«Нарисуем - будем жить», или Строительство по картинке
Статья о строительстве Санкт-Петербурга, взята с сайта my-petersburg.ru
Регламентация строительства и жизни в новом городе имела глобальный характер. Об этом уже много написано, и можно лишь вкратце повторить общеизвестное. Ни один дом, ни одно строение не могло возводиться в Петербурге по воле хозяина, так, как ему нравилось. На все существовали четкие инструкции и регламенты, над всем царил дух регулярности. Он виден уже в утвержденных планах застройки Васильевского острова, разбитого на равные кварталы, рассеченные ровными каналами. На берегу этих каналов, ни на дюйм не отступая от утвержденной линии (в один горизонт), должны были стоять, тесно прижавшись друг к другу, как в Амстердаме, дома петербуржцев. Указы детально регламентировали такую сплошную фасадную застройку.
Впрочем, это не означало, что жилища граждан предполагалось строить одинаковыми как близнецы. В 1714 г. в канцелярии главного архитектора города Д. Трезини были утверждены типовые проекты (точнее - образцовые рисунки) жилых домов трех типов: для «именитых», для «зажиточных» и для «подлых». Также предполагалось строить и загородные дома, причем хозяева заранее знали, какого размера у них будут конюшни, сараи, амбары и людские избы.
Эти принципы застройки были глубоко чужды традициям русской национальной архитектуры, привычкам и менталитету народа. В старинных русских городах на линию улицы выходил не дом, а огород или сад (точнее - его высокий, «обигленный», глухой забор). Просторный дом со множеством клетей и пристроек возвышался в центре усадьбы, привольно окруженный сараями и конюшнями. Такой дом стоял в отдалении от усадьбы соседа. Поэтому требования Петра к петербуржцам селиться в домах, выдвинутых на красную линию улицы и стоящих «сплошной фасадой» стена к стене и даже с одной общей стеной, казались людям дикостью, издевательством, создавали множество непредвиденных неудобств. Однако возражать русскому самодержцу никто не смел и строили так, как он хотел.
Поначалу никакой регламентации в застройке улиц и домовых участков Петербурга не было. Петр лишь рекомендовал строить улицы прямо, «ибо одна работа - прямо или криво делать»'. Но издавно известно, что у нас при этом срабатывает правило: если что-то строится стихийно, то непременно выходит криво, а если что-то и строится регулярно, то обязательно бывает недостроено. Так было на первых улицах Петербурга. Лишь не ранее 1710 г. Петр начинает требовать, чтобы дома строились в один горизонт, их фасады непременно выводили на улицу, а хозяйственные постройки оставляли в глубине участка. Указ 1712 г. предписывал, что дома нужно было строить на «красной линии» в линию, «а не посередь дворов своих», «как в старину делали». Здания, согласно директивам полиции, должны быть построены так, чтобы «никакое строение за линию или из линии не выдавалось, но чтоб улицы и переулки были равны и изрядны». Более того, здания требовалось возводить в стык с домом соседа. Для чего это делалось? Для «регулярства», красоты, конечно! Как известно, царь хотел, чтобы Петербург стал «второй Амстердом», где вдоль тихих каналов высятся сплошные фасады прижатых друг другу домов и их чистые, высокие окна приветливо смотрят на мир. «Так будет и в Петербурге!» - мечтал романтик Петр и предписывал предусматривать при строительстве зданий смыкание соседних домов «в одну стену» (т.е. между домами должна быть общая стена), и для этого из стен к соседям «выставливать кирпичи впредь для смычки», иначе ослушникам было обещано разломать углы построенных жилищ. Строить надлежало также из преписанного указом материала и по указной технологии. Как уже сказано выше, в 1711 г. Петр собственноручно построил на Городском острове у Петровского моста «образцовую мазанку» для типографии. Устройство и метод сооружения мазанки было предписано брать за образец при постройке жилья и публичных зданий. Мазанки казались удобными, простыми, красивыми и менее пожароопасными, чем обычные деревянные избы. Поэтому указом 4 апреля 1714 г. деревянное строительство в городе было запрещено. Однако власти вскоре одумались - мечты опережали реальность, и от деревянных домов, при всем желании царя, отказаться было невозможно - камня, кирпича, каменщиков в городе не хватало даже на казенные стройки, да и времени ждать окончания постройки «парадиза» не было.
