Исландское общество - нравы
Не секрет, что даже родственные нам народы нередко являют разительное своеобразие своего культурного облика. Например, представители родового общества Скандинавии эпохи викингов - и в частности исландцы - имели вовсе не такие понятия "ЛЮБОВЬ", "ДРУЖБА", "ВЕРА", как у нас.
Точнее, они вкладывали в них иные акценты, иные смысловые нагрузки.
Воспользуюмся любезной дотошностью Андерса Стриннгольма и прочтём главу из его монографии "Походы Викингов".
КНИГА ВТОРАЯ
Глава девятая
СУПРУЖЕСТВО
555 Честные правила и красота женщины имели для северных жителей двойное достоинство, если соединялись с здравым умом, с чувством собственного достоинства и твердым духом. Верили, что эти качества переходили от нее к детям, почему особенно уважались знатными женихами* [* Сага о Людях из Лаксдаля, Сага о Ньяле]. На это указывают слова Лодброка: «Я выбрал для своих сыновей такую мать, которая передала им бесстрашное сердце»** [** Bjarkamal, 26, в Ragnar Lodbrok saga].
Зато девушка требовала от мужчины воинственности, доказанной храбростью в морских походах; она любила статный, высокий рост и воинственную осанку; мужественная наружность больше нравилась ей, нежели красивая, обличавшая, по тогдашним понятиям, трусость и слабость, вовсе не приличные мужчине*** [*** «Белый человек - лентяй и нерешительный», - старая поговорка в Исландии. И на нашем Севере есть пословица; «Беленькие ручки отцу с матерью не кормильцы»]; она отвергала стариков, однако ж военную славу жениха предпочитала его юности.
Так, в одной саге норвежская королева, Ингеборг, делая выбор между двумя женихами, отдает руку пожилому королю, Геттрику, но отказывает Олафу, несмотря на его цветущую молодость. Она сравнивает их с двумя деревьями: одно с зрелыми плодами, а другое едва пустило весенние почки; «дурно, - прибавляет она, - покупать
556
неверную надежду»* [* Goetriks и Rolfs saga]. Рангвальд-ярл, намереваясь внушить Ингигерде, дочери Олафа Скетконунга, склонность к ее жениху, королю Олафу Дигре, говорил ей особенно про его подвиги и подробно рассказывал, как в одно утро он взял в плен пятерых королей и присвоил их землю и богатства** [** Сага об Олафе Святом, LXXV1II]. В этом же смысле поет Рагнар Лодброк: «Друг девушек должен быть отважен при звуке оружия»*** [*** Bjarkamal, 23].
Домоседы, никуда не выезжавшие из отечества, не удостаивались никакого внимания девиц: подле таких они едва могли сидеть**** [**** Сага об Этле]. Равенство происхождения было особенно важным условием, как со стороны жениха, так и невесты. Астрид, сестра короля Олафа Трюггвасона, хотела лучше несколько лет повременить с замужеством, нежели выходить за человека без имени (Tignar-name)***** [***** Сага об Олафе, сыне Трюггви, LVI]. В том же смысле отвечала жениху Рагнхильд, дочь Магнуса Великого, когда дядя обручил ее с Иваром Хаконсоном «Вижу, - сказала она, - что я сирота: если бы жив был мой отец, он не выдал бы меня за поселянина, хоть этот жених и красив, и в уважении у всех, да и опытен во всех искуствах (Idrotten); отец выдал бы меня не иначе, как за короля»****** [****** Сага о Харальде Суровом, XLV1II].
Равенство звания было общим правилом при древних супружествах. Женщина неохотно отдавала руку тому, кто был не такого высокого происхождения и звания, как сама она; зато ей очень нравилось принадлежать человеку из высшего сословия. Много примеров встречается в сагах, что мужья высокого рода, женившись на незнатных девушках, считали низшее происхождение своих жен достаточным предлогом развода, если бывали влюблены в какую-нибудь знатную женщину. Так, Рагнар Лодброк хотел развестись с Кракой, дочерью норвежского поселянина, чтобы жениться на Ингеборге, дочери упсальско-го короля; но когда Крака открыла ему, что она дочь славного
557
героя, Сигурда Фафнирсбани, и настоящее имя ее Аслауг, Лодброк оставил ее у себя и не думал больше об Ингеборге. Харальд Гренске, вестготландский король, женат был на Acre, очень красивой и превосходной женщине. Но влюбившись в Сигриду Сторраду, вдову шведского короля, Эрика Сегерселла, и мать Олафа Скетконунга, он хотел развестись с Астой, как ни счастлив был с нею. Но она ночью зажгла тот дом, где спал этот король с другим незначительным королем, сожгла их, чтобы «отбить охоту, - говорила она, - у малых королей ездить в чужую землю и сватать меня».
Сами девушки не могли располагать своей рукой. Отцы считали себя вправе заботиться о счастье дочерей; в то время, когда влияние родовых связей было очень сильно, все дела, имевшие отношение к ним, считались весьма важными для мужчин и не могли отдаваться на волю женщины.
И сыновья слушались отцов, но больше из сыновнего почтения, нежели из подчиненности; отвечая сами за свои поступки, они могли и располагать ими, когда приходили в возраст мужества и переставали жить на отцовском хлебе.
Но дочери находились в безусловной воле отцов. «Как отец, я больше всех имею право располагать невестой, - говорит Тор карлу Альвису, - меня не было дома, когда просватали ее; но я один могу обручать ее: тебе она не достанется без моей воли на то и никогда не будет твоей женой»* [* Речи Алъвиса в Старшей Эдде, 4].
Когда красивая исландка, Халльгерд, была просватана за Торвальда против ее воли и отзывалась с неудовольствием на такой выбор, отец сказал ей: «Неужто думаешь, что я посмотрю на твою гордость и из-за нее нарушу данное слово? Коли не согласишься по доброй воле, тебя заставят»** [** Сага о Ньяле, X].
