К 14 июля - статья Флоранс Готье - продолжение
[НАЧАЛО СТАТЬИ]
Эта правовая проблема и была целью революции прав человека и гражданина, и мы можем оценить ее актуальность: тираническая политическая экономия или народная политическая экономия?
Я напомнила о новых правах человека и гражданина, которые сформулировал Робеспьер, и теперь намерена уточнить проект демократии, который он предложил летом 1793 года.
Робеспьер с 1789 года защищал, всеобщее избирательное право и права гражданства, открытые для тех, кто проживает в стране. Гражданство здесь понимается в терминах прав жителей, а не в терминах «национальности»: иностранцы пребывающие в стране на протяжении определенного времени (один год) становятся гражданами, если того пожелают.
Речь, между тем, шла о всеобщем избирательном праве для мужчин. Робеспьер, однако, пошел дальше, поддерживая практику коммунальных собраний граждан, которые были главными в организации выборов. Известно, что очень часто женщины, которые принимали участие в этих собраниях, участвовали и в голосовании. Но практика не является правом, даже если она может приготовить применение права.
Когда это ограничение было уточнено, Робеспьер встал на защиту принципа эффективного народного суверенитета в рамках демократической республики, основанной на праве. В эпоху, когда народ был презираем до цинизма, Робеспьер выступил защитником его прав и его достоинства, и первое было столь же значимым, как и второе.
И его любовь к народу стоила ему враждебности тех, кто его презирает, кем бы они ни были, республиканскими или даже революционерами. Жорж Лефевр уже отметил эту враждебность во время своего выступления в Аррасе в 1933 г.: "Против него (Робеспьера) бродит старая закваска недоверия, которое любое правительство испытывает к народным действиям; сам парламентарий, ревниво относящийся к своей власти, не смотрит никогда на граждан, претендующих на то, чтобы контролировать его действия и воздействовать на его решения". (Привет и братство, гражданин Робеспьер)
Действительно, Робеспьер не был сторонником демократии без народа. Так, он защищал возможность отзыва избранных: граждане, собравшиеся для избрания депутатов, сохраняют право контролировать их. В случае если депутат теряет доверие своих избирателей, ему может быть выражен вотум недоверия, отнимающий у него мандат. К тому же законы, вотированные Собранием депутатов, должны были получать также санкцию граждан.
Граждане могли принять участие в создании закона, направив депутацию в Собрание, и предложить законопроект. Напомним, что с 1789 г. законодательный корпус принимал каждое утро депутации граждан, которые приходили со своими проблемами или с проектами законов. Робеспьер защищал эту форму отправления законодательной власти, разделенной между гражданами и их депутатами, которая является одним из принципов его концепции демократии и народного суверенитета. Эта концепция разделенной законодательной власти возродилась в народной практике со времени Революции 10 августа 1792 г. и записана в конституции 1793 года.
К тому же, Робеспьер долго и детально развивал свою концепцию децентрализованного управления: применение законов осуществляется на уровне коммун, непосредственно избранных гражданами.
Коммуны обладали обширными полномочиями: полиция и мировой суд, избранный гражданами, управление местными налогами, заведование коммунальным имуществом и контроль за продовольствием. Муниципальные советы должны были предоставлять отчеты гражданам, а также администрации дистрикта и департамента; затем эти отчеты передавались министерствам: Таким образом, не предполагалось ни централизации управления, ни агентов центральной власти.
Послушаем, как Робеспьер комментирует эту форму децентрализации: "Избегайте мании прежних правительств - стремления управлять всем и вся; оставьте индивидам, оставьте семьям, право делать то, что не вредит другим; оставьте коммунам власть регулировать самим их собственные дела, все то, что не связано исключительно с общим управлением Республики. Одним словом, предоставьте индивидуальной свободе все то, что не принадлежит естественным образом государственной власти, и вы оставите тем меньше места честолюбию и имеет произвол у".
(Речь в Конвенте, "О конституции ". 10 мая 1793 г.)
То, что я напомнила относительно разделения законодательной власти между гражданами и депутатами и о децентрализованном управлении, было либо забыто, либо не понято, либо было затемнено в историографии, которая, в особенности в XX веке, стремилась сделать якобинизм эквивалентом государственного централизма. Весьма распространенное предубеждение. Откуда эта слепота?
