СИСЬКИ
В детстве я любил ходить в баню. Просто обожал ходить. Было мне года четыре и бабушка водила меня в женское отделение.
Банщица на наличие маленького мужика в раздевалке смотрела сквозь пальцы - на что там было смотреть-то!
Процесс помывки выглядел так. Бабушка рассупонивала меня в компании уже помытых или только собирающихся помыться тётенек, потом мы шли в гремящую оцинкованными шайками помывочную, где меня долго терли мочалкой и ставили под душ.
Была в бане и парная. В ней я долго сидеть не мог. Я и сейчас долго не могу, а в четыре года и подавно. Бабушка же наоборот, парную обожала. Три ходки в комнатку, набитую до потолка тётками и паром - для нее это были семечки.
Но куда девать на это время ребенка? Распаренного розовенького мальчика - одного домой по улице?! Бабушка меня очень любила. Сейчас я понимаю, что любила даже так - очень-очень-очень. И пока она сидела в парилке, я коротал время в предбаннике. В раздевалке то есть. Напомню, в женской раздевалке.
И вот сижу я, заняться мне решительно не чем и вдруг замечаю - а ведь вокруг столько интересного! У одной тётеньки сиськи, как дыньки, у другой - на яблочки похожи и торчат вверх. Третья щеголяет арбузами, а у четвертой - не сиськи, а ушки, как у соседского спаниеля.
И все бы ничего, если бы я сравнительный анализ в голове производил. Так нет же. Вскарабкался на топчан и каждую, КАЖДУЮ, проходящую мимо тётеньку оценивал долгим взглядом, а потом прикладывал ладошки к своей цыплячьей грудке приблизительно на том уровне, где у тётеньки заканчивалась грудь. И если все было так, как должно (откуда-то ведь было во мне это знание, ну, того КАК ДОЛЖНО БЫТЬ), короче, если все было правильно, то одобрительно чмокал губами.
Мои телодвижения были замечены довольно скоро. Женщины сначала умилялись, потом стали заливаться румянцем стыда и кутаться в полотенца и простыни. А потом возмутились.
- Чей это ребенок?!
- Бабушкин, - честно ответил я. И бабушку тут же извлекли из парной.
- Ты, это, Ивановна, - попросила банщица, - пусть внучека дед в баню водит. Ранний он у тебя.
И детство закончилось.
Банщица на наличие маленького мужика в раздевалке смотрела сквозь пальцы - на что там было смотреть-то!
Процесс помывки выглядел так. Бабушка рассупонивала меня в компании уже помытых или только собирающихся помыться тётенек, потом мы шли в гремящую оцинкованными шайками помывочную, где меня долго терли мочалкой и ставили под душ.
Была в бане и парная. В ней я долго сидеть не мог. Я и сейчас долго не могу, а в четыре года и подавно. Бабушка же наоборот, парную обожала. Три ходки в комнатку, набитую до потолка тётками и паром - для нее это были семечки.
Но куда девать на это время ребенка? Распаренного розовенького мальчика - одного домой по улице?! Бабушка меня очень любила. Сейчас я понимаю, что любила даже так - очень-очень-очень. И пока она сидела в парилке, я коротал время в предбаннике. В раздевалке то есть. Напомню, в женской раздевалке.
И вот сижу я, заняться мне решительно не чем и вдруг замечаю - а ведь вокруг столько интересного! У одной тётеньки сиськи, как дыньки, у другой - на яблочки похожи и торчат вверх. Третья щеголяет арбузами, а у четвертой - не сиськи, а ушки, как у соседского спаниеля.
И все бы ничего, если бы я сравнительный анализ в голове производил. Так нет же. Вскарабкался на топчан и каждую, КАЖДУЮ, проходящую мимо тётеньку оценивал долгим взглядом, а потом прикладывал ладошки к своей цыплячьей грудке приблизительно на том уровне, где у тётеньки заканчивалась грудь. И если все было так, как должно (откуда-то ведь было во мне это знание, ну, того КАК ДОЛЖНО БЫТЬ), короче, если все было правильно, то одобрительно чмокал губами.
Мои телодвижения были замечены довольно скоро. Женщины сначала умилялись, потом стали заливаться румянцем стыда и кутаться в полотенца и простыни. А потом возмутились.
- Чей это ребенок?!
- Бабушкин, - честно ответил я. И бабушку тут же извлекли из парной.
- Ты, это, Ивановна, - попросила банщица, - пусть внучека дед в баню водит. Ранний он у тебя.
И детство закончилось.