Однако ж редко бывало, чтобы отцы в каких бы то ни было случаях пользовались во всей строгости отцовской властью. У них было слишком много чувства чести, чтобы тиранствовать над слабым полом; при брачном сватовстве
558
они сначала узнавали расположение дочерей и матерей их и нередко отдавали это на их волю. И братья поступали большей частью так же относительно своих сестер, если со смертью отца наследовали его неограниченное право располагать их супружеством. Если же не было и братьев, это право переходило к ближайшему родственнику (Giftoman). Женщина состояла под полной опекой мужчины: никакой договор ее не имел законной силы без совета и утверждения близкого родственника.
Жених прежде всего должен был обратиться к отцу невесты и передать ему предложение, bоn. Оттого и сватовство называлось у скандинавов bonord, просьба; кто отправлялся в путь за сватовством, о том говорили, что он состоит в сватовстве* [* «Att standa i kvonbaenum» (Сага о Туннлауге Змеином. Языке)] .
В путь за сватовством (bonords-for) он надевал лучшее платье и отправлялся с отцом или ближайшим родственником.
Когда предложение сделано и принято благосклонно, начинали договариваться о брачных условиях. Жених объявлял, сколько имения назначает будущей жене: это называлось Mundr, Kvanar-mundr, женский дар; он объявлял дар, который назначался отцу ее, что называлось vingaeg, дружеский дар; отец невесты, со своей стороны, назначал сумму приданого, что было для его дочери вознаграждением за потерю прав на отцовское наследство. Это носило название Fylgdh, Hemfylgdh, Hemgaef, Omynd. Дары состояли в золоте, серебре, рабах, скоте и домашней рухляди.
Атли в женские дары Гудрун дал много украшений, тридцать рабов, семь хороших служанок, много серебра** [** Гренландские Речи Атли в Старшей Эдде, 95] ; Висбур подарил невесте, дочери Ауда Богатого, золотую цепь и тридцать больших дворов*** [*** Сага об Инглингах, XIV]. Вестготский закон в дары королевской невесте назначает 12 марок золота или, в залог того, два двора. По норвежским законам, самая меньшая сумма даров была назначена в 12 ерэ, даже для бедных. Пока женщины не имели законных
559
прав на наследство, эти дары с приданым составляли собственность жены и выдавались ей по кончине мужа В случае развода она удерживала эту собственность, переходившую, по ее смерти, к ближайшим родным ее. Но если она умирала бездетной, то приданое ее возвращалось к ее ближайшим родичам или наследникам.
Такой договор о дарах и приданом был непременным условием законного брака и, по сходству с торговой сделкой, потому что заключались условия, на каких дочь семейства поступала в собственность мужа, назывался Brudkаир, покупкой невесты.
Договор утверждался в присутствии родных обеих сторон* [* Сага о Ньяле. Сага о Гуннлауге Змеином Языке]. Потом обручали жениха и невесту и соединяли им руки. В древности при обручении не менялись кольцами; хотя любящие дарили их друг другу, но они еще не считались знаком faestning, или законного обручения, - молоток Тора, положенный на колени невесте, освящал брак.
На невесту надевали покрывало. Это обручение называлось faest, потому что жених, обручаясь с невестой, собственно укреплял ее за собой, faesta saer konu (по-шведски faesta sug qvinnan - обручиться с женщиной, собственно укрепить ее за собой). Сходка же, для этого состоявшаяся, - faestninga staemma. После того он назывался faestimadr, жених (ныне faestman), а девушка - faestikona (faesteqvinna, faestmoe), невеста.
Брак, совершенный без такого faestning, назывался skyndi-bryllup, поспешным, lausa-bryllup, слабым, и считался незаконным. Всякая законная жена должна быть, по старинному выражению, mundikeypt, куплена дарами** [** В том же смысле в Старшей Эдде говорится о Герде, супруге Фрейра, что она giulikeypt, куплена золотом], или, по словам вестготского закона, maedh mund ok maedh maelae, даром и словом:
это значило, что она была выдана замуж с согласия отца и совета родных по предварительному соглашению. Она называлась mudgift kona, laghgift kona, adhalkona, брачной, законной женой, а дети ее - adhalkonubarn,
560
законнорожденные, и имели право на одальную собственность.
Девушка, вышедшая замуж без такого обряда, сманенная, похищенная или военнопленная, считалась frula, наложницей, какое бы ни было ее происхождение, и дети, прижитые в таком браке, назывались frilloham, незаконными.
Когда ярл Рагнвальд увел в Норвегию Астрид, дочь Олафа Скетконунга, и, без ведома отца, обручил ее с Олафом Дигре, Олаф Скетконунг говорил, что ярл продал ее в наложницы*[* Сага об Олафс Святом, ХСIII]. Когда Харальд Харфагр, увлекшись страстью к Сигфрид, красивой дочери Свассе, хотел тотчас же увести ее к себе, отец девушки заметил ему, что король должен обручиться с ней и получить ее по закону** [** Сага о Харальде Прскрасноволосом]. Также и Аслауг отказалась уступить желаниям Рагнара Лодброка. «Более будет чести, - сказала она, - для наших детей, если ты возьмешь меня в жены по законному обряду»*** [*** Ragnar Lodbrok saga].
Норманны с такой строгостью соблюдали предписания нравственности, что до брака не дозволяли никакого короткого обращения между женихом и невестой. Гордые, неиспорченные люди гнушались преступлений против девственной чести, и всякое покушение такого рода со стороны жениха считалось тяжкой обидой не только невесте, но и всей ее родне.
Когда кто провожал невесту к другу или путешествовал с чужой женой, то древний обычай**** [**** См. отрывки песен о Сигурде и Брюнхильд в Старшей Эдде] требовал, чтобы они, ночуя вместе на одной постели, клали , между собой меч***** [***** Canga Rolfs, Sturhiug Starfs, Tborgrini Prudes и Viglunds saga со многими другими сагами], в защиту целомудрия, или доску. На этот обычай намекает Эдда и другие саги.
