Из почты НОМП - ПБ. ЛИЦО ЧЕЧЕНСКОЙ ВОЙНЫ. 1.
Из нашей почты, НОМП - ПБ. Начинаем публикацию книги одного из наших соратников, написанной еще в 2005 году. С тех пор ее еще никто не решился напечатать. Она им составлена из записок и воспоминаний разных людей, которых породнила одна война.
ЛИЦО ЧЕЧЕНСКОЙ ВОЙНЫ
…Воюют всегда и везде.
Перемирия никогда нигде нет и не будет.
Война идёт постоянно.
В. Суворов «Аквариум»
ПРЕДИСЛОВИЕ
Миром всегда правили бандиты и убийцы. На Олимпе власти во все времена восседали преступники. Ибо удержаться там можно только насилием - тайным или явным. Ни один добрый царь долго не держался, ведь подданные - в большинстве своём всегда мелкие, злобные, завистливые и примитивные существа. Плохих людей всегда больше, чем хороших, как и в жизни всегда больше плохого. Иначе не дорвался бы до власти Ленин со своей масонско-большевистской бандой. Иначе не было бы Петра Великого. Чем кровожаднее правитель, тем дольше он восседает на троне - истина, подтверждённая историей.
Власть - возможность распоряжаться богатствами и мерой их ценности - деньгами. А государственная власть - это право её представителей распоряжаться богатствами общими. Власть - это деньги.
Деньги позволяют многое. Поэтому мы всегда стремимся заиметь их больше, - мошенничеством или силой, - подобно дерущимся за кусок мяса зверям. Но когда добычи достаточно на всех претендентов, а сами они примерно равны по силе, выгоднее обойтись делёжкой.
Война - конфликт, возникающий при дележе территорий, энергоносителей или иных ценностей. Главная причина любой войны во все времена - жирный кусок, который некто хочет заглотить в одиночку, или который слишком мал, чтобы его хватило на всех желающих. Война - драка за власть.
Но распоряжаться богатствами, или умирать за них - разные вещи. Тут человек разумный идёт другим путём, предоставляя за вожделенное драться другим - дурача их, или подкупая. Первые - патриоты или подневольные рекруты, вторые - наёмники, в большинстве своём не питающие никаких иллюзий. И те, и другие служат лишь ступенями, половицами, прахом, ступая по которым, прошествуют к кормушкам и благоденствию избранные.
Здесь - слово тем, кто послужил такими ступенями в очередной кровавой бойне на пути сильных мира сего к ещё большей власти. Слово тем, кто у последней черты избавился от вдолбленных иллюзий. Осознал, что он - лишь раб в мире лагерей, обнесённых колючкой законов. Осознал, что, по прихоти козлоподобного владыки, поделившего мир на зоны, именуемые государствами, он сражается со столь же слепыми невольниками другого лагеря.
Чтобы понять в каком мире находишься, надо видеть дальше, чем спины солагерников. Чтобы прозреть, надо подняться над рабской покорностью. Преодолеть страх высоты.
Авторы повествований о беспределе, названном Чеченской войной, избавились от привычки к наивной вере в иллюзии, выбрались из зловонного зиндана всеобщей трусости и повиновения. Стали свободны, ибо научились смотреть смерти в лицо.
Взгляните и вы в её лицо.
Лицо Войны.
Томирлан Мизандари.
Мысли из глубины
НЕОТПРАВЛЕННОЕ ПИСЬМО
Ну вот, наконец-то я и решился на этот мужественный (для меня) поступок. Это поступок с большой буквы. За то, что я сейчас делаю, за одно это, мне уже надо при жизни поставить памятник, меня надо увековечить, пусть памятники мне стоят на каждом углу. В граните, в металле, в дереве, я буду красив, как Аполлон и недоступен, как Джомолунгма. Но всё это, к сожалению, мечты. Скромные и ненавязчивые.
Перед Новым годом, равно как и после него, я ходил по улицам и мои глаза, душу, и сердце не радовало то, что я видел. А видел я страшные вещи. Улицы, витрины магазинов и всевозможные палатки с новогодними, или, как модно сейчас говорить, "рождественскими" подарками, оккупировали Санта-Клаусы. За всё это время я увидел не более одного-двух дедов Морозов. Мне страшно жить в русской стране, которую заполонили нерусские деды Морозы. Я не хочу жить в такой стране. Я не радею за то, чтобы по улицам народ ходил с балалайками в руках, но нельзя забывать культуру наших отцов. Молодёжь теперь, вместо слова «выходные», использует мерзкий набор звуков "ВИК ЕНД". Нормально это, нет? Может, так и должно быть, но мне это не нравится. Это моё железобетонное, нерушимое мнение.
