Приключения Маркуса Айзенштадта - Отутюженное сердце
Маркус Айзенштадт стоял в одних трусах в центре большой, темной гостиной и курил. В его опустошенной голове не было даже намека на какие то мысли. Из смежной спальни до его слуха доносились приятные звуки поскрипывающей кровати, выдававшие присутствие женщины, запахом которой Маркус был пропитан и опьянен на протяжении последних часов. Там же, в спальне, разбавляя тишину зашторенных комнат, негромко играла музыка - Ля минорная мазурка Шопена неспешно расплывалась в пространстве молчания Маркуса и едва слышного телефонного разговора его спутницы. Дождавшись звука приземления трубки на телефонный рычаг, Маркус затушил сигарету об обратную сторону ставни и обильно глотнул из стоящей на столе открытой бутылки вина. "К черту все" - уже не в первый раз сегодня подумал Маркус, неловким движением сбросил с себя трусы и уже более уверенно шагнул через порог спальни. Приемник, настроенный на Радио Варшава, негромко пощелкивая, играл Шопена в углу совершенно темной комнаты. Она, зная что от нее ожидается, автоматически повернула ручку громкости вправо и потянулась навстречу Маркусу...
Он влюбился в нее, секунды за полторы, по дороге из прачечной на рынок в, казалось бы, ничего не обещающий выходной в середине недели. Обычно ссутуленный Маркус добравшись до прачечной Рубанчика, где с недавнего времени ему гладили одежду (небывалая по тем временам роскошь и это при том, что его невеста Ципи стирать у них отказывалась категорически, предпочитая прачку арабку, которая приходила к ним раз в неделю) , к своему удивлению обнаружил, что в полдевятого утра прачечная еще закрыта (о эта чертова рассеянность) и поэтому в его руках оставалась переполненная мятой одеждой сумка, которую теперь он уже не мог наполнить овощами и фруктами которые попросила купить накануне уплывшая в командировку Ципи. Довольно громоздкая (ее следовало вернуть домой, но он как всегда тормозил) сумка все никак не могла устроиться у него на запястье. Маркус нервничал и потел в своем неправильно выбранном пиджаке. Его раздражал разбитый неровный тротуар а вид обшарпанных, измученных солнцем фасадов вызывал у него почти физическое неприятие. Стараясь не смотреть по сторонам он медленно шел по Бен Ехуда, иногда останавливаясь чтобы привести себя в порядок - вытереть пот или поправить сумку. О предстоящем ему пути назад он старался не думать. "Ничего, возьму всего понемногу...В крайнем случае поеду на такси. Сколько это может стоить? Лира, две? Ципи не обязана знать об этом." За два кварталла до Алленби, измученный майским солнцем Маркус перешел, почти перебежал на еще скрытую в тени сторону и прямо над козырьком парикмахерской увидел ее - сначала нежное платье на аккуратном силуэте, потом губы и наконец голубые глаза. Их взгляды встретились, и она, невысокая брюнетка стоящая на балконе квартиры первого этажа, улыбнулась ему своей застенчивой улыбкой. Маркус сразу выпрямился, покраснел но взгляд не отвел, после чего произнес первое, что ему пришло в голову: "Скажите пожалуйста, какое сегодня число?" - он действительно не помнил... Девушка рассмеялась, и немного смутившись ответила ему с певучим польским акцентом: "3 мая 1957 года. Вы путешествуете во времени?" Маркус улыбнулся уже не краснея. "Меня зовут Маркус Айзенштадт!" протянул к ней руку. Она же, склонившись над перилами балкона и обнажая скромное декольте произнесла: "А меня Магда, Магда Теслер..." Их руки встретились легким прикосновением подушечек пальцев.
Все что происходило с этого момента навсегда записано в книгу жизни Маркуса Айзенштадта как один из тех особенных дней, которые и 50 лет спустя, лежа под старческим пледом с катетором между увядающих конечностей, хочется если не пережить то хотя бы вспомнить. Стеснительный но решительный Маркус поднялся в квартиру Магды где спустя несколько минут после их первого неуверенного поцелуя для них обоих выключилось время.
