Из почты НОМП - ПБ. ЛИЦО ЧЕЧЕНСКОЙ ВОЙНЫ. 5.
Денис Бутов
В АВГУСТЕ 96-ГО. Чеченские дни
Памяти всех российских солдат,
погибших в Чечне.
Земля вам пухом, ребята.
ДЕДУШКА КУЗЯ
Коля Булкин ехал отдавать долг Родине. Автобус, дымя и попёрдывая, оставил позади Колин родной посёлок, Колину любимую девушку и Колино детство. На краевом сборном пункте Коля провёл почти неделю, пока "покупатель" не забрал его в часть.
Первый месяц армейской жизни Коле показался адом. Подъём, отбой, в туалет по команде, зарядка, "форма одежды два - голый торс", еда, которой Колина мама постеснялась бы кормить свинью, - всё это настолько отличалось от привычной гражданской, расслабленной жизни, что Коля затосковал не на шутку. Масла в огонь подбавляли сержанты, с первого дня окрестившие Колю "Булкой". После того, как Коля, подёргиваясь, сумел подтянуться только полтора раза, Булкой его стали звать все, кроме, пожалуй, офицеров. Дедовщины, к которой Коля готовился и которой боялся до дрожи в коленях, на удивление не было. Впрочем, с "дедами" молодые солдаты практически и не общались, - КМБ - курс молодого бойца, карантин. Молодые жили в отдельной казарме, питались в столовой перед всеми остальными подразделениями и ждали присяги. Единственными старослужащими, с которыми общались молодые бойцы, были сержанты учебной роты. Да и какие это старослужащие, - на полгода старше призывом. Сержанты пугали: "Вот кончится карантин, распределят по ротам, - там и начнётся настоящая армия. А это у вас так... Курорт".
Сержанты были правы. Первый месяц в армии, показавший Коле адом, оказался раем. Парадизом. Курортом. И дело было даже не в дедовщине, которая, как оказалось, была вполне обычным, и даже терпимым, явлением. Дело было в однообразности и монотонности армейской жизни. Подъём, зарядка, завтрак, утренний развод, строевая подготовка или зубрёжка уставов, обед, вечерний развод, караул или наряд, ужин, полчаса личного времени, отбой. Дедовщина. Ночной подъём, упор-лёжа-принять-на-раз-руки-согнуты-на-два-разогнуты-раз-два-раз-два-раз-два-полтора-стоим-стоим-стоим-вставай-хлюпик", "джампы" до сорока - тридцать-пять-тридцать-шесть-тридцать-семь-тридцать-семь-тридцать-семь-тридцать-семь-кто-вякнул? - тридцать-два-тридцать-три". Подъём. На пост."Ты туалет с умывальником вымыл? Кому ты чешешь? А мне поебать, иди перемывай". Бодрствующая смена. Отбой. Подъём. Зарядка. "Эй, молодняк, караулку мыть, бегом!". Обед. Развод. Ужин. Отбой. Подъём. "Упор лёжа принять!". Отбой. Подъём. "Пока располагу не перемоешь, наряд х...й приму". Отбой. Подъём. Отбой. "День прошёл, - ну и хрен с ним! Завтра новый - по...бать!". Подъём. Завтрак. Обед. Строевая. Развод. Отбой. «Дембель» стал на день короче, спи, старик, спокойной ночи". Отупелая усталость.
Но ничего, втянулся Коля. Перестал в подушку плакать ночами, - был такой грех. Окреп. Пятнадцать раз на турнике, после первоначальных полутора, - не шутка. А скучно. А тоскливо. А приехали вербовщики. "Эй, боец, на войну хочешь?". Романтика. Батальоны просят огня. "Кормят как на убой, - раз. Спецпаёк, доппаёк, все дела. Дедовщины нет, - два. Сам подумай, у тебя ж автомат в руках. Какому деду охота пулю в спину поймать? Деньги платят, - три. Здесь у тебя восемнадцать пятьсот в месяц, а там, - шестьдесят шесть тонн в день, прикинь, боец! На дембель машину купишь! Кстати, и дембель раньше, - четыре. День за три, сечёшь?". Секу, товарищ капитан.
Комбат, подполковник Дымко. "Пошёл ты нах...й со своим рапортом, дэбил! Я тебя на картошке сгною! Я тебе, бл...дь, здесь Чечню устрою! Что, три мушкетёра в жопе заворочались?".
