Чучело автора
Однажды я была на встрече с читателями в большом и пафосном книжном магазине. Любой пишущий человек, бывавший на таких мероприятиях, знает, что после выступления, вопросов и автограф-сессии автор должен прикинуться чучелом и сфотографироваться с желающими.
Ну, ясно: берут автора, взбивают ему шерстку, ставят вертикально хвостик и просят сделать умное лицо. Некоторые понятливые авторы еще кокетливо отставляют копытце в сторону, это тоже поощряется.
Но я, к сожалению, не люблю фотографироваться. Шестипиксельные мыльницы меня пугают. На большинстве фотографий нижней частью лица я жизнерадостно скалюсь, но в глазах моих при этом отражается паника, как у пойманного туземца. Одно время я пыталась делать серьезное и вдохновенное выражение, но после каждой такой попытки ко мне немедленно подскакивал кто-нибудь из организаторов и тихо осведомлялся, хорошо ли я себя чувствую.
Так что с тех пор перед камерой я изображаю веселую воблу, и все довольны. Во всяком случае, жалоб читателей на то, что им подсунули некондиционного автора, пока не поступало.
До той самой встречи в большом и пафосном книжном магазине.
Среди читателей присутствовал старичок в пиджачке. Кроткий такой старичок с большой полотняной сумкой. Что-то у него было в этой сумке тяжелое и, очевидно, ценное, потому что он прижимал ее к себе, не рискуя поставить на пол.
Никаких моих детективов старичок, понятное дело, не читал, да и в книжный наверняка забрел случайно, спасаясь от внезапного ливня. Слушал он очень внимательно и даже задал вопрос, откуда ко мне приходят сюжеты. А потом еще уточнил, понимаю ли я, какая ответственность лежит на писателе в наше нелегкое время. Я заверила, что понимаю, как же не понимать, ведь мы, детективщики, практически совесть эпохи... И он немного расслабился.
Но когда кто-то подошел сфотографироваться, старичок оживился. И глаз у него заблестел нехорошо так, хищно. Он покружил вокруг меня, словно охотник вокруг кабанчика, прищурился и вдруг налетел мелким ястребом, оттесняя впалой грудью милую читательницу и одновременно выуживая из кармана телефон.
- А вот, пожалуйста! - бодро выкрикнул он и сунул телефон какой-то худенькой девушке в узеньких очках. - А вот на одну кнопочку там!
И приобнял меня за талию. А другой рукой продолжал прижимать к себе сумку.
Я нежно улыбнулась его Нокии, но старичок вдруг взглянул на меня и запротестовал:
- Послушайте, девушка... Как вас?... Елена! Леночка, а вы неправильно улыбаетесь.
Я посмотрела на старичка. Очевидно, во взгляде моем отразился многолетний опыт расправы с неугодными персонажами, потому что старичок умоляюще вскинул бровки и забормотал, что у него одна-единственная фотография останется на память, вот он и хочет, чтобы было как лучше...
Я добросовестно постаралась сделать «как лучше». У старичка в ответ стало такое лицо, будто он вот-вот зарыдает.
- Слушайте, - не выдержала я, - простите, но я устала. Давайте...
- Нет-нет-нет... - перебил меня старичок. - Я понял! Все, один момент, одна секундочка - и будет отличненько! Вот я сейчас...
Он нырнул в свою сумку и выудил оттуда двухлитровую банку меда. Темного, а значит, наверняка гречишного!
- Вот я сейчас подарю ей медок-то, - объявил старичок, обращаясь к девушке в очках, - а вы нас быстренько... того! Ага?
Отскочил на шаг назад, шаркнул ножкой и протянул мне банку.
- Писателю, значит, от читателя, - сказал он со сладкой улыбкой.
Банка оказалась тяжеленной. Я приняла ее, и лицо мое озарила искренняя, нежная, благодарная улыбка. Мне представилось, как по утрам я буду есть булочку с гречишным медом, а мед будет стекать с булочки на блюдце и расплываться прозрачными каплями. А я их буду подбирать и слизывать прямо с пальца... И булочкой закусывать, уминать ее, мягкотелую, с подтаявшим маслицем...
Щелкнула камера телефона.
- Вот и спасибочки! - бодро воскликнул старичок, выхватил у меня из рук банку с медом, а у девушки свою Нокию, и умчался.
Мы с девушкой некоторое время тупо смотрели ему вслед. Я даже дернулась, чтобы догнать и вернуть свою банку, но за старичком только пыль стояла столбом, и было ясно, что он уже где-то около канадской границы.
- Вот сука какая, - вдруг прочувствованно сказала девушка.
Я проблеяла в ответ что-то невнятное. Мед мой, гречишный мед растаял вдалеке, а я осталась без него, чувствуя себя простодушной обманутой девицей, у которой похитили самое ценное. Подлым обманом выманили улыбку и унесли с собой, запечатленную на дешевый мобильник.
- Писателю, значит! От читателя! - продолжала возмущаться девушка. - А я его еще снимала в разных ракурсах!
- И меня, - печально поддакнула я.
Девушка воззрилась на меня, в глазах за очками у нее что-то мелькнуло. Какая-то странная сосредоточенность.
- Нет, - задумчиво возразила она. - Вас - нет.
- Что нет?
- Не снимала.
Настала моя очередь таращиться на нее, подозревая подвох. Но девушка смотрела честно, как пионер перед присягой.
- Подождите, - ошарашенно спросила я, - а что же вы тогда