Они занимались любовью, слушали музыку, ели, курили и разговаривали. Музыка в квартире Магды звучала постоянно. Милое создание, еще не испорченное Израилем, популярным в это время патриотическим песням под аккордеон предпочитала классику. Время от времени, с трудом освобождаясь из объятий Маркуса, Магда меняла пластинки на американском, напоминающем небольшой чемоданчик, проигрывателе. Ее репертуарный выбор свидетельствовал о безупречном вкусе. Отдавая явное предпочтение музыке для фортепиано, она тем не менее не гнушалась и оркестровым жанром. Маркус заметил - под увертюру к Тангейзеру Вагнера ее поцелуи становились особенно жаркими... Сбежавшие из собственных жизней Маркус и Магда смеялись со смешных историй, привезенных молодой женщиной из послесталинской России, она рассказывала их с непривычным для ушей Маркуса акцентом и он с удовольствием рассматривал ее, когда не находя нужных слов в иврите она вставала обнаженная и изображала потерянное в контексте слово. Они пили много спиртного, постепенно пьянея и поэтому с удовольствием уснули в объятьях друг друга примерно около часа дня. Около четырех часов он проснулся. Было жарко и у него болела голова. Магды в комнате не было. С большим трудом заставив себя подняться Маркус вышел из спальни в гостинную, где застал Магду стоящую над гладильной доской. Пока он спал она успела погладить все вещи, которые он нес Рубанчику и разложить их в идеальном порядке в сумке. Сейчас она гладила рубашку в которой он пришел - она была постирана и под английским паровым утюгом Hoover, ведомым уверенной рукой Магды, сияла какой то особенной белизной. Магда обернулась в сторону Маркуса и тихо сказала: "Я подумала, что ты не будешь против..." И он действительно не был против. Очарованный он смотрел за ее движениями, как сантиметр за сантиметром, уголок за швом, карман за воротником она переворчивает ткань, переворачивает его душу. Удовольствие, которое Магда доставляла ему в эти моменты могло легко сравниться со всеми наборами ласки, которую они подарили друг другу с момента их случайной встречи.
Магда выключила утюг и повесила рубашку на спинку стула. Ранее выглаженные брюки висели там же. Маркус закурил, он не спешил собираться хотя в глубине души понимал, что часы уже включились и их время подходит к концу. В спальне зазвонил телефон и Магда прошла туда на ходу оставляя халат у порога комнаты так, чтобы это не ускользнуло из поля зрения ее гостя. Маркус Айзенштадт остался один в центре большой, темной гостинной с сигаретой в руках и без единой мысли в голове.
...
Около шести они начали прощаться. Молча медленно одевались - она в свое утреннее платье, он в ею выглаженные вещи. Утренний лишний пиджак Магда предусмотрительно спрятала в самом низу его сумки, и поэтому сейчас он предстал перед ней в своем новом свежем амплуа. Странно как много смысла обнаружилось для Маркуса в его выглаженных брюках и рубашке. Магда поправила ее снизу над линией брюк, потом поправляя ее сзади прижалась к нему для их самого важного, последнего поцелуя...
...
Смеркалось. Маркус Айзенштадт стоял на балконе своей квартиры с чашкой черного кофе в руках. Иногда, когда он закрывал глаза он видел как Магда гладит его рубашку. "Маркус, Маркус - как твои дела?" - голос с улицы отвлек его от мыслей -"Бен Гурион по радио обещает послезавтра военный парад на уровне, ты будешь?" - Маркус выглянул наружу чтобы поздороваться - "Ты хорошо выглядишь ..." - сосед с первого этажа никогда не скупился на комплименты, но сегодня в его словах не было и грамма лести. Маркуса знал это и поэтому послал ему самую искреннюю улыбку на которую был способен.
© Eli Finberg 2012