Из почты НОМП - ПБ. ЛИЦО ЧЕЧЕНСКОЙ ВОЙНЫ. 12.
Горбань Валерий Вениаминович
Закон выживания
Не только ты меня об этом спрашивал. Я сам себя об этом постоянно спрашиваю. И с ребятами, когда собираемся, тоже об этом часто спорим. И никто ответить не может: как же так получается?
Едут на броне десять бойцов. Выстрел - хлоп! Девять, - живых. Один,- "двухсотый". Почему он? Почему не тот, что слева? Почему не тот, что справа? Или фугас, - ша-арах! Шесть "двухсотых". Три "трёхсотых". А на одном - ни царапины. Опять же, почему он уцелел? Не тот, что без половины черепа лежит. Не тот, что без ступни ползает.
Никто не ответит. Никогда не ответит.
И всё же есть Законы выживания. Они простые очень. Правда, даже если все их соблюдать, это ещё не значит, что жизнь тебе гарантирована. Почему? Одни говорят, что Господь к себе лучших забирает. И не смерть это, а переход в новую, лучшую жизнь, тяжким ратным трудом заслуженную. Другие плечами пожимают: лотерея, закон больших чисел. Кому-то должен этот жребий выпасть. В общем, выше это разумения человеческого.
Зато, если эти Законы не соблюдать, - то тебе из войны уж точно не выйти.
А самый главный их них я для себя давно вывел: надо верить в то, что делаешь, и надо делать то, во что веришь.
Когда не веришь, то, без всяких исключений, ты - покойник. Даже если с войны без царапины вернёшься. Тело ещё бродит. А душа твоя, - "двухсотый". Побродишь ещё, потаскаешь это тело. И уйдёшь. Хорошо, если сам, один. Хорошо, если другим беды не наделаешь.
А если веришь...
Мне вот, когда про свою роту рассказываю, обычно говорят:
- Это просто ты сейчас за своими парнями скучаешь, вот они тебе и кажутся золотыми, да серебряными.
Или вообще:
- Хорош, мужик, заливать. Всякое мы про контрактников слыхали, но какие ты сказки рассказываешь...
А я и сам бы не поверил, если бы мне кто другой рассказал. Знаешь, как в анекдоте про чёрта, который пять лет всех баб блядовитых в один самолёт собирал? А тут - с точностью до наоборот: чей-то ангел-хранитель в одну роту всех классных мужиков свёл. Причём - разными путями. Один, - чужую машину разбил, в долги влетел. У другого - работы нет, дома нелады пошли. Я в Чечню вернулся, чтобы слово своё выполнить, которое сам себе дал, когда нас, после Хасавюртовского мира, оплёванных оттуда вышвырнули. Короче, у каждого своё.
Когда в Новочеркасске собрали батальон, стали формироваться. Кто в разведроту просился - как-то сразу и скучковались. Ещё познакомиться не успели толком, а уже, будто ниточки между нами протянулись.
В первый же вечер у нас в казарме заварушка маленькая приключилась. Народ понажрался, кто от скуки, кто от страху перед будущим. Были и те, кто уже повоевать успел, в первую кампанию. Ну и завелись некоторые:
- Всё равно на смерть идём! Давайте деньги авансом! Мы сейчас гулять хотим!
Вижу, обстановка накаляется с каждой минутой. Психоз вот-вот массовый попрёт. А ведь батальон целый, с оружием. Делать нечего. Вышел на середину казармы:
- Хорош орать! Что, и за что вы требуете? Родина от вас ещё ничего, кроме заблёванных подушек, не видела. Кто умирать собрался, возвращайтесь домой. Там сопли лейте, или помирайте. А кто жить собирается - спать ложитесь. Завтра в дорогу.
Я их не боялся, крикунов этих. Если бы пришлось - остудил пару-тройку. Но вижу, разведчики мои будущие ко мне подтянулись. Встали рядом.
И как-то успокоилось всё сразу.
Вот тогда-то и почувствовали мы все, что больше нет нас поодиночке. Есть рота. И именно тогда мы приняли наши правила. Не мародёрствовать. Не крысятничать. Не пала-чествовать. Никогда не терять своё лицо. И верить друг другу. Верить до последнего.
Я мужикам своим прямо сказал:
- Если мы от своих правил не отступим, если мы свою веру сохраним, Бог всегда будет на нашей стороне.
