"Помнишь ли ты, как счастье нам улыбалось"2
Моя бабушка
начало здесь: http://ellenwisdom.livejournal.com/91947.html
- Что ты нам покажешь в танце, кудрявая блондинка? Что будешь делать? - спросила царственная Айседора Дункан, а переводчик Шнейдер произнес это все мягко и душевно.
- В луирки играть! - сказала моя семилетняя бабушка и закружилась в танце, изображающем сразу нескольких детей, играющих в салочки.
Все придумывалось на ходу. Айседора, или Изадора, как звал ее Есенин, была в восторге. Так девочка Зина семи лет отроду только что приехавшая с мамой в Москву из Херсона попала в школу Дункан, где и осталась на 20 лет. Моя прабабушка Рая, ее мама, приехала с дочкой в Москву к своему младшему брату драматургу Федору Ваграмову и поселилась в той самой квартире около Чистых прудов, где он жил с женой, красавицей Анфисой, стимулировавшей его писать революционные пьесы... "Яблоко раздора" и т.д. Туда же через промелькнувшие годы принесли из роддома Грауэрмана моего папу, а потом и меня… оттуда же.
Кому первому пришло в голову отдать ребенка в школу Айседоры Дункан - не знаю, просто в семь лет нужно же было отвести бабушку в какую-то школу.
- Ба, а где вы выступали?
- Везде.
- И в Большом театре?
- Конечно!
- Сколько раз?
- Раз двести. Ой! слушай, слушай, сделай радио громче: это мой вальс! Это был мой сольный номер! Я его без девочек, одна танцевала.
Она и этот вальс Шопена вдохновенно играла на нашем древнем пианино «Ратке», не зная ни одной ноты. При этом музыка была единственным предметом, с которого неусидчивую Зину выгоняли за полную неспособность долбить гаммы, и учить что-то по нотам. В школе Дункан была дисциплина, несмотря всю вольность придуманной ею манеры танца.
В здании, которое правительство выделило под школу, были залы для хореографии и классы для уроков. Ох, и странное образование получила моя бабушка! Мне бы такие предметы: французский, эсперанто, которое преподавал им профессор Сахаров, косметология и, конечно, все остальные общеобразовательные, включая русский, который был у нее на очень высоком уровне, что и определило вторую профессию. Но об этом позже.
Девочки шли по городу в специально пошитых для них пальто в стиле буденовской формы с петлями внахлест и шапочках в том же духе. На занятия в большой балетный класс приходил Есенин, нередко навеселе, наблюдал, улыбался, сильным баритоном звал: «Изадора!» Она разговаривала с ним нежно на ломаном русском и часто рядом с ними мгновенно оказывался бессменный Шнейдер, который переводил, а кроме того опекал семилетних учениц как мог. Он остался при школе на многие годы.
Бабушка произносила четверостишье Есенина про «Зинку златокудрую», которое я по безалаберности натуры не записала. Все, что я сейчас пишу - это по памяти, поэтому обрывочные воспоминания и сумбурные. Школа объездила с выступлениями весь Советский Союз. Особенно любила бабушка вспоминать гастроли в Бухаре и Самарканде, где она от всего была в восторге, главное от тепла, базаров, ярких шелковых тканей. Она купила там несколько золотых колечек, которые помнила в деталях и которые очень пригодились потом во время войны, одно на кусочек масла поменяла, остальные на хлеб.
В пятнадцать лет Зина уже успела переболеть малярией. А с шестнадцати, как и все девочки начала курить, чтобы заглушить голод: перед выступлениями нельзя было есть.
Возвращаясь в Америку, Айседора оставила школу на свою приемную дочь Ирму. Ученицы ее терпеть не могли. Однажды во время гастролей по Америке, она заявила, что отказывается везти школу обратно в Советский Союз. Пережив приступ острой паники, девчонки, которым на тот момент было лет по 17, сориентировались и стали выступать в университетах перед студентами. Собрали денег на обратные билеты и вернулись. Мою бабушку в ту поездку не отпустила мама Рая, поскольку в Нью Йорке уже лет 20, уехав до революции жила ее бездетная сестра Анна, такая «американская мечта», сама себя сделавшая богатой женщиной, владелицей нескольких салонов красоты. Вернувшись соученицы рассказывали, что к ним за кулисы пришла шикарная высокая дама и спросила: «А где же Зина Потак?» Узнав, что ее в Америку мама не пустила, дама опустилась в кресло за гримерным столиком, и долго рыдала, качая красивой уложенной головой. Она бы племянницу Зинку златокудрую всеми правдами и неправдами оставила, наверное, в Америке и история моей семьи на континенте недобитых, извините, недопонятых, индейцев началась бы на три поколения раньше.