Возможно, это происходит от известной трудности понимать предметы, отличные от того, что мы привыкли использовать. Легче приложить наши собственные идеи, известные нам социальные формы - к обществам или людям, отличным от нас либо во времени, либо в пространстве. Короче, нам трудно понять, что практическая политика в XVIII веке может отличаться от той, какую мы знаем сегодня.
Предубеждение относительно централизующего якобинства связано с практической политикой, опосредованной политическими партиями, и с этатистской концепцией организации государственной власти, что напрямую связано с тем, что мы имеем в настоящее время.
Итак, во время Французской Революции, практическая политика не осуществлялась посредством политических партий, и цель конституции состояла не в том, чтобы установить Государство. Разовьем эту идею, потому что она интересна.
Право граждан осуществлялось не через политические партии, но в рамках общих собраний граждан либо на уровне коммуны, либо, в крупных городах, на уровне секций коммуны. Эти общие собрания и были местом гражданской демократии.
Граждане имели право собираться, когда они того хотели, позднее - в установленные часы, когда случалось, что несколько собраний следовали друг за другом в течение дня, без того чтобы совокупность граждан встретилась.
Именно там граждане вместе обучались, обсуждали, узнавали о проблемах и о проектах законов, там они высказывали свое мнение и голосовали, принимали решения относительно коммунальной жизни.
Если существовали Народные общества вне этих собраний граждан, они не играли роли современных политических партий. Они позволяли, помимо собраний граждан, осведомиться, обсудить, организовать кампанию и т.д., но они не смешивались с общими собраниями, от которых отличались функциями.
Возьмем в качестве примера Робеспьера: был ли он "главой" Якобинского клуба, как об этом иногда говорят? Нет, так как бюрократизации клубов в то время не было, и председательство в клубе было временным, либо в течение заседания, либо нескольких дней.
Политическая линия Якобинского клуба менялась от 1789 г., до его закрытия в сентябре 1794 г. Робеспьер был там только одним из ораторов, но не институционализированным главой. Он бывал там часто в меньшинстве. Его проект Декларации прав человека и гражданина был принят 21 апреля 1793 г. Якобинским клубом, но он, тем не менее, не был там институционализированным главой.
То же самое на уровне законодательного корпуса: во времена Конвента группировка жирондистов не имела большинства мест, но получала большинство при голосовании своих предложений. Во времена монтаньярского Конвента якобинцы также были там в меньшинстве и получали большинство при голосовании своих предложений вплоть до 9 термидора, когда они остались в меньшинстве.
Не было, таким образом, ни единственной партии власти, в отличие от того, что мы найдем в XX веке, ни даже партии парламентского большинства.
Целью политики во времена Революции прав человека и гражданина не были ни завоевание власти партией парламентского большинства, ни подчинение государства своему аппарату.
Цель состояла в том, чтобы, разделив законодательную и исполнительную власть, создать публичное пространство, в котором через публичные дебаты и воспитание членов общества, осуществлялись бы права человека и гражданина, развивалось бы выражение народного суверенитета. Целью действительно было, и эта интересно, помешать захвату власти партией, классом, или индивидом, помешать тому, чтобы публичное пространство позволило это сделать.
Мы обнаружим здесь двигатель Революции прав человека и гражданина: создать публичное пространство, позволяющее общественному сознанию, выразить себя, и сделать законодательную власть высшей властью. Пространство должно было, следовательно, остаться публичным; такой была, в сущности, концепция республики, общего дела народа.
Общим критерием этой практической политики было тогда право, провозглашенное как конституционная база, действительно навязывавшая политику взаимности прав. Несомненно, трудность такой теории практической политики лежит в дефинициях провозглашенного права: нужно было, чтобы право действительно основывалось на рациональном, объективном, универсально приемлемом (то есть взаимном) критерии, и чтобы закон был практическим развитием права, а это непросто. В ту эпоху с этим пришлось столкнуться.
Ясно, что эта теория практической политики очень мало похожа на наши современные концепции, которые сосредоточены, в сущности, на том, чтобы "завоевать" власть, сосредоточенную в государственном аппарате, а не на построении публичного пространства для граждан.
