Юрий Громыко 2
ЮГ: Ну, конечно, переход большой, да.
Тут есть еще одна важная тема - оккультная, религиозная. Он постоянно вставала в наших с ним беседах. Евгений Львович очень определенным образом воспринимал первое лицо в государстве, что Горбачева, что Ельцина. Про Ельцина он, более того, утверждал, что он был с ним «сцеплен», что он не просто знает, что происходит в сознании Ельцина, а он это сознание чувствует. И что в нескольких случаях, когда по Ельцину наносились оккультные удары, он их отводил. Потом, в связи с разрушением Ипатьевского подвала и уничтожением коммунизма, его позиция в отношении Ельцина изменилась. Он стал утверждать, что Ельцин - это, в общем-то, враг, хотя и очень трагическое существо. Если пользоваться терминологией традиционного буддизма, то Шифферс считал, что это - асур. Поэтому, когда он будет умирать, будет буря.
Перед этим точно такой же момент был связан с восприятием Горбачева. У Евгения Львовича были очень четкие модели того, что из себя представляют Горбачев и Раиса. Как такие модели появлялись? Составлялся гороскоп и дальше просто он это проигрывал, как это все осуществляется, как это все строится. И за этим все время стоял план, который он постоянно обсуждал: что нужно было бы сделать для восстановления русского народа и России. Поэтому фигура, которая замыкала политическую власть, была для него очень важной. Во-первых, она была для него не случайной; та антропологическая структура, которая обнаруживалась и встраивалась в центр властной пирамиды, никак не могла быть случайной. Это то, что всегда говорится в традиции: что всякая власть - от Бога, если Господь находит человека, то в этом что-то есть. И он говорил, что вот вся эта либеральная сволота смеется над Горбачевым - мол, «Мишка меченный» и не понимают, что в этом заложен очень традиционный, очень глубокий смысл, что он действительно отмечен этим пятном, что это опять-таки момент не случайный. Другое дело, что понять этот смысл невозможно. Так, непосредственно, на поверхности, не прочитаешь, почему именно такой человек, с такими данными, с таким окружением, с таким, как он говорил «эго-ресурсом» и замкнутостью на Раису, почему именно он вынесен на вершину. Так что у него была своя, специфическая модель и Горбачева.
И я думаю, что в это время им очень плотно продумывалась политическая антропология. Дисциплины пока такой нет, но она вполне возможна - дисциплина, которую я бы назвал «политической антропологией». Вопрос заключается в том, что вообще такое государь и царь, как при этом существуют подданные, что собой представляет страна. Это близко к тому, о чем пишет Канторович в своей знаменитой книге «Два тела короля» - Евгений Львович ее не знал, я потом на нее набрел, - где это осмысляется в соответствии со средневековой теорией государственности. Там говорится, что государь имеет два тела. С одной стороны, он имеет бессмертное тело, в той мере, в какой как христианский император служит Христу и прошел через обряд помазания на царство. А с другой стороны, все его подданные, вся его страна, это его размноженное тело. Вот такая очень сложная, дуальная корпоративная структура.
Или то, как он продумывал роль и функции Фараона. Здесь надо понимать, конечно, что он обладал каким-то совершенно особым типом мышления, который был связан с тем, что он полностью отождествлялся, т.е. в какой-то момент в разговоре возникало ощущение, что тебе предъявляется сознание того существа, о котором идет речь. Он, например, рассказывал, что у него был сновидный опыт, где он просыпался в комнате и знал, что он Фараон. Он был в особых облачениях и бегал особым образом, испытывал особое состояние радости и т.д. Это как-то связано с его опытом театра, который заключается в том, чтобы максимально моделировать человеческую форму. Не как внешний атрибут поведения…
ВР: А как ритуальную маску?
ЮГ: Да. Вот эту тему надевания ритуальных масок, он тоже в тот период, когда мы с ним познакомились, очень плотно обсуждал.
За всем этим стоял вопрос: как управлять большими массами страны? У него, безусловно, была своя теория Иосифа Виссарионовича Сталина и Коммунистической партии как своего рода «Ордена меченосцев». В чем он видел основное противопоставление свое Щедровицкому? Он говорил мне, что не хочет этого обсуждать, потому это мой учитель, чтобы не получалось, что «во что-то я тебя соблазняю». «Пусть ему памятник при жизни поставят - или два, или десять». Но для него все равно это определяется антропологией краткого курса ВКП(б).
Когда я это Копылову сказал, Гена взвился, стал кричать. Но речь идет не обо всем том, что поверхностно воспринимается и связано со Сталиным - доносительство, тирания и т.д. Конечно, Георгий Петрович был патриот и анти-тиран в квадрате просто. Из этой замечательной книжки, «Я всегда был идеалистом», все это ясно. Но Шифферс говорил о другом. О том, что для Сталина за гробом ничего не было. Антропология краткого курса ВКПБ, она и связана с таким последовательным отрицанием… И эта тема на первом этапе нашего знакомства занимала мощное такое место в разговорах: что это есть то основное, что определяет сегодняшнюю антропологию. Всех людей - и диссидентов, и «отсидентов», даже, говорил он, священников многих. Поскольку они как бы что-то рассказывают, но для них это миф. Т.е. нет такого, чтобы в ритуале, в евхаристическом служении этот вопрос реально бы решался.
А он - исходный, начальный. Если за гробом ничего нет, то можно утверждать, что сделанное Сталиным есть одна из самых совершенных систем. Она - жуткая, страшная, но страшная не тем, что уничтожали интеллигенцию. Он знал, что у меня родственники погибли в 37-м году, у него были свои жертвы… Но, говорил он, если мыслить - чисто, жестко, последовательно, - что за гробом ничего нет, то единственный способ отменить воровство, не дать развалиться стране, не дать людям совершать бесконечные, страшные преступления - от кровосмешения до воровства и убийств - это Орден меченосцев, где все находятся на дыбе, так что в любой момент человек может быть вздернут. И это последовательно вытекает из самого отрицания загробного измерения. По Достоевскому: «Если Бога нет, то все позволено».
И дальше следовала его очень жесткая критика либерально-демократического проекта голосовательных машин, где что-то решает большинство - как недоделанной формы фашизма.