Кроме того, деревянное строительство имело в России огромный исторический опыт. Возведение такого дома напоминало работу с деталями современного детского конструктора: сборка привезенного в разобранном виде сруба занимала у плотников два-три дня. Петру, спешившему поскорее возвести целый город, без деревянных построек было не обойтись. Поэтому деревянными домами застраивались Московская сторона, Охта и даже Васильевский остров, где поначалу строить из дерева тоже было категорически запрещено. Чтобы ввести деревянное строительство в законное русло и успокоить собственную совесть, в 1719 г. Петр предписал изготовить деревянный образцовый дом.
Особо решительную борьбу с самодеятельным, нерегулярным строительством царь повел с 1715 г., когда был издан грозный указ, «дабы нихто нигде против указу и бес чертежа архитекторского (включая солдацкие и нисших мастеровых людей) отнюдь не строился, под лишением всего того, что построил и, сверх того, за каждое жилье - десять рублев» штрафа. Такие решительные указы впоследствии повторялись многократно. С 1718 г. следить за постройками частников взялась Главная полицмейстерская канцелярия, в штат которой, по предложению Леблона, вошел архитектор. Только он мог дать человеку разрешение на строительство дома, выдать заявителю особую гравюру-чертеж («рисунок печатный») дома, который ему полагалось строить по статусу. Принципиальных отклонений от утвержденного проекта не допускалось, можно было лишь (да и то только по специальным отметкам на чертеже) «переменить порталы и чердачки», не срубать на участке хороший лес, а «также и фонтану делать, смотря по месту».
Но даже если петербуржец построил свой дом, как тогда говорили, «по архитектуре», т.е. по плану, утвержденному, вероятно не без проволочек и проторей, у Трезини и в полиции, у него не было никакой гарантии, что здесь он поселится насовсем. Его всегда подстерегала «чума переселений». Во- первых, как уже сказано, земля, на которой стоял дом горожанина, не была его собственностью, ею владел государь, и в любой момент отмеренный застройщику участок мог быть отобран или обменен на другой, что и происходило довольно часто. Во-вторых, в городе шли непрерывные перестройки и перепланировки. Инициатором их был сам Петр, в голове которого, скажем мягко, до конца не было ясного представления насчет застройки столицы. Как справедливо писал посетивший город в 1730-х гг. К.Р. Берк: «За эти прошедшие 30 лет в Петербурге было построено больше, чем можно увидеть глазами, так как очень многое из хорошо построенного снесено, а взамен построено другое, или же построенное разрушилось до основания и возведено заново». По мнению И.Э. Грабаря, «многое из того, что строилось по его Петра указаниям, вскоре, по его же настоянию, перестраивалось. Нередко постройка прекращалась после того, как были выведены фундаменты, и затем продолжалась по новому плану. Часто здание начинал один архитектор, продолжал другой, а кончал третий». Огромный, тяжелый труд, кучи денег исчезали из-за расхлябанности, непродуманности в организации всего градостроительного дела, да и просто из-за капризов царя.
Если траты на строительные эксперименты царя финансировала казна, то расходы жителей на переселения внутри города брались из их же кармана, при этом перепланировкам улиц и целых частей города не было конца - власти метались из одной крайности в другую. Как известно, вначале было предписано строить город на Котлине, а так как котлинский проект был «подморожен», приехавшие в Петербург строились на Городовой, Московской и других сторонах. На основании устных распоряжений царя Трезини в 1712 г. сделал чертеж Московской стороны, и «царедворцы взяли места на Московской стороне и начали строиться». Однако вдруг в октябре 1714 г. части переселенцев с Московской стороны был дан указ - срочно переезжать на Выборгскую сторону. Но и это оказалось временным решением - вскоре появился новый указ: все «хоромное строение с мест своих сносили и строили на Васильевском острову», где заново создавался город и где под застройку выделили 1758 участков.
