Амир Ноепараст "Бессмертие русского материалиста"
Анастасия Николаевна,
сейчас, когда я пишу Вам, от моей души остались только крупицы, которые я хочу сохранить в этом письме. Саша Ребров, тюремный охранник, обещал передать его Вам. Когда получите это письмо, моим телом будут пировать сибирские черви. Сегодня утром будет казнь. В последние часы жизни я не думаю о смерти, а лишь о том, что будет после и о близости с Вами. Фрейд утверждал, что смерть и секс являются неотъемлемыми проблемами нашего подсознания. Сейчас же я могу Вам сказать, как приговоренный к казни человек, смерть не имеет такого значения. Скорее, я думаю о том, что будет по ту сторону. И я прекрасно понимаю, какие мысли проносятся у Вас сейчас в голове, читая это. Вы шепчете: “Как это возможно, что Петр Бурлаков думает о том, что будет после смерти? Ведь Петр безоговорочный материалист, неверующий в Бога и жизнь после смерти”.
Настя! Моя Настенька! Дорогая! Я становлюсь ненасытным!
В последние минуты жизни я жажду только двух вещей: предаться любви с Вами и жить после смерти. Хочу оставить крохи уничтоженной допросами души на бумаге. Как бы я сейчас хотел насладиться Вами, так чтобы в момент неистового блаженства отдать Вам всего себя и исчезнуть. Если бы только было возможно любить Вас сейчас, в данную минуту, то скорее всего аристократическая потребность в бессмертии не тревожила бы меня боле. Эйфория после сладострастия способна отогнать все тревоги мужского разума, даже если речь идет о бессмертии. Ничто на свете, даже советская власть не способна сломать мужчину после блаженства с любимой женщиной. Но что же делать, когда разум взволнован, а душа приближается к концу. Единственная отдушина для меня - надежда на бессмертие. Как же сохранить бытие после кончины. Ах, и не думайте, что страх смерти обратил меня к религии и вере. Кстати, теперь-то я точно понимаю, как религия вводит людей в заблуждение, ведет к миражу вместо воды в пустыне. На протяжении веков она обманывала бедных людей, ищущих бессмертия.
Когда закончу письмо, я постараюсь представить Вас дома, в Вашей квартире на Смоленском бульваре. Вы были обнажены за фортепиано и не позволяли прикоснуться к Вам, пока не доиграете пьесу... И казалось, что пьеса длится вечность. Каждое нажатие клавиши только увеличивало желание. И я учился терпению и ждал. Сейчас у меня такое же чувство. Я с нетерпением ожидаю исполнения приговора, и каждая секунда как нажатие клавиши. Дописав письмо, я в последний раз предамся сладостным воспоминаниям о нашей пылкой любви, как мы наслаждались друг другом после Вашей игры на фортепиано.
И желание мое велико, и аппетит ненасытен, так как этот клочок бумаги будет единственным, что останется после меня, а Вы прочтете его, когда я исчезну. Да! Что может быть прекрасней? И почему я не верил в чудеса? Какое еще чудо может быть более очевидным, чем это? Ведь письмо останется после меня. Письмо и будет бессмертием Петра Бурлакова, человека, который пытался изменить мир; Петра Бурлакова, боровшегося с капитализмом и аристократией в России; Петра Бурлакова, направившего пистолет на российских аристократов вместо немецкого генерала; Петра Бурлакова, полного высокомерия до ссылки в Сибирь. Согласно особому распоряжению товарища Сталина, я предавал советских людей, о чем не ведал до допросов. Я полагал, что после Ленина революция пошла по ложному пути, в то время как меня самого ввели в заблуждение.
Спасибо товарищу Сталину за возможность понять, как сильно я был далек от истины. По иронии судьбы, тюремный охранник Саша Ребров сказал, что если я упомяну об этом в письме, для кого-то, возможно, это послужит предостережением. Высокомерие и эгоизм начало заблуждения. Не ведая того, я фактически стал капиталистом. Ведь капитализм это не только собственность и ценные бумаги. Я, Петр Бурлаков, бывший большевик, вложил весь революционный опыт и рассчитывал на продвижение по службе, дабы приумножить свой капитал. Я предал Сталина. Я предал Советский Союз и коммунистические идеалы. Предательство было порождением моих заблуждений. А заблуждения были результатом высокомерия.