Отсюда возникал вопрос: «А как быть с организацией»? Евгений Львович постоянно повторял: «Я очень практический человек, я не люблю вопросов, которые не ведут тут же к каким-то решениям. У меня в гороскопе это записано - то, что я любой вопрос, метафизический, сумасшедший для обычного человека, такой, как вопрос о загробном измерении, сразу же связываю с конкретной практической реализацией, с финансовым вопросом и т.д. Если так, то давайте тут же создавать какой-то театр другой, какой-то складывать ритуал, включать в это людей и т.д. Не так, чтобы о чем-то абстрактном поговорили, а оно так там и лежит».
И вот эта тема им продумывалась очень интенсивно. А именно та тема, что в партии, в стране происходят перемены, так сказать - какая за этим стоит антропологическая модель? Происходит либерализация, вроде бы все разрешается, но основной вопрос, связанный с тем, что за гробом всё есть, а не ничего нет, не ставится. А этот вопрос требует совсем другого отношения к Церкви, он должен сразу же обнаружить всю проблематику религиозно-оккультно-личностную. И он требует другого взгляда на проблему власти. Потому что власть - это не что-то произвольно вводимое, условное; всё сконцентрировано во власти.
Он постоянно обсуждал, что такое Советский Союз и что такое Россия после Союза. Это было по-разному - то в связи с убийством Царской Семьи, то с разрушением страны. Но, во всяком случае, нужно было объяснить: как это всё схватить и поднять. Он говорил: «На наших глазах сейчас все разваливается. Окраины отходят, каждая стремится урвать свою часть. Такое было и после революции, пока Сталин, который был, безусловно, оккультно одаренным человеком, не сумел всё это заклясть. Заклял он это, конечно, на крови, на гибели множества людей - на том, на чем он, как такое вот существо, мог. Потому что либо тебе помогает Богородица, либо ты действуешь своей жуткой, варварской силой.
А дальше - война с Гитлером. У него, кстати, был свой взгляд на книжку этого Резуна, «Ледокол». Я спросил Евгения Львовича о ней, он сказал, что не читал, только проглядел. И еще он сказал: «Тут есть еще один, другой совсем момент. Я точно знаю, что в Ленинской библиотеке хранится перевод «Майн камф» на русский язык, сделанный буквально через полгода, в виде напечатанного на машинке экземпляра с пометками Сталина. И там отмечено место, где Гитлер пишет, что после того, как русские позволили евреям уничтожить свою аристократическую верхушку, Россия является leerer Raum, т.е., голым, свободным пространством. Поэтому, конечно, она будет захвачена и преобразована. В России и так были очень слабые уровни аристократического служения, не простроенные, не организованные, и все эти уровни русский народ позволил уничтожить. Это место у Сталина было отмечено, и ему, как, безусловно, оккультно одаренному человеку, было совершенно ясно - что бы потом ни говорил Гитлер, - что война будет. А раз война будет, то лучше, не теряя ничего, осуществить удар первым. В этом, в вопросе о том, кто хотел начать первым, Резун, конечно, прав: конечно, Сталин; если он точно знал, что его будут убивать, то лучше опередить. А дальше Резун просто запутался - как предатель, как всякий предатель. Поскольку он перестал понимать, какой он силе, какой стране он служит. Так что дальше начинается произвольная интеллектуальная игра, где и то, и так, и сяк…
Народ испытал испуг перед агрессией, ощущение, что задушат и уничтожат. Очень быстро ушло представление, что Гитлер борется с еврейским большевизмом. Он стал уничтожать саму субстанцию, народ. И вот этот испуг был влит в военно-промышленный комплекс. Не случайно, что одним из мест был выбран Саров, иначе как религиозно-оккультно этого не объяснишь…
ВР: А Евгений Львович бывал в Сарове?
ЮГ: Нет, не бывал. Это я думаю через Олега Генисаретского. Они это очень плотно обсуждали, у него планы были по поводу Сарова. Свои собственные, как и в отношении Федоровского собора в Царском Селе. Там всё проработано, вплоть до ритуалов.
Он говорил, что является тем, кто должен разрушить антропологию краткого курса ВКП(б) - преодолеть и разрушить. И я думаю, что на этом поле для него как бы и произошло замыкание. Это замыкание заключалось только в одном - это был радикальный, конечно, момент: он очень жестко стоял на той позиции, что убийство Царской Семьи было ритуальным. И более того, он был уверен и с этой уверенностью умер, что Ленину передали отрезанную голову Николая II и что она там где-то хранится. Плюс у него было очень глубокое отождествление с цесаревичем Алексеем, связанное, в свою очередь, с особым пониманием главы «Мальчики» в «Братьях Карамазовых» Достоевского. И свое восприятие вот этого места в «Борисе Годунове», про могилку - он же литературовед.
Всё у него было очень антропологически связано…
Иногда проскальзывало у него, что он, например, понимает, почему Алексею нравился кинематограф. Мне совершенно очевидно, что у него был очень глубокий уровень отождествления, что он как бы в него вошел, в мальчика этого, и проживает его жизнь.
Я опять чуть-чуть в другую сторону ухожу. Но, если отвечать на твой вопрос, то я эти замыкания представляю приблизительно следующим образом. Сама ситуация к этому стала подталкивать, он ее очень вдумчиво рассматривал. Все новости смотрел и т.д. Плюс понимание традиционной антропологии государств, т.е., прежде всего, древнего Китая и Египта. У него получалось, что Россия во многом присвоила этот опыт - и египетский, с почитанием мертвых, и традиционную китайскую государственность. Отсюда, как он считал, и возникшая у Николая идея посылки экспедиции в Тибет и т.д. Многое не проговаривалось, но становилось как бы очевидным. Или он говорил, что одна из причин натравливания Германии на Россию это попытка России выйти в Азию, в т.ч. в Тибет. Попытка это всё собрать.