Чему быть - тому не миновать.
Думая об Айседоре Дункан, я вижу ее несколько по-иному теперь, после того как прожила в условиях загнивающего капитализма 23 года. Какой-то особый склад ума надо было иметь, чтобы так увлечься революционной идеей здесь, где все было известно, что не афишировалось в Советской России и, наверное, культивировалось эмигрантской прессой, все… и красный террор, который был для меня просто термином, пока я не прочла роман «Щепка» и вообще все. По этой небольшой книге фильм сделали в девяностые годы. "Чекист" называется. Видимо такая была в характере Айседоры потребность воли и такой восторг перед ней, что понесло ее в Москву обучить там детей самому вольному в мире танцу в тунике и босиком, танцу, который возникает откуда-то из глубины души и подчиняется лишь музыке и свободе. Много счастья было в Москве в те годы, про которые мы теперь так много знаем. Нельзя все закрасить черным, было и белое, и оттенки разные.
Давно оставила Россию, а потом погибла ее создательница, а школа все существовала как ансамбль или что-то в этом роде.
В девятнадцать лет бабушка влюбилась в высокого брюнета, который ходил на все их выступления, чтобы посмотреть на нее. Юре тоже было девятнадцать. Они поженились, а когда им исполнилось по двадцать, родился мой отец. На улице ликовали тридцатые годы, в белых футболках рядами и колоннами шли с песней спортивные москвичи, а впереди Любовь Орлова с флагом. В белых носках. Все было весело и прекрасно, а судя по фильмам того времени, солнце светило всегда, и постоянно было два часа дня. Шло к концу незабываемое десятилетие - тридцатые годы.
Переводчик Шнейдер с ученицами школы Дункан
Бабушка Зина - 14 лет "на заре туманной юности"
Бабушка Зина в 15 после малярии
Замужем за Юрой, любимым на всю жизнь
Зина и Юра Левинсон
Айседора Дункан в центре, ее приемная дочь Ирма и Сергей Есенин (фотография всем известная, но у нас дома она была в оригинале)
Эта фотография долго лежала в альбоме, видимо всем ученицам школы дали по одной.
Ученицы школы Дункан. Бабушка Зина Левинсон (уже замужем, мама маленького сына) стоит слева крайняя.
Айседора Дункан
Айседора Дункан
Айседора Дункан
Айседора Дункан
Окончание здесь: http://ellenwisdom.livejournal.com/116036.html
начало здесь: http://ellenwisdom.livejournal.com/91947.html
- Что ты нам покажешь в танце, кудрявая блондинка? Что будешь делать? - спросила царственная Айседора Дункан, а переводчик Шнейдер произнес это все мягко и душевно.
- В луирки играть! - сказала моя семилетняя бабушка и закружилась в танце, изображающем сразу нескольких детей, играющих в салочки.
Все придумывалось на ходу. Айседора, или Изадора, как звал ее Есенин, была в восторге. Так девочка Зина семи лет отроду только что приехавшая с мамой в Москву из Херсона попала в школу Дункан, где и осталась на 20 лет. Моя прабабушка Рая, ее мама, приехала с дочкой в Москву к своему младшему брату драматургу Федору Ваграмову и поселилась в той самой квартире около Чистых прудов, где он жил с женой, красавицей Анфисой, стимулировавшей его писать революционные пьесы... "Яблоко раздора" и т.д. Туда же через промелькнувшие годы принесли из роддома Грауэрмана моего папу, а потом и меня… оттуда же.
Кому первому пришло в голову отдать ребенка в школу Айседоры Дункан - не знаю, просто в семь лет нужно же было отвести бабушку в какую-то школу.
- Ба, а где вы выступали?
- Везде.
- И в Большом театре?
- Конечно!
- Сколько раз?
- Раз двести. Ой! слушай, слушай, сделай радио громче: это мой вальс! Это был мой сольный номер! Я его без девочек, одна танцевала.
Она и этот вальс Шопена вдохновенно играла на нашем древнем пианино «Ратке», не зная ни одной ноты. При этом музыка была единственным предметом, с которого неусидчивую Зину выгоняли за полную неспособность долбить гаммы, и учить что-то по нотам. В школе Дункан была дисциплина, несмотря всю вольность придуманной ею манеры танца.
В здании, которое правительство выделило под школу, были залы для хореографии и классы для уроков. Ох, и странное образование получила моя бабушка! Мне бы такие предметы: французский, эсперанто, которое преподавал им профессор Сахаров, косметология и, конечно, все остальные общеобразовательные, включая русский, который был у нее на очень высоком уровне, что и определило вторую профессию. Но об этом позже.