Я устал сидеть дома, устал смотреть телевизор. Я хочу на улицу, хочу весну, солнце, запах зелени и моря, белый пароход, чаек, огромные нефтяные пятна на голубой воде, мёртвые рыбы, мёртвые дельфины, запутавшиеся в обрывках рыбачьих сетей...
Так о чём это я, ну да, прости, я отвлёкся. Вот такое у меня скромное желание. Весна, море, запах зелени и я среди всего этого изобилия. Красив, загорел и обаятелен. И скоро мы все, каждый из нас, это получим. Я знаю, поверь мне, мой друг.
КУБА
- А бабы у нас... М-м-м-м!!! - вполголоса бубнит Куба. - Бля буду, Грустный, ты таких баб сроду не видал!
Куба идёт впереди, слегка оскальзываясь кроссовками на влажных от утренней росы камнях. Куба или, если полностью, Кубань, это Толя Матвиенко, родом с Кубани, Краснодарский край.
- К нам во двор, с другого района, прям перед моей отправкой, переехала одна... Я как раз в военкомат чапал. Увидел её, а у неё сиськи-и-и... - Куба останавливается, чтобы показать какие у неё сиськи. - Во сиськи!!! Я, блядь, чуть челюсть не сломал...
- Об сиськи? - спрашиваю.
Куба, не уловив подвоха, отвечает на полном серьёзе:
- Зачем? Засмотрелся, бля. Ка-а-ак наебнулся и - мордой об камень. Во, шрам, вишь, остался.
Он опять останавливается, чтобы показать, какой у него остался шрам. Всё это я уже сто раз видел и слышал. И про баб с полной пазухой сисек, и про яблоки, величиной с голову младенца, и про шрам, и про многое другое. Куба боец знатный, хоть и молодой. С умом пацан. Только вот разговорчивый очень. И как он болтать не устаёт? Я иду сзади, глядя в его широкую, гружёную вещмешком с продуктами спину, на его разъезжающиеся ноги, и думаю о том, как же мы сейчас дивно оттопыримся. Поедим и спать. Мы возвращаемся в роту из договорного села, куда мы ходили сегодня ночью за продуктами. На тушняк и перловку уже сил нет смотреть. А тут хоть цимусом разжились.
- А я ему говорю, слышь, Грустный, - прерывает мои мысли Куба, - ты чё, в натуре? Змей траншейный, горя захотел? А он мне... - Куба делает остановку и рывком поправляет тяжёлый вещмешок, - ... а он мне ка-а-ак даст в репу, я и прикумарил, а он свалил. Прикинь?
Медленно, мы приближаемся к концу узкой улочки, где сделаем небольшой перекур и двинем дальше. Я толкаю Кубу в спину и, на его удивлённый взгляд, делаю знак: молчи. Куба замолкает и идёт дальше. Из его туго набитого вещмешка, призывно торчит стеклянная банка с алычовым компотом. Не хотел я её брать, но, по жаре, - вещь просто улётная. Мы проходим ещё метров пятьдесят, Куба выходит на широкую улицу и тут же, упав на жопу, быстро елозит назад, мне под ноги, скользя кроссовками и раздирая в кровь локоть. Я резко останавли- ваюсь и неприятный холодок разливается по низу живота. Вместе с Кубой я прижимаюсь к стене сарая. Снизу на меня смотрит его белое лицо. Я наклоняюсь к нему и он выдыхает мне в ухо:
- Чехи! Бойцов пять- шесть.
Вот те здрасьте! Сходила жопа за хлебом!
- Ты уверен, что это гоблины?
Куба трясёт головой, мол: ДА!!!
- Тебя заметили?
И тут же понимаю глупость своего вопроса. Если бы заметили, сейчас бы уже здесь были.
- Вот что. Отходим назад. Только тихо. И пережидаем. Понял? За мной.