И теперь я обращаюсь к господину Гениффе: разве эта теория практической политики не заслуживает того, чтобы о ней напомнить? Разве можно удовлетвориться словом-отторжением: лишена оригинальности? На самом деле она представляет неудобство, поскольку не подтверждает тезис журнала "L'Histoire", выбитый на обложке: "Робеспьер, портрет одного тирана", - который ставит точку в обсуждении. Следует ли проявлять "пренебрежение, забывчивость и презрение" в историческом познании, рабски подчинять его предвзятой страсти?
Рассмотрим теперь период Революционного порядка управления и Террора.
Обладали ли установления Революционного порядка управления диктаторской природой? Ответ представляется очевидным, и большая часть трудов "для широкого круга читателей" положительно отвечает на этот вопрос.
Между тем, эта идея диктатуры имеет недавнее происхождение, датируется 1900-1930 годами. В дальнейшем она воспроизводилась без верификации.
Однако децентрализация исполнительной власти, о которой я говорила ранее, сохранялась и во II году. 10 октября 1793 г. Конвент вотировал установление революционного порядка управления. О чем идет речь?
Организация исполнительной власти была такой: министры назначались Конвентом. Их функция состояла в том, чтобы проверять отправление и применение законов в системе децентрализованного управления.
Революционный порядок управления не предполагал законодательной централизации управления, но возлагал ответственность на избранных государственных служащих. Например, в каждой коммуне избранный генеральный прокурор-синдик, был ответствен за то, что следил за хорошим функционированием коммунальной администрации. Революционное правительство требовало, чтобы министры в строгие сроки (каждые десять дней) представляли письменные отчеты относительно исполнения или неисполнения законов. Нарушавшие эти сроки ответственные лица либо отстранялись, либо наказывались в зависимости от тяжести проступка.
Комитет общественного спасения был образован из депутатов, выбранных Конвентом и переизбиравшихся каждый месяц, был ответствен за то, что следил за Исполнительным советом, и получал информацию о состоянии применения законов. За все свои действия Комитет общественного спасения нес ответственность перед Конвентом.
Затруднительно увидеть в Комитете общественного спасения, подотчетном, переизбираем каждый месяц, учреждение диктаторской природы. Историк Альфонс Олар уже продемонстрировал это в 1900-1920 годах. Недавно напомнил об этом Жан-Пьер Фэй, затем - труды Франсуазы Брюнель.
Посмотрим на проблему диктатуры под другим углом: мог ли Робеспьер действовать как тиран, извращая недиктаторские установления? Робеспьер, депутат в Конвента, член Комитета общественного спасения, избранный 27 июля 1793 г., отстраненный тем же Конвентом 27 июля 1794 г., не обладал особыми функциями по сравнению с своими коллегами по Комитету.
Он, как и они, переизбирался каждый месяц вплоть до 9 термидора.
В ночь с 9 на 10 термидора, противники обвиняли его не в том, что он был тираном или диктатором, но в том, что он стремился к тирании, что отнюдь не одно и то же. Они добавляли, что он хотел стать королем и жениться на дочери Людовика XVI. Надо же было придумать столь экстравагантный ход, чтобы изолировать Робеспьера.
И мы знаем, что потом термидорианская реакция приступила к поступательному разрушению демократических установлений и ранее проводившейся социальной политики, вплоть до введения в результате парламентского государственного переворота Конституции 1795 года, которая отменяла Декларацию прав человека и гражданина и конституцию 1793 года, основанную на универсальном естественном праве и всеобщем избирательном праве. Конституция 1795 года отменяла, таким образом, всеобщее избирательное право и восстанавливала, помимо прочего, неограниченное право собственности и Закон военном положении, что вовсе не мелочь.
Являлся ли Робеспьер творцом Террора? Прекратился ли Террор, когда от него избавились?
Проблема репрессий во времена Революции представляется отделенной от Террора, за который несет ответственность Революционное правительство. Необходимо поставить задачу более точно.
С октября 1789 по 23 июня 1793 гг. репрессии осуществлялись на основе применения Закона о военном положении, который рассматривал как преступные различные формы народного движения, в которых реализовывались право манифестации, петиции, сопротивления угнетению и забастовки. Монтаньярский Конвент начал свою социальную политику с торжественной отмены 23 июня 1793 г. закона о военном положении (включая закона Ле Шапелье).
Террор "был поставлен на порядок дня" 4 и 5 сентября 1793 г. Революционный трибунал, созданный 10 марта 1793 г., наказывал за политические преступления смертными приговорами.