ВР: Я прослушал последнюю запись Евгения Львовича и, сопоставляя ее с тем, что я встречаю в текстах, я все-таки не понимаю - может быть, ты пояснишь мне в меру твоего понимания - не совсем понимаю того, как Евгений Львович видел будущее России. В каких терминах: «мариократия», «агиократия», «идеократия Шамбалы»? Или все-таки самодержавная монархия? Или всё это как-то одно другого не исключает? Но, вот он говорит о том, что скажем, тулку царевича можно найти…
ЮГ: Здесь, понимаешь, он очень правильно подходил, и это, кстати, имеет отношение к методологии. У него получалось, что прожектирование невозможно. Это было максимальное вхождение в ситуацию, в том числе с обнаружением того ресурса, который есть. В том числе и тех людей, которые есть. Евгений Львович часто повторял то, что написано у Лао Цзы: если тебя не зовут, то священномудрый просто уходит в пещеру. Потому что его задача нечто бросить, некоторый призыв, но призыв не в том смысле, что «давайте делать то-то». А призыв в смысле указания на то, что происходит, какова ситуация.
Он говорил, что нужен достаточно долгий, в несколько лет, промежуточный этап, когда власть должна быть в руках у двух-трех десятков полковников, т.е. это была бы военная диктатура, направленная на то, чтобы вернуть царской семье, что у нее было захвачено - земельные владения, монастыри. И дальше, говорил он, надо было бы просто слушать. Потому что, если бы Семья это приняла… Это его любимая тема: когда хотели переносить мощи Александра Невского, то было спрошено: «Ну, а косточки-то сами захотят или нет?». Потому что одно дело - желание людей, а другое дело - проявят ли себя как-то сами косточки.
Отсюда вот эта его идея, что нужно сделать саркофаги по типу пермских скульптур, куда положить останки царственных мучеников. И переоборудовать подвал Феодоровского собора, с тем чтобы они находились там. И это стало бы элементом ритуала, который дальше требует - чего? - всеобщего покаяния. Если это искреннее покаяние произойдет, то может быть получен ответ.
Ответ может быть разный. Он мне и об этом говорил, это один из моих любимых сюжетов. Буддийское направление, семья существует, пока она верит, что существует «тулку», ищет «тулку». И она всегда его находит. Я его спрашиваю: «Ну, представьте себе, что мы с вами объявим, что мы ищем наследника-перерожденца. Какая очередь выстроится из людей, которые будут говорить, что они и есть наследники!». Он отвечает: «Но ведь тут речь идет об очень высоком уровне требований, об особого рода чуде, тут серьезные испытания должны быть. Мы всем этим людям тест предложим: стакан соляной кислоты выпить. Кто выпьет, тот тест выдержал - а перерожденец явно должен выдержать».
Я думаю, что он серьезно все это продумывал. У него проекта государственного устройства как бы и не было. В каком смысле? Основное, считал он, что должен сделать святой или близкий к святости по одаренности человек, это как бы подвести всю страну к той точке, где нечто реальное должно произойти с сознанием. Ритуал и нужен для того, чтобы открылось сознание, т.е. для преодоления антропологии «Краткого курса». И фильм «Путь царей», и его «Последняя молитва», и задуманное им преобразование Федоровского собора - всё это представления о том, каким мог бы быть поправляющий ритуал.
И в отношении церковного ритуала, искореженного с его точки зрения, он тоже предлагал целую программу, которая с его точки зрения продолжала линию Флоренского; это - прежде всего, доскональное, тщательное исследование ритуала вообще. Отсюда, и эта фигура «йога на паперти». Максимально до чего может дойти одаренный и тренированный человек: он должен смириться и признать, что он всего лишь наблюдатель на паперти, йог. И он должен изучать, рассматривать саму литургическую деятельность, как таковую. Но за всем этим стояла идея создания ритуала, который мог бы «сдвинуть» сознание. А уже то сознание, которое сдвинется, должно стать тем, которое будет выдвигать те или другие осмысленные проекты.
Основная проблема - подвести к этому русских. Отсюда его слова в последней молитве - «помоги нам русским предателям проснуться», т.е. просьба разбудить русское сознание. И ни одно из решений не является невозможным, поскольку оно определяется реальностями того сознания, которое возникнет. Это может быть и нахождение «тулку», т.е. если для того сознания перерожденец будет реален, то, по коллективной молитве и по мере покаяния, станет возможен прорыв к загробному измерению - и будет «тулку». Если это все будет не реально, то может быть выбрана и другая фигура, на которую могут опять же указать Царственные мученики.
И по всем методологическим интуициям для меня стало очевидным с какого-то момента: то, что я слышу от Евгения Львовича, это очень высокого уровня методология антропологии, что это методология. По каким-то традиционным характеристикам, которые я воспринял в Кружке от Георгия Петровича, это - методология такого вот проблемного программирования. Когда максимально доходишь до проблемы, где проблема - черточка - тайна здесь. И ее как бы нельзя перехитрить разумом, т.е. ее надо просто пережить и построить формулу совместного коллективного проживания с самой этой проблемой.
А дальше возникает вопрос: кто вообще хочет, будет или не будет это переживать. Где, вот собственно на этом опять происходит момент очень серьезной, той же самой оккультной и космической войны. Вот, поэтому я как-то вот так…
ВР: Для меня за этим стоит какое-то такое конкретная проработка, вот архетипа «чистой горницы». Знаешь, как в Евангелии: «Очисть горницу, и благодать придет».
ЮГ: Это очень близко, это ты очень точно сейчас говоришь. Он, кстати, и про горницу тоже говорил.
У него есть целый ряд таких антропологических утверждений. В частности, он постоянно говорил, что задача всякого человека - вырастить в себе алмаз. Обычно, говорил он, чему учат так сказать «интеллигенты»? Что-то укусить. Укусить, украсть. Поэтому задача - вырастить алмаз, где ничего нельзя укусить.
ВР: Я в архиве натолкнулся на документы твоей группы, обращенные к комиссии по останкам царской семьи. В какой мере в этом участвовал Евгений Львович?
ЮГ: Это, в принципе, его была идея. Он опять это очень конкретно прорабатывал: останки царской семьи как мощи и мощь. Была даже идея захоронить останки в храме Иова Многострадального в Брюсселе, поскольку у него был свой взгляд на Клинтона, достаточно жесткий. Т.е. это выросло из разговоров с ним.
ВР: А как связан Брюссель с Клинтоном? Брюссель как столица НАТО?