На Севере, как и у германцев, ранние браки не были в обыкновении. Встречаются примеры, что женщины выходили иногда замуж на 16-м или 18-м году; но эти случаи очень редки; кроме того, что развитие девочек медленнее на Севере, сами родители считали для себя постыдным
561
торопиться с замужеством дочерей. Вообще можно полагать, что женщина редко выходила замуж ранее 20-го года, а мужчина женился ранее 25-го или 30-го года.
Случалось, что брак отлагался на многие годы. Время отсрочки определялось при обручении: обыкновенно отлагали на три года, в тех случаях, если невеста была очень молода, или жених мало узнал жизнь, или предстояло ему важное предприятие. В таком случае девушка называлась Heitkona. Если он не являлся по истечении срока, невеста могла выйти за другого. Но обыкновенным следствием была кровопролитная вражда, если жених по возвращении находил, что его невеста помолвлена за другого. Особливо тяжкой обидой считалось нарушение обещания до срока: это требовало кровавой мести.
Вообще, поединки за женщин случались часто. Потеря красивой девушки, разумеется, была неприятна; но, сверх того, страдало самолюбие гордых тогдашних женихов, когда они видели, что им предпочитали других, особливо если при том еще нарушалось данное обещание. Шведский закон позднейшего времени постановляет, что если «чувство женщины переменится» после законного обручения, то она обязана возвратить обручальные дары и заплатить 3 марки пени; сверх того, для восстановления доброго имени жениха, должна была подтвердить присягой двенадцати мужчин, что «она не знает никакого порока или недостатка за женихом и его родней и не знала того во время его сватовства и обручения».
Тот же закон имел силу в случае нарушения обещания со стороны жениха; но тогда обручальные дары ему не возвращались. Если законно обрученная невеста три раза в один год отказывалась выходить за своего жениха, то он собирал своих родных и брал ее силой, где бы ни нашел; но она называлась законно взятой (liagi tagen), а не похищенной (rantagcn).
В те времена, когда похищение девиц и чужих невест принадлежало к числу великих подвигов, путешествие обрученной невесты
562
в дом жениха нередко подвергалось опасности. Оттого жених обыкновенно посылал за ней вооруженную толпу друзей и родственников.
Они должны были взять ее под свою защиту и отвести к супругу (bonde sins), на супружеское ложе (siang bans). Их называли дружиной невесты. Под начальством дружки, forvista man, проезжали они, вооруженные, в дом отца невесты и требовали себе мира и безопасности (grud) от хозяина Он давал им мир, отбирал у них оружие, а седла прятал под замок Дружка вместо жениха принимал приданое невесты (hemfylgdh).
Попировав в ее доме, дружина отправлялась вместе с ней, отцом ее и близкими родными в дом жениха, где играли свадьбу. Вечером невеста провожалась с торжеством на брачное ложе. На другой день, в вознаграждение за девственность* [* Att husfru sinae hedhrae. Ob virginitatem], жених делал ей подарок, называвшийся Hindradagsgaef, утренний дар** [** Потому что дарили утром после брачной ночи, Hindradagber].
С этих пор молодая получала название хозяйки, hausfreja, и связка ключей за поясом означала ее хозяйственные права. Все домашние заботы принадлежали хозяйке; муж обязан был только доставать все нужное для жизни; но его личное участие в хозяйстве считалось не только неприличным для него, но и оскорбляло, по тогдашнему мнению, права супруги.
Исландец Хрут, в опровержение обвинений жены, счел за нужное доказать свидетелям, что всегда предоставлял ей полную свободу в делах хозяйства*** [*** Сага о Ньяле. Так отвечала и Халльгерд мужу, Гуннару, на вопрос его, откуда она взяла кушанья, поданные гостям. «Не мужское дело, - сказала она, - заниматься кухней». Когда Тордис, в ответ на просьбу мужа получше принять Эйольфа, спросила его, будет ли довольно для гостя одной каши, муж ее, Берк, отвечал, что не его дело заботиться о кушаньях (Eyrbyggia saga)]. Особливо шитье и починиванье платьев своими руками не шло к воинственным людям того времени. Это считали таким же обыкновенным делом женщины, как и пряжа, тканье, приготовление белья и все хозяйственные работы. Главный надзор за всеми такими делами принадлежал хозяйке: она давала приказания служанкам, назначала им работу; в ее же распоряжении находились и рабы.
563
Это хозяйственное значение женщины называлось lyklarad, заведывание ключами* [* Этому отвечает potestas clavium римлян], bu-rad, заведывание домом, или rad-innan-stokks, внутреннее управление домом, в отличие от внешнего (rad-utan-stokks), управления мужчины.
Но тем только и ограничивалась власть домохозяйки. Во всем остальном она зависела от воли и власти мужа. Без его позволения она не могла ни покупать, ни продавать что-нибудь, ни выходить из дома для посещения родных, да и не могла оставаться у них более назначенного мужем срока** [** Сага о Ньяле. В числе советов, которые Hervarar saga заставляет Гауфудра давать его сыну, Хейдреку, находится и этот. «Не позволяй жене часто навещать ее родственников!»]. Она не имела голоса при замужестве дочерей. Муж мог наказывать ее, как хотел.
Только с христианством появились законы, определявшие наказание за побои женщины; в древности она не пользовалась даже личными правами и в случае совершенного ею преступления отдавалась для наказания мужу, как своему господину: на нем лежала ответственность за ее вины.