Заворочались. Второй рапорт - на. "Капитан, какого хрена ты мне здесь воду мутишь?". "Разнарядка у меня, комбат. Сам знаешь, не маленький".
Третий рапорт - на. "Пошёл на х...й. Горбатого могила исправит". Не возражаю, - Дымко.
Поезд, моргая фарами, подтащил кишку вагонов, до отказа набитую пассажирской требухой, к перрону Н-ска. Сопровождающий капитан, сильно болея с похмелья, скомандовал: "Где-то у выхода нас должна ждать машина. Вперёд, хлопцы!", и хлопцы, в количестве неполного взвода, побрели вперёд, к выходу, искать обещанную машину. Как ни странно, машины не обнаружилось. Мороз - двадцать пять в минусе, на часах, - три-ноль-ноль. "Машины, видимо, не будет, пошли-ка, хлопцы, пешком, тут недалеко". Пошли пешком. Недалеко. Километров восемь по ночному Н-ску. Хрустя снегом под сапогами, дымя примой и смаргивая морозные слёзы с ресниц.
Неделю прожили в Н-ске, ждали полного сбора команды и борт. Взлёт. Посадка. Взлёт. Посадка. Взлёт-посадка-взлёт-посадка. Н-ск. Екатеринбург. Нижний Новгород. Минводы. Моздок. Взлёт. Посадка. Ханкала. Приехали.
Кормят, как на убой, - раз. В смысле, - всё равно убьют, нахрен вас кормить? Коля отстоял очередь к полевой кухне. Шшшшлёп ложку сечки в котелок, скрррряб её по стенкам. Чтоб казалось - больше, - угрюмо догадался Коля. Хлеб, - булка на дюжину бойцов. Не переедай, родимый.
Дедовщины нет - два. "А мне пофигу, сколько ты отслужил". Табуреткой по башке, - хрясь. Сапогом в рыло, - хрясь. Дужкой от кровати, - по ребрам - хрясь. Разве это дедовщина, сынок? Вот у нас была дедовщина... А это разве дедовщина? Нет, дедушка, это не дедовщина. Это беспредел. Оп-па. Табуреткой по башке, - хрясь. Сапогом. Дужкой. В санчасти Коля заявил: "Упал". "С кровати?" - ласково уточнил замполит батальона. "С неё, товарищ старший лейтенант. Хлипкая какая-то". Служи, сынок, как дед служил. Перелом носа и двух рёбер. Отдохни с недельку.
Автомат Коле осточертел на вторые же сутки. А бронежилет - на первые. Шестнадцать килограмм железа давят на плечи, подгибают колени. Зато дают ощущение неуязвимости. Я - Терминатор, узнали меня? Айл би бэк. Лейтенант, мальчик молодой, все хотят потанцевать с тобой, два дня, как после училища. Училище какое? инженерно-техническое? инженер, говоришь? Вот тебе взвод в инженерно-сапёрной роте. С обеда будешь командовать, а сейчас, - на инженерную разведку. Дорогу проверить на мины. А то колонна в обед выходит. Поехали, какой разговор. Броник не забудь в каптёрке взять. Шестнадцать килограмм железа. Айл би бэк. Первое боевое задание, на бэтр залез, как на боевого коня. Марш-марш, аллюр три креста. Снайпер, с-сука, с минарета, - хлоп. Грудные пластины прошибло, а вот на тыльные пороху не хватило. Отрикошетила пулька обратно, а там - опять грудные. Их пробить - тем более никак. Опять пороха не хватило. Зато, хватило рикошетов внутри броника понаделать. Сняли парни броник с летёхи, а там, - малиновое варенье. Покомандовал взводом. Мин нет.
Особенно Колю доставал дедушка, по кличке Кузя. Был он водителем бэтра. А Колю наводчиком БТР назначили. Равняйсь! Смирно! Ты, ты, ты и ты, - снайпера. Ты, ты и ты, - наводчики. Ты, ты и ты, - гранатомётчики. А мне пох...й, что ты бэтээр только в кино видел. Не можешь - научим, не хочешь - заставим.