Анастасия Николаевна!
Я заново родился в одиночной камере. В изоляции время не имеет смысла. Во-первых, речь идет об “ожидании”, одиночная камера означает “ждать”. Ожидаешь следователя, но он не появляется. Никто не приходит, и, наоборот, как Вы зачастую говорили “время покажет”, но в одиночной камере время ничего не показывает. Камера одиночного заключения - ярчайшее место на Земле, и этот свет мне опостылел, так как он всегда по ту сторону. Я больше всего люблю, когда они приносят еду. Не из-за голода, а потому что ты понимаешь, что все еще существуешь, кому-то все еще есть до тебя дело, кто-то все еще рассчитывает на тебя по ту сторону, и я все еще числюсь живым.
Камера направляет тебя на путь, где единственным маршрутом может быть раскаяние. Вся жизнь проходит перед глазами, время уже не существует, а ожидание обречено. Ты вступаешь на путь самоуничижения. В камере я столкнулся с понятием “Судный день”, о чем твердили святоши, когда мы были детьми. И действительно, Судный день - дело тяжкое. Прошлое проносится перед глазами, и нет надежды на завтра, все существование сведено к нулю. Ты становишься историей. Я видел все настолько детально, не столько вспоминая прошлое, сколько осуждая и гнобя себя за содеянное. Я, Петр Бурлаков, презираю себя. Оценивая прошлое, я, Петр Бурлаков, бывший большевик, пришел к выводу, что с Петром Бурлаковым должно быть покончено. От моей смерти будет больше толка для советских людей, нежели оставь они меня существовать. Я самолично выхлопотал смертный приговор, полагая, что не может быть защиты лучше. Настоящее замерло, нет и луча надежды на будущее в заключении. Как ни странно, нескончаемый свет по ту сторону довел меня до такого предела, что я стал презирать себя еще больше. Конечно, это не единственная причина, по которой я принял решение о казни. Как я сказал Саше Реброву - тюремному охраннику - это лучшее, что я могу сделать для страны, чтобы хоть как-то возместить предательство. Так или иначе, я должен был Вам это рассказать. Я в неоплатном долгу перед ним за то, что он сделает после моей смерти. Мое бессмертие в письме, а Саша Ребров, как добрый гений, доставит его Вам. Я умру, но письмо останется. Я знаю, прочитав письмо, Вы прижмете его к груди, а больше мне ничего и не надо.
Моя Настя !
Я свободен. Теперь, когда вопрос бессмертия решен, я могу сосредоточиться на другой проблеме. Вы знаете, о чем я буду мечтать, предаваясь удовольствию наедине с собой. Не стоит даже писать, хотя я уверен, что никто, кроме Вас, не коснется письма.
Анастасия Николаевна Горилова! Прощайте! Мы больше никогда не увидимся, но я знаю, Вы будете так же играть на фортепиано, гулять по Каменному мосту, ветер будет развевать Ваши волосы. Знаю, так же Вы пойдете в трактир на Ямской, захмелеете, а я уже не буду устраивать драмы, когда Вы попросите прикурить за соседним столиком. Прощайте, моя Настя...
Приближался Новый год. Москва гудела. Курсанты заполонили улицы, щеголяя мундирами. Они знают лучше, как бороться с холодом. “Московская водка”. Саша Ребров приехал в Москву навестить маму. Кроме этого, он нанесет визит еще и Анастасии Николаевне Гориловой, проживающей в небольшой квартирке на Смоленском бульваре. Саша уже пропустил стаканчик “Московской” и, разомлев от алкоголя, отправился к дому Анастасии Николаевны. Подходя к двери, машинально проверил карман пальто, дабы удостовериться, что письмо все еще там. Нажал звонок. Ждет... Со второго этажа доносится голос...
В окне появляется пожилая женщина. Она спрашивает:
- Чего вам?
В ответ Саша интересуется:
- Здесь проживает Анастасия Николаевна?
Женщина говорит:
- А вам зачем?
Саша объясняет:
- У меня письмо для нее.
Женщина на секунду задумалась, отошла от окна и стала спускаться к Саше, который все еще стоял у входной двери. Но радушного приема не последовало. Она открыла дверь и тут же спросила:
- От кого письмо?
Саша в свою очередь:
- Могу я сначала узнать, где Анастасия Николаевна? Вы ее родственница?
