Виталий Сероклинов "Кондуктор"
Он тут с семи до одиннадцати, сутки через двое. Ему так удобнее - зато двадцать дней в месяц он свободен, можно погулять с Алинкой или повозиться в гараже. Там еще не все готово, но уже через полгода можно будет приступать - и у них с Серегой будет настоящая и единственная на весь район шиномонтажка с крутым оборудованием, которого нет даже в фирменном салоне «Мерседеса». Копить на все это пришлось долго, а еще дольше - выбивать всяческие разрешения на работу: половина всех технических прилад они придумали сами, даже стенд со сход-развалом у них свой, а сканер для тестирования внутренних повреждений кузова - и вовсе уникален. На тестовых испытаниях толстяк-сосед со своей вроде бы новенькой «бэхой» даже опешил поначалу, когда ему сказали, что его тачка - «топляк» с перебитыми номерами, то бишь пострадавшая в наводнении, а потом левым образом проданная. А потенциальный покупатель той «бэхи» пожал им руки и, посмеиваясь, отказался от вроде бы уже свершенной сделки. Рита, мама Алинки, теперь говорит, чтобы они были поосторожнее - мало ли как захочется отомстить соседу, хоть они с него даже оплату не взяли - потому и повелся.
Рита - она для него… нет, не в том дело - она ему всего лишь соседка, ничего такого. Просто на двоих (вернее, на троих) квартиру дешевле снимать, да и трудно пришлось бы Рите с Алинкой одним в чужом городе. С Ритой он познакомился на абитуре; он тогда надеялся на бюджетное место, но его зарезали на устном - Рита говорит, что надо было одеться поприличнее, но поприличнее у него ничего не было, все ушло на похороны тетки. Рита тогда поступила, а он в расстройстве забрел июльским вечером куда-то на окраину, не заметив вывески автобусного парка, да так и устроился там работать.
Платит хозяин неплохо, грех жаловаться, да и маршрут у них очень даже выгодный - из спального района, через большой торговый центр, до метро - по дороге много «подсадок», плюс вечерние пассажиры в такое время, когда на остальных маршрутах затишье, так что набегает прилично, хватает и на комнату, и на игрушки Алинке. Алинка уже называет его папой, ей ведь не объяснишь; он стесняется, но ему приятно. О настоящем папе Рита молчит, только один раз расплакалась и сказала, что не хочет вспоминать о той ужасной ночи. Она пока в академотпуске, но в универ собирается вернуться, надо только определиться с садиком - без него трудно, даже на работу не устроишься, так что пока она вяжет: у него теперь все вязаное - носки, жилетка для холодных дней, когда в автобусе сквозит, есть даже вязаная кепка - у них таких две, у него и Сереги-водителя, того самого, с которым они оборудуют шиномонтажку.
Рита ему часто рассказывает про универ и тамошние занятия - то, что еще помнит. Если восстанавливаться, надо будет досдать сессию, а когда объясняешь, то лучше запоминается. Рита ему и рассказала, сколько в рулоне счастливых билетов и как часто они встречаются на каждую тысячу обычных. Впрочем, он теперь знает формулу и может подсчитать сам - пятьдесят пять тысяч двести пятьдесят один счастливый билет, если не считать самого первого, нулевого, но в рулонах таких не бывает, в типографии все начинается с «000 001». В типографии вообще постоянно путают: то ошибутся на сотню, то напечатают лишнего - никакая матстатистика не выручит при подсчете, сколько же нужно реально перелопатить билетов, чтобы наткнуться на счастливый. На самом деле, найти такой совсем не трудно - их один на каждые два десятка, даже чуть больше. Когда они попадаются, он откладывает их в сторону и оставляет для тех, кому они нужнее: заплаканной женщине, сжимающей в руках какую-то выписку с грозными медицинскими печатями; бездумно смотрящей в окно девочке, совсем юной, но резко, буквально за минуты, постаревшей прямо у него на глазах; истекающему потом толстяку-азербайджанцу, лихорадочно пересчитывающему что-то на замызганном калькуляторе и испуганно выключившему мобильник, не знающему, что поведать своим контрагентам о случившейся финансовой катастрофе. Таким он не просто отдает счастливый билет (продает, конечно, - но иногда именно отдает, забыв, что надо было взять оплату за проезд, такое с ним случается), но и объясняет, что это такое и зачем он нужен - не все в детстве подсчитывали полученные номера, сравнивая тройки цифр - если их суммы совпали, быть счастью уже скоро, только нужно верить, обязательно верить, - не надо даже съедать этот билет, как в том же детстве, зачем, хватит и просто сохраненного клочка бумаги. Тому азербайджанцу пришлось даже объяснить дважды - у них, оказывается, такой приметы нет, - но он взял; кажется, он был готов поверить любому чуду, которое бы спасло его и кого-то из его контрагентов от неминуемого, судя по всему, краха. Странно, конечно, зачем ему автобус, при таких-то цифрах на калькуляторе, но не запретишь же ездить сумасшедшим, как пытается шутить их хозяин.