Девочки шли по городу в специально пошитых для них пальто в стиле буденовской формы с петлями внахлест и шапочках в том же духе. На занятия в большой балетный класс приходил Есенин, нередко навеселе, наблюдал, улыбался, сильным баритоном звал: «Изадора!» Она разговаривала с ним нежно на ломаном русском и часто рядом с ними мгновенно оказывался бессменный Шнейдер, который переводил, а кроме того опекал семилетних учениц как мог. Он остался при школе на многие годы.
Бабушка произносила четверостишье Есенина про «Зинку златокудрую», которое я по безалаберности натуры не записала. Все, что я сейчас пишу - это по памяти, поэтому обрывочные воспоминания и сумбурные. Школа объездила с выступлениями весь Советский Союз. Особенно любила бабушка вспоминать гастроли в Бухаре и Самарканде, где она от всего была в восторге, главное от тепла, базаров, ярких шелковых тканей. Она купила там несколько золотых колечек, которые помнила в деталях и которые очень пригодились потом во время войны, одно на кусочек масла поменяла, остальные на хлеб.
В пятнадцать лет Зина уже успела переболеть малярией. А с шестнадцати, как и все девочки начала курить, чтобы заглушить голод: перед выступлениями нельзя было есть.
Возвращаясь в Америку, Айседора оставила школу на свою приемную дочь Ирму. Ученицы ее терпеть не могли. Однажды во время гастролей по Америке, она заявила, что отказывается везти школу обратно в Советский Союз. Пережив приступ острой паники, девчонки, которым на тот момент было лет по 17, сориентировались и стали выступать в университетах перед студентами. Собрали денег на обратные билеты и вернулись. Мою бабушку в ту поездку не отпустила мама Рая, поскольку в Нью Йорке уже лет 20, уехав до революции жила ее бездетная сестра Анна, такая «американская мечта», сама себя сделавшая богатой женщиной, владелицей нескольких салонов красоты. Вернувшись соученицы рассказывали, что к ним за кулисы пришла шикарная высокая дама и спросила: «А где же Зина Потак?» Узнав, что ее в Америку мама не пустила, дама опустилась в кресло за гримерным столиком, и долго рыдала, качая красивой уложенной головой. Она бы племянницу Зинку златокудрую всеми правдами и неправдами оставила, наверное, в Америке и история моей семьи на континенте недобитых, извините, недопонятых, индейцев началась бы на три поколения раньше.
Чему быть - тому не миновать.
Думая об Айседоре Дункан, я вижу ее несколько по-иному теперь, после того как прожила в условиях загнивающего капитализма 23 года. Какой-то особый склад ума надо было иметь, чтобы так увлечься революционной идеей здесь, где все было известно, что не афишировалось в Советской России и, наверное, культивировалось эмигрантской прессой, все… и красный террор, который был для меня просто термином, пока я не прочла роман «Щепка» и вообще все. По этой небольшой книге фильм сделали в девяностые годы. "Чекист" называется. Видимо такая была в характере Айседоры потребность воли и такой восторг перед ней, что понесло ее в Москву обучить там детей самому вольному в мире танцу в тунике и босиком, танцу, который возникает откуда-то из глубины души и подчиняется лишь музыке и свободе. Много счастья было в Москве в те годы, про которые мы теперь так много знаем. Нельзя все закрасить черным, было и белое, и оттенки разные.
Давно оставила Россию, а потом погибла ее создательница, а школа все существовала как ансамбль или что-то в этом роде.
В девятнадцать лет бабушка влюбилась в высокого брюнета, который ходил на все их выступления, чтобы посмотреть на нее. Юре тоже было девятнадцать. Они поженились, а когда им исполнилось по двадцать, родился мой отец. На улице ликовали тридцатые годы, в белых футболках рядами и колоннами шли с песней спортивные москвичи, а впереди Любовь Орлова с флагом. В белых носках. Все было весело и прекрасно, а судя по фильмам того времени, солнце светило всегда, и постоянно было два часа дня. Шло к концу незабываемое десятилетие - тридцатые годы.
Переводчик Шнейдер с ученицами школы Дункан
Бабушка Зина - 14 лет "на заре туманной юности"
Бабушка Зина в 15 после малярии
Замужем за Юрой, любимым на всю жизнь
Зина и Юра Левинсон
Айседора Дункан в центре, ее приемная дочь Ирма и Сергей Есенин (фотография всем известная, но у нас дома она была в оригинале)
Эта фотография долго лежала в альбоме, видимо всем ученицам школы дали по одной.
Ученицы школы Дункан. Бабушка Зина Левинсон (уже замужем, мама маленького сына) стоит слева крайняя.
Айседора Дункан
Айседора Дункан
Айседора Дункан
Айседора Дункан
Окончание здесь: http://ellenwisdom.livejournal.com/116036.html