ЮГ: Да, как столица НАТО. Как некий центр противостояния России. И если в храме Иова Многострадального будут эти мощи, то энергия царской семьи будет действовать и на НАТО. …
ВР: Из тетрадей я понял, что в последние годы у Евгения Львовича наступила полная утрата надежд на первых людей России…
ЮГ: Да, конечно. С какого-то момента он просто стал говорить, что начнет войну с Ельциным.
ВР: Он перестал их охранять…
ЮГ: Да, да. Просто перестал их охранять. Потом стал говорить, что это - враги.
Правда, у него был особый взгляд на функцию Коржакова. Резкое изменение произошло, когда Чубайс убрал Коржакова. Про Чубайса-то он, конечно, считал, что это просто враг. А про Коржакова… Я пытался ему говорить, что непонятен интеллектуальный уровень этого человека. Но Шифферс говорил, что у него вообще совсем другая роль: антропологическая. Что он - единственный, кто оставался верен Ельцину на всех этапах его продвижения. Что этот дар верности является какой-то определенного типа высокой доблестью. И что измена Ельцина Коржакову, который спас его от убийства, окончательно рвет какой-то очень важный для Ельцина блок чисто человеческих, сердечных связей. Что в результате он как бы вообще уходит из-под действия энергии сердца, т.е. превращается, с точки зрения Евгения Львовича, в нечеловеческое в какой-то мере существо.
ВР: Я еще хочу спросить про идею «Института опережающих исследований». Насколько я сумел проследить, первая версия этой идеи была как бы молодежная. Это затевалось в составе Маши Шифферс, Маши Оганисьян, Алеши Косарева, еще нескольких очень молодых людей. А вторая и как бы последняя версия, связана, насколько я понимаю, с твоей группой. Так вот, что собой представлял «Институт опережающих исследований» в этой зрелой версии?
ЮГ: Он представлял собой несколько форм общения Евгения Львовича с разными сотрудниками моей организации, где он и наставлял, и какие-то идеи выдвигал. Потом это циклы его участия в семинарах. В нескольких семинарах он участвовал.
Это было связано еще и с несколько неудачной попыткой организовать круглый стол по поводу фильма «Путь Царей», Юра Крупнов это делал.
(Опускаю небольшой кусок про приглашение на этот просмотр и круглый стол Кураева и Доброхотова - об этом подробнее в разговоре с Ниной Громыко).
Это тоже особый момент, про который Евгений Львович говорит, что фильм сразу же людей ориентирует сложным образом. И некоторые люди с первых же моментов все это бросают и уходят. Та же самая реакция на Шифферса была, скажем, у В.Аксючица. Он сначала хотел его куда-то привлечь, но потом, когда Евгений Львович написал статью в «Московский журнал», про икону, он прочитал, а потом узнал, что Шифферс еще и буддизмом занимается. Нет, тогда никаких контактов. Мне Шифферс на это сказал: «Странно для человека, который занимается православием». Здесь знание оказывается сформировано какими-то стереотипами: если человек занимается буддизмом, то он уже не может быть православным. Хотя, вроде бы, все наоборот должно быть: православный и должен этим тщательно заниматься.
Фильм этот и тренированными людьми очень тяжело смотрится. Олег Генисаретский его тоже очень тяжело смотрел и Малявин. Мне Шифферс сам рассказывал, что Малявин, а он достаточно тренированный человек, просто стал дышать в живот и т.д.
С Малявиным связан еще один момент, который я знаю только со слов Шифферса. Он мне кажется очень знаменательным. Малявин приводил к нему людей, которых он тренирует в оккультной подготовке. И эти люди стали говорить Шифферсу, что зря совершенно он так отождествляет себя с царской семьей, что он вышел за допустимые пределы траты своей жизненной энергии. Они это диагностировали. А это, в общем-то, люди тренированные, они много чего видят, видят и другие структуры сознания. Стали ему говорить перерожденцем каких жизней он был и т.д.
ВР: А сербскую монахиню Малявин к Шифферсу привел?
ЮГ: По-моему, нет, по-моему, нет. Вот, кстати, кто еще с ним общался. Очень странный человек, но он может со своей стороны рассказать. Это он привел сербскую монахиню. Бывший помощник отдела по безопасности Думы, Сергей Смирнов. По образованию это физик-теоретик, «физтеховец». И он связан с ВПК. Меня очень интересовало, как они будут говорить с Евгением Львовичем. Это, я бы сказал, совершенно антиантропологический человек и антигуманитарный, но они поговорили очень хорошо. Смирнов сказал, что Шифферс сформулировал ряд очень интересных идей, что то, что он говорил про Семью, можно проверить просто на уровне физических экспериментов, т.е. на уровне энергетических полей их присутствия. С его точки зрения все было сформулировано грамотно. А он долго сидел на программах в ВПК, был связан с проблематикой торсионных генераторов, воздействия на сознание. Неглупый очень человек. Вот он монахиню и привел, потому что он ее контактёр. Причем, монахиня сказала, что она по молитве слышала, что ей надо с этим человеком встретиться. Что у нее был какой-то молитвенный опыт.
ВР: Еще про «Институт опережающих исследований». Можно себе представить его как некоторое поле, в котором Евгений Львович опирался на ряд людей, решавших поставленные им задачи?
ЮГ: Нет, я думаю, что не совсем так. Дело в том, что Евгений Львович считал, что он впрямую постановкой задач заниматься не может. Потому что существует огромный разрыв между его сознанием и сознанием других людей. В этом, я думаю, заключался переход от «Института опережающих исследований» первого варианта ко второму. Там он девочек учил гороскопы составлять. А дальше как происходило? Он говорил: «Я к тебе устроен на работу, и я буду тебя консультировать. Ты мне платишь какие-то небольшие денежки - я тебя консультирую по любым вопросам. Но для меня это будет Институт опережающих исследований. Непонятно же, что с твоим и моим сознанием в этих разговорах происходит. Кроме того, я готов сделать у вас несколько выступлений». Был еще проект с Олей, моей женой, где Евгений Львович просто читал для восьмого класса курс йоги. На одном классе это и закончилось, потому что какого-то «блистательного» отклика у детей не было; почему - это отдельный вопрос, детей надо просто перелопачивать. Была у нас идея: введение небольшой группы детей в проблемы государственности. Это называлось лицейский класс. И он читал им несколько блоков, в том числе по йоге. Все это как бы входило в программу Института опережающих исследований.