Стараясь не шуметь, я встаю и, затаив дыхание, прислушиваюсь. Гоблины встают тоже и, судя по звукам, конкретно собираются куда-то идти. Подпрыгивают на месте, проверяя, не звенит ли амуниция, что-то поправляют, чем-то шуршат. Всю эту музыку, за годы войны я выучил наизусть, и мне даже видеть их не надо, чтобы рассказать, что они делают. Только вот куда они тронутся? Не нам ли навстречу? Делаю Кубе знак. Уходим. Быстро. Но, не успев сделать и шагу, втягиваю голову в плечи от резкого и страшного, как гром, звука. Банка с алычой, выскользнув из мешка у Кубы, разбивается о камни. Блядь, говорил же, не надо брать стекло. Так нет же, "компотик, компотик".
В тот же миг загомонили гоблины. Ну, Куба, хочешь жить, беги так, будто у тебя жопа с моторчиком. И, бросив продукты, стартую первый. Много мне приходилось бегать: и догонять, и убегать. Но так... Главное, добежать до поворота, а там... там видно будет. Но добежать я не успеваю, шквальный огонь кидает меня на землю. Развернувшись, я занимаю позицию и прикрываю ползущего Кубу.
Гоблины - черти ещё те, битые! Это я понимаю сразу. Сейчас обойдут нас и перестреляют, как цыпочек. В роте, конечно же, перестрелку услыхали, но пока туда-сюда, пока разберутся, где бой идёт... В общем, на всё про всё, у нас с тобой, брат Куба, жизни на полчаса. И то, если патронов хватит. Позиция у нас хреновенькая. С одной стороны каменная стена сарая, с другой, - заросший сад, слон, блядь, спрячется, не то что чехи. Спереди и сзади - проулочек, шириной в два автомата. Чичи методично и с умом обрабатывают стену. Камень, как стахановец, даёт рикошет и острую крошку. У меня уже рассечена щека. Да и Кубе досталось, вся ряшка в крови. Вжимаясь рядом со мной в камни, то ли от страха, то ли от ярости, он начинает тратить патроны. Дотянувшись, бью его по голове, потом хватаю за шиворот и одной рукой, рывком, разворачиваю его "валетом". Теперь смотри в оба. Ты мою задницу бережёшь, я твою. Да смотри, лучше береги, уж очень мне хочется на кубаночек посмотреть.
По звуку определяю, что по нам работают два автомата. Где остальные три или четыре, одному Аллаху известно. И тут же в саду начинает работать ещё один ствол. Обжигая мне плечо и срезая задник стоптанной кубинской кроссовки прямо у меня перед носом. Не сговариваясь, бьём в два ствола в сторону непролазных садовых кустов. Судя по взметнувшимся рукам и отлетевшему автомату, один ноль в нашу пользу. Поторопился чех, поторопился. Я бы на его месте притих, выждал бы момент, да и снял бы в два выстрела нас обоих. Это наталкивает меня на мысль о том, что чичи не знают, сколько нас. Но больше такое везение не повторится, уверен. Надо менять позицию. Не оборачиваясь, шлёпаю Кубу по ноге и, мельком глянув на часы, спрашиваю:
-Живой, нет?!
-Живой!
-По команде отходи назад, я прикрою.
Перекатываюсь через спину и, прижавшись к сараю, даю очередь в конец улочки, краем глаза следя за кустами.
- ПОШЁЛ!!!
Куба рвёт, как спринтер. Понятливый. Даю ещё одну очередь и срываюсь за ним, но поскальзываюсь и падаю. В то же мгновение пули врезаются в стену сарая над моей головой. Ты гля, с-сука, ещё один пробрался! Неловко извернувшись, бью наугад по кустам и ползу, прикрываемый Кубой, силясь поменять рожок. Вставляю, но он вываливается. По инерции проползаю немного и, крутанувшись на месте, начинаю его искать, но не нахожу.
- Куба, патроны!
Но он уже меня не слышит, обрабатывая другой конец улочки. Всё-таки обошли, падлы!
- КУБА, ПАТРОНЫ, БЛЯДЬ!!!
Не оборачиваясь, он кидает мне рожок. Услышал.
- Ща-а-ас я тебя, милый мой чехушка, и подсниму-у-у! - высматриваю в кустах чеха, но тот, тварь, затаился. Или мне второй раз повезло?