Естественно, что люди, только что построившие на новом месте дома и начавшие к нему кое-как привыкать (заметим, что это было непросто - Берхгольц писал в 1721 г., что квартиры в петербургских домах - мучение: «под моею спальнею - болото, отчего полы, несмотря на лето, никогда не были сухими», половицы покрыты каемкой плесени, и дамы в каблуках непременно проваливались бы в щели), отчаянно не хотели снова подниматься и переезжать на новое место. Когда чтение указов на улицах не помогало, упрямцев штрафовали, а потом партии каторжников под конвоем солдат ломали крышу у дома или сбивали его с места. Указ 14 января 1721 г. о переселении с Московской стороны на Васильевский был почти людоедским: у непереехавших вовремя «прослушников» было приказано «в апреле месяце у всех изб кровли и потолки сломать и крыть не давать» или выселить упрямых «неволею в черные избы». Многие люди были в отчаянии. Как писал прусский посланник Мардефельд, «этот приказ отзывается на всех богатых купцах всех наций, которые ведут оптовую торговлю, ремесленниках всех родов, мясниках, пивных и винных торговцах, одним словом, на всех, которые заботятся о необходимости и приятности в жизни. Жители находятся в отчаянии: их лишают домов, садов, теплиц, а потом по произволу заставляют на новых местах опять селиться, а все, живущие по реке, должны строить каменные дома». Действительно, единственный способ избежать переселений и остаться на Адмиралтейском острове - это построить каменный дом. Таких жителей уже не трогали, не принуждали, но для большинства петербуржцев каменное строительство было не по карману. В целом, в немалой степени благодаря головотяпству Петра и его окружения, сразу не определившего места застройки города, переселения стали мукой для жителей, вели к бесчисленным расходам, трате сил и средств. Угрозы репрессий становились единственным языком перестройки «парадиза», а переезды растягивались на годы.
Эти переезды почти не касались тех жителей Адмиралтейской, Литейной и других слобод, которые работали на верфи, в Литейном дворе и на других производствах. Но зато их угнетали перепланировками Адмиралтейской стороны, запретами на достройку, перестройку и даже ремонт имевшихся у них домов - считалось, что так можно сэкономить нужный для Васильевского острова строительный материал. Указ об этом вышел в 1716 г. Часть жителей, не кончивших ремонт, получили разрешения на достройку и, полагая, что власть контролировать их не будет, что-то из построек или пристроек сделали заново. Тут-то и разразилась гроза. Чиновники пошли с проверкой по домам и выяснили, что, например, ландрихтер Иван Нахолов вместо того, чтобы «старое строение перемшить, да вновь построить баню», посмел не только перемшить (то есть заново проконопатить) три избы, но и прирубил к ним новые сени, да еще им были заново поставлены «две светлицы, да людская изба». Нет, такую дерзость обнаглевшему частнику государь простить никак не мог - дом у Нахолова был конфискован в казну!
Далее. Избежав чумы переселений и казни за пристройку нового нужника, можно было попасть под секиру перепланировки. Дело в том, что власти, не препятствуя поначалу свободной застройке Адмиралтейской и Московской стороны, разом спохватились и с 1715 г. начали поход против нерегулярности, взялись «прямить» улицы, естественно, совершенно не считаясь с уже существующей застройкой. План «регулярной» перепланировки составил Маттарнови, позже, в 1719 г., его исправил архитектор Н.Ф. Гербель, и после этого «поход» начался. Взяв в руки план Гербеля, архитектурные ученики и солдаты принялись лазать по участкам и ставились вехи - колья. По ним и должны были строго пройти «в линее по архитектуре» новые улицы, а «неправильно, не по линии» стоящие дома и постройки надлежало (естественно - за счет владельцев) перенести к «линее» или уничтожить. Думаю, что намерения властей вызвали панику и тоску у жителей кривоватых улиц слобод. По другим, полулегендарным источникам известно, что для «прямления» улиц каторжники, приписанные к архитектурным командам, таскали по улицам сколоченную из бревен раму - «прямилку». Если «прямилка» не проходила между двумя стоящими фасадами друг к другу домами, то их надлежало сносить. Это похоже на правду, потому что нормой был своз домов поближе друг к другу, чтобы «в купности быть... а не так как ныне в расстоянии живут». С тем обстоятельством, что перевезенный дом из- за этого требовалось порой ставить в болото, не считались. Главное, чтобы было все внешне красиво, в линии и густо - «в купности».