Тут есть еще одна важная тема - оккультная, религиозная. Он постоянно вставала в наших с ним беседах. Евгений Львович очень определенным образом воспринимал первое лицо в государстве, что Горбачева, что Ельцина. Про Ельцина он, более того, утверждал, что он был с ним «сцеплен», что он не просто знает, что происходит в сознании Ельцина, а он это сознание чувствует. И что в нескольких случаях, когда по Ельцину наносились оккультные удары, он их отводил. Потом, в связи с разрушением Ипатьевского подвала и уничтожением коммунизма, его позиция в отношении Ельцина изменилась. Он стал утверждать, что Ельцин - это, в общем-то, враг, хотя и очень трагическое существо. Если пользоваться терминологией традиционного буддизма, то Шифферс считал, что это - асур. Поэтому, когда он будет умирать, будет буря.
Перед этим точно такой же момент был связан с восприятием Горбачева. У Евгения Львовича были очень четкие модели того, что из себя представляют Горбачев и Раиса. Как такие модели появлялись? Составлялся гороскоп и дальше просто он это проигрывал, как это все осуществляется, как это все строится. И за этим все время стоял план, который он постоянно обсуждал: что нужно было бы сделать для восстановления русского народа и России. Поэтому фигура, которая замыкала политическую власть, была для него очень важной. Во-первых, она была для него не случайной; та антропологическая структура, которая обнаруживалась и встраивалась в центр властной пирамиды, никак не могла быть случайной. Это то, что всегда говорится в традиции: что всякая власть - от Бога, если Господь находит человека, то в этом что-то есть. И он говорил, что вот вся эта либеральная сволота смеется над Горбачевым - мол, «Мишка меченный» и не понимают, что в этом заложен очень традиционный, очень глубокий смысл, что он действительно отмечен этим пятном, что это опять-таки момент не случайный. Другое дело, что понять этот смысл невозможно. Так, непосредственно, на поверхности, не прочитаешь, почему именно такой человек, с такими данными, с таким окружением, с таким, как он говорил «эго-ресурсом» и замкнутостью на Раису, почему именно он вынесен на вершину. Так что у него была своя, специфическая модель и Горбачева.
И я думаю, что в это время им очень плотно продумывалась политическая антропология. Дисциплины пока такой нет, но она вполне возможна - дисциплина, которую я бы назвал «политической антропологией». Вопрос заключается в том, что вообще такое государь и царь, как при этом существуют подданные, что собой представляет страна. Это близко к тому, о чем пишет Канторович в своей знаменитой книге «Два тела короля» - Евгений Львович ее не знал, я потом на нее набрел, - где это осмысляется в соответствии со средневековой теорией государственности. Там говорится, что государь имеет два тела. С одной стороны, он имеет бессмертное тело, в той мере, в какой как христианский император служит Христу и прошел через обряд помазания на царство. А с другой стороны, все его подданные, вся его страна, это его размноженное тело. Вот такая очень сложная, дуальная корпоративная структура.
Или то, как он продумывал роль и функции Фараона. Здесь надо понимать, конечно, что он обладал каким-то совершенно особым типом мышления, который был связан с тем, что он полностью отождествлялся, т.е. в какой-то момент в разговоре возникало ощущение, что тебе предъявляется сознание того существа, о котором идет речь. Он, например, рассказывал, что у него был сновидный опыт, где он просыпался в комнате и знал, что он Фараон. Он был в особых облачениях и бегал особым образом, испытывал особое состояние радости и т.д. Это как-то связано с его опытом театра, который заключается в том, чтобы максимально моделировать человеческую форму. Не как внешний атрибут поведения…
ВР: А как ритуальную маску?
ЮГ: Да. Вот эту тему надевания ритуальных масок, он тоже в тот период, когда мы с ним познакомились, очень плотно обсуждал.
За всем этим стоял вопрос: как управлять большими массами страны? У него, безусловно, была своя теория Иосифа Виссарионовича Сталина и Коммунистической партии как своего рода «Ордена меченосцев». В чем он видел основное противопоставление свое Щедровицкому? Он говорил мне, что не хочет этого обсуждать, потому это мой учитель, чтобы не получалось, что «во что-то я тебя соблазняю». «Пусть ему памятник при жизни поставят - или два, или десять». Но для него все равно это определяется антропологией краткого курса ВКП(б).
Когда я это Копылову сказал, Гена взвился, стал кричать. Но речь идет не обо всем том, что поверхностно воспринимается и связано со Сталиным - доносительство, тирания и т.д. Конечно, Георгий Петрович был патриот и анти-тиран в квадрате просто. Из этой замечательной книжки, «Я всегда был идеалистом», все это ясно. Но Шифферс говорил о другом. О том, что для Сталина за гробом ничего не было. Антропология краткого курса ВКПБ, она и связана с таким последовательным отрицанием… И эта тема на первом этапе нашего знакомства занимала мощное такое место в разговорах: что это есть то основное, что определяет сегодняшнюю антропологию. Всех людей - и диссидентов, и «отсидентов», даже, говорил он, священников многих. Поскольку они как бы что-то рассказывают, но для них это миф. Т.е. нет такого, чтобы в ритуале, в евхаристическом служении этот вопрос реально бы решался.
А он - исходный, начальный. Если за гробом ничего нет, то можно утверждать, что сделанное Сталиным есть одна из самых совершенных систем. Она - жуткая, страшная, но страшная не тем, что уничтожали интеллигенцию. Он знал, что у меня родственники погибли в 37-м году, у него были свои жертвы… Но, говорил он, если мыслить - чисто, жестко, последовательно, - что за гробом ничего нет, то единственный способ отменить воровство, не дать развалиться стране, не дать людям совершать бесконечные, страшные преступления - от кровосмешения до воровства и убийств - это Орден меченосцев, где все находятся на дыбе, так что в любой момент человек может быть вздернут. И это последовательно вытекает из самого отрицания загробного измерения. По Достоевскому: «Если Бога нет, то все позволено».
И дальше следовала его очень жесткая критика либерально-демократического проекта голосовательных машин, где что-то решает большинство - как недоделанной формы фашизма.