Однако ж скандинавы пользовались этой неограниченной властью над женщинами с такой умеренностью, какой нельзя бы и ожидать от их воинственности: в этом участвовало чувство женской красоты в скандинавах, их мягкое и открытое для дружбы сердце; кроме того, походы и общественные обязанности, лежавшие на них, требовали частых, на многие месяцы, отлучек из дома: тогда все заботы о содержании дома лежали на хозяйке, если сыновья были еще малолетние и находились в семействе; она была помощницей мужа, его утешением и подпорой; по решительности, благоразумию и смелости она не уступала мужчинам: все это сообщало ей цену и значение в глазах мужа; он не считал ее рабой, а уважал в ней разумную мать семейства, разделявшую с ним заботы о доме и детях. Да и не по душе ему было домашнее самовластие; сам дух государственного Управления предписывал уважение к личным правам.
564
Где, как не на Востоке, верховная власть управляет подданными, как рабами, самовластие и рабство проникают во все отрасли гражданского и семейного быта всякий обходится с близкими ему, как обращаются с ним самим; приучившись к рабскому повиновению, он требует того же и от своих подчиненных.
В Скандинавии основой государственного здания была народная свобода; все находились друг к другу в равных отношениях; высшие чиновники в государстве имели больше совещательную, нежели правительственную, власть; охранение взаимных прав было главной целью законодательства это воспитало в народе чувство правомерности и имело последствием правила человечности, справедливости и умеренности.
Плодом того было великодушие в народных свойствах скандинавов, считавшее недостойным для мужчины оскорблять безоружных и слабых. Находили постыдным браниться с женщинами* [* Сага о Волсунгах], а поднимать на них руку позволяли себе только в сильном раздражении, если они сами вызывали это своей беспорядочной жизнью.
Древний образ мыслей в этом отношении виден в ответе Харбарда Тору, который похвалялся, что прибил в Хлесей каких-то великанок, злых и лукавых. «Какой стыд, Тор, - сказал Харбард, - бить женщин!»** [** Песнь о Харбарде в Старшей Эддс, 37-39]
Но Тор оправдал себя тем, что это скорее были волчицы, а не женщины. Все древние саги свидетельствуют, что обращение мужа с женой запечатлено было любовью и уважением, не вредя значению мужа, как главы семейства.
Жена имела великое влияние на образ действий мужа; она часто утишала его гнев, а иногда и сама подстрекала его на смелое дело, ее советы и убеждения, если только были проникнуты умом и мужеством, редко не имели успеха; часто смелость жены вызывала уважение мужа.
Голова Греттира Сильного была оценена; всеми покинутый, не находя нигде приюта, бродил он по Исландии из
565
одного места в другое; наконец в одну ночь был пойман крестьянами; связав его, они однако ж не надеялись устеречь такого силача и тут же положили повесить его. Это случилось в одном городе, которого начальником был некто Вермунд. Его не было дома, и тогда Торбьерг, его жена, в отсутствие мужа обыкновенно заведовала всеми делами. С большой дружиной явилась она на то место, где поселяне устраивали виселицу, тотчас освободила Греттира, взяла под свою защиту и прежде всего позволила ему укрыться в ее поместье. Когда Вермунд воротился и узнал о происшествии, он строго спросил жену, как могла она отважиться на такое дело.
«Я поступила так, - отвечала Торбьерг, - во-первых, для того, чтобы тебя почитали больше других начальников за то, что имеешь такую бесстрашную жену; во-вторых, тетка Греттира, Грефна, хотела, чтобы я сохранила жизнь его; в-третьих, Греттир во всех отношениях человек превосходный».
«Ты умная женщина, - отвечал Вермунд, - надо благодарить тебя за такой поступок»* [* Сага о Греттире, III].
Твердость воли и разум северной женщины нередко доставляли ей решительный перевес над мужем: встречаются в сагах примеры таких мужей, которые не смели выходить из-под власти жен** [**Tliord Hraedcs saga]. Торберг Арнасон, уважаемый в Норвегии поселянин, для сохранения мира с женой, должен был целую зиму давать у себя убежище исландцу, Стейну Скафтасону, убежавшему от короля, Олафа Дигре. Тем навлек Арнасон на себя ненависть короля, подвергнул опасности своих родных и принужден был выслушать упреки своего брата, Финна: «Женина власть, - говорил этот, - может быть гибельна, если, боясь жены, нарушают присягу законному королю»*** [*** Сага об Олафе Святом, СХХХУIII].
О счастливых супружествах саги говорят просто и сухо: «Они жили друг с другом долго и счастливо»; о многих мужьях они выражаются так: «Он любил ее, как свои очи».
566
Надобно сознаться, что в сагах есть супружества, представляющие сильные примеры любви и самопожертвования. Сколько погибло жен, когда дома мужей их были зажжены кровомстителями! Им предлагали спасаться, они не выходили и сгорали с мужьями.
Некто Флоси, в Исландии, с сотней воинов окружил и зажег дом Ньяля. Подошедши к дверям, Флоси просил старика выйти вместе с женой, потому что, говорил он, «только твои сыновья заслужили мое мщение». «Я старик, - возразил Ньяль, - и не в силах отмстить за детей, но не хочу и жить в стыде и позоре». Флоси обратился потом к жене Ньяля, Бергторе: «По крайней мере спасайся ты, хозяйка, я вовсе не желаю, чтобы ты сгорела». - «В юности, - отвечала Бергтора, - я стала женой Ньяля и обещалась разделить с ним судьбу его». Они легли на постель и оба сгорели* [* Сага о Нъяле, СХХ1Х].
Нередко отчаянные вдовы не могли пережить мужей и умирали вслед за ними или, медленно снедаемые горем, доживали горькую жизнь. Это называлось на языке их: Sprinda af harmi, сокрушаться от скорби. Так сокрушалось сердце Нанны, когда она увидела труп Бальдра; так умерла Тюра с печали по Олафу Трюггвасону. Потеря мужей часто сокращала жизнь их неутешных вдов. Вообще можно сказать, что хотя по закону мужья имели неограниченную власть над женами, но на самом деле поступали с ними по правилам супрркеской любви и взаимного уважения. В этом случае можно применить к скандинавам слова Тацита, что «у них добрые нравы имели более силы, нежели хорошие законы в другой стране»**[** Тацит, Германия, 19].
...ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...
(см. http://community.livejournal.com/enigmatic_past/7150.html)
Точнее, они вкладывали в них иные акценты, иные смысловые нагрузки.
Воспользуюмся любезной дотошностью Андерса Стриннгольма и прочтём главу из его монографии "Походы Викингов".
КНИГА ВТОРАЯ
Глава девятая
СУПРУЖЕСТВО
555 Честные правила и красота женщины имели для северных жителей двойное достоинство, если соединялись с здравым умом, с чувством собственного достоинства и твердым духом. Верили, что эти качества переходили от нее к детям, почему особенно уважались знатными женихами* [* Сага о Людях из Лаксдаля, Сага о Ньяле]. На это указывают слова Лодброка: «Я выбрал для своих сыновей такую мать, которая передала им бесстрашное сердце»** [** Bjarkamal, 26, в Ragnar Lodbrok saga].
Зато девушка требовала от мужчины воинственности, доказанной храбростью в морских походах; она любила статный, высокий рост и воинственную осанку; мужественная наружность больше нравилась ей, нежели красивая, обличавшая, по тогдашним понятиям, трусость и слабость, вовсе не приличные мужчине*** [*** «Белый человек - лентяй и нерешительный», - старая поговорка в Исландии. И на нашем Севере есть пословица; «Беленькие ручки отцу с матерью не кормильцы»]; она отвергала стариков, однако ж военную славу жениха предпочитала его юности.
Так, в одной саге норвежская королева, Ингеборг, делая выбор между двумя женихами, отдает руку пожилому королю, Геттрику, но отказывает Олафу, несмотря на его цветущую молодость. Она сравнивает их с двумя деревьями: одно с зрелыми плодами, а другое едва пустило весенние почки; «дурно, - прибавляет она, - покупать
556
неверную надежду»* [* Goetriks и Rolfs saga]. Рангвальд-ярл, намереваясь внушить Ингигерде, дочери Олафа Скетконунга, склонность к ее жениху, королю Олафу Дигре, говорил ей особенно про его подвиги и подробно рассказывал, как в одно утро он взял в плен пятерых королей и присвоил их землю и богатства** [** Сага об Олафе Святом, LXXV1II]. В этом же смысле поет Рагнар Лодброк: «Друг девушек должен быть отважен при звуке оружия»*** [*** Bjarkamal, 23].
Домоседы, никуда не выезжавшие из отечества, не удостаивались никакого внимания девиц: подле таких они едва могли сидеть**** [**** Сага об Этле]. Равенство происхождения было особенно важным условием, как со стороны жениха, так и невесты. Астрид, сестра короля Олафа Трюггвасона, хотела лучше несколько лет повременить с замужеством, нежели выходить за человека без имени (Tignar-name)***** [***** Сага об Олафе, сыне Трюггви, LVI]. В том же смысле отвечала жениху Рагнхильд, дочь Магнуса Великого, когда дядя обручил ее с Иваром Хаконсоном «Вижу, - сказала она, - что я сирота: если бы жив был мой отец, он не выдал бы меня за поселянина, хоть этот жених и красив, и в уважении у всех, да и опытен во всех искуствах (Idrotten); отец выдал бы меня не иначе, как за короля»****** [****** Сага о Харальде Суровом, XLV1II].
Равенство звания было общим правилом при древних супружествах. Женщина неохотно отдавала руку тому, кто был не такого высокого происхождения и звания, как сама она; зато ей очень нравилось принадлежать человеку из высшего сословия. Много примеров встречается в сагах, что мужья высокого рода, женившись на незнатных девушках, считали низшее происхождение своих жен достаточным предлогом развода, если бывали влюблены в какую-нибудь знатную женщину. Так, Рагнар Лодброк хотел развестись с Кракой, дочерью норвежского поселянина, чтобы жениться на Ингеборге, дочери упсальско-го короля; но когда Крака открыла ему, что она дочь славного
557
героя, Сигурда Фафнирсбани, и настоящее имя ее Аслауг, Лодброк оставил ее у себя и не думал больше об Ингеборге. Харальд Гренске, вестготландский король, женат был на Acre, очень красивой и превосходной женщине. Но влюбившись в Сигриду Сторраду, вдову шведского короля, Эрика Сегерселла, и мать Олафа Скетконунга, он хотел развестись с Астой, как ни счастлив был с нею. Но она ночью зажгла тот дом, где спал этот король с другим незначительным королем, сожгла их, чтобы «отбить охоту, - говорила она, - у малых королей ездить в чужую землю и сватать меня».
Сами девушки не могли располагать своей рукой. Отцы считали себя вправе заботиться о счастье дочерей; в то время, когда влияние родовых связей было очень сильно, все дела, имевшие отношение к ним, считались весьма важными для мужчин и не могли отдаваться на волю женщины.
И сыновья слушались отцов, но больше из сыновнего почтения, нежели из подчиненности; отвечая сами за свои поступки, они могли и располагать ими, когда приходили в возраст мужества и переставали жить на отцовском хлебе.
Но дочери находились в безусловной воле отцов. «Как отец, я больше всех имею право располагать невестой, - говорит Тор карлу Альвису, - меня не было дома, когда просватали ее; но я один могу обручать ее: тебе она не достанется без моей воли на то и никогда не будет твоей женой»* [* Речи Алъвиса в Старшей Эдде, 4].
Когда красивая исландка, Халльгерд, была просватана за Торвальда против ее воли и отзывалась с неудовольствием на такой выбор, отец сказал ей: «Неужто думаешь, что я посмотрю на твою гордость и из-за нее нарушу данное слово? Коли не согласишься по доброй воле, тебя заставят»** [** Сага о Ньяле, X].