Хозяин и его считает сумасшедшим, но чудить со счастливыми билетами не запрещает, только в первый раз, когда внезапная проверка обнаружила десяток оторванных билетов, сложенных в кармашки для мелочи (они у них тоже вязаные, от Риты - неудобно, зато как-то по-домашнему), хозяин обвинил его во всех грехах, зато потом, услышав о причинах от Сереги-водителя, задумался, засомневался, а теперь и вовсе разрешает забирать выручку с собой на ночь, чтобы он не тратил время на полуночную дорогу до того места, где у него «инкассируют» полученное за день. Вроде бы мелочь, зато теперь он иногда успевает прочитать сказку Алинке, когда она долго не может уснуть, а потом и поболтать с Ритой и пожелать ей спокойной ночи - для него это важно, она даже не представляет, насколько.
А еще для него важно, когда он видит своих «счастливых» пассажиров - тех, кому вручил тот самый билет, - уже по-настоящему счастливыми. И ту заплаканную женщину, не выпускающую из своих ладоней руку мальчишки лет двенадцати, - ей неловко просить за совершенно безбрового сына, чтобы мальчику уступили, но его и так усаживают, ослабевшего, но улыбающегося; и ту юную девочку, над которой коршуном реет, оберегая ее от толчков и давки, брутальный юноша с двумя серьгами в мочке уха; и даже того азербайджанца с калькулятором, - он выглядит довольным и уверенным, выходит уже на следующей остановке у старого кинотеатра и садится в большой джип, на подножку которого пытается молодцевато вскочить, и еще долго машет в сторону ПАЗика из окна.
Наверняка это простая случайность и ничего удивительного, но ему кажется, все они потом возвращаются в его автобус не просто так, иногда никак не показывая, что узнали его, - но за последние месяцы к некоторым своим пассажирам он уже стал привыкать, и уверен, что они здесь по старой памяти…
…Про память тем из них, кто интересуется, почему нет привычного кондуктора, - а таких, к удивлению водителя, находится очень много, - Сергей объясняет, что его прежний кондуктор в больнице на Затоне, внутренние органы почти все целы, но сильно пострадала голова: били грамотно, череп проломлен в тех местах, где удары наиболее страшны, а еще и плеснули какую-то гадость в глаза. И его друг теперь в беспамятстве, весь перебинтованный, лежит в реанимации - уже «стабильный», но еще не совсем человек, больше овощ. А виновник (или заказчик), считает Сергей, раскатывает сейчас в своем «топляке», и ничего ему за это не будет.
В ответ на это кто-то из спросивших ахает, кто-то тихо плачет, а тот - или это другой? - азербайджанец даже с хрустом ломает в руке очки в тонкой оправе - зрение уже не то, чтобы разбирать мелкие цифры на экранчике старого калькулятора, к которому он так привык.
И когда после многих и многих черных недель юноше с перебинтованной по самые скулы головой впервые снимают повязку с глаз, он видит перед собой на стене разноцветную доску из пряжи, на которой вкривь и вкось прилеплены, пришпилены билеты - троллейбусные, автобусные, билеты в кино со штампиком старого кинотеатра, есть даже билет в музей из какой-то загадочной страны на непонятном языке. Рядом - открытки, фотографии счастливых пар и просто смайлики на клочках бумаги, с пожеланиями выздоровления и счастья - такого, как в немудреной математике билетов на этом импровизированном панно.