Наводчик, так наводчик. Собрали всех новоиспечённых наводчиков возле бэтра. Булкин! - Я! - Х...йня! Залазь вон на то креслице. Залез. Лезть неудобно. Вылазить, - ещё хуже. Зато сидеть удобно. Всё под руками, резина на оптике мягко ласкает глазницу. "А вылазить как, товарищ капитан, если что?". "Запомни, боец, наводчик вылазит в трёх случаях. Либо клинит оба пулемёта, либо кончаются патроны, либо сжигают". Весело. "Так вот. Здесь два пулемёта, понял? Капэвэтэ, вот этот, здоровый, и пэкатэ, - который поменьше, понял? Так вот. Капэвэтэ - га-а-авно, клинит после первой же коробки. Зато пэкатэ, - это Калашников, понял? Песка нахерячь в него, - ему похеру, он один хрен стрелять будет. А бэка у него, - две тыщи патронов, понял?" Понял. "Короче, обычно жгут наводчиков". Понял. Зашибись.
Кузя, сука, заставляет кроме пулемётов, ещё и двигатели вылизывать. Главное, что? Главное, - Коля не в Кузином ведь даже экипаже. Зачем, спрашивается, докопался? Свой двигатель отчисти, а потом ещё и Кузин. "Давай, салабон, работай, в жизни пригодится". Плохо оттёр, - хлоп в рыло. Не так подал, - хлоп в рыло. Сигарету не нашёл, - в рыло. "Ну, сука, попадём в бой..." - озверел Коля. Сказано - сделано.
Вели колонну с Моздока. Впереди два бэтра, потом, - пара стотридцатьпервых бортовых, штук шесть наливников-АРСов. Сзади бэтр и бээмпэ. Коля сидел во втором бэтре. Стволы вправо на сорок пять градусов. У головного, - влево на сорок пять. У дороги, - ложбинка такая между холмами, слева на холме кошара стоит. Бывшая кошара. Одно название, что кошара. Ездили сто раз уже здесь. Что там ещё за кошара, посрать на неё.
Ша-рах!!! По тормозам! Коле чуть глаз окуляром не выдавило. В машине должны оставаться водитель, командир и наводчик, - так Колю учили. Раз, два, - пара секунд, и Коля один сидит. Ни командира, ни водителя. Ни десанта. Водитель с воплем: "Передний бэтр сожгли!!!", - десантировался первым. "Кузя бы не свалил", вскользь подумал Коля. Кузя подхватил дезуху и в тот день усиленно срал в городке, так что водителя сунули со второй роты. Вторым сдёрнул командир машины боевой. А потом, как тараканы из-под веника, ломанулся десант. В "бабочки" в брониках протискивались! Коля потом, не только без броника, без бушлата пытался, - не получилось. А по броне лупит пулями и осколками. А снаружи-то бой нешуточный! Слева палят, справа палят, сзади палят, спереди, в бэтре горящем патроны рвутся.
Жопа. В смысле - жопа у Коли к креслицу примёрзла. Что делать - непонятно. Куда палить - непонятно. Куда бежать - тоже непонятно, да и страшно. Ай, да хрен с ним. По броне лупит, вроде, слева. Стволы туда, задрать повыше, чтоб своих не задеть, большой палец, - в электроспуск до упора. Файер фрай. Заработал КПВТ, потряхивая машину. Коробка - пятьдесят патронов, - ушла в момент. И наступила тишина.
Коля с усилием отодрал палец от кнопки электроспуска. Снаружи, - хруст гравия под ногами. «Хрен, живым не дамся», - нащупал Коля автомат. В проёме люка показалась голова ротного: "Ну, выходи". Коля выполз, отчаянно потея и готовясь к громадным пиздюлям. Ну как же, стрельба без команды, вдруг кого-то из своих зацепил. Да и вообще... Даже как-то неудобно после такого и без п...здюлей остаться. Не по-людски.
Проморгавшись от порохового дыма, плотным клубком стоявшего в бэтре, Коля, вдруг, с удивлением обнаружил перед собой, протянутую для рукопожатия, ладонь ротного. "Молодец", - сказал ротный, сжимая Коле руку так, что тот аж привстал на цыпочки. - "Сразу их заметил?" - "Ага", - машинально соврал Коля, лихорадочно соображая, кого и когда он мог заметить.