И не оказалось среди нас ни одной гниды. Сколько вместе всего прошли, - ни один трещину не дал. И когда нас предали, загнали в окружение и бросили. И когда мы из окружения этого с боями выходили. Был у нас парень, Сашок. Лучший из лучших. Он за линию ходил, как на прогулки. Не успеет вернуться, - готов опять идти. Но, когда сдали нас, это так по душам ударило, что не каждый сдюжил. И Сашка, когда мы на прорыв пошли, вдруг говорит:
- Всё ребята. Я сломался. Я больше ни во что не верю. Вот мы сейчас пойдём, а нас снова подставят. Я боюсь. Боюсь так, что поджилки трясутся. Вы теперь на меня сильно не рассчитывайте.
Я за всю свою жизнь большего мужества не встречал. Первое, что нашёл он в себе силы такое сказать. А второе, что он, после этих слов, с нами две недели через бои шёл. Боялся смертно, но шёл и вышел. Потому, что ему лишь казалось, будто он веру свою утратил.
А она с ним была.
А приятель мой, Серёга, во вторую роту попал.
Замечательный он был человек. Чистый.
Месяц спустя мы под Грозным стояли. И потянуло комбата нашего на подвиги. Придурок пьяный. С каких глаз он это затеивал, с каких в жизнь проводил, с каких команду на открытие огня подал?
Ушла вторая рота. Засаду выставили на выходе из Грозного. Ждали боевиков на прорыв. И, в сумерках уже, вышла на них колонна. Слышали мы - стрельба в том районе отчаянная была. По радиопереговорам судя - наши боевиков в полную силу долбили. Колонну эту в прах разнесли.
Мои от зависти прямо изнывали. Но чувствую я: что-то не то.
- Не торопитесь завидовать, - говорю.
Вернулась рота. Обычно, после такой удачи азарт прёт, каждый рассказывает что, да как. А тут - молчком. Я на Серёгу смотрю: ходит, как в воду опущенный. Тоже молчит. В душу ему я лезть не стал. Созреет, сам всё скажет.
Да и говорить особо не понадобилось. Через день проходили мы тот район. И колонну эту увидели. Не боевая колонна. Только один "Урал" на транспорт боевиков тянет. Хоть и сгорело всё, но видно, что остальное - разношерстная техника. Легковушки. Автобусы. Остатки барахла гражданского... Заглянули мы. Разные там трупы были. И женщины. И дети. А оружия не было. Ни целого, ни обгоревшего.
Подошел Серёга. Смотрел, смотрел... и заплакал молча.
А вечером, когда мы с ним у меня в палатке сидели, говорит:
- А ведь не всех сразу... Мы, когда сообразили, что происходит, прекратили огонь, кинулись помогать. Засветились перед ними - чья работа. А что дальше делать? Комбат, козёл, протрезвел мигом. Собрал нас, говорит: "Если отпустить их или в госпиталь отвезти, - всё! Кранты нам!.." В общем, получается, перевязали мы их, накормили и... Не знаю, как теперь с этим жить. Но думаю, что скоро мы за это ответим.
Не стал я его ни утешать, ни успокаивать. Не поверил бы он моим словам.
Тем более, что прав он оказался на сто процентов. Будто знак какой-то лёг на роту. Через день, да каждый день пошли у них потери. Глупые какие-то, непонятные... для тех, кто не знал, что происходит.
Я тогда об одном Господа просил: чтобы дал Серёге легко уйти. Чтобы дал ему возможность успеть душу свою очистить.
А под Дуба-Юртом их рота полностью легла. Практически полностью. Человек пять осталось. Когда чехи на пятки сели, Серёга отход остатков роты прикрывал.
После того, как мы духов вышибли, мои ребята его нашли. Меня позвали.
Он себя вместе с боевиками гранатами подорвал. Две воронки по бокам. Весь - как решето. Кистей рук нет. А на лице, - ни царапины. Чистое лицо. Строгое и спокойное.
Я рад за него. Жить по своей вере он уже не мог. Но умереть успел...
Он с верой умер.
Что? Да. Я - православный. Только тут не о том речь, нет. Кто как молится, - это без разницы. Бог один на всех, это и без меня сказано. И вера настоящая - она одна в душе. И Закон на всех действует одинаково.