Из Террора хотят сделать прототип тоталитарных репрессий XX века. Из этого выводят существование диктатуры, о чем я только что напомнила. Этот хлесткий способ рассуждений ничего не проясняет.
Применение права несет в себе самом принуждение и наказание преступников. Поэтому, надо более точно рассмотреть политику репрессий как проявление государственного насилия.
Репрессии, производимые Революционным трибуналом, применявшим смертную казнь, не были кровавой баней, как некоторым нравятся представлять. Совсем напротив, они были ограниченны. Это не является оправданием, я не пытаюсь этого делать, но это заслуживает быть отмеченным и углубленно рассмотренным. Формы репрессий заслуживают быть проанализированными. Эти репрессии не были деянием органов тайных и безответственных, но осуществлялись публично от ареста подозреваемых муниципальными властями до Комитета обшей безопасности, который контролировал аресты, производимые муниципальными властями. Конвент, в свою очередь, контролировал также Комитет обшей безопасности, который был ответственен перед ним и регулярно представлял ему отчеты. Напомним, что децентрализованная полиция не была государственной структурой, управляемой сверху.
Такая структура в действительности ограничивала количество подозрительных направляемых в Революционный трибунал: от его создания 10 марта 1793 г., и до упразднения 31 мая 1795 г., Революционный трибунал Парижа рассмотрел 5214 дел, вынес 2791 смертных приговора, 2196 оправдательных и 227 дел передал другим судам. (См.: E. Campardon, "Le Tribunal révolutionnaire", Paris, 1866, t. 2, p. 224).
К тому же не сходил с повестки дня вопрос о том, как прекратить Террор. Его не считали нормальным инструментом управления, но экстраординарной репрессивной системой, связанной с ведением внутренней и внешней войны. Я хочу подчеркнуть, что Конвент пытался осуществлять репрессии как умеренные, чрезвычайные и временные. Это постоянная проблема законодателей, которая столь значительна, что о ней нужно напоминать и ее нужно переосмысливать, чтобы помешать, как это делается в XX веке, слепо оправдывать репрессии, или наивно и слепого осуждать, любую форму репрессий.
Французская Революция была попыткой проложить путь правам человека, открыть возможность существования такого общества, где роль репрессивных механизмов постепенно бы сокращалась, а права и свободы - расширялись. Отрицать этот опыт, как то делается в настоящее время, значит отказываться ставить по существу вопрос политики как таковой, вопрос государственного насилия (см. A. Aulard и J. R Fàye). Откуда этот отказ?
Добавим в заключение, что устранение Робеспьера 9 термидора II года - 27 июля 1794 г., не прекратило деятельности Революционного правительства и Террора, и это также следует напомнить и обдумать.
Революционное правительство было перестроено 24 августа 1794 г. чтобы начать политику, отличную от политики II года, и характеризовавшуюся постепенной отменой всех демократических установлений.
Революционный трибунал просуществовал до 31 мая 1795 г. и был заменен Чрезвычайным военным трибуналом, предназначенным для суда над инсургентами прериаля (май 1795 г.). Тогда правительство прибегло к армии, чтобы бороться со своими противниками и навязать свой порядок. В Конституции 1795 года был, наконец, восстановлен Закон о военном положении, включая закон Ле Шапелье. Таким образом прекратила существование первая демократическая и социальная республика, первый опыт революции прав человека и гражданина, пережитый Францией.
Напомним также, ибо об этом редко говорят историки, что конституция 1795 года, отказавшись от Декларации естественных прав человека и гражданина, порвала и с политической теорией Революции 1789 г. Этот разрыв был довершен в 1802 г. восстановлением рабства в колониях. Этот разрыв сохранялся (несмотря на безуспешные попытки переиздания декларации естественных прав человека и гражданина, революционерами 1830 г., 1848 г. - которые, однако, преуспели в новой попытке отменить рабство в колониях - и 1871 г.) вплоть до... 1946 г.!
Как видим, Франция не была на протяжении двух столетий той страной прав человека, какую некоторые нравится описывать, обращение к ним было обманом. Так, приходится слышать, что французские правительства осуществляли колонизацию якобы во имя прав человека! В период 1795-1946 гг. случалось и не такое.
Если этот разрыв с революционной теорией универсального естественного права с 1795 г. остается фактом, замалчиваемым историками, любой гражданин все же в состоянии с этим ознакомиться, читая тексты конституций, которые публично обнажают их тайну.