Регламентация строительства и жизни в новом городе имела глобальный характер. Об этом уже много написано, и можно лишь вкратце повторить общеизвестное. Ни один дом, ни одно строение не могло возводиться в Петербурге по воле хозяина, так, как ему нравилось. На все существовали четкие инструкции и регламенты, над всем царил дух регулярности. Он виден уже в утвержденных планах застройки Васильевского острова, разбитого на равные кварталы, рассеченные ровными каналами. На берегу этих каналов, ни на дюйм не отступая от утвержденной линии (в один горизонт), должны были стоять, тесно прижавшись друг к другу, как в Амстердаме, дома петербуржцев. Указы детально регламентировали такую сплошную фасадную застройку.
Впрочем, это не означало, что жилища граждан предполагалось строить одинаковыми как близнецы. В 1714 г. в канцелярии главного архитектора города Д. Трезини были утверждены типовые проекты (точнее - образцовые рисунки) жилых домов трех типов: для «именитых», для «зажиточных» и для «подлых». Также предполагалось строить и загородные дома, причем хозяева заранее знали, какого размера у них будут конюшни, сараи, амбары и людские избы.
Эти принципы застройки были глубоко чужды традициям русской национальной архитектуры, привычкам и менталитету народа. В старинных русских городах на линию улицы выходил не дом, а огород или сад (точнее - его высокий, «обигленный», глухой забор). Просторный дом со множеством клетей и пристроек возвышался в центре усадьбы, привольно окруженный сараями и конюшнями. Такой дом стоял в отдалении от усадьбы соседа. Поэтому требования Петра к петербуржцам селиться в домах, выдвинутых на красную линию улицы и стоящих «сплошной фасадой» стена к стене и даже с одной общей стеной, казались людям дикостью, издевательством, создавали множество непредвиденных неудобств. Однако возражать русскому самодержцу никто не смел и строили так, как он хотел.
Поначалу никакой регламентации в застройке улиц и домовых участков Петербурга не было. Петр лишь рекомендовал строить улицы прямо, «ибо одна работа - прямо или криво делать»'. Но издавно известно, что у нас при этом срабатывает правило: если что-то строится стихийно, то непременно выходит криво, а если что-то и строится регулярно, то обязательно бывает недостроено. Так было на первых улицах Петербурга. Лишь не ранее 1710 г. Петр начинает требовать, чтобы дома строились в один горизонт, их фасады непременно выводили на улицу, а хозяйственные постройки оставляли в глубине участка. Указ 1712 г. предписывал, что дома нужно было строить на «красной линии» в линию, «а не посередь дворов своих», «как в старину делали». Здания, согласно директивам полиции, должны быть построены так, чтобы «никакое строение за линию или из линии не выдавалось, но чтоб улицы и переулки были равны и изрядны». Более того, здания требовалось возводить в стык с домом соседа. Для чего это делалось? Для «регулярства», красоты, конечно! Как известно, царь хотел, чтобы Петербург стал «второй Амстердом», где вдоль тихих каналов высятся сплошные фасады прижатых друг другу домов и их чистые, высокие окна приветливо смотрят на мир. «Так будет и в Петербурге!» - мечтал романтик Петр и предписывал предусматривать при строительстве зданий смыкание соседних домов «в одну стену» (т.е. между домами должна быть общая стена), и для этого из стен к соседям «выставливать кирпичи впредь для смычки», иначе ослушникам было обещано разломать углы построенных жилищ. Строить надлежало также из преписанного указом материала и по указной технологии. Как уже сказано выше, в 1711 г. Петр собственноручно построил на Городском острове у Петровского моста «образцовую мазанку» для типографии. Устройство и метод сооружения мазанки было предписано брать за образец при постройке жилья и публичных зданий. Мазанки казались удобными, простыми, красивыми и менее пожароопасными, чем обычные деревянные избы. Поэтому указом 4 апреля 1714 г. деревянное строительство в городе было запрещено. Однако власти вскоре одумались - мечты опережали реальность, и от деревянных домов, при всем желании царя, отказаться было невозможно - камня, кирпича, каменщиков в городе не хватало даже на казенные стройки, да и времени ждать окончания постройки «парадиза» не было.