Не поясняя, где Анастасия, старушка просто говорит:
- Я ее тетушка. Переехала сюда четыре месяца назад.
Саша отвечает:
- Это письмо от Петра Бурлакова.
Ее глаза округлились от удивления:
- Но разве он не был казнен?
Саша отвечает:
- Да, казнен. Но перед исполнением приговора он попросил доставить письмо по этому адресу.
- Да это же незаконно! - шепотом произносит старушка.
Саша нервно в ответ:
- На самом деле нет никакого письма... Я просто хотел засвидетельствовать свое почтение Анастасии Николаевне.
- Сынок, не лги мне. Я только хочу попросить об одолжении. И не беспокойся, конечно, я никому не скажу о письме, но и мне оно не нужно.
- Но что же Анастасия Николаевна?
Поколебавшись, старушка говорит:
- Анастасия Николаевна не должна узнать об этом письме. Несколько раз ее вызывали на допрос к товарищу Попову, чтобы прояснить связь с Петром Алексеевичем. В один из визитов она столкнулась с высокопоставленным офицером, который был абсолютно очарован ею. Его имя не имеет значения. Анастасия тоже полюбила его, и теперь уже семь месяцев, как они женаты. А через три-четыре месяца у них родится ребенок. Так что, я думаю, что это письмо принесет беду как ей, так и тебе. Ты лучше забудь об этом, сынок.
В отчаянии Саша бормочет, кивая головой:
- Да, да, вы правы.
Саша Ребров вернулся в кабак пропустить очередной стаканчик. Лишь после этого он решил прогуляться до дома матери. Саша Ребров остановился на Каменном мосту, где раньше прогуливалась Анастасия Николаевна с развевающимися на ветру волосами, с нежной улыбкой и прикрыв глаза. Наконец Саша Ребров решает бросить письмо в реку. Скорее всего, ночью она затянется льдом, так же как и существование Петра Бурлакова в одиночной камере. Саша Ребров сжимает письмо в кармане, достает его - бессмертие Петра Бурлакова... И бросает его в реку.
Так бессмертие Петра Бурлакова обрело новую судьбу.
"Новый берег" 39, 2013
http://magazines.russ.ru/bereg/2013/39/n3.html
сейчас, когда я пишу Вам, от моей души остались только крупицы, которые я хочу сохранить в этом письме. Саша Ребров, тюремный охранник, обещал передать его Вам. Когда получите это письмо, моим телом будут пировать сибирские черви. Сегодня утром будет казнь. В последние часы жизни я не думаю о смерти, а лишь о том, что будет после и о близости с Вами. Фрейд утверждал, что смерть и секс являются неотъемлемыми проблемами нашего подсознания. Сейчас же я могу Вам сказать, как приговоренный к казни человек, смерть не имеет такого значения. Скорее, я думаю о том, что будет по ту сторону. И я прекрасно понимаю, какие мысли проносятся у Вас сейчас в голове, читая это. Вы шепчете: “Как это возможно, что Петр Бурлаков думает о том, что будет после смерти? Ведь Петр безоговорочный материалист, неверующий в Бога и жизнь после смерти”.
Настя! Моя Настенька! Дорогая! Я становлюсь ненасытным!
В последние минуты жизни я жажду только двух вещей: предаться любви с Вами и жить после смерти. Хочу оставить крохи уничтоженной допросами души на бумаге. Как бы я сейчас хотел насладиться Вами, так чтобы в момент неистового блаженства отдать Вам всего себя и исчезнуть. Если бы только было возможно любить Вас сейчас, в данную минуту, то скорее всего аристократическая потребность в бессмертии не тревожила бы меня боле. Эйфория после сладострастия способна отогнать все тревоги мужского разума, даже если речь идет о бессмертии. Ничто на свете, даже советская власть не способна сломать мужчину после блаженства с любимой женщиной. Но что же делать, когда разум взволнован, а душа приближается к концу. Единственная отдушина для меня - надежда на бессмертие. Как же сохранить бытие после кончины. Ах, и не думайте, что страх смерти обратил меня к религии и вере. Кстати, теперь-то я точно понимаю, как религия вводит людей в заблуждение, ведет к миражу вместо воды в пустыне. На протяжении веков она обманывала бедных людей, ищущих бессмертия.