Неужели же слова более упрямы, чем факты?
Эта правовая проблема и была целью революции прав человека и гражданина, и мы можем оценить ее актуальность: тираническая политическая экономия или народная политическая экономия?
Я напомнила о новых правах человека и гражданина, которые сформулировал Робеспьер, и теперь намерена уточнить проект демократии, который он предложил летом 1793 года.
Робеспьер с 1789 года защищал, всеобщее избирательное право и права гражданства, открытые для тех, кто проживает в стране. Гражданство здесь понимается в терминах прав жителей, а не в терминах «национальности»: иностранцы пребывающие в стране на протяжении определенного времени (один год) становятся гражданами, если того пожелают.
Речь, между тем, шла о всеобщем избирательном праве для мужчин. Робеспьер, однако, пошел дальше, поддерживая практику коммунальных собраний граждан, которые были главными в организации выборов. Известно, что очень часто женщины, которые принимали участие в этих собраниях, участвовали и в голосовании. Но практика не является правом, даже если она может приготовить применение права.
Когда это ограничение было уточнено, Робеспьер встал на защиту принципа эффективного народного суверенитета в рамках демократической республики, основанной на праве. В эпоху, когда народ был презираем до цинизма, Робеспьер выступил защитником его прав и его достоинства, и первое было столь же значимым, как и второе.
И его любовь к народу стоила ему враждебности тех, кто его презирает, кем бы они ни были, республиканскими или даже революционерами. Жорж Лефевр уже отметил эту враждебность во время своего выступления в Аррасе в 1933 г.: "Против него (Робеспьера) бродит старая закваска недоверия, которое любое правительство испытывает к народным действиям; сам парламентарий, ревниво относящийся к своей власти, не смотрит никогда на граждан, претендующих на то, чтобы контролировать его действия и воздействовать на его решения". (Привет и братство, гражданин Робеспьер)
Действительно, Робеспьер не был сторонником демократии без народа. Так, он защищал возможность отзыва избранных: граждане, собравшиеся для избрания депутатов, сохраняют право контролировать их. В случае если депутат теряет доверие своих избирателей, ему может быть выражен вотум недоверия, отнимающий у него мандат. К тому же законы, вотированные Собранием депутатов, должны были получать также санкцию граждан.
Граждане могли принять участие в создании закона, направив депутацию в Собрание, и предложить законопроект. Напомним, что с 1789 г. законодательный корпус принимал каждое утро депутации граждан, которые приходили со своими проблемами или с проектами законов. Робеспьер защищал эту форму отправления законодательной власти, разделенной между гражданами и их депутатами, которая является одним из принципов его концепции демократии и народного суверенитета. Эта концепция разделенной законодательной власти возродилась в народной практике со времени Революции 10 августа 1792 г. и записана в конституции 1793 года.
К тому же, Робеспьер долго и детально развивал свою концепцию децентрализованного управления: применение законов осуществляется на уровне коммун, непосредственно избранных гражданами.
Коммуны обладали обширными полномочиями: полиция и мировой суд, избранный гражданами, управление местными налогами, заведование коммунальным имуществом и контроль за продовольствием. Муниципальные советы должны были предоставлять отчеты гражданам, а также администрации дистрикта и департамента; затем эти отчеты передавались министерствам: Таким образом, не предполагалось ни централизации управления, ни агентов центральной власти.
Послушаем, как Робеспьер комментирует эту форму децентрализации: "Избегайте мании прежних правительств - стремления управлять всем и вся; оставьте индивидам, оставьте семьям, право делать то, что не вредит другим; оставьте коммунам власть регулировать самим их собственные дела, все то, что не связано исключительно с общим управлением Республики. Одним словом, предоставьте индивидуальной свободе все то, что не принадлежит естественным образом государственной власти, и вы оставите тем меньше места честолюбию и имеет произвол у".
(Речь в Конвенте, "О конституции ". 10 мая 1793 г.)
То, что я напомнила относительно разделения законодательной власти между гражданами и депутатами и о децентрализованном управлении, было либо забыто, либо не понято, либо было затемнено в историографии, которая, в особенности в XX веке, стремилась сделать якобинизм эквивалентом государственного централизма. Весьма распространенное предубеждение. Откуда эта слепота?