Отсюда возникал вопрос: «А как быть с организацией»? Евгений Львович постоянно повторял: «Я очень практический человек, я не люблю вопросов, которые не ведут тут же к каким-то решениям. У меня в гороскопе это записано - то, что я любой вопрос, метафизический, сумасшедший для обычного человека, такой, как вопрос о загробном измерении, сразу же связываю с конкретной практической реализацией, с финансовым вопросом и т.д. Если так, то давайте тут же создавать какой-то театр другой, какой-то складывать ритуал, включать в это людей и т.д. Не так, чтобы о чем-то абстрактном поговорили, а оно так там и лежит».
И вот эта тема им продумывалась очень интенсивно. А именно та тема, что в партии, в стране происходят перемены, так сказать - какая за этим стоит антропологическая модель? Происходит либерализация, вроде бы все разрешается, но основной вопрос, связанный с тем, что за гробом всё есть, а не ничего нет, не ставится. А этот вопрос требует совсем другого отношения к Церкви, он должен сразу же обнаружить всю проблематику религиозно-оккультно-личностную. И он требует другого взгляда на проблему власти. Потому что власть - это не что-то произвольно вводимое, условное; всё сконцентрировано во власти.
Он постоянно обсуждал, что такое Советский Союз и что такое Россия после Союза. Это было по-разному - то в связи с убийством Царской Семьи, то с разрушением страны. Но, во всяком случае, нужно было объяснить: как это всё схватить и поднять. Он говорил: «На наших глазах сейчас все разваливается. Окраины отходят, каждая стремится урвать свою часть. Такое было и после революции, пока Сталин, который был, безусловно, оккультно одаренным человеком, не сумел всё это заклясть. Заклял он это, конечно, на крови, на гибели множества людей - на том, на чем он, как такое вот существо, мог. Потому что либо тебе помогает Богородица, либо ты действуешь своей жуткой, варварской силой.
А дальше - война с Гитлером. У него, кстати, был свой взгляд на книжку этого Резуна, «Ледокол». Я спросил Евгения Львовича о ней, он сказал, что не читал, только проглядел. И еще он сказал: «Тут есть еще один, другой совсем момент. Я точно знаю, что в Ленинской библиотеке хранится перевод «Майн камф» на русский язык, сделанный буквально через полгода, в виде напечатанного на машинке экземпляра с пометками Сталина. И там отмечено место, где Гитлер пишет, что после того, как русские позволили евреям уничтожить свою аристократическую верхушку, Россия является leerer Raum, т.е., голым, свободным пространством. Поэтому, конечно, она будет захвачена и преобразована. В России и так были очень слабые уровни аристократического служения, не простроенные, не организованные, и все эти уровни русский народ позволил уничтожить. Это место у Сталина было отмечено, и ему, как, безусловно, оккультно одаренному человеку, было совершенно ясно - что бы потом ни говорил Гитлер, - что война будет. А раз война будет, то лучше, не теряя ничего, осуществить удар первым. В этом, в вопросе о том, кто хотел начать первым, Резун, конечно, прав: конечно, Сталин; если он точно знал, что его будут убивать, то лучше опередить. А дальше Резун просто запутался - как предатель, как всякий предатель. Поскольку он перестал понимать, какой он силе, какой стране он служит. Так что дальше начинается произвольная интеллектуальная игра, где и то, и так, и сяк…
Народ испытал испуг перед агрессией, ощущение, что задушат и уничтожат. Очень быстро ушло представление, что Гитлер борется с еврейским большевизмом. Он стал уничтожать саму субстанцию, народ. И вот этот испуг был влит в военно-промышленный комплекс. Не случайно, что одним из мест был выбран Саров, иначе как религиозно-оккультно этого не объяснишь…
ВР: А Евгений Львович бывал в Сарове?
ЮГ: Нет, не бывал. Это я думаю через Олега Генисаретского. Они это очень плотно обсуждали, у него планы были по поводу Сарова. Свои собственные, как и в отношении Федоровского собора в Царском Селе. Там всё проработано, вплоть до ритуалов.
Он говорил, что является тем, кто должен разрушить антропологию краткого курса ВКП(б) - преодолеть и разрушить. И я думаю, что на этом поле для него как бы и произошло замыкание. Это замыкание заключалось только в одном - это был радикальный, конечно, момент: он очень жестко стоял на той позиции, что убийство Царской Семьи было ритуальным. И более того, он был уверен и с этой уверенностью умер, что Ленину передали отрезанную голову Николая II и что она там где-то хранится. Плюс у него было очень глубокое отождествление с цесаревичем Алексеем, связанное, в свою очередь, с особым пониманием главы «Мальчики» в «Братьях Карамазовых» Достоевского. И свое восприятие вот этого места в «Борисе Годунове», про могилку - он же литературовед.
Всё у него было очень антропологически связано…
Иногда проскальзывало у него, что он, например, понимает, почему Алексею нравился кинематограф. Мне совершенно очевидно, что у него был очень глубокий уровень отождествления, что он как бы в него вошел, в мальчика этого, и проживает его жизнь.
Я опять чуть-чуть в другую сторону ухожу. Но, если отвечать на твой вопрос, то я эти замыкания представляю приблизительно следующим образом. Сама ситуация к этому стала подталкивать, он ее очень вдумчиво рассматривал. Все новости смотрел и т.д. Плюс понимание традиционной антропологии государств, т.е., прежде всего, древнего Китая и Египта. У него получалось, что Россия во многом присвоила этот опыт - и египетский, с почитанием мертвых, и традиционную китайскую государственность. Отсюда, как он считал, и возникшая у Николая идея посылки экспедиции в Тибет и т.д. Многое не проговаривалось, но становилось как бы очевидным. Или он говорил, что одна из причин натравливания Германии на Россию это попытка России выйти в Азию, в т.ч. в Тибет. Попытка это всё собрать.
