Байки из больнички: ДЖИГИТ
Реанимация стирает много границ. «Здесь нет места стеснению», - сказали мне, когда я только поступила. Нету там и разделения на мужчин и женщин, молодежь и стариков - все едины. Принимают без вещей, мобильных телефонов, одежды и украшений. И даже обручальное кольцо нельзя взять с собой. Все лежат обнаженные, накрытые лишь простынями. Но большинство в таком состоянии, что до всего этого им нет никакого дела… Хотя и не все…
Этот молодой человек лежал на соседней койке. На вид лет 20-25. Яркая кавзказская (или около того) внешность, странное для средне-русского уха имя и совершенно непроизносимая фамилия, которые я, конечно, не запомнила.
-Не русский? - не совсем корректно заметил кто-то из врачей во время очередного обхода.
-Я россиянин! - немедленно возмутился тот с дичайшим акцентом. Он был в сознании и по сравнению с остальными обитателями палаты весьма неплохо себя чувствовал.
Все рассмеялись.
-Да ты не горячись. Я тоже не русский… и он… и он… - ответил врач. В больнице, которая является базой для медицинской кафедры РУДН (Российский Университет Дружбы Народов) национальностью удивить сложно.
У него было язвенное кровотечение, которое быстро удалось остановить и теперь врачи просто выжидали несколько суток, чтобы не пропустить повторения, прежде чем переводить в обычную хирургию. В носу у него был вставлен шлаг, идущий откуда-то из желудка, и заканчивающийся небольшим мешочком. Он то и дело просил снять этот девайс, но врачи в один голос говорили «Нельзя. Сейчас - это твоя жизнь!»
Парень откровенно маялся и скучал. Вставать с кровати в реанимации нельзя, даже тем, кто в теории способен это сделать, вместо туалета - судно. И он злился, что в таком неприглядном виде оказался «в свете софитов» пред тремя женщинами - соседками по палате, не считая многочисленных медсестер и врачиц, сновавшей за стеклянной стеной палаты. Во взгляде читались и неловкость, и беспокойство, что кто-то увидит больше, чем стоило бы, и общее раздражение ситуацией. Он явно не привык к состоянию такой слабости и беспомощности. А его чертам лица гораздо больше пошло бы гордое и дерзкое выражение.
Апофеозом стал вечер, накануне перевода в отделение хирургии. Ему назначали клизму! Весь процесс от и до происходил на той же самой кровати, где он лежал. С теми же тремя женщинами-соседками, медсестрами, врачицами, снующими за стеклянной стенкой. Еще когда он только понял, что ему предстоит, он изменился в лице… побелел… Но в реанимации нет места не только стеснению, но и возражениям. Не важно, чего ты сам хочешь или нет, медсестры будут строго исполнять назначения врачей.
Нас перевели в отделение хирургии одновременно. Он довольно быстро пришел в себя, приоделся, вернул себе привычное выражение лица и снова стал эдаким дерзким молодым кавказским красавцем.
Каждый раз, когда мы пересекались в больничном коридоре, он стыдливо отводил глаза...
Этот молодой человек лежал на соседней койке. На вид лет 20-25. Яркая кавзказская (или около того) внешность, странное для средне-русского уха имя и совершенно непроизносимая фамилия, которые я, конечно, не запомнила.
-Не русский? - не совсем корректно заметил кто-то из врачей во время очередного обхода.
-Я россиянин! - немедленно возмутился тот с дичайшим акцентом. Он был в сознании и по сравнению с остальными обитателями палаты весьма неплохо себя чувствовал.
Все рассмеялись.
-Да ты не горячись. Я тоже не русский… и он… и он… - ответил врач. В больнице, которая является базой для медицинской кафедры РУДН (Российский Университет Дружбы Народов) национальностью удивить сложно.
У него было язвенное кровотечение, которое быстро удалось остановить и теперь врачи просто выжидали несколько суток, чтобы не пропустить повторения, прежде чем переводить в обычную хирургию. В носу у него был вставлен шлаг, идущий откуда-то из желудка, и заканчивающийся небольшим мешочком. Он то и дело просил снять этот девайс, но врачи в один голос говорили «Нельзя. Сейчас - это твоя жизнь!»
Парень откровенно маялся и скучал. Вставать с кровати в реанимации нельзя, даже тем, кто в теории способен это сделать, вместо туалета - судно. И он злился, что в таком неприглядном виде оказался «в свете софитов» пред тремя женщинами - соседками по палате, не считая многочисленных медсестер и врачиц, сновавшей за стеклянной стеной палаты. Во взгляде читались и неловкость, и беспокойство, что кто-то увидит больше, чем стоило бы, и общее раздражение ситуацией. Он явно не привык к состоянию такой слабости и беспомощности. А его чертам лица гораздо больше пошло бы гордое и дерзкое выражение.
Апофеозом стал вечер, накануне перевода в отделение хирургии. Ему назначали клизму! Весь процесс от и до происходил на той же самой кровати, где он лежал. С теми же тремя женщинами-соседками, медсестрами, врачицами, снующими за стеклянной стенкой. Еще когда он только понял, что ему предстоит, он изменился в лице… побелел… Но в реанимации нет места не только стеснению, но и возражениям. Не важно, чего ты сам хочешь или нет, медсестры будут строго исполнять назначения врачей.
Нас перевели в отделение хирургии одновременно. Он довольно быстро пришел в себя, приоделся, вернул себе привычное выражение лица и снова стал эдаким дерзким молодым кавказским красавцем.
Каждый раз, когда мы пересекались в больничном коридоре, он стыдливо отводил глаза...