дома попроще, а потом и вовсе на чердаки, отбирают для германской армии теплые вещи. Все хуже с деньгами и продуктами. Ходят слухи о депортации. Что происходит там, куда депортируют, - неизвестно, оттуда доходят лишь почтовые сообщения в тридцать слов - больше писать запрещено.
Яркая, неуемная, талантливая Фридл, покорившая немало мужских сердец, вдруг выходит замуж в Чехии за двоюродного брата Павла - простого бухгалтера, не умеющего рисовать и рассуждать об искусстве. Почему он? Словно это замужество - попытка обрести якорь в сметаемом ураганом истории мире. Если бы не он, его забота, любовь, тепло, она вряд ли бы выжила в этом разворачивающемся акт за актом театре абсурда и ужаса. И если бы не он, у нее был бы шанс остаться в живых и не сгинуть в Освенциме.
Другой якорь - картины, книги и письма. "Страх возникает там, где теряется ощущение правильного направления", - пишет Фридл. Она пытается нащупать это правильное направление в жизни, меняется ее манера, картины становятся одновременно и более традиционными, и более бесхитростными, и более глубокими. Приведенные в книге пространные письма Хильде Котны могли бы составить учебник по истории искусств, а заодно философии и психологии творчества. Абсурд жизни сгущается, обнажая подлинное: подлинные законы искусства, подлинные чувства. Парадоксально, письма рубежа 30-40-х посвящены книгам, картинам, творчеству в гораздо большей степени, чем пейзажу фашистской Европы и собственной жизни. Впрочем, цензура и не дала бы возможности писать их иначе. На всякий случай друзья скрыты за кличками, все самое важное - обидняками. "ЕЯ довольна, что ничего не совершила", - это про попытки самоубийства.
Терезин - это отдельная страница истории, следующий акт, заорганизованный хаос, полная нереальность происходящего, театр абсурда с тысячами актеров. Все выворачивается наизнанку, получая иной смысл: из художников и музыкантов формируются строительные бригады, семьям не разрешается жить вместе, детям не позволено навещать больных родителей, на фоне постоянного недоедания, перенаселенности и несвободы рождаются театры и организуются музыкальные вечера, тут есть библиотеки, которыми можно пользоваться! Но здесь уже не скроешься в своем маленьком мирке книг и картин - просто нет для этого места: строгий режим, обязательная работа. Фридл учит рисованию детдомовских детей, организует детские спектакли и проектирует мебель (вот где пригодились идеи конвертируемого пространства, выросшие из Баухауса!).
Уроки рисования Фридл - это гораздо больше, чем простая передача навыков владения карандашом или красками. Цель - намного серьезнее (как и у многих начинаний терезинских педагогов) - сохранить в детях человеческое. Сохранить их душевное здоровье для послевоенной жизни, воскресить память о нормальной жизни, в которой нет бараков, недоедания, постоянной охраны и надсмотрщиков, насилия и транспортов, вместе с которыми исчезают друзья и родные. Рисование становится реабилитирующей практикой, на листе бумаги можно все, что запрещено в жизни.
В Терезине Дикер-Брандейс - одна из многих: она талантлива, ярка и одновременно незаметна в массе тех талантливых и ярких, и бесталанных и серых, кому выпало вести абсурдное существование в показном гетто и исчезнуть в газовых камерах.
Исход ожидаем и неожидан: в сентябре 1944-го Павел получает повестку на депортацию в Польшу. Фридл хочет быть с ним и записывается добровольцем на следующий транспорт. Дальше - ничего. Повествование на этом обрывается. Да и можно ли человеческим языком описать, если бы сведения были, что происходило дальше - по месту назначения транспорта?
Известно лишь послесловие. Павел, ради которого Фридл едет в Освенцим, остается жив. Она - нет. Он женится после войны на вдове композитора, прошедшей Терезин. У них будут дети.
Знала ли Фридл, что ее запись на транспорт равнозначна самоубийству? И когда! Всем уже ясно, по доходящим слухам, - война скоро закончится! Фридл жертвует собой даже не ради Павла - он проходит селекцию в лагере благодаря обретенной профессии плотника и работоспособности, - а ради никому не известного человека, которого просто вычеркивают из списков на уничтожение, как лишнего, уже не вмещающегося в эшелон и в газовую камеру. По нечеловеческой иронии, это был последний транспорт из Терезина в Освенцим. Но она смогла на него попасть. Если бы она осталась - она бы осталась жива.
Почему Елена Макарова пишет именно про Дикер-Брандейс? Ведь самобытных мастеров со сходными судьбами в Терезине была не одна сотня, такой плотности талантов (особенно с учетом трехъярусных нар) могла бы позавидовать любая культурная столица мира.
Ответ - в личности Фридл, том доходящем сквозь чужие рассказы магнетизме, постоянной неудовлетворенности результатом и бесконечном поиске, но главное - в той ощущаемой автором на мистическом уровне похожести на свою героиню, подтверждением которой - совпадения и встречи.
Автор обращается к своей героине на интимное "ты", обретшее почти сакральное значение в череде глубинных связей и отголосков: философия диалога, религиозный экзистенциализм, наконец, "Ты", с которым обращаются к Богу.
Может быть, ответ и в той удивительной способности, несмотря на собственную, личную трагедию, поддерживать других, пустить свой большой талант на помощь другим. Быть опорой другим несмотря ни на что. Перед отправкой Фридл собирает в несколько чемоданов пять тысяч детских рисунков и передает их в надежные руки. О своих картинах она не побеспокоилась. Сейчас эти рисунки - неумелые и зрелые - наглядная летопись жизни Терезина, энциклопедия детских переживаний, страхов и надежд. Большая часть их авторов осталась детьми навсегда, разделив участь своего учителя.
Становится ли Фридл символом? Лишь отчасти. Она считает себя несостоявшейся. И в этом она символична. Как несостоявшимися оказались дети из терезинских детских домов и многие еще, чья жизнь была сломана или прервана.
Роман написан от первого лица, от лица погибшей, но словно ищущей возмездия и понимания собственной жизни Фридл, пребывающей где-то тут среди живых - образ пронзительный и современный. Как ни удивительно, Елена Макарова видит слишком много общего между временем Фридл и своим, нашим теперешним временем. Она пишет книгу в Иерусалиме под звуки выстрелов арабо-израильской войны, в которой, как и тогда, семьдесят лет назад, гибнут в основном не солдаты, а мирное население. Она видит слишком много обезличивающей прагматики в современном западном обществе, грозящей новым видом тоталитаризма. Она видит общее в том, как отправляли в лагеря смерти (придет или не придет повестка на транспорт?), и в том, как террористические акты и обстрелы вырывают людей из жизни теперь. Она читает ответы на свои жизненные и творческие искания в письмах Фридл, написанных в годы фашистской оккупации Чехии, находит в них поддержку и опору в минуты неверия, когда опускаются руки.
Неупокоенный дух Фридл продолжает свой путь среди живых, словно говоря обращающимся к ней: "Возьми мою любовь как посох".