Ага, кошара. Вот куда коробка-то ушла. Трындец кошаре. Капэвэтэ, - это вам не в тапки срать. Развалины рейхстага. Плохо, что чехи в зелёнку свалили сразу, ни одного положить не удалось. Счёт, - 9-0, из головного бэтээра не выскочил никто. "Сержант, пидор гнойный!!!" - орал ротный, выбивая пыль из сержанта-контрактника, - командира Колиной машины. - "Сука, бл...дь, ты где должен был быть?! Убью нах...й!" Не убил, конечно, так, ногами потоптал.
Строй. Перед строем, - экипаж без сержанта. Начштаба полка, подполковник Богомилов лепит, как по учебнику. Проявили мужество, а как же. Умелыми действиями, тыры-пыры, представить к медалям "За отвагу". Сержанту, - внеочередного младшего сержанта. Будь здоров и не серчай.
Ну, отметить-то надо. Отметили. Очухались в зиндане, побитые изрядно. Трое суток просидели. Подняли. Строй. Перед строем, - небритый, опухший, вонючий экипаж. Без сержанта. Тот же начштаба лепит, зараза, как по учебнику. За недисциплинированность, тыры-пыры, представления на медали отозвать. Да и хер с ними. Хорошо, хоть под суд не отдал.
Кузя просрался, дезуху залечил, и началось дрочево по-новой. Хоть его стреляй, хоть сам стреляйся. Главное, - до дембеля пара месяцев, на хрена напрягаться? Нет же, встаёт сам в семь утра, чтобы Коля в бэтре не спал. И не его ведь экипаж, вот что занятно! Мудак. Маленький, жилистый, - попробовал как-то Коля залупиться, - отоварился тут же, по полной программе. А пришла Кузе посылка, - отсыпал Коле сигарет цивильных, да конфет щедрой рукой. Чужая душа, - потёмки. А бить не перестал.
Очередной выезд на сопровождение. До колонны так и не доехали. Сработал фугас, известив окончание войны для Коли Булкина. Дальше Коля не помнит ничего. Очнулся в госпитале. Правой ноги до колена нет. Отвоевался. "Дискотеку на плацу освещают трассера..." Фигня. Главное, - живой остался. А с ногой придумаем что-нибудь. А по ночам, - мозжит культя, мочи нет, а по ночам, - зубы скрежещут и крошатся. А по ночам, - жить не хочется.
Начал уже ходить на костылях. Вышел на крыльцо - покурить. Опа, пацаны свои! С Колиной роты! Серёга-Блинчик и Костя-Гном. "Колян, здорово! Как ты?", - деликатно не смотрели на остаток ноги. Да нормально. Главное, блин, - живой остался. Как там в батальоне, что там? "Да что, нормально всё. Потрепали нас тут. Комбата ранило, ротному нашему, прикинь, осколком, кончик носа отхуячило. Ходит теперь такой гоблин. А Кузя в бэтре сгорел." Как сгорел?! "Да, сгорел, на зачистке. Образцово-показательная такая зачистка была, с журналистами, с генералом, вся х...йня. Кузя как раз генерала вёз. Фугас ёбнул, обстрел, вся х...йня. Кузя, с перебитыми ногами, увёл бэтр во двор. Х...ё-моё, паника там. Давай генерала эвакуировать, вертушку вызывать, "крокодилов" на прикрытие, вся хуйня. Про Кузю забыли, пидоры. А чехи давай с гранатомётов х...ярить, ну и подожгли бэтр. Пацаны потом рассказывали, Кузе метра не хватило доползти до люка. Ну, вот и сгорел. Зато теперь к Герою представили, вся х...йня."
Вернувшись в палату, Коля долго сидел как оглушённый на краю своей койки. А потом, как будто включившись, заплакал. Заплакал навзрыд по носу ротного, по комбату, по своей ноге. А больше всего - по своему "дедушке". Дедушке Кузе.
День первый.
Гранатомёт - вещь серьезная. Рацию снесло первым же выстрелом. Вместе с радистом. Хорошо, что осталась рация в бэтре. Плохо, что бэтр сожгли на пятой минуте боя. Спросонья всё действо воспринималось мной как-то дискретно, рывками.