Возможно, это происходит от известной трудности понимать предметы, отличные от того, что мы привыкли использовать. Легче приложить наши собственные идеи, известные нам социальные формы - к обществам или людям, отличным от нас либо во времени, либо в пространстве. Короче, нам трудно понять, что практическая политика в XVIII веке может отличаться от той, какую мы знаем сегодня.
Предубеждение относительно централизующего якобинства связано с практической политикой, опосредованной политическими партиями, и с этатистской концепцией организации государственной власти, что напрямую связано с тем, что мы имеем в настоящее время.
Итак, во время Французской Революции, практическая политика не осуществлялась посредством политических партий, и цель конституции состояла не в том, чтобы установить Государство. Разовьем эту идею, потому что она интересна.
Право граждан осуществлялось не через политические партии, но в рамках общих собраний граждан либо на уровне коммуны, либо, в крупных городах, на уровне секций коммуны. Эти общие собрания и были местом гражданской демократии.
Граждане имели право собираться, когда они того хотели, позднее - в установленные часы, когда случалось, что несколько собраний следовали друг за другом в течение дня, без того чтобы совокупность граждан встретилась.
Именно там граждане вместе обучались, обсуждали, узнавали о проблемах и о проектах законов, там они высказывали свое мнение и голосовали, принимали решения относительно коммунальной жизни.
Если существовали Народные общества вне этих собраний граждан, они не играли роли современных политических партий. Они позволяли, помимо собраний граждан, осведомиться, обсудить, организовать кампанию и т.д., но они не смешивались с общими собраниями, от которых отличались функциями.
Возьмем в качестве примера Робеспьера: был ли он "главой" Якобинского клуба, как об этом иногда говорят? Нет, так как бюрократизации клубов в то время не было, и председательство в клубе было временным, либо в течение заседания, либо нескольких дней.
Политическая линия Якобинского клуба менялась от 1789 г., до его закрытия в сентябре 1794 г. Робеспьер был там только одним из ораторов, но не институционализированным главой. Он бывал там часто в меньшинстве. Его проект Декларации прав человека и гражданина был принят 21 апреля 1793 г. Якобинским клубом, но он, тем не менее, не был там институционализированным главой.
То же самое на уровне законодательного корпуса: во времена Конвента группировка жирондистов не имела большинства мест, но получала большинство при голосовании своих предложений. Во времена монтаньярского Конвента якобинцы также были там в меньшинстве и получали большинство при голосовании своих предложений вплоть до 9 термидора, когда они остались в меньшинстве.
Не было, таким образом, ни единственной партии власти, в отличие от того, что мы найдем в XX веке, ни даже партии парламентского большинства.
Целью политики во времена Революции прав человека и гражданина не были ни завоевание власти партией парламентского большинства, ни подчинение государства своему аппарату.
Цель состояла в том, чтобы, разделив законодательную и исполнительную власть, создать публичное пространство, в котором через публичные дебаты и воспитание членов общества, осуществлялись бы права человека и гражданина, развивалось бы выражение народного суверенитета. Целью действительно было, и эта интересно, помешать захвату власти партией, классом, или индивидом, помешать тому, чтобы публичное пространство позволило это сделать.
Мы обнаружим здесь двигатель Революции прав человека и гражданина: создать публичное пространство, позволяющее общественному сознанию, выразить себя, и сделать законодательную власть высшей властью. Пространство должно было, следовательно, остаться публичным; такой была, в сущности, концепция республики, общего дела народа.
Общим критерием этой практической политики было тогда право, провозглашенное как конституционная база, действительно навязывавшая политику взаимности прав. Несомненно, трудность такой теории практической политики лежит в дефинициях провозглашенного права: нужно было, чтобы право действительно основывалось на рациональном, объективном, универсально приемлемом (то есть взаимном) критерии, и чтобы закон был практическим развитием права, а это непросто. В ту эпоху с этим пришлось столкнуться.
Ясно, что эта теория практической политики очень мало похожа на наши современные концепции, которые сосредоточены, в сущности, на том, чтобы "завоевать" власть, сосредоточенную в государственном аппарате, а не на построении публичного пространства для граждан.
И теперь я обращаюсь к господину Гениффе: разве эта теория практической политики не заслуживает того, чтобы о ней напомнить? Разве можно удовлетвориться словом-отторжением: лишена оригинальности? На самом деле она представляет неудобство, поскольку не подтверждает тезис журнала "L'Histoire", выбитый на обложке: "Робеспьер, портрет одного тирана", - который ставит точку в обсуждении. Следует ли проявлять "пренебрежение, забывчивость и презрение" в историческом познании, рабски подчинять его предвзятой страсти?
