О памяти
Память это странная штука. Я вот по жизни рохля-рохлей. Никогда ничего не помнила, все везде забывала. Мой муж напоминает мне когда у меня визиты к врачу или надо сдать книги. Зато я в деталях помню узор свитера, в котором один мальчик пришел ко мне на свидание почти 20 лет назад.
Или вот убирала я сегодня на кухне и проскрежетала ножками табурета по кафельному полу. "Бедные соседи", - подумала я. Также как думала три года назад, заслышав подобный звук, когда у меня еще были соседи и было о ком тревожиться.
На днях я стругала салат. Также как и день, и два до того. Но видно в этот день я задумалась основательно и еще больше витала в облаках, чем обычно. И достругав, совершенно на автомате, я открыла кухонный шкафчик и протянула руку, чтобы достать с привычного места салатницу и переложить салат в нее. Салатницы там не было. Икеевские черные чашки с прозрачным горохом стояли. А белой салатницы с золотым ободком там не было. Да и не могло быть.
Эта салатница досталась нам с Олегом (первый муж) от его бабушки. Когда моя свекровь продала бабушкин дом и перевезла мать в город, часть вещей досталась нам, только тогда поженившихся в те наши далекие прекрасно-наивные-дурацкие двадцать один год. Кроме эмалевых чашек с пятнами отбитой эмали и разнокалиберных гаечных ключей, нам досталось огромное неподъемное белое блюдо с золотым ободком и эта салатница. Совершенно простецкая, с потертым золотым ободком и слегка кривоватая.
Вся посуда у нас была либо подарена на свадьбу, либо выдана моей мамой в качестве "приданного". Я не знаю как вам, а мне фамильного фарфора не досталось. Большинство этого "добра" были тяжеленные аляпистые кособокие поделки Ташкентского завода. Времена были совершенно безумные, в тот год поменяли рубли на сомы, экономика была в страшном и темном месте. Помню, что самые уродливые тарелки мама отхватила на какой-то базе, где они внедряли свою программу. Думаю в нормальное время и во вменяемом состоянии она бы никогда не купила бы их. Все мои попытки отбиться от этих тарелок потерпели фиаско, она положила мне их в контейнер, когда мы переехали в Белгород, где я их благополучно вынесла к мусорке. А может уже и в Москве вынесла, не помню. Поэтому чего уж скрывать, не любила я свою посуду. Ела, мыла, перевозила в бесчисленных переездах, но не любила. Уже в Москве в Гудвине я купила прелестных чашек и предпочитала есть с них.
Мы летели в Вашингтон в два захода. Сперва муж с двумя чемоданами. Потом я. С сыном, с другим сыном в животе, с четырьмя сумками, очумевшая от пожара, ремонта, продажи квартиры, сбора вещей и выкидывания, раздавания остального. Львиную долю моих сумок составляли детские книги на русском языке и моя добеременная одежда, в которую я до сих пор не влажу. Из посуды я взяла только подаренные мужем и, потому особо ценимые фарфоровые чашки с маками и суповые чашки. Та салатница в числе другого огромного количества барахла ушла к родителям мужа или моим московским соседям, я не помню точно.
Странно, но я совершенно не скучаю ни по Киргизии, ни по России. Мы не планируем ехать в гости, а наоборот, зазываем сюда. У меня посуда, которую подобрала я сама, красивая и удобная.
Но иногда ностальгия это просто пронзительная тоска по той кривобокой салатнице с потертым золотым ободком.
И не важно, что она тебе на фиг не нужна, на самом деле.
Или вот убирала я сегодня на кухне и проскрежетала ножками табурета по кафельному полу. "Бедные соседи", - подумала я. Также как думала три года назад, заслышав подобный звук, когда у меня еще были соседи и было о ком тревожиться.
На днях я стругала салат. Также как и день, и два до того. Но видно в этот день я задумалась основательно и еще больше витала в облаках, чем обычно. И достругав, совершенно на автомате, я открыла кухонный шкафчик и протянула руку, чтобы достать с привычного места салатницу и переложить салат в нее. Салатницы там не было. Икеевские черные чашки с прозрачным горохом стояли. А белой салатницы с золотым ободком там не было. Да и не могло быть.
Эта салатница досталась нам с Олегом (первый муж) от его бабушки. Когда моя свекровь продала бабушкин дом и перевезла мать в город, часть вещей досталась нам, только тогда поженившихся в те наши далекие прекрасно-наивные-дурацкие двадцать один год. Кроме эмалевых чашек с пятнами отбитой эмали и разнокалиберных гаечных ключей, нам досталось огромное неподъемное белое блюдо с золотым ободком и эта салатница. Совершенно простецкая, с потертым золотым ободком и слегка кривоватая.
Вся посуда у нас была либо подарена на свадьбу, либо выдана моей мамой в качестве "приданного". Я не знаю как вам, а мне фамильного фарфора не досталось. Большинство этого "добра" были тяжеленные аляпистые кособокие поделки Ташкентского завода. Времена были совершенно безумные, в тот год поменяли рубли на сомы, экономика была в страшном и темном месте. Помню, что самые уродливые тарелки мама отхватила на какой-то базе, где они внедряли свою программу. Думаю в нормальное время и во вменяемом состоянии она бы никогда не купила бы их. Все мои попытки отбиться от этих тарелок потерпели фиаско, она положила мне их в контейнер, когда мы переехали в Белгород, где я их благополучно вынесла к мусорке. А может уже и в Москве вынесла, не помню. Поэтому чего уж скрывать, не любила я свою посуду. Ела, мыла, перевозила в бесчисленных переездах, но не любила. Уже в Москве в Гудвине я купила прелестных чашек и предпочитала есть с них.
Мы летели в Вашингтон в два захода. Сперва муж с двумя чемоданами. Потом я. С сыном, с другим сыном в животе, с четырьмя сумками, очумевшая от пожара, ремонта, продажи квартиры, сбора вещей и выкидывания, раздавания остального. Львиную долю моих сумок составляли детские книги на русском языке и моя добеременная одежда, в которую я до сих пор не влажу. Из посуды я взяла только подаренные мужем и, потому особо ценимые фарфоровые чашки с маками и суповые чашки. Та салатница в числе другого огромного количества барахла ушла к родителям мужа или моим московским соседям, я не помню точно.
Странно, но я совершенно не скучаю ни по Киргизии, ни по России. Мы не планируем ехать в гости, а наоборот, зазываем сюда. У меня посуда, которую подобрала я сама, красивая и удобная.
Но иногда ностальгия это просто пронзительная тоска по той кривобокой салатнице с потертым золотым ободком.
И не важно, что она тебе на фиг не нужна, на самом деле.