Когда закончу письмо, я постараюсь представить Вас дома, в Вашей квартире на Смоленском бульваре. Вы были обнажены за фортепиано и не позволяли прикоснуться к Вам, пока не доиграете пьесу... И казалось, что пьеса длится вечность. Каждое нажатие клавиши только увеличивало желание. И я учился терпению и ждал. Сейчас у меня такое же чувство. Я с нетерпением ожидаю исполнения приговора, и каждая секунда как нажатие клавиши. Дописав письмо, я в последний раз предамся сладостным воспоминаниям о нашей пылкой любви, как мы наслаждались друг другом после Вашей игры на фортепиано.
И желание мое велико, и аппетит ненасытен, так как этот клочок бумаги будет единственным, что останется после меня, а Вы прочтете его, когда я исчезну. Да! Что может быть прекрасней? И почему я не верил в чудеса? Какое еще чудо может быть более очевидным, чем это? Ведь письмо останется после меня. Письмо и будет бессмертием Петра Бурлакова, человека, который пытался изменить мир; Петра Бурлакова, боровшегося с капитализмом и аристократией в России; Петра Бурлакова, направившего пистолет на российских аристократов вместо немецкого генерала; Петра Бурлакова, полного высокомерия до ссылки в Сибирь. Согласно особому распоряжению товарища Сталина, я предавал советских людей, о чем не ведал до допросов. Я полагал, что после Ленина революция пошла по ложному пути, в то время как меня самого ввели в заблуждение.
Спасибо товарищу Сталину за возможность понять, как сильно я был далек от истины. По иронии судьбы, тюремный охранник Саша Ребров сказал, что если я упомяну об этом в письме, для кого-то, возможно, это послужит предостережением. Высокомерие и эгоизм начало заблуждения. Не ведая того, я фактически стал капиталистом. Ведь капитализм это не только собственность и ценные бумаги. Я, Петр Бурлаков, бывший большевик, вложил весь революционный опыт и рассчитывал на продвижение по службе, дабы приумножить свой капитал. Я предал Сталина. Я предал Советский Союз и коммунистические идеалы. Предательство было порождением моих заблуждений. А заблуждения были результатом высокомерия.
Анастасия Николаевна!
Я заново родился в одиночной камере. В изоляции время не имеет смысла. Во-первых, речь идет об “ожидании”, одиночная камера означает “ждать”. Ожидаешь следователя, но он не появляется. Никто не приходит, и, наоборот, как Вы зачастую говорили “время покажет”, но в одиночной камере время ничего не показывает. Камера одиночного заключения - ярчайшее место на Земле, и этот свет мне опостылел, так как он всегда по ту сторону. Я больше всего люблю, когда они приносят еду. Не из-за голода, а потому что ты понимаешь, что все еще существуешь, кому-то все еще есть до тебя дело, кто-то все еще рассчитывает на тебя по ту сторону, и я все еще числюсь живым.
Камера направляет тебя на путь, где единственным маршрутом может быть раскаяние. Вся жизнь проходит перед глазами, время уже не существует, а ожидание обречено. Ты вступаешь на путь самоуничижения. В камере я столкнулся с понятием “Судный день”, о чем твердили святоши, когда мы были детьми. И действительно, Судный день - дело тяжкое. Прошлое проносится перед глазами, и нет надежды на завтра, все существование сведено к нулю. Ты становишься историей. Я видел все настолько детально, не столько вспоминая прошлое, сколько осуждая и гнобя себя за содеянное. Я, Петр Бурлаков, презираю себя. Оценивая прошлое, я, Петр Бурлаков, бывший большевик, пришел к выводу, что с Петром Бурлаковым должно быть покончено. От моей смерти будет больше толка для советских людей, нежели оставь они меня существовать. Я самолично выхлопотал смертный приговор, полагая, что не может быть защиты лучше. Настоящее замерло, нет и луча надежды на будущее в заключении. Как ни странно, нескончаемый свет по ту сторону довел меня до такого предела, что я стал презирать себя еще больше. Конечно, это не единственная причина, по которой я принял решение о казни. Как я сказал Саше Реброву - тюремному охраннику - это лучшее, что я могу сделать для страны, чтобы хоть как-то возместить предательство. Так или иначе, я должен был Вам это рассказать. Я в неоплатном долгу перед ним за то, что он сделает после моей смерти. Мое бессмертие в письме, а Саша Ребров, как добрый гений, доставит его Вам. Я умру, но письмо останется. Я знаю, прочитав письмо, Вы прижмете его к груди, а больше мне ничего и не надо.