Однако ж редко бывало, чтобы отцы в каких бы то ни было случаях пользовались во всей строгости отцовской властью. У них было слишком много чувства чести, чтобы тиранствовать над слабым полом; при брачном сватовстве
558
они сначала узнавали расположение дочерей и матерей их и нередко отдавали это на их волю. И братья поступали большей частью так же относительно своих сестер, если со смертью отца наследовали его неограниченное право располагать их супружеством. Если же не было и братьев, это право переходило к ближайшему родственнику (Giftoman). Женщина состояла под полной опекой мужчины: никакой договор ее не имел законной силы без совета и утверждения близкого родственника.
Жених прежде всего должен был обратиться к отцу невесты и передать ему предложение, bоn. Оттого и сватовство называлось у скандинавов bonord, просьба; кто отправлялся в путь за сватовством, о том говорили, что он состоит в сватовстве* [* «Att standa i kvonbaenum» (Сага о Туннлауге Змеином. Языке)] .
В путь за сватовством (bonords-for) он надевал лучшее платье и отправлялся с отцом или ближайшим родственником.
Когда предложение сделано и принято благосклонно, начинали договариваться о брачных условиях. Жених объявлял, сколько имения назначает будущей жене: это называлось Mundr, Kvanar-mundr, женский дар; он объявлял дар, который назначался отцу ее, что называлось vingaeg, дружеский дар; отец невесты, со своей стороны, назначал сумму приданого, что было для его дочери вознаграждением за потерю прав на отцовское наследство. Это носило название Fylgdh, Hemfylgdh, Hemgaef, Omynd. Дары состояли в золоте, серебре, рабах, скоте и домашней рухляди.
Атли в женские дары Гудрун дал много украшений, тридцать рабов, семь хороших служанок, много серебра** [** Гренландские Речи Атли в Старшей Эдде, 95] ; Висбур подарил невесте, дочери Ауда Богатого, золотую цепь и тридцать больших дворов*** [*** Сага об Инглингах, XIV]. Вестготский закон в дары королевской невесте назначает 12 марок золота или, в залог того, два двора. По норвежским законам, самая меньшая сумма даров была назначена в 12 ерэ, даже для бедных. Пока женщины не имели законных
559
прав на наследство, эти дары с приданым составляли собственность жены и выдавались ей по кончине мужа В случае развода она удерживала эту собственность, переходившую, по ее смерти, к ближайшим родным ее. Но если она умирала бездетной, то приданое ее возвращалось к ее ближайшим родичам или наследникам.
Такой договор о дарах и приданом был непременным условием законного брака и, по сходству с торговой сделкой, потому что заключались условия, на каких дочь семейства поступала в собственность мужа, назывался Brudkаир, покупкой невесты.
Договор утверждался в присутствии родных обеих сторон* [* Сага о Ньяле. Сага о Гуннлауге Змеином Языке]. Потом обручали жениха и невесту и соединяли им руки. В древности при обручении не менялись кольцами; хотя любящие дарили их друг другу, но они еще не считались знаком faestning, или законного обручения, - молоток Тора, положенный на колени невесте, освящал брак.
На невесту надевали покрывало. Это обручение называлось faest, потому что жених, обручаясь с невестой, собственно укреплял ее за собой, faesta saer konu (по-шведски faesta sug qvinnan - обручиться с женщиной, собственно укрепить ее за собой). Сходка же, для этого состоявшаяся, - faestninga staemma. После того он назывался faestimadr, жених (ныне faestman), а девушка - faestikona (faesteqvinna, faestmoe), невеста.
Брак, совершенный без такого faestning, назывался skyndi-bryllup, поспешным, lausa-bryllup, слабым, и считался незаконным. Всякая законная жена должна быть, по старинному выражению, mundikeypt, куплена дарами** [** В том же смысле в Старшей Эдде говорится о Герде, супруге Фрейра, что она giulikeypt, куплена золотом], или, по словам вестготского закона, maedh mund ok maedh maelae, даром и словом:
это значило, что она была выдана замуж с согласия отца и совета родных по предварительному соглашению. Она называлась mudgift kona, laghgift kona, adhalkona, брачной, законной женой, а дети ее - adhalkonubarn,
560
законнорожденные, и имели право на одальную собственность.
Девушка, вышедшая замуж без такого обряда, сманенная, похищенная или военнопленная, считалась frula, наложницей, какое бы ни было ее происхождение, и дети, прижитые в таком браке, назывались frilloham, незаконными.
Когда ярл Рагнвальд увел в Норвегию Астрид, дочь Олафа Скетконунга, и, без ведома отца, обручил ее с Олафом Дигре, Олаф Скетконунг говорил, что ярл продал ее в наложницы*[* Сага об Олафс Святом, ХСIII]. Когда Харальд Харфагр, увлекшись страстью к Сигфрид, красивой дочери Свассе, хотел тотчас же увести ее к себе, отец девушки заметил ему, что король должен обручиться с ней и получить ее по закону** [** Сага о Харальде Прскрасноволосом]. Также и Аслауг отказалась уступить желаниям Рагнара Лодброка. «Более будет чести, - сказала она, - для наших детей, если ты возьмешь меня в жены по законному обряду»*** [*** Ragnar Lodbrok saga].
Норманны с такой строгостью соблюдали предписания нравственности, что до брака не дозволяли никакого короткого обращения между женихом и невестой. Гордые, неиспорченные люди гнушались преступлений против девственной чести, и всякое покушение такого рода со стороны жениха считалось тяжкой обидой не только невесте, но и всей ее родне.
Когда кто провожал невесту к другу или путешествовал с чужой женой, то древний обычай**** [**** См. отрывки песен о Сигурде и Брюнхильд в Старшей Эдде] требовал, чтобы они, ночуя вместе на одной постели, клали , между собой меч***** [***** Canga Rolfs, Sturhiug Starfs, Tborgrini Prudes и Viglunds saga со многими другими сагами], в защиту целомудрия, или доску. На этот обычай намекает Эдда и другие саги.