Вот я, трясущимися руками, пристегиваю очередной рожок к автомату, потом прицеливаюсь, - рожок отваливается и падает на пол. На второй раз, пристегнуть получилось лучше. Наверное. Не помню. Вот, всхлипнув, съезжает по стенке и съёживается клубком лейтенант Садыков. Вот у меня кончаются патроны, я переворачиваю Садыкова на спину и начинаю лихорадочно обшаривать его разгрузку в поисках рожков. Судя по развороченной груди и остекленевшим, открытым глазам, помощь ему уже не нужна. В общем, он был не самым плохим лейтенантом из всех, кого я видел. Вот оскаленно-бородатая, камуфлированная фигура на мушке и длинная-длинная, патронов на двадцать, очередь. Ладони, измазанные садыковской кровью, липнут к цевью.
Было нас на этом блокпосту ровно двадцать шесть человек. С утра ещё. А потом, нохчам зачем-то понадобились раздолбанные и провонявшие мертвечиной останки города, когда-то называвшегося Грозным. И нас, за неполный час атаки чехов на блок, осталось десять, из них боеспособных - восемь. Вряд ли, кстати, чехов поначалу было больше, чем нас, просто они грамотно использовали фактор внезапности. Да и бойцы у них поопытнее наших. По крайней мере, просто так не подставляются под пули. Не то что Саня Криволапов, который лежит сейчас с разнесённым черепом возле Садыкова и ещё нескольких ребят, бывших в здании.
Блокпост наш расположен удачно. Относительно удачно, конечно. В здании какой-то бывшей конторы. Одноэтажное небольшенькое здание, построенное из бетонных плит, комнат на пять-шесть. Много окон, большинство из которых мы заложили мешками с песком. Те, что остались - неплохие амбразуры. Хороший обзор. Ближайшее здание - метров за полтораста. Руины, метрах в пятидесяти, тоже когда-то были зданием, пока не поработала САУшка. За руины мы не очень опасаемся, - они неплохо минированы. Почти все МОНки ушли туда, поэтому в здании, - в основном растяжки на гранатах. А это не очень надёжно. Поэтому, у нас кто-то постоянно за зданием этим наблюдает. И перед атакой наблюдали. Проворонили. Теперь в здании, - две чеховские пулемётные точки. Может и больше, но две мы засекли точно. И, с этих точек, по нам неслабо работают пулемёты. Судя по звуку - ПК.
Снайпера нашего посекло осколками в самом начале боя. Так и истёк кровью, в обнимку с эсвэдэхой. Я стреляю неплохо, так что решил попробовать себя в роли снайпера. Занятно. Раньше я думал, что снайпером быть просто, - смотришь в прицел, наводишь перекрестие в область сердца, или там, в лоб, короче, куда хочешь, вражеская фигура-то, - во весь прицел, да и лупишь. Потом зарубку на прикладе делаешь. Оказалось - хрен так всё просто. И перекрестия нету, как такового, - какие-то уголки, деления... С кривой с этой я разобрался, вроде. Дальномер, однако. Так на четыреста метров даже если стрелять, - фигурка маленькая получается, хоть куда-нибудь попасть, не то чтобы в лоб или в сердце. А как за восемьсот метров выцеливать? Человек-то не больше гниды получается. По размерам.
Несмотря на такие трудности, всё же потихоньку высунулся и решил пулемётчиков этих заснайперить. Смотрю в прицел, - вроде вижу одного. Стреляю, - мимо. Ещё - опять мимо. Раза четыре стрелял, и всё мимо. Как дал он по мне из ПК - никакой снайперки не надо. Еле успел по полу расстелиться. Решил, что горек, однако, снайперский хлебушек. Отложил эсвэдэ, взял автомат.
Попали мы в осаду. Чехи, штурмовать больше не штурмовали, всё-таки огрызнулись мы неплохо, - человек восемь у них положили. Я сильно подозреваю, что даже мусульмане, за исключением совсем отмороженных, к гуриям не очень-то стремятся. Да и не сильно-то мы им мешали, судя по всему. Так что оставили они эти гнезда пулемётные, ещё человек несколько с другой стороны - и свалили. А нам валить некуда. Город мы не знаем, где наши, - представления не имеем. Везли нас сюда в бэтре. Водила вместе с бэтром догорает, летёха с развороченной грудью, вместе с остальными двухсотыми в углу лежит. Где наводчик, - никто вообще не знает. Снаружи, несколько наших из граника накрыло, наверное, там лежат. Карты нет. У лейтенанта нашли схему местности вокруг блокпоста. Нам она сейчас нужна как рыбе зонтик. Короче, робинзонада.