Еще один билет, выздоравливающий об этом не знает, прилеплен к выгоревшему остову когда-то новенькой «бэхи» с перебитыми номерами. Следователь, ведущий дело о поджоге, даже занес в протокол номер этого билета, привычно подсчитав суммы первых и последних трех его цифр, но решил не упоминать в протоколе того, что номер этот, словно в издевку - счастливый.
Наверняка это случайность и ничего удивительного - ведь таких один на два десятка обычных.
http://serafimm.livejournal.com/960604.html
serafimm
Рита - она для него… нет, не в том дело - она ему всего лишь соседка, ничего такого. Просто на двоих (вернее, на троих) квартиру дешевле снимать, да и трудно пришлось бы Рите с Алинкой одним в чужом городе. С Ритой он познакомился на абитуре; он тогда надеялся на бюджетное место, но его зарезали на устном - Рита говорит, что надо было одеться поприличнее, но поприличнее у него ничего не было, все ушло на похороны тетки. Рита тогда поступила, а он в расстройстве забрел июльским вечером куда-то на окраину, не заметив вывески автобусного парка, да так и устроился там работать.
Платит хозяин неплохо, грех жаловаться, да и маршрут у них очень даже выгодный - из спального района, через большой торговый центр, до метро - по дороге много «подсадок», плюс вечерние пассажиры в такое время, когда на остальных маршрутах затишье, так что набегает прилично, хватает и на комнату, и на игрушки Алинке. Алинка уже называет его папой, ей ведь не объяснишь; он стесняется, но ему приятно. О настоящем папе Рита молчит, только один раз расплакалась и сказала, что не хочет вспоминать о той ужасной ночи. Она пока в академотпуске, но в универ собирается вернуться, надо только определиться с садиком - без него трудно, даже на работу не устроишься, так что пока она вяжет: у него теперь все вязаное - носки, жилетка для холодных дней, когда в автобусе сквозит, есть даже вязаная кепка - у них таких две, у него и Сереги-водителя, того самого, с которым они оборудуют шиномонтажку.
Рита ему часто рассказывает про универ и тамошние занятия - то, что еще помнит. Если восстанавливаться, надо будет досдать сессию, а когда объясняешь, то лучше запоминается. Рита ему и рассказала, сколько в рулоне счастливых билетов и как часто они встречаются на каждую тысячу обычных. Впрочем, он теперь знает формулу и может подсчитать сам - пятьдесят пять тысяч двести пятьдесят один счастливый билет, если не считать самого первого, нулевого, но в рулонах таких не бывает, в типографии все начинается с «000 001». В типографии вообще постоянно путают: то ошибутся на сотню, то напечатают лишнего - никакая матстатистика не выручит при подсчете, сколько же нужно реально перелопатить билетов, чтобы наткнуться на счастливый. На самом деле, найти такой совсем не трудно - их один на каждые два десятка, даже чуть больше. Когда они попадаются, он откладывает их в сторону и оставляет для тех, кому они нужнее: заплаканной женщине, сжимающей в руках какую-то выписку с грозными медицинскими печатями; бездумно смотрящей в окно девочке, совсем юной, но резко, буквально за минуты, постаревшей прямо у него на глазах; истекающему потом толстяку-азербайджанцу, лихорадочно пересчитывающему что-то на замызганном калькуляторе и испуганно выключившему мобильник, не знающему, что поведать своим контрагентам о случившейся финансовой катастрофе. Таким он не просто отдает счастливый билет (продает, конечно, - но иногда именно отдает, забыв, что надо было взять оплату за проезд, такое с ним случается), но и объясняет, что это такое и зачем он нужен - не все в детстве подсчитывали полученные номера, сравнивая тройки цифр - если их суммы совпали, быть счастью уже скоро, только нужно верить, обязательно верить, - не надо даже съедать этот билет, как в том же детстве, зачем, хватит и просто сохраненного клочка бумаги. Тому азербайджанцу пришлось даже объяснить дважды - у них, оказывается, такой приметы нет, - но он взял; кажется, он был готов поверить любому чуду, которое бы спасло его и кого-то из его контрагентов от неминуемого, судя по всему, краха. Странно, конечно, зачем ему автобус, при таких-то цифрах на калькуляторе, но не запретишь же ездить сумасшедшим, как пытается шутить их хозяин.