Работали мы как-то за линией. Надо было броды к Катыр-Юрту разведать. Пошли впятером. Ночь хорошая такая была. Туман, морось. Можно под носом у любого секрета пройти. Если только прямо на них не наступим, - не заметят.
Прошли мы эту речушку, как велено. Броды нашли и не один. Времени ещё полно. И такой соблазн одолел: посмотреть, как у духов служба организована, что в ауле делается.
Там, где мы заходили, постов не было. Или спали, как убитые. Но, скорей, всё же не было. Мы же не дуриком шли. Смотрели.
К крайним домам вышли. И тут - патруль.
Трое их было. Что-то типа ополчения местного. Боевиками-то и назвать трудно. Но, здоровые ребята. Один с охотничьим ружьём, а двое - с калашами. У нас и Винторез был, и пистолет бесшумный. Но только, если бы мы их просто убрать решили, то не стали бы и патроны тратить. Они же идут, болтают о чём-то по-своему. Только песни не поют. В ножи спокойно можно было взять. Но интерес-то другой. Три "языка" сами в руки идут.
Надо было видеть, когда мы им сзади, каждому, ствол в ухо вставили. Обмякли джигиты.
Сначала трудно они шли. Да нет, не сопротивлялись, какое там! Ноги просто у них поотказывали. Идут, а коленки - в разные стороны выгибаются.
За речкой передохнули. Стали совет держать. Тащить их? Кому они особо нужны? В кусты порознь растащить, на месте расспросить и избавиться от обузы.
Но тут я прикинул, времени - можно хоть ещё раз к духам сходить и вернуться. Пленники наши очухались. Идут уже живо. Говорю парням:
- Не стоит грех на душу брать.
Были бы наёмники. Или серьёзные отморозки, типа басаевских. Тех сокращать при любых обстоятельствах надо. Нечего им в колониях наш хлеб жрать. А эти... народные дружинники.
Ребята посомневались. Но спорить не стали. "Языки" наши сообразили, что им жизнь подарили. Впереди нас чешут, но бочком-бочком, в глаза по-собачьи заглядывают.
Доставили мы их. Сдали. Пусть другие с ними беседуют. Есть любители бесед с пристрастием.
Но опять повезло джигитам этим. Узнали про них высокие начальники. Приехали лично допросить. Ну, тут уже культурно всё, чуть ли не под протокол. Клянутся дружинники, что боевиков в селе нет. Укреплений нет. Только ополченцы местные. И против федералов ничего не имеют. Ополчение создали, чтобы, наоборот, боевиков в село не пускать и от мародёров отбиваться.
Когда их отпускали, нам поручили их за посты вывести. Старший их на прощание обниматься полез. Говорит:
- Мы тебе жизнью обязаны. Приходи ко мне в гости. Хоть сейчас, хоть завтра. Всей семьёй охранять будем. Да и охранять не надо будет. Аллахом клянусь, у нас в селе гостя никто не тронет! А в моём доме - тем более!
Обниматься я с ним не стал. Но руку пожал. Понял человек добро - хорошо. Меньше зла будет. Его в Чечне и так слишком много.
А на следующий день наши парни на их засаду напоролись. Тогда вся бригада развернулась и пошла на зачистку. Ну, ты знаешь, что там оказалось. И дзоты в подвалах и снайперы на крышах. Сколько ребят полегло!
Но рассчитались мы с ними. Закончили работу, вернулись на базу, с ног валимся. Сил нет даже поесть. Одна мысль, - забраться в палатку и отключиться. И тут, представляешь, … ведут моего "друга"! Не одного. Их там десятка полтора было. Но я его сразу узнал. В разгрузке, крутой такой.
- Ну, привет, - говорю. - Значит, так у вас гостей встречают? Выходит, ты меня в гости звал, чтобы в засаде повязать? А как же твой Аллах? Ваше гостеприимство хвалёное?
И тут меня заело, - передать не могу! Мы, русские, о своём гостеприимстве на каждом углу не кричим. Но из собственного дома ловушку делать для того, кто тебе жизнь подарил... У нас последний уголовник такого себе не позволит. Порвать бы его, суку, голыми руками! Душа клокочет, чуть сердце не лопается.
Ребята, что его вели, поняли всё. Говорят:
- Не переживай, братишка. Сейчас мы вон до тех кустиков дойдём и он у нас бежать попытается...
- Нет, - говорю, - не пойдёт так. Вы из сволочи мученика сделаете. А ему на небе места нет. Даже у Аллаха.