Раненых у нас было семеро, но ранения более-менее лёгкие, почти у всех, за исключением Рашида Хуснутдинова. У того живот осколком разворотило, кишки наружу. Перевязали его, промедолом обкололи, да только он всё равно, часа через два, умер. По-татарски чего-то сказал, улыбнулся и умер. Из оставшихся, самое тяжёлое ранение у Малого, - один глаз вышибло, второй ослеп. Сидит в углу, молчит и плачет. Утешать его некому, некогда, да и незачем. Без толку. У остальных, - совсем мелочи. Задетая пулей рука, поцарапанное бедро...
Что делать, - никто не знает. Пулемётчики периодически постреливают по окнам. Благо, здание стоит не очень для них удачно, есть мёртвые зоны. Остальные чехи, те, что зашли с другой стороны, расположились более грамотно. Мы это поняли, когда Мурза словил очередь в грудину. Как говорится, "...И их осталось восемь". Малой, - не боец, Мурза пока живой, но чувствуется, - ненадолго. Вкатили ему предпоследний тюбик промедола, перевязали, положили возле Малого.
Собрались на совещание. Планерка, блин, такая... Напряжённая. Четверо присутствуют. Остальные по окнам сидят, чехов караулят.
- Ну что, - спрашиваю, - делать будем?
Саня Кикин, по прозвищу Кика:
- А хули делать, надо в город прорываться, своих искать.
- А ты знаешь, где свои?
- Найдём.
- Х...й ты найдёшь, а не своих, баран!
Это Вагиз нервничает. Они с Рашидом десять лет за одной партой просидели в Набережных Челнах. Вместе призвались, вместе служили. Один сейчас, - двухсотый, второй - в глубокой жопе, как и мы все.
- Карта есть у тебя? Город знаешь? Куда ты искать собрался?
- А хули здесь сидеть?
- Здесь, бля, хоть шанс есть. На связь мы не выйдем вовремя, в бригаде зашевелятся. Вытащат.
- Ага, это если бригаду ещё не раздолбали на х...й.
Задумались. Никто, пожалуй, всерьёз не верит, что бригаду могут "на х...й раздолбать", но обстановка к оптимизму не располагает.
- Зае...утся бригаду долбить. Короче, я за то, чтобы здесь сидеть и не дёргаться.
Это Бычок вставил своё веское слово. Оптимист у нас Бычок.
Впрочем, я с ним согласен полностью. Лучше сидеть с невеликими шансами на знакомой территории, чем ползти хрен знает куда, вообще без шансов. Больше всего меня пугает возможность попасть в плен. Лучше уж как Рашид. А ещё лучше как Садыков. Чик - и ты уже на небесах. Пацаны с бригады рассказывали, - стояли вот так же на блоке, с местными общались. Мирными местными. Ага. "Ты гранаты не бойся, она совсем ручная". Местные эти, мирные, им золотые горы обещали, - мол, домой отправим, денег с собой дадим, бросайте воевать... Вот два дурачка и поверили. Ушли, дебилы, ночью с поста, и автоматы с собой прихватили. Одного потом чехи обратно подбросили. Нос и губы отрезаны, глаза выколоты. Это если чехи так обращаются с теми, кто им сам сдался, что ж нас тогда ждёт, если, не дай бог, к ним попасть? На фиг, на фиг.
- Согласен, - говорю.
- Я тоже согласен, - Вагиз говорит.
Кика только плечами пожал.
- Ну и бараны. А ночью что делать будем? А воды дох...я ли у нас? А патронов? А жрать что будем? Сколько сидеть вообще?
- До упора, - отрезал Бычок. - А насчёт всего остального, - надо посмотреть.
Посмотреть я первым делом пробрался на кухню, - там у нас стояла здоровая фляга, которую наполняли раз в несколько дней. Кухня, окном своим выходила точняком на то самое, злополучное здание и самая нижняя, из десятка пробоин во фляге, была сантиметров на восемь-десять выше дна. Пол вокруг фляги был обильно мокрым. Я, стараясь не подставляться, подполз к фляге, качнул её. Из пробоин выплеснулась вода. Значит, наполнена она как раз сантиметров на десять. А это всего литров шесть-семь. Если на всех раскинуть, - даже фляжку не зальёшь. Хреново.
