(no subject)
Что нам тот Сорокин, или другой какой классик с богатыми художественными корнями? Что, сами не в силах постичь широту в глубину? Рисунки рисовать на ладошке палма, который и не палм вовсе а покет п-ц новоприобретенный - хорошо. Читать, писать, думать, надеяться. И верить, конечно. Верить. Попутно отгружая Родине Непотребное, будто оно уже и не нужно вовсе. На вот типа, тебе, Родина. Не надо? Ладно, пусть само себе так тут лежит. Кто спросит - скажете Гурген Саркисович приходил да оставил, позабыл. Рисовать не надо. Писать тоже как бы. Стило, перо, планшет - увешан по самый воротник разнообразными гаджетами, что тот инспектор. Тоже, кстати, с Пятой Завокзальной был друг.
Так давайте ж вещать как люди, с клавиатуры. А не то загадим так всю память компьютерую. Засрём эту память мелкими сверкающими Какашками.
А ну, какашки, смелее! Подходите, рассаживайтесь на заранее приготовленные для вас стульчики... Сейчас вы, какашки, у нас гости на утреннике! А завтра - кто знает? Можт быть завтра многих из вас поставят к стенке... Но это будет завтра, дорогие мои (подчёркиваю, мои!) А пока давайте дружно поссым. Поссым о том, как прекрасен наш край, как расцветает под окном медведь, о том, как выпь чудит на болоте... Как возвращается с уловом полный крабов браконьерский сейнер, и счастливые моряки поют просоленными голосами песни о доме. У них тоже есть свои какашки, до которых, как и вам, нет никому дела. Вот лезет наружу воспитанная в одиночестве Рыжавка. Хоть и скользко идёт, задорно, с припердом, но всё же не без труда. А бывало сядет Порфирий Ильич над очком, гузно примостит, да пойдёт на свет божий сущая симфония, точно скульптура лепная в музей из-под мастера выползает-то. Но то встарь, не сейчас. Нынче время не то, чтоб скульптурными композициями на откидах простаться. Суровое нынче время, Ерёмушка. Да ты спи, спи... Вон уж и месяц за оконцем на небе прорезался, в просвет между тучь свинцовых проглядывает в колыбельку. Светит, ясный. Да и утренник уже к концу наш подошёл, знать домой пора какахам да какашечкам сбираться, как ныне. А где их дом, спросите? Да то ж им одним только и ведомо, где их дом. Зипун накинут и уйдут в стужу тёмную. А завтра всё по-новой, всё сызнова зачнётся-закрутится. И утренник с расставленными полукругом стульчиками, и крабики в баночках по 415, и Порфирий Ильич, окаянный, со своим гузном трижды краснознамённым наперевес припрётся. Так что ты спи, Ерёмушка, спи. Утром-то всё оно само и наладится.
Май 4005, Москва.
Так давайте ж вещать как люди, с клавиатуры. А не то загадим так всю память компьютерую. Засрём эту память мелкими сверкающими Какашками.
А ну, какашки, смелее! Подходите, рассаживайтесь на заранее приготовленные для вас стульчики... Сейчас вы, какашки, у нас гости на утреннике! А завтра - кто знает? Можт быть завтра многих из вас поставят к стенке... Но это будет завтра, дорогие мои (подчёркиваю, мои!) А пока давайте дружно поссым. Поссым о том, как прекрасен наш край, как расцветает под окном медведь, о том, как выпь чудит на болоте... Как возвращается с уловом полный крабов браконьерский сейнер, и счастливые моряки поют просоленными голосами песни о доме. У них тоже есть свои какашки, до которых, как и вам, нет никому дела. Вот лезет наружу воспитанная в одиночестве Рыжавка. Хоть и скользко идёт, задорно, с припердом, но всё же не без труда. А бывало сядет Порфирий Ильич над очком, гузно примостит, да пойдёт на свет божий сущая симфония, точно скульптура лепная в музей из-под мастера выползает-то. Но то встарь, не сейчас. Нынче время не то, чтоб скульптурными композициями на откидах простаться. Суровое нынче время, Ерёмушка. Да ты спи, спи... Вон уж и месяц за оконцем на небе прорезался, в просвет между тучь свинцовых проглядывает в колыбельку. Светит, ясный. Да и утренник уже к концу наш подошёл, знать домой пора какахам да какашечкам сбираться, как ныне. А где их дом, спросите? Да то ж им одним только и ведомо, где их дом. Зипун накинут и уйдут в стужу тёмную. А завтра всё по-новой, всё сызнова зачнётся-закрутится. И утренник с расставленными полукругом стульчиками, и крабики в баночках по 415, и Порфирий Ильич, окаянный, со своим гузном трижды краснознамённым наперевес припрётся. Так что ты спи, Ерёмушка, спи. Утром-то всё оно само и наладится.
Май 4005, Москва.