Кроме того, деревянное строительство имело в России огромный исторический опыт. Возведение такого дома напоминало работу с деталями современного детского конструктора: сборка привезенного в разобранном виде сруба занимала у плотников два-три дня. Петру, спешившему поскорее возвести целый город, без деревянных построек было не обойтись. Поэтому деревянными домами застраивались Московская сторона, Охта и даже Васильевский остров, где поначалу строить из дерева тоже было категорически запрещено. Чтобы ввести деревянное строительство в законное русло и успокоить собственную совесть, в 1719 г. Петр предписал изготовить деревянный образцовый дом.
Особо решительную борьбу с самодеятельным, нерегулярным строительством царь повел с 1715 г., когда был издан грозный указ, «дабы нихто нигде против указу и бес чертежа архитекторского (включая солдацкие и нисших мастеровых людей) отнюдь не строился, под лишением всего того, что построил и, сверх того, за каждое жилье - десять рублев» штрафа. Такие решительные указы впоследствии повторялись многократно. С 1718 г. следить за постройками частников взялась Главная полицмейстерская канцелярия, в штат которой, по предложению Леблона, вошел архитектор. Только он мог дать человеку разрешение на строительство дома, выдать заявителю особую гравюру-чертеж («рисунок печатный») дома, который ему полагалось строить по статусу. Принципиальных отклонений от утвержденного проекта не допускалось, можно было лишь (да и то только по специальным отметкам на чертеже) «переменить порталы и чердачки», не срубать на участке хороший лес, а «также и фонтану делать, смотря по месту».
Но даже если петербуржец построил свой дом, как тогда говорили, «по архитектуре», т.е. по плану, утвержденному, вероятно не без проволочек и проторей, у Трезини и в полиции, у него не было никакой гарантии, что здесь он поселится насовсем. Его всегда подстерегала «чума переселений». Во- первых, как уже сказано, земля, на которой стоял дом горожанина, не была его собственностью, ею владел государь, и в любой момент отмеренный застройщику участок мог быть отобран или обменен на другой, что и происходило довольно часто. Во-вторых, в городе шли непрерывные перестройки и перепланировки. Инициатором их был сам Петр, в голове которого, скажем мягко, до конца не было ясного представления насчет застройки столицы. Как справедливо писал посетивший город в 1730-х гг. К.Р. Берк: «За эти прошедшие 30 лет в Петербурге было построено больше, чем можно увидеть глазами, так как очень многое из хорошо построенного снесено, а взамен построено другое, или же построенное разрушилось до основания и возведено заново». По мнению И.Э. Грабаря, «многое из того, что строилось по его Петра указаниям, вскоре, по его же настоянию, перестраивалось. Нередко постройка прекращалась после того, как были выведены фундаменты, и затем продолжалась по новому плану. Часто здание начинал один архитектор, продолжал другой, а кончал третий». Огромный, тяжелый труд, кучи денег исчезали из-за расхлябанности, непродуманности в организации всего градостроительного дела, да и просто из-за капризов царя.
Если траты на строительные эксперименты царя финансировала казна, то расходы жителей на переселения внутри города брались из их же кармана, при этом перепланировкам улиц и целых частей города не было конца - власти метались из одной крайности в другую. Как известно, вначале было предписано строить город на Котлине, а так как котлинский проект был «подморожен», приехавшие в Петербург строились на Городовой, Московской и других сторонах. На основании устных распоряжений царя Трезини в 1712 г. сделал чертеж Московской стороны, и «царедворцы взяли места на Московской стороне и начали строиться». Однако вдруг в октябре 1714 г. части переселенцев с Московской стороны был дан указ - срочно переезжать на Выборгскую сторону. Но и это оказалось временным решением - вскоре появился новый указ: все «хоромное строение с мест своих сносили и строили на Васильевском острову», где заново создавался город и где под застройку выделили 1758 участков.