Психология... Как только стало ясно, что воды у нас совсем даже немного, сразу захотелось пить. Я побулькал водой в своей фляжке. Полфляжки точно есть, а то и больше. Подумал, и решил потерпеть. Подполз в угол, к ящику с тушёнкой. Тушёнки у нас банок двадцать, не так и плохо.
Увлёкся я. Высунулся неудачно. Чех влупил из ПК, чудом не попал. А может и не по мне целился. Просто так влупил. Но не попал. Вообще, здесь, поневоле, начнёшь верить в судьбу. Рождённый быть повешенным, - не утонет. На растяжке подорваться ещё может, а вот утонуть, - навряд ли.
Пришлось, скорчившись в углу и, по мере возможности, прикрывая автоматом голову и яйца, пережидать всплеск чеховской активности. Благо, что не угловая комната. В угловых, от второй стены бетонной, рикошетит будь здоров. А здесь перегородки, то ли саманные, то ли фиг знает. То ли кирпич такой самодельный. Крошится, пули в себя берёт. Приполз обратно в центральную комнату, в штаб наш... Рассказал, что и как. Вагиз с Бычком притащили ещё несколько фляжек. Я говорю:
- Надо флягу как-то сюда притаранить, а то, если этот пидор так и дальше палить будет, мы совсем без воды останемся. А её у нас и так меньше, чем у него патронов.
Притаранили. В общем, и несложно. Кика дал пару очередей с другого окна и залёг за мешками с песком. Пока пулемётчики то окно обрабатывали, мы флягу и вытащили. Правда, не меньше литра расплескали по дороге. Тушёнки несколько банок ещё захватили.
Сел я, к стеночке привалился, банку тушёнки уже приноровился штык-ножом вспороть. И вот тут-то меня и затрясло. Тушёнку уронил, штык-нож тоже, руками себя за плечи обхватил. Трясёт как малярийного. Ещё и срать захотелось невыносимо, а подняться не могу. Кузя заметил, в разгрузке своей покопался, и протягивает мне чекушку. Взял я её и машинально вспомнил,где у нас водка заныкана была. По всем моим расчётам, водки у нас ощутимо больше, чем воды. Хоть какая-то радость в этой говённой жизни.
Сорвал колпачок зубами, сделал пару длинных глотков. Отпустило почти моментально. Вернул чекушку Кузе, подобрал тушёнку, вскрыл. Чехи постреливают изредка. Нехотя так. Народ сидит вокруг, жуёт. Я тоже жую, хотя не очень и хочется. Хлеба нет, воды нет. Точнее есть, но мало. Практически нет. Хрен его знает, сколько нам тут сидеть. На тушёнку тоже налегать не стоило бы так. Я говорю об этом пацанам, они со мной согласны. Но жрать продолжают. Отставляю свою банку в сторону, там ещё почти две трети. Тушёнка на удивление хорошая, не те жилы и желе, которые нам привозили в последнее время.
Пошёл посрать. Со стороны, наверное, смешно смотрелось, - подтёр задницу и, в той же позе, - до двери. Заглянул к раненым. Точнее, к раненому. Мурза уже не раненый. Мёртвый уже Мурза. Малой без сознания. Тела тут же лежат. А на дворе август, - далеко не самый прохладный месяц в Чечне. Скоро запах пойдёт.
Пригибаясь, пробрался к Бычку. Тот наблюдал за пулемётчиками. Наблюдаем мы парами. Четверо караулят, - по двое в каждой угловой комнате. Пятеро отдыхают.
Закурили.
- Мурза умер, - говорю.
- Сам виноват. - Бычок глубоко затянулся. - Нех...й было разгуливать, как на параде.
Мурзу у нас никто не любил. Был он жадным и тупым, даже земляки-татары с ним не общались. Даже имени его никто из нас не знал. Мурза и Мурза. Фамилия у него Мурзаев была, кажется.
- А всё равно боец не помешал бы.
- Базара нет, - согласился Бычок. - Не помешал бы. Только не Мурза. Как там Малой?
- Отрубился.
- Малого жалко.