На Севере, как и у германцев, ранние браки не были в обыкновении. Встречаются примеры, что женщины выходили иногда замуж на 16-м или 18-м году; но эти случаи очень редки; кроме того, что развитие девочек медленнее на Севере, сами родители считали для себя постыдным
561
торопиться с замужеством дочерей. Вообще можно полагать, что женщина редко выходила замуж ранее 20-го года, а мужчина женился ранее 25-го или 30-го года.
Случалось, что брак отлагался на многие годы. Время отсрочки определялось при обручении: обыкновенно отлагали на три года, в тех случаях, если невеста была очень молода, или жених мало узнал жизнь, или предстояло ему важное предприятие. В таком случае девушка называлась Heitkona. Если он не являлся по истечении срока, невеста могла выйти за другого. Но обыкновенным следствием была кровопролитная вражда, если жених по возвращении находил, что его невеста помолвлена за другого. Особливо тяжкой обидой считалось нарушение обещания до срока: это требовало кровавой мести.
Вообще, поединки за женщин случались часто. Потеря красивой девушки, разумеется, была неприятна; но, сверх того, страдало самолюбие гордых тогдашних женихов, когда они видели, что им предпочитали других, особливо если при том еще нарушалось данное обещание. Шведский закон позднейшего времени постановляет, что если «чувство женщины переменится» после законного обручения, то она обязана возвратить обручальные дары и заплатить 3 марки пени; сверх того, для восстановления доброго имени жениха, должна была подтвердить присягой двенадцати мужчин, что «она не знает никакого порока или недостатка за женихом и его родней и не знала того во время его сватовства и обручения».
Тот же закон имел силу в случае нарушения обещания со стороны жениха; но тогда обручальные дары ему не возвращались. Если законно обрученная невеста три раза в один год отказывалась выходить за своего жениха, то он собирал своих родных и брал ее силой, где бы ни нашел; но она называлась законно взятой (liagi tagen), а не похищенной (rantagcn).
В те времена, когда похищение девиц и чужих невест принадлежало к числу великих подвигов, путешествие обрученной невесты
562
в дом жениха нередко подвергалось опасности. Оттого жених обыкновенно посылал за ней вооруженную толпу друзей и родственников.
Они должны были взять ее под свою защиту и отвести к супругу (bonde sins), на супружеское ложе (siang bans). Их называли дружиной невесты. Под начальством дружки, forvista man, проезжали они, вооруженные, в дом отца невесты и требовали себе мира и безопасности (grud) от хозяина Он давал им мир, отбирал у них оружие, а седла прятал под замок Дружка вместо жениха принимал приданое невесты (hemfylgdh).
Попировав в ее доме, дружина отправлялась вместе с ней, отцом ее и близкими родными в дом жениха, где играли свадьбу. Вечером невеста провожалась с торжеством на брачное ложе. На другой день, в вознаграждение за девственность* [* Att husfru sinae hedhrae. Ob virginitatem], жених делал ей подарок, называвшийся Hindradagsgaef, утренний дар** [** Потому что дарили утром после брачной ночи, Hindradagber].
С этих пор молодая получала название хозяйки, hausfreja, и связка ключей за поясом означала ее хозяйственные права. Все домашние заботы принадлежали хозяйке; муж обязан был только доставать все нужное для жизни; но его личное участие в хозяйстве считалось не только неприличным для него, но и оскорбляло, по тогдашнему мнению, права супруги.
Исландец Хрут, в опровержение обвинений жены, счел за нужное доказать свидетелям, что всегда предоставлял ей полную свободу в делах хозяйства*** [*** Сага о Ньяле. Так отвечала и Халльгерд мужу, Гуннару, на вопрос его, откуда она взяла кушанья, поданные гостям. «Не мужское дело, - сказала она, - заниматься кухней». Когда Тордис, в ответ на просьбу мужа получше принять Эйольфа, спросила его, будет ли довольно для гостя одной каши, муж ее, Берк, отвечал, что не его дело заботиться о кушаньях (Eyrbyggia saga)]. Особливо шитье и починиванье платьев своими руками не шло к воинственным людям того времени. Это считали таким же обыкновенным делом женщины, как и пряжа, тканье, приготовление белья и все хозяйственные работы. Главный надзор за всеми такими делами принадлежал хозяйке: она давала приказания служанкам, назначала им работу; в ее же распоряжении находились и рабы.
563
Это хозяйственное значение женщины называлось lyklarad, заведывание ключами* [* Этому отвечает potestas clavium римлян], bu-rad, заведывание домом, или rad-innan-stokks, внутреннее управление домом, в отличие от внешнего (rad-utan-stokks), управления мужчины.
Но тем только и ограничивалась власть домохозяйки. Во всем остальном она зависела от воли и власти мужа. Без его позволения она не могла ни покупать, ни продавать что-нибудь, ни выходить из дома для посещения родных, да и не могла оставаться у них более назначенного мужем срока** [** Сага о Ньяле. В числе советов, которые Hervarar saga заставляет Гауфудра давать его сыну, Хейдреку, находится и этот. «Не позволяй жене часто навещать ее родственников!»]. Она не имела голоса при замужестве дочерей. Муж мог наказывать ее, как хотел.
Только с христианством появились законы, определявшие наказание за побои женщины; в древности она не пользовалась даже личными правами и в случае совершенного ею преступления отдавалась для наказания мужу, как своему господину: на нем лежала ответственность за ее вины.
Однако ж скандинавы пользовались этой неограниченной властью над женщинами с такой умеренностью, какой нельзя бы и ожидать от их воинственности: в этом участвовало чувство женской красоты в скандинавах, их мягкое и открытое для дружбы сердце; кроме того, походы и общественные обязанности, лежавшие на них, требовали частых, на многие месяцы, отлучек из дома: тогда все заботы о содержании дома лежали на хозяйке, если сыновья были еще малолетние и находились в семействе; она была помощницей мужа, его утешением и подпорой; по решительности, благоразумию и смелости она не уступала мужчинам: все это сообщало ей цену и значение в глазах мужа; он не считал ее рабой, а уважал в ней разумную мать семейства, разделявшую с ним заботы о доме и детях. Да и не по душе ему было домашнее самовластие; сам дух государственного Управления предписывал уважение к личным правам.