- Тан-тан-тан-тан-тан!
Нет, живой! За что ж ты меня так не любишь-то, а? Даю два одиночных на звук и понимаю, два ноль!!!
- Два ноль! Слышь, Куба?
- Три!
- Что?
- ТРИ!!! НОЛЬ!!!
Ай, Толяныч!!! Знатный воин! Зря время не теряет. Ползу к нему.
- Молодец, Кубань. В отпуск поедешь.
- А хули!!! Делов-то!!!
А вот за это, два раза молодец. Шутим? Это хорошо!!!
- Сколько там у тебя?
- По ходу ещё один. Только где? Не пойму.
- Ща, разберёмся.
Но разбираться не пришлось. Чича сам обозначился. Да конкретно так, убивай, не хочу. Камикадзе, мать их за ногу. Ну Толяныч, настал наш звёздный час. Рвём к коровнику, и окапываемся.
- Давай, Грустный! Я прикрою!
И я дал. Эх, как я дал. Да от меня же теперь ни одна кубаночка не сбежит.
И вот, когда я уже почти добежал, раздался взрыв.
У нас гранат не было. Стало быть, гоблинские. Разворачиваюсь, на автопилоте бегу назад. На ходу открываю огонь, петляю как заяц.
Толик лежит на боку, как ребёнок, поджав под себя ноги. Ещё не добежав, понимаю, - в живот. Лишь бы кишки были целы, а шкурку залатаем. Добежав, падаю рядом. В сознании. Это гут! Это большой-большой гут!!! У сарая мелькает чича, леж-а-а-ать, с-сука!!!
Мельком на часы, - двадцать три минуты воюем.
Склоняюсь над Кубой. Терпи, братишка. Терпи. Сейчас уже и наши подойдут. Живой - главное, а остальное купим. Мы ещё взлохматим с тобой кубаночек, и не одну. Пытаюсь оттащить его в сторону. Но он кричит. Да, да, браток! Всё! Не буду, не буду больше. Закрываю его собой, и из двух стволов пытаюсь отстреливаться. Но стволы ведёт вверх. Не удержать одной рукой. Отстёгиваю рожок у кубинского автомата и ползу навстречу чехам. А вот и они, родные. Двое мелькают в саду, а один, ты глянь, что удумал, на сарай вскарабкался. Ну вот и отвоевались мы братишка. Оттуда мне его никак не достать, а я у него, - как на ладони. Оглядываюсь назад и встречаюсь взглядом с Кубой. Пытаюсь улыбнутся, но страшная боль впивается в ногу. Что ж вы, говноеды, вытворяете? Больно ведь! И тут же второй удар, в голову. Херня, царапина. В глазах туман. Не-е-ет, твари. Лёжа я умирать не буду. Я поднимаюсь в полный рост и целюсь в ближайшего ко мне чеха. Щёлк-щёлк-щёлк. Пусто. Отбросив пустой рог в сторону, трясущимися руками пристёгиваю последний, щёлк-щёлк-щёлк...
А вот это уже полная лажа. Отбросив автомат в сторону, делаю ещё шаг, навстречу чичам. И они, уже не скрываясь, тоже в полный рост, идут, улыбаясь, ко мне...
Тот, на крыше, что-то кричит им и машет весело рукой... Как вдруг, словно кукла, нелепо крутанувшись вокруг себя, летит вниз. Гоблины замирают и, развернувшись назад, ещё ничего не понимая, смотрят на того, который упал...
Наши. НАШИ!!! Н-А-А-А-Ш-И-И-И!!!!
Я оборачиваюсь назад... И вижу, как Куба, вставив автомат себе в рот, одной рукой удерживая рвущиеся кишки, другой нажимает курок. Последний патрон, оставшийся в стволе, он дарит себе.
Последний патрон...
Я ездил к нему на Родину. Встречался с его родителями. Ел яблоки, размером с голову младенца, видел кубаночек, с полными пазухами сисек. Я видел ту, которая запомнилась ему больше всех, и о которой он вспоминал там, на войне. Я хотел подойти к ней и рассказать о Кубе. Но понял, что не смогу этого сделать. Она ждала ребёнка.
В тот же вечер, когда собрались все родственники помянуть Толю, я сидел за столом, пил самогон и запивал необычайно вкусным компотом из алычи...
В свой твиттер