Малого действительно жалко. Хороший боец, и парень неплохой. Хреново ему теперь слепому будет.
- Ладно, - сказал я, - иди похавай. Я посижу.
Бычок, пригнувшись, ушёл, а я остался с Васей-Алтайцем. Раньше я наполовину всерьёз думал, что Вася-Алтаец не умеет говорить по-русски. Теперь я почти уверен, что он вообще говорить не умеет. За те две недели, которые я его знаю, ни разу от него не слышал ни одного слова. Вот и сейчас молчит. Я тоже молчу. Чехи тоже молчат. Всеобщее такое молчание. Бурое безмолвие.
День вторый.
Ночью застрелился Малой. Снёс себе полчерепа. Я как раз сидел на посту, - наблюдал за зданием. Услышал очередь внутри блокпоста, кинулся в ту комнатку, где лежали трупы и Малой. Увидел, как мозги Малого сползают по стене. Теперь в той комнатке одни только трупы.
Чехи молчат. Даже на эту очередь не откликнулись. Может, их там и нет уже вовсе, только сходить проверить желающих не нашлось. Часа через три стало ясно, - чехи на боевом посту. Обкуреные, наверное. Начали хлестать из пулемётов как угорелые. Каждый по коробке извёл, не меньше. У них-то с патронами проблем нет, судя по всему. У нас тоже. Только у нас и пулемётов нет. Автоматов - помойка, хоть весь обвешайся. А потяжелее, - только эсвэдэшка, из которой никто грамотно стрелять не умеет.
Так и сидим. Я снял разгрузку, броник, подложил под голову и лёг. Рядом прилёг Кузя, свинтил крышку с фляги, глотнул водки сам, протянул мне. Я тоже глотнул пару раз, вернул фляжку обратно.
Жара стоит прямо-таки угнетающая. К вечеру мы выпили почти всю воду, которая у нас оставалась. Из комнаты, где лежат трупы, ощутимо потянуло мертвечиной. Прорвало Васю-Алтайца, - с час он матерился по-русски и по-нерусски. Потом опять замолчал.
День третий.
Не сплю третьи сутки. Под утро прикемарил было, - чехи открыли бешеную пальбу. Я очумело вскинулся, не сразу понял, что палят чехи не по нам, там явно шёл бой. А кто там может с чехами драться? Только наши.
Я рванул в угловую комнатку, выходящую окнами на то злополучное здание, где засели чехи. Решили поддержать наших, хотя бы морально, - влупили со всего, имеющегося в наличии, оружия по окнам, где раньше сидели пулемётчики. Я высадил два рожка, захлопал по карманам разгрузки, - а патронов-то больше нет. Пришлось бежать в мертвецкую, - там у нас лежали ещё и лишние автоматы, и эсвэдэшка, и разгрузники, снятые с трупов. Дышать там было возможно только через рот.
Пока бегал за патронами, бой закончился. Из-за здания выскочила бээмпэшка и газанула к нам. Я ещё успел подумать, чем будем отбиваться, если это чеховская коробочка, но БМП, подлетев, развернулась боком, из люка выглянул чумазый боец и заорал: "Кто такие, бл...дь?!"
Как оказалось, это были мотострелки-федералы, которые ехали на выручку своему блокпосту, а нарвались на нас. Точнее не на нас, а на нохчей, которые нас блокировали. Повезло нам, короче говоря.
День пятый.
Лечу из Ханкалы в Моздок. Оттуда, говорят, - домой. На борту, кроме техники, пяти десятков вэвэшников и федералов, - ещё тридцать мёртвых ребят. Скоро мы полетим домой. Все вместе.
Примечания:
Бэтр, бэтээр - колёсный бронетранспортёр БТР-80 (БТР-70)
Разгрузка, разгрузник - разгрузочный жилет
Чехи, нохчи - чеченцы
Саушка, САУ - самоходная артиллерийская установка
МОН, МОНка - мина осколочная, направленного действия
СВД, эсвэдэ, эсвэдэха - снайперская винтовка Драгунова
ПК, ПКМС - пулемёт Калашникова модернизированный, станковый
Двухсотый, груз 200 - убитый солдат
БМП, бээмпэшка - боевая машина пехоты
Федералы - солдаты войсковых частей, относящихся к Министерству обороны
В свой твиттер