Рассмотрим теперь период Революционного порядка управления и Террора.
Обладали ли установления Революционного порядка управления диктаторской природой? Ответ представляется очевидным, и большая часть трудов "для широкого круга читателей" положительно отвечает на этот вопрос.
Между тем, эта идея диктатуры имеет недавнее происхождение, датируется 1900-1930 годами. В дальнейшем она воспроизводилась без верификации.
Однако децентрализация исполнительной власти, о которой я говорила ранее, сохранялась и во II году. 10 октября 1793 г. Конвент вотировал установление революционного порядка управления. О чем идет речь?
Организация исполнительной власти была такой: министры назначались Конвентом. Их функция состояла в том, чтобы проверять отправление и применение законов в системе децентрализованного управления.
Революционный порядок управления не предполагал законодательной централизации управления, но возлагал ответственность на избранных государственных служащих. Например, в каждой коммуне избранный генеральный прокурор-синдик, был ответствен за то, что следил за хорошим функционированием коммунальной администрации. Революционное правительство требовало, чтобы министры в строгие сроки (каждые десять дней) представляли письменные отчеты относительно исполнения или неисполнения законов. Нарушавшие эти сроки ответственные лица либо отстранялись, либо наказывались в зависимости от тяжести проступка.
Комитет общественного спасения был образован из депутатов, выбранных Конвентом и переизбиравшихся каждый месяц, был ответствен за то, что следил за Исполнительным советом, и получал информацию о состоянии применения законов. За все свои действия Комитет общественного спасения нес ответственность перед Конвентом.
Затруднительно увидеть в Комитете общественного спасения, подотчетном, переизбираем каждый месяц, учреждение диктаторской природы. Историк Альфонс Олар уже продемонстрировал это в 1900-1920 годах. Недавно напомнил об этом Жан-Пьер Фэй, затем - труды Франсуазы Брюнель.
Посмотрим на проблему диктатуры под другим углом: мог ли Робеспьер действовать как тиран, извращая недиктаторские установления? Робеспьер, депутат в Конвента, член Комитета общественного спасения, избранный 27 июля 1793 г., отстраненный тем же Конвентом 27 июля 1794 г., не обладал особыми функциями по сравнению с своими коллегами по Комитету.
Он, как и они, переизбирался каждый месяц вплоть до 9 термидора.
В ночь с 9 на 10 термидора, противники обвиняли его не в том, что он был тираном или диктатором, но в том, что он стремился к тирании, что отнюдь не одно и то же. Они добавляли, что он хотел стать королем и жениться на дочери Людовика XVI. Надо же было придумать столь экстравагантный ход, чтобы изолировать Робеспьера.
И мы знаем, что потом термидорианская реакция приступила к поступательному разрушению демократических установлений и ранее проводившейся социальной политики, вплоть до введения в результате парламентского государственного переворота Конституции 1795 года, которая отменяла Декларацию прав человека и гражданина и конституцию 1793 года, основанную на универсальном естественном праве и всеобщем избирательном праве. Конституция 1795 года отменяла, таким образом, всеобщее избирательное право и восстанавливала, помимо прочего, неограниченное право собственности и Закон военном положении, что вовсе не мелочь.
Являлся ли Робеспьер творцом Террора? Прекратился ли Террор, когда от него избавились?
Проблема репрессий во времена Революции представляется отделенной от Террора, за который несет ответственность Революционное правительство. Необходимо поставить задачу более точно.
С октября 1789 по 23 июня 1793 гг. репрессии осуществлялись на основе применения Закона о военном положении, который рассматривал как преступные различные формы народного движения, в которых реализовывались право манифестации, петиции, сопротивления угнетению и забастовки. Монтаньярский Конвент начал свою социальную политику с торжественной отмены 23 июня 1793 г. закона о военном положении (включая закона Ле Шапелье).
Террор "был поставлен на порядок дня" 4 и 5 сентября 1793 г. Революционный трибунал, созданный 10 марта 1793 г., наказывал за политические преступления смертными приговорами.
Из Террора хотят сделать прототип тоталитарных репрессий XX века. Из этого выводят существование диктатуры, о чем я только что напомнила. Этот хлесткий способ рассуждений ничего не проясняет.