Хозяин и его считает сумасшедшим, но чудить со счастливыми билетами не запрещает, только в первый раз, когда внезапная проверка обнаружила десяток оторванных билетов, сложенных в кармашки для мелочи (они у них тоже вязаные, от Риты - неудобно, зато как-то по-домашнему), хозяин обвинил его во всех грехах, зато потом, услышав о причинах от Сереги-водителя, задумался, засомневался, а теперь и вовсе разрешает забирать выручку с собой на ночь, чтобы он не тратил время на полуночную дорогу до того места, где у него «инкассируют» полученное за день. Вроде бы мелочь, зато теперь он иногда успевает прочитать сказку Алинке, когда она долго не может уснуть, а потом и поболтать с Ритой и пожелать ей спокойной ночи - для него это важно, она даже не представляет, насколько.
А еще для него важно, когда он видит своих «счастливых» пассажиров - тех, кому вручил тот самый билет, - уже по-настоящему счастливыми. И ту заплаканную женщину, не выпускающую из своих ладоней руку мальчишки лет двенадцати, - ей неловко просить за совершенно безбрового сына, чтобы мальчику уступили, но его и так усаживают, ослабевшего, но улыбающегося; и ту юную девочку, над которой коршуном реет, оберегая ее от толчков и давки, брутальный юноша с двумя серьгами в мочке уха; и даже того азербайджанца с калькулятором, - он выглядит довольным и уверенным, выходит уже на следующей остановке у старого кинотеатра и садится в большой джип, на подножку которого пытается молодцевато вскочить, и еще долго машет в сторону ПАЗика из окна.
Наверняка это простая случайность и ничего удивительного, но ему кажется, все они потом возвращаются в его автобус не просто так, иногда никак не показывая, что узнали его, - но за последние месяцы к некоторым своим пассажирам он уже стал привыкать, и уверен, что они здесь по старой памяти…
…Про память тем из них, кто интересуется, почему нет привычного кондуктора, - а таких, к удивлению водителя, находится очень много, - Сергей объясняет, что его прежний кондуктор в больнице на Затоне, внутренние органы почти все целы, но сильно пострадала голова: били грамотно, череп проломлен в тех местах, где удары наиболее страшны, а еще и плеснули какую-то гадость в глаза. И его друг теперь в беспамятстве, весь перебинтованный, лежит в реанимации - уже «стабильный», но еще не совсем человек, больше овощ. А виновник (или заказчик), считает Сергей, раскатывает сейчас в своем «топляке», и ничего ему за это не будет.
В ответ на это кто-то из спросивших ахает, кто-то тихо плачет, а тот - или это другой? - азербайджанец даже с хрустом ломает в руке очки в тонкой оправе - зрение уже не то, чтобы разбирать мелкие цифры на экранчике старого калькулятора, к которому он так привык.
И когда после многих и многих черных недель юноше с перебинтованной по самые скулы головой впервые снимают повязку с глаз, он видит перед собой на стене разноцветную доску из пряжи, на которой вкривь и вкось прилеплены, пришпилены билеты - троллейбусные, автобусные, билеты в кино со штампиком старого кинотеатра, есть даже билет в музей из какой-то загадочной страны на непонятном языке. Рядом - открытки, фотографии счастливых пар и просто смайлики на клочках бумаги, с пожеланиями выздоровления и счастья - такого, как в немудреной математике билетов на этом импровизированном панно.
Еще один билет, выздоравливающий об этом не знает, прилеплен к выгоревшему остову когда-то новенькой «бэхи» с перебитыми номерами. Следователь, ведущий дело о поджоге, даже занес в протокол номер этого билета, привычно подсчитав суммы первых и последних трех его цифр, но решил не упоминать в протоколе того, что номер этот, словно в издевку - счастливый.
Наверняка это случайность и ничего удивительного - ведь таких один на два десятка обычных.
http://serafimm.livejournal.com/960604.html
serafimm