Мои ребята в круг встали. Духов рядом поставили.
В кругу - я и он. Он на голову выше. Крепкий. На свежей баранинке и молоке рос.
- Бери нож. Я тоже только с ножом буду. Убьёшь меня, - мои ребята тебя отсюда выведут и отпустят. Слово офицера и моя последняя воля на тот случай. Ты Аллахом клясться любишь... Ну что ж, если твоя вера сильней, то покажи, как ты в него веришь.
Не было у него никакой веры.
Дикари
Белый джип с красным крестом скромно стоял в общей очереди. Машин было немного. И народу в них негусто. Так что, в этот раз "Врачи без границ" решили терпеливо подождать, пока и до них дело дойдёт.
Честно говоря, не любили федералы этих ребят. Теоретически понятно, что они, по статусу своему, не имеют права воюющим помогать. Только мирному населению. Но у чеченцев многие, - днём мирный, а ночью с автоматом скачет, утром, - снова в очереди за гуманитаркой стоит. Или приползает раны зализывать, розовощёким и наивным европейцам байки рассказывать, как жестокие федералы, без вины и без повода, его прямо во дворе дома убивали. Сколько раз, после жестоких ночных перестрелок, на лёжках снайперов и автоматчиков находили омоновцы упаковки от перевязочных средств со знакомой символикой. А уж в лесных схронах и тайниках, - и продукты, и медикаменты из гуманитарных грузов целыми ящиками обнаруживали.
А федерал, - он всегда в форме и с автоматом. О нём государство, которому он служит, заботиться обязано. А если не позаботилось - это уж внутренние российские проблемы, никакого отношения к гуманитарным не имеющие. Но, даже если бы вдруг иностранный врач, с клятвой Гиппократа в голове и миротворческим огнём в душе, и вздумал помочь, например, раненому федералу, боевики из него самого потроха вынули бы, не постеснялись.
Надо думать, что и шпионская братия это прикрытие использовала в полной мере. Не зря Голос Америки, или Би-Би-Си, о многих событиях в Чечне чуть ли не до их начала сообщали.
Так что Змей, - командир ОМОН и его ребята, относились к этим гуманистам без границ, как хорошо воспитанные собаки к кошкам - кусать не кусали, но и любить - не любили.
Очередь продвигалась быстро. На досмотре работали Рыжий, Клёпа и Певец. Не первая командировка, не первая сотня машин. Намётанным глазом сразу определяли, кто перед ними. А местных, что по десять раз на дню туда-сюда проскакивают, вообще проверяли редко. Но внезапно и тщательно. Чтоб не расслаблялись соседи, не пытались к себе приучить, если что дурное в голове держат.
Рыжий - скромный, крепенький парнишка того типа, что в России называют рязанским. Действительно рыжеватое, всё в солнечных метках лицо, соответствующего цвета, короткий ёжик на голове, светлая, лишь краснеющая на солнце, кожа. Бывший десан-тник, непьющий, ответственный и старательный. Рукопашник неплохой, дай волю, - в спортзале ночевать будет. И, даже в командировке, всё время с какими-то железяками возится. Самое смешное, что, если б не форма, чеченцы за своего бы постоянно прини-мали. Местные говорят, что настоящие, природные вайнахи, - рыжие и голубоглазые. А чёрная масть - это от пришельцев разных и полукровок расползлась.
Кстати, такой вот чёрненький и шустрый рядом с Рыжим стоит. Только это тоже омоновец, Клёпа. Умница, мозги быстрые. Их с Рыжим в одном наряде судьба свела. А впечатление такое, будто какой кинорежиссер для съёмки боевика эту колоритную парочку специально подобрал.
А старшим на досмотре - Певец. Красавец мужчина, мечта мексиканских сериалов! Коренастый, крепкий, подтянутый. Аккуратные чёрные усы. Уверенный взгляд. На руках - чёрные перчатки без пальцев, какие велогонщики носят и особо крутые "спецы". Если рука в такой перчатке на раскалённый ствол автомата с цевья соскользнёт, - не обожжёшься. Да и вообще, просто круто. В свободное время он с плейером не расстаётся. И на службе бы носил. Но ещё в первой командировке, буквально на второй день, когда стоял "на тумбочке" возле рации, воткнув в уши раковинки любимой игрушки - на Змея нарвался. Тот, увидев довольного собой, жизнью и музыкой бойца, внешне спокойно спросил:
- Какая информация сейчас прошла с постов?