ВР: Я прослушал последнюю запись Евгения Львовича и, сопоставляя ее с тем, что я встречаю в текстах, я все-таки не понимаю - может быть, ты пояснишь мне в меру твоего понимания - не совсем понимаю того, как Евгений Львович видел будущее России. В каких терминах: «мариократия», «агиократия», «идеократия Шамбалы»? Или все-таки самодержавная монархия? Или всё это как-то одно другого не исключает? Но, вот он говорит о том, что скажем, тулку царевича можно найти…
ЮГ: Здесь, понимаешь, он очень правильно подходил, и это, кстати, имеет отношение к методологии. У него получалось, что прожектирование невозможно. Это было максимальное вхождение в ситуацию, в том числе с обнаружением того ресурса, который есть. В том числе и тех людей, которые есть. Евгений Львович часто повторял то, что написано у Лао Цзы: если тебя не зовут, то священномудрый просто уходит в пещеру. Потому что его задача нечто бросить, некоторый призыв, но призыв не в том смысле, что «давайте делать то-то». А призыв в смысле указания на то, что происходит, какова ситуация.
Он говорил, что нужен достаточно долгий, в несколько лет, промежуточный этап, когда власть должна быть в руках у двух-трех десятков полковников, т.е. это была бы военная диктатура, направленная на то, чтобы вернуть царской семье, что у нее было захвачено - земельные владения, монастыри. И дальше, говорил он, надо было бы просто слушать. Потому что, если бы Семья это приняла… Это его любимая тема: когда хотели переносить мощи Александра Невского, то было спрошено: «Ну, а косточки-то сами захотят или нет?». Потому что одно дело - желание людей, а другое дело - проявят ли себя как-то сами косточки.
Отсюда вот эта его идея, что нужно сделать саркофаги по типу пермских скульптур, куда положить останки царственных мучеников. И переоборудовать подвал Феодоровского собора, с тем чтобы они находились там. И это стало бы элементом ритуала, который дальше требует - чего? - всеобщего покаяния. Если это искреннее покаяние произойдет, то может быть получен ответ.
Ответ может быть разный. Он мне и об этом говорил, это один из моих любимых сюжетов. Буддийское направление, семья существует, пока она верит, что существует «тулку», ищет «тулку». И она всегда его находит. Я его спрашиваю: «Ну, представьте себе, что мы с вами объявим, что мы ищем наследника-перерожденца. Какая очередь выстроится из людей, которые будут говорить, что они и есть наследники!». Он отвечает: «Но ведь тут речь идет об очень высоком уровне требований, об особого рода чуде, тут серьезные испытания должны быть. Мы всем этим людям тест предложим: стакан соляной кислоты выпить. Кто выпьет, тот тест выдержал - а перерожденец явно должен выдержать».
Я думаю, что он серьезно все это продумывал. У него проекта государственного устройства как бы и не было. В каком смысле? Основное, считал он, что должен сделать святой или близкий к святости по одаренности человек, это как бы подвести всю страну к той точке, где нечто реальное должно произойти с сознанием. Ритуал и нужен для того, чтобы открылось сознание, т.е. для преодоления антропологии «Краткого курса». И фильм «Путь царей», и его «Последняя молитва», и задуманное им преобразование Федоровского собора - всё это представления о том, каким мог бы быть поправляющий ритуал.
И в отношении церковного ритуала, искореженного с его точки зрения, он тоже предлагал целую программу, которая с его точки зрения продолжала линию Флоренского; это - прежде всего, доскональное, тщательное исследование ритуала вообще. Отсюда, и эта фигура «йога на паперти». Максимально до чего может дойти одаренный и тренированный человек: он должен смириться и признать, что он всего лишь наблюдатель на паперти, йог. И он должен изучать, рассматривать саму литургическую деятельность, как таковую. Но за всем этим стояла идея создания ритуала, который мог бы «сдвинуть» сознание. А уже то сознание, которое сдвинется, должно стать тем, которое будет выдвигать те или другие осмысленные проекты.
Основная проблема - подвести к этому русских. Отсюда его слова в последней молитве - «помоги нам русским предателям проснуться», т.е. просьба разбудить русское сознание. И ни одно из решений не является невозможным, поскольку оно определяется реальностями того сознания, которое возникнет. Это может быть и нахождение «тулку», т.е. если для того сознания перерожденец будет реален, то, по коллективной молитве и по мере покаяния, станет возможен прорыв к загробному измерению - и будет «тулку». Если это все будет не реально, то может быть выбрана и другая фигура, на которую могут опять же указать Царственные мученики.
И по всем методологическим интуициям для меня стало очевидным с какого-то момента: то, что я слышу от Евгения Львовича, это очень высокого уровня методология антропологии, что это методология. По каким-то традиционным характеристикам, которые я воспринял в Кружке от Георгия Петровича, это - методология такого вот проблемного программирования. Когда максимально доходишь до проблемы, где проблема - черточка - тайна здесь. И ее как бы нельзя перехитрить разумом, т.е. ее надо просто пережить и построить формулу совместного коллективного проживания с самой этой проблемой.
А дальше возникает вопрос: кто вообще хочет, будет или не будет это переживать. Где, вот собственно на этом опять происходит момент очень серьезной, той же самой оккультной и космической войны. Вот, поэтому я как-то вот так…
ВР: Для меня за этим стоит какое-то такое конкретная проработка, вот архетипа «чистой горницы». Знаешь, как в Евангелии: «Очисть горницу, и благодать придет».
ЮГ: Это очень близко, это ты очень точно сейчас говоришь. Он, кстати, и про горницу тоже говорил.
У него есть целый ряд таких антропологических утверждений. В частности, он постоянно говорил, что задача всякого человека - вырастить в себе алмаз. Обычно, говорил он, чему учат так сказать «интеллигенты»? Что-то укусить. Укусить, украсть. Поэтому задача - вырастить алмаз, где ничего нельзя укусить.
ВР: Я в архиве натолкнулся на документы твоей группы, обращенные к комиссии по останкам царской семьи. В какой мере в этом участвовал Евгений Львович?
ЮГ: Это, в принципе, его была идея. Он опять это очень конкретно прорабатывал: останки царской семьи как мощи и мощь. Была даже идея захоронить останки в храме Иова Многострадального в Брюсселе, поскольку у него был свой взгляд на Клинтона, достаточно жесткий. Т.е. это выросло из разговоров с ним.
ВР: А как связан Брюссель с Клинтоном? Брюссель как столица НАТО?