Естественно, что люди, только что построившие на новом месте дома и начавшие к нему кое-как привыкать (заметим, что это было непросто - Берхгольц писал в 1721 г., что квартиры в петербургских домах - мучение: «под моею спальнею - болото, отчего полы, несмотря на лето, никогда не были сухими», половицы покрыты каемкой плесени, и дамы в каблуках непременно проваливались бы в щели), отчаянно не хотели снова подниматься и переезжать на новое место. Когда чтение указов на улицах не помогало, упрямцев штрафовали, а потом партии каторжников под конвоем солдат ломали крышу у дома или сбивали его с места. Указ 14 января 1721 г. о переселении с Московской стороны на Васильевский был почти людоедским: у непереехавших вовремя «прослушников» было приказано «в апреле месяце у всех изб кровли и потолки сломать и крыть не давать» или выселить упрямых «неволею в черные избы». Многие люди были в отчаянии. Как писал прусский посланник Мардефельд, «этот приказ отзывается на всех богатых купцах всех наций, которые ведут оптовую торговлю, ремесленниках всех родов, мясниках, пивных и винных торговцах, одним словом, на всех, которые заботятся о необходимости и приятности в жизни. Жители находятся в отчаянии: их лишают домов, садов, теплиц, а потом по произволу заставляют на новых местах опять селиться, а все, живущие по реке, должны строить каменные дома». Действительно, единственный способ избежать переселений и остаться на Адмиралтейском острове - это построить каменный дом. Таких жителей уже не трогали, не принуждали, но для большинства петербуржцев каменное строительство было не по карману. В целом, в немалой степени благодаря головотяпству Петра и его окружения, сразу не определившего места застройки города, переселения стали мукой для жителей, вели к бесчисленным расходам, трате сил и средств. Угрозы репрессий становились единственным языком перестройки «парадиза», а переезды растягивались на годы.
Эти переезды почти не касались тех жителей Адмиралтейской, Литейной и других слобод, которые работали на верфи, в Литейном дворе и на других производствах. Но зато их угнетали перепланировками Адмиралтейской стороны, запретами на достройку, перестройку и даже ремонт имевшихся у них домов - считалось, что так можно сэкономить нужный для Васильевского острова строительный материал. Указ об этом вышел в 1716 г. Часть жителей, не кончивших ремонт, получили разрешения на достройку и, полагая, что власть контролировать их не будет, что-то из построек или пристроек сделали заново. Тут-то и разразилась гроза. Чиновники пошли с проверкой по домам и выяснили, что, например, ландрихтер Иван Нахолов вместо того, чтобы «старое строение перемшить, да вновь построить баню», посмел не только перемшить (то есть заново проконопатить) три избы, но и прирубил к ним новые сени, да еще им были заново поставлены «две светлицы, да людская изба». Нет, такую дерзость обнаглевшему частнику государь простить никак не мог - дом у Нахолова был конфискован в казну!
Далее. Избежав чумы переселений и казни за пристройку нового нужника, можно было попасть под секиру перепланировки. Дело в том, что власти, не препятствуя поначалу свободной застройке Адмиралтейской и Московской стороны, разом спохватились и с 1715 г. начали поход против нерегулярности, взялись «прямить» улицы, естественно, совершенно не считаясь с уже существующей застройкой. План «регулярной» перепланировки составил Маттарнови, позже, в 1719 г., его исправил архитектор Н.Ф. Гербель, и после этого «поход» начался. Взяв в руки план Гербеля, архитектурные ученики и солдаты принялись лазать по участкам и ставились вехи - колья. По ним и должны были строго пройти «в линее по архитектуре» новые улицы, а «неправильно, не по линии» стоящие дома и постройки надлежало (естественно - за счет владельцев) перенести к «линее» или уничтожить. Думаю, что намерения властей вызвали панику и тоску у жителей кривоватых улиц слобод. По другим, полулегендарным источникам известно, что для «прямления» улиц каторжники, приписанные к архитектурным командам, таскали по улицам сколоченную из бревен раму - «прямилку». Если «прямилка» не проходила между двумя стоящими фасадами друг к другу домами, то их надлежало сносить. Это похоже на правду, потому что нормой был своз домов поближе друг к другу, чтобы «в купности быть... а не так как ныне в расстоянии живут». С тем обстоятельством, что перевезенный дом из- за этого требовалось порой ставить в болото, не считались. Главное, чтобы было все внешне красиво, в линии и густо - «в купности».