Пожал Певец плечами. Вроде бы не было ничего... Но, конечно, мог и не услышать. И тут взбеленился Змей. Его ещё никто в отряде в таком состоянии не видел.
- А ты подумал, что в любой момент на твоих товарищей напасть могут? Что они по связи орать будут, помощи просить, а тут... Апполон Бельведерский, любимец муз, уши заткнул?
Много с тех пор воды утекло. И крови. Не забыт тот урок. Лёг на свою полочку в очень даже неглупой голове Певца. А разумная ухватка и врождённое хладнокровие, выдвинули хозяина этой головы в ряды тех, кто не сегодня-завтра, по праву оденет офицерские погоны. Он уже и сейчас командир отделения, правая рука взводного.
- Документы, пожалуйста.
- Это "Врачи без границ", не видите что ли? - в голосе молодой чеченки-переводчицы, - насмешка и неприязнь. В этой ситуации можно и продемонстрировать свои чувства. При иностранцах федералы могут разве что матерком пугнуть и то потихоньку, сквозь зубы.
Вышедший из автомобиля высокий, блондинисто-сухощавый врач швейцарец, с холодным любопытством наблюдал за диалогом своей раздражённой переводчицы и настороженно-официального человека с автоматом.
- Документы, пожалуйста. - Певец "включил робота".
Замечательная тактика. Тот, кто на взаимную ненависть, на вспышку рассчитывает, кто норовит тебя перед людьми злобным палачом выставить, обычно на этом обрубается. А то и сам заводится, быстро меняя самоуверенность на глупые, истеричные выходки.
Слово "документы" понимают все европейцы. Недоуменно-презрительно пожав плечами, швейцарец, под внимательными взглядами досмотровой группы, не торопясь, вытянул из нагрудного кармана лёгкой куртки запаянное в пластик удостоверение.
Как ему всё это надоело! И эта кочевая жизнь в совершенно несносных бытовых условиях. И постоянная опасность, висящая в воздухе вместе с невероятной, всепроникающей пылью. И, поражающие первобытной жестокостью, чеченские "борцы за свободу". И эти недружелюбные, жёсткие федералы... Дикари. Все они - дикари.
Переводчица взглянула на врача, вспыхнула и переведя испепеляющий взор на Певца, уже откровенно издевательски процедила:
- Вы такие тупые, да?
Клёпа шагнул к ней, сгрёб переводчицу одной рукой за плечо, другой - за пояс длинной юбки и швырнул её в кювет прямо перед собой.
Гражданин сытой страны банкиров замер с протянутой рукой, судорожно сжав в ней документы и в ужасе округлив глаза. Рыжий кинулся на него самого и, снеся швейцарца тренированным, упакованным в титановую скорлупу телом, припечатал его к щебнистому дну предназначенного для чрезвычайных ситуаций окопчика.
Певец прыгнул следом за ними, на ходу рванув вниз предохранитель автомата...
Лёгкие щелчки, раздавшиеся в кустах, за крестами и камнями старого кладбища, омоновцы даже не услышали, а скорее, почувствовали. Услышишь ли мелкашечные звуки отстреливаемых из подствольников гранат, на расстоянии в двести метров, за шумом автомобильных движков?
Первые разрывы пришлись там, где только что стояла досмотровая группа и её капризные клиенты.
Певец вскинул голову. Сквозь взметнувшиеся чёрные султаны, за серой завесой поднятой разрывами пыли, он увидел обезумевшие глаза водителя, замершего в кабине джипа. Паренька явно подклинило, он сидел, вцепившись белыми пальцами в руль и не ничего не предпринимая. Не пытался, врубив всю мощь автомобиля, на колёсах вырваться прочь. Не хватался за рукоятки дверей в надежде убежать куда-нибудь подальше.
- Рыжий, прикрой! А ты лежи, не шевелись!
Не понимавший до этого ни слова по-русски, швейцарец согласно кивнул, и ещё плотнее прижался ко дну окопа. Рыжий встал на колено и засадил длинную очередь по кустам, скрывающим боевиков. А Певец выскочил из спасительного убежища, рванул дверку джипа, выхватил водителя из-за руля и каким-то невероятным борцовским приёмом швырнул его в окоп, прямо на врача. Сила инерции прокрутила и самого Певца. Он рухнул на четвереньки и, не вставая, огляделся. Самому прыгать было некуда. Ближайшая незанятая ложбинка - метрах в десяти. До неё ещё добежать надо.