ЮГ: Да, как столица НАТО. Как некий центр противостояния России. И если в храме Иова Многострадального будут эти мощи, то энергия царской семьи будет действовать и на НАТО. …
ВР: Из тетрадей я понял, что в последние годы у Евгения Львовича наступила полная утрата надежд на первых людей России…
ЮГ: Да, конечно. С какого-то момента он просто стал говорить, что начнет войну с Ельциным.
ВР: Он перестал их охранять…
ЮГ: Да, да. Просто перестал их охранять. Потом стал говорить, что это - враги.
Правда, у него был особый взгляд на функцию Коржакова. Резкое изменение произошло, когда Чубайс убрал Коржакова. Про Чубайса-то он, конечно, считал, что это просто враг. А про Коржакова… Я пытался ему говорить, что непонятен интеллектуальный уровень этого человека. Но Шифферс говорил, что у него вообще совсем другая роль: антропологическая. Что он - единственный, кто оставался верен Ельцину на всех этапах его продвижения. Что этот дар верности является какой-то определенного типа высокой доблестью. И что измена Ельцина Коржакову, который спас его от убийства, окончательно рвет какой-то очень важный для Ельцина блок чисто человеческих, сердечных связей. Что в результате он как бы вообще уходит из-под действия энергии сердца, т.е. превращается, с точки зрения Евгения Львовича, в нечеловеческое в какой-то мере существо.
ВР: Я еще хочу спросить про идею «Института опережающих исследований». Насколько я сумел проследить, первая версия этой идеи была как бы молодежная. Это затевалось в составе Маши Шифферс, Маши Оганисьян, Алеши Косарева, еще нескольких очень молодых людей. А вторая и как бы последняя версия, связана, насколько я понимаю, с твоей группой. Так вот, что собой представлял «Институт опережающих исследований» в этой зрелой версии?
ЮГ: Он представлял собой несколько форм общения Евгения Львовича с разными сотрудниками моей организации, где он и наставлял, и какие-то идеи выдвигал. Потом это циклы его участия в семинарах. В нескольких семинарах он участвовал.
Это было связано еще и с несколько неудачной попыткой организовать круглый стол по поводу фильма «Путь Царей», Юра Крупнов это делал.
(Опускаю небольшой кусок про приглашение на этот просмотр и круглый стол Кураева и Доброхотова - об этом подробнее в разговоре с Ниной Громыко).
Это тоже особый момент, про который Евгений Львович говорит, что фильм сразу же людей ориентирует сложным образом. И некоторые люди с первых же моментов все это бросают и уходят. Та же самая реакция на Шифферса была, скажем, у В.Аксючица. Он сначала хотел его куда-то привлечь, но потом, когда Евгений Львович написал статью в «Московский журнал», про икону, он прочитал, а потом узнал, что Шифферс еще и буддизмом занимается. Нет, тогда никаких контактов. Мне Шифферс на это сказал: «Странно для человека, который занимается православием». Здесь знание оказывается сформировано какими-то стереотипами: если человек занимается буддизмом, то он уже не может быть православным. Хотя, вроде бы, все наоборот должно быть: православный и должен этим тщательно заниматься.
Фильм этот и тренированными людьми очень тяжело смотрится. Олег Генисаретский его тоже очень тяжело смотрел и Малявин. Мне Шифферс сам рассказывал, что Малявин, а он достаточно тренированный человек, просто стал дышать в живот и т.д.
С Малявиным связан еще один момент, который я знаю только со слов Шифферса. Он мне кажется очень знаменательным. Малявин приводил к нему людей, которых он тренирует в оккультной подготовке. И эти люди стали говорить Шифферсу, что зря совершенно он так отождествляет себя с царской семьей, что он вышел за допустимые пределы траты своей жизненной энергии. Они это диагностировали. А это, в общем-то, люди тренированные, они много чего видят, видят и другие структуры сознания. Стали ему говорить перерожденцем каких жизней он был и т.д.
ВР: А сербскую монахиню Малявин к Шифферсу привел?
ЮГ: По-моему, нет, по-моему, нет. Вот, кстати, кто еще с ним общался. Очень странный человек, но он может со своей стороны рассказать. Это он привел сербскую монахиню. Бывший помощник отдела по безопасности Думы, Сергей Смирнов. По образованию это физик-теоретик, «физтеховец». И он связан с ВПК. Меня очень интересовало, как они будут говорить с Евгением Львовичем. Это, я бы сказал, совершенно антиантропологический человек и антигуманитарный, но они поговорили очень хорошо. Смирнов сказал, что Шифферс сформулировал ряд очень интересных идей, что то, что он говорил про Семью, можно проверить просто на уровне физических экспериментов, т.е. на уровне энергетических полей их присутствия. С его точки зрения все было сформулировано грамотно. А он долго сидел на программах в ВПК, был связан с проблематикой торсионных генераторов, воздействия на сознание. Неглупый очень человек. Вот он монахиню и привел, потому что он ее контактёр. Причем, монахиня сказала, что она по молитве слышала, что ей надо с этим человеком встретиться. Что у нее был какой-то молитвенный опыт.
ВР: Еще про «Институт опережающих исследований». Можно себе представить его как некоторое поле, в котором Евгений Львович опирался на ряд людей, решавших поставленные им задачи?
ЮГ: Нет, я думаю, что не совсем так. Дело в том, что Евгений Львович считал, что он впрямую постановкой задач заниматься не может. Потому что существует огромный разрыв между его сознанием и сознанием других людей. В этом, я думаю, заключался переход от «Института опережающих исследований» первого варианта ко второму. Там он девочек учил гороскопы составлять. А дальше как происходило? Он говорил: «Я к тебе устроен на работу, и я буду тебя консультировать. Ты мне платишь какие-то небольшие денежки - я тебя консультирую по любым вопросам. Но для меня это будет Институт опережающих исследований. Непонятно же, что с твоим и моим сознанием в этих разговорах происходит. Кроме того, я готов сделать у вас несколько выступлений». Был еще проект с Олей, моей женой, где Евгений Львович просто читал для восьмого класса курс йоги. На одном классе это и закончилось, потому что какого-то «блистательного» отклика у детей не было; почему - это отдельный вопрос, детей надо просто перелопачивать. Была у нас идея: введение небольшой группы детей в проблемы государственности. Это называлось лицейский класс. И он читал им несколько блоков, в том числе по йоге. Все это как бы входило в программу Института опережающих исследований.