Применение права несет в себе самом принуждение и наказание преступников. Поэтому, надо более точно рассмотреть политику репрессий как проявление государственного насилия.
Репрессии, производимые Революционным трибуналом, применявшим смертную казнь, не были кровавой баней, как некоторым нравятся представлять. Совсем напротив, они были ограниченны. Это не является оправданием, я не пытаюсь этого делать, но это заслуживает быть отмеченным и углубленно рассмотренным. Формы репрессий заслуживают быть проанализированными. Эти репрессии не были деянием органов тайных и безответственных, но осуществлялись публично от ареста подозреваемых муниципальными властями до Комитета обшей безопасности, который контролировал аресты, производимые муниципальными властями. Конвент, в свою очередь, контролировал также Комитет обшей безопасности, который был ответственен перед ним и регулярно представлял ему отчеты. Напомним, что децентрализованная полиция не была государственной структурой, управляемой сверху.
Такая структура в действительности ограничивала количество подозрительных направляемых в Революционный трибунал: от его создания 10 марта 1793 г., и до упразднения 31 мая 1795 г., Революционный трибунал Парижа рассмотрел 5214 дел, вынес 2791 смертных приговора, 2196 оправдательных и 227 дел передал другим судам. (См.: E. Campardon, "Le Tribunal révolutionnaire", Paris, 1866, t. 2, p. 224).
К тому же не сходил с повестки дня вопрос о том, как прекратить Террор. Его не считали нормальным инструментом управления, но экстраординарной репрессивной системой, связанной с ведением внутренней и внешней войны. Я хочу подчеркнуть, что Конвент пытался осуществлять репрессии как умеренные, чрезвычайные и временные. Это постоянная проблема законодателей, которая столь значительна, что о ней нужно напоминать и ее нужно переосмысливать, чтобы помешать, как это делается в XX веке, слепо оправдывать репрессии, или наивно и слепого осуждать, любую форму репрессий.
Французская Революция была попыткой проложить путь правам человека, открыть возможность существования такого общества, где роль репрессивных механизмов постепенно бы сокращалась, а права и свободы - расширялись. Отрицать этот опыт, как то делается в настоящее время, значит отказываться ставить по существу вопрос политики как таковой, вопрос государственного насилия (см. A. Aulard и J. R Fàye). Откуда этот отказ?
Добавим в заключение, что устранение Робеспьера 9 термидора II года - 27 июля 1794 г., не прекратило деятельности Революционного правительства и Террора, и это также следует напомнить и обдумать.
Революционное правительство было перестроено 24 августа 1794 г. чтобы начать политику, отличную от политики II года, и характеризовавшуюся постепенной отменой всех демократических установлений.
Революционный трибунал просуществовал до 31 мая 1795 г. и был заменен Чрезвычайным военным трибуналом, предназначенным для суда над инсургентами прериаля (май 1795 г.). Тогда правительство прибегло к армии, чтобы бороться со своими противниками и навязать свой порядок. В Конституции 1795 года был, наконец, восстановлен Закон о военном положении, включая закон Ле Шапелье. Таким образом прекратила существование первая демократическая и социальная республика, первый опыт революции прав человека и гражданина, пережитый Францией.
Напомним также, ибо об этом редко говорят историки, что конституция 1795 года, отказавшись от Декларации естественных прав человека и гражданина, порвала и с политической теорией Революции 1789 г. Этот разрыв был довершен в 1802 г. восстановлением рабства в колониях. Этот разрыв сохранялся (несмотря на безуспешные попытки переиздания декларации естественных прав человека и гражданина, революционерами 1830 г., 1848 г. - которые, однако, преуспели в новой попытке отменить рабство в колониях - и 1871 г.) вплоть до... 1946 г.!
Как видим, Франция не была на протяжении двух столетий той страной прав человека, какую некоторые нравится описывать, обращение к ним было обманом. Так, приходится слышать, что французские правительства осуществляли колонизацию якобы во имя прав человека! В период 1795-1946 гг. случалось и не такое.
Если этот разрыв с революционной теорией универсального естественного права с 1795 г. остается фактом, замалчиваемым историками, любой гражданин все же в состоянии с этим ознакомиться, читая тексты конституций, которые публично обнажают их тайну.
Неужели же слова более упрямы, чем факты?