В воздухе уже стоял непрерывный треск автоматов. Злобно захлёбывались пулемёты прикрытия. Словно плетью, стегала с блок-поста снайперская винтовка. Это его товарищи, под командой мгновенно сориентировавшегося Чебуратора, долбили по нападающим. Но и за этим треском и грохотом, Певец вновь услышал тихие, коварные щелчки. Новые разрывы взметнулись чёрными смерчами, совсем рядом с укрывшимися людьми.
- Пристрелялись! Уводите их к ...матери!
Рыжий, мгновенно перекинув спаренные изолентой магазины, выпустил пару коротких очередей в сторону, откуда прилетели гранаты, а затем попытался одной рукой приподнять швейцарца. Но тот словно прирос ко дну окопа. Боец, оскалившись, забросил автомат за спину, рванул врача двумя руками и, поставив на ноги, погнал вперёд, закрывая его своим телом. Сзади, наступая на пятки ускользающим жертвам, прошлась автоматная строчка, ударил разрыв. Рыжий почувствовал как взмокла спина под бронежилетом, полегчавшим в момент.
Впереди него Клёпа на руках тащил совершенно обмякшую переводчицу. Водитель вышел из ступора и успел обогнать всех, первым нырнув в извилистый овражек за поворотом, к которому устремилась вся группа.
Певец, устроившись за джипом, прикрывал "спасателей" и их подопечных. Он успел высадить два полных магазина и растягивал патроны из третьего, прикидывая, не ловчей ли будет пустить в ход подствольник. Что-то глухо стукнуло в колесо джипа и под колено ему подкатился продолговатый предмет. Певец скосил глаза. Возле самой ноги, прямо у него под пахом, лежал такой до боли знакомый, чёрный, с серебристой головкой, выстрел от подствольника. Но не новенький, случайно выпавший из подсумка, а с закопченным донышком, поцарапанный при падении, только что прилетевший за его жизнью...
Запал ручной гранаты работает три-четыре секунды с небольшим. Граната от подствольника должна взрываться при ударе о землю мгновенно. На сколько может задержать взрыв несработавший пьезовзрыватель, Певец не знал. И выяснять не собирался.
Шальной пулей пролетев над кюветом, он успел догнать своих. А потом развернулся и пошёл, - спиной вперед, лицом и полыхающим последними очередями автоматом, - к стреляющим кустам.
Обстрел оборвался также внезапно, как и начался. В планы нападавших долгий бой не входил. АГС с блок-поста своим грохотом быстро расставил последние точки в споре пороха и металла.
Сам Певец ничего этого уже толком не помнил. Снова он включился только тогда, когда всё закончилось и Чебуратор, со всей дури хлопнув его по плечу, весело произнёс:
- Ну, ты брат в тельняшке родился...
У слегка посечённого осколками джипа, возле колеса, лежала так и не разорвавшаяся, чёрная, как сама смерть, маленькая граната. Трое спасённых омоновцами, косясь то на неё, то в сторону кладбища, торопливо сели в машину. Могучий двигатель взревел и белый автомобиль с красными крестами на дверцах, унёс их прочь от страшного места.
Змей доложит руководству об этом инциденте по телефону, сорок минут спустя. После того, как побывает на месте работы досмотровой группы и заменит счастливо избежавших смерти товарищей на свежих бойцов. Утром, на совещании в ГУОШе, руководство потребует у него ещё и письменный рапорт.
Неделю спустя в комендатуру зайдёт в сопровождении молчаливого чернобородого мужчины, симпатичная, кареглазая девушка-чеченка. Она спросит, мягко припевая на гласных:
- А где тут у вас такие ребя-ата: один та-акой рыженький, на нашего похож, а второй, - та-акой... у него рукави-ички без пальцев?.. И с ними ещё один был... Работают? Жа-алко... Передайте им спа-асибо. Они меня спасли, когда в ваших на дороге стреляли.
Немного подумает и поправится: "Когда в нас стреляли".
От иностранцев никакой информации не поступит. И швейцарский врач, человек, несомненно, цивилизованный и культурный, не найдёт времени и возможности поблагодарить людей, вытащивших его из лап смерти.
В свой твиттер