564
Где, как не на Востоке, верховная власть управляет подданными, как рабами, самовластие и рабство проникают во все отрасли гражданского и семейного быта всякий обходится с близкими ему, как обращаются с ним самим; приучившись к рабскому повиновению, он требует того же и от своих подчиненных.
В Скандинавии основой государственного здания была народная свобода; все находились друг к другу в равных отношениях; высшие чиновники в государстве имели больше совещательную, нежели правительственную, власть; охранение взаимных прав было главной целью законодательства это воспитало в народе чувство правомерности и имело последствием правила человечности, справедливости и умеренности.
Плодом того было великодушие в народных свойствах скандинавов, считавшее недостойным для мужчины оскорблять безоружных и слабых. Находили постыдным браниться с женщинами* [* Сага о Волсунгах], а поднимать на них руку позволяли себе только в сильном раздражении, если они сами вызывали это своей беспорядочной жизнью.
Древний образ мыслей в этом отношении виден в ответе Харбарда Тору, который похвалялся, что прибил в Хлесей каких-то великанок, злых и лукавых. «Какой стыд, Тор, - сказал Харбард, - бить женщин!»** [** Песнь о Харбарде в Старшей Эддс, 37-39]
Но Тор оправдал себя тем, что это скорее были волчицы, а не женщины. Все древние саги свидетельствуют, что обращение мужа с женой запечатлено было любовью и уважением, не вредя значению мужа, как главы семейства.
Жена имела великое влияние на образ действий мужа; она часто утишала его гнев, а иногда и сама подстрекала его на смелое дело, ее советы и убеждения, если только были проникнуты умом и мужеством, редко не имели успеха; часто смелость жены вызывала уважение мужа.
Голова Греттира Сильного была оценена; всеми покинутый, не находя нигде приюта, бродил он по Исландии из
565
одного места в другое; наконец в одну ночь был пойман крестьянами; связав его, они однако ж не надеялись устеречь такого силача и тут же положили повесить его. Это случилось в одном городе, которого начальником был некто Вермунд. Его не было дома, и тогда Торбьерг, его жена, в отсутствие мужа обыкновенно заведовала всеми делами. С большой дружиной явилась она на то место, где поселяне устраивали виселицу, тотчас освободила Греттира, взяла под свою защиту и прежде всего позволила ему укрыться в ее поместье. Когда Вермунд воротился и узнал о происшествии, он строго спросил жену, как могла она отважиться на такое дело.
«Я поступила так, - отвечала Торбьерг, - во-первых, для того, чтобы тебя почитали больше других начальников за то, что имеешь такую бесстрашную жену; во-вторых, тетка Греттира, Грефна, хотела, чтобы я сохранила жизнь его; в-третьих, Греттир во всех отношениях человек превосходный».
«Ты умная женщина, - отвечал Вермунд, - надо благодарить тебя за такой поступок»* [* Сага о Греттире, III].
Твердость воли и разум северной женщины нередко доставляли ей решительный перевес над мужем: встречаются в сагах примеры таких мужей, которые не смели выходить из-под власти жен** [**Tliord Hraedcs saga]. Торберг Арнасон, уважаемый в Норвегии поселянин, для сохранения мира с женой, должен был целую зиму давать у себя убежище исландцу, Стейну Скафтасону, убежавшему от короля, Олафа Дигре. Тем навлек Арнасон на себя ненависть короля, подвергнул опасности своих родных и принужден был выслушать упреки своего брата, Финна: «Женина власть, - говорил этот, - может быть гибельна, если, боясь жены, нарушают присягу законному королю»*** [*** Сага об Олафе Святом, СХХХУIII].
О счастливых супружествах саги говорят просто и сухо: «Они жили друг с другом долго и счастливо»; о многих мужьях они выражаются так: «Он любил ее, как свои очи».
566
Надобно сознаться, что в сагах есть супружества, представляющие сильные примеры любви и самопожертвования. Сколько погибло жен, когда дома мужей их были зажжены кровомстителями! Им предлагали спасаться, они не выходили и сгорали с мужьями.
Некто Флоси, в Исландии, с сотней воинов окружил и зажег дом Ньяля. Подошедши к дверям, Флоси просил старика выйти вместе с женой, потому что, говорил он, «только твои сыновья заслужили мое мщение». «Я старик, - возразил Ньяль, - и не в силах отмстить за детей, но не хочу и жить в стыде и позоре». Флоси обратился потом к жене Ньяля, Бергторе: «По крайней мере спасайся ты, хозяйка, я вовсе не желаю, чтобы ты сгорела». - «В юности, - отвечала Бергтора, - я стала женой Ньяля и обещалась разделить с ним судьбу его». Они легли на постель и оба сгорели* [* Сага о Нъяле, СХХ1Х].
Нередко отчаянные вдовы не могли пережить мужей и умирали вслед за ними или, медленно снедаемые горем, доживали горькую жизнь. Это называлось на языке их: Sprinda af harmi, сокрушаться от скорби. Так сокрушалось сердце Нанны, когда она увидела труп Бальдра; так умерла Тюра с печали по Олафу Трюггвасону. Потеря мужей часто сокращала жизнь их неутешных вдов. Вообще можно сказать, что хотя по закону мужья имели неограниченную власть над женами, но на самом деле поступали с ними по правилам супрркеской любви и взаимного уважения. В этом случае можно применить к скандинавам слова Тацита, что «у них добрые нравы имели более силы, нежели хорошие законы в другой стране»**[** Тацит, Германия, 19].
...ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...
(см. http://community.livejournal.com/enigmatic_past/7150.html)