Моя Настя !
Я свободен. Теперь, когда вопрос бессмертия решен, я могу сосредоточиться на другой проблеме. Вы знаете, о чем я буду мечтать, предаваясь удовольствию наедине с собой. Не стоит даже писать, хотя я уверен, что никто, кроме Вас, не коснется письма.
Анастасия Николаевна Горилова! Прощайте! Мы больше никогда не увидимся, но я знаю, Вы будете так же играть на фортепиано, гулять по Каменному мосту, ветер будет развевать Ваши волосы. Знаю, так же Вы пойдете в трактир на Ямской, захмелеете, а я уже не буду устраивать драмы, когда Вы попросите прикурить за соседним столиком. Прощайте, моя Настя...
Приближался Новый год. Москва гудела. Курсанты заполонили улицы, щеголяя мундирами. Они знают лучше, как бороться с холодом. “Московская водка”. Саша Ребров приехал в Москву навестить маму. Кроме этого, он нанесет визит еще и Анастасии Николаевне Гориловой, проживающей в небольшой квартирке на Смоленском бульваре. Саша уже пропустил стаканчик “Московской” и, разомлев от алкоголя, отправился к дому Анастасии Николаевны. Подходя к двери, машинально проверил карман пальто, дабы удостовериться, что письмо все еще там. Нажал звонок. Ждет... Со второго этажа доносится голос...
В окне появляется пожилая женщина. Она спрашивает:
- Чего вам?
В ответ Саша интересуется:
- Здесь проживает Анастасия Николаевна?
Женщина говорит:
- А вам зачем?
Саша объясняет:
- У меня письмо для нее.
Женщина на секунду задумалась, отошла от окна и стала спускаться к Саше, который все еще стоял у входной двери. Но радушного приема не последовало. Она открыла дверь и тут же спросила:
- От кого письмо?
Саша в свою очередь:
- Могу я сначала узнать, где Анастасия Николаевна? Вы ее родственница?
Не поясняя, где Анастасия, старушка просто говорит:
- Я ее тетушка. Переехала сюда четыре месяца назад.
Саша отвечает:
- Это письмо от Петра Бурлакова.
Ее глаза округлились от удивления:
- Но разве он не был казнен?
Саша отвечает:
- Да, казнен. Но перед исполнением приговора он попросил доставить письмо по этому адресу.
- Да это же незаконно! - шепотом произносит старушка.
Саша нервно в ответ:
- На самом деле нет никакого письма... Я просто хотел засвидетельствовать свое почтение Анастасии Николаевне.
- Сынок, не лги мне. Я только хочу попросить об одолжении. И не беспокойся, конечно, я никому не скажу о письме, но и мне оно не нужно.
- Но что же Анастасия Николаевна?
Поколебавшись, старушка говорит:
- Анастасия Николаевна не должна узнать об этом письме. Несколько раз ее вызывали на допрос к товарищу Попову, чтобы прояснить связь с Петром Алексеевичем. В один из визитов она столкнулась с высокопоставленным офицером, который был абсолютно очарован ею. Его имя не имеет значения. Анастасия тоже полюбила его, и теперь уже семь месяцев, как они женаты. А через три-четыре месяца у них родится ребенок. Так что, я думаю, что это письмо принесет беду как ей, так и тебе. Ты лучше забудь об этом, сынок.
В отчаянии Саша бормочет, кивая головой:
- Да, да, вы правы.
Саша Ребров вернулся в кабак пропустить очередной стаканчик. Лишь после этого он решил прогуляться до дома матери. Саша Ребров остановился на Каменном мосту, где раньше прогуливалась Анастасия Николаевна с развевающимися на ветру волосами, с нежной улыбкой и прикрыв глаза. Наконец Саша Ребров решает бросить письмо в реку. Скорее всего, ночью она затянется льдом, так же как и существование Петра Бурлакова в одиночной камере. Саша Ребров сжимает письмо в кармане, достает его - бессмертие Петра Бурлакова... И бросает его в реку.
Так бессмертие Петра Бурлакова обрело новую судьбу.
"Новый берег" 39, 2013
http://magazines.russ.ru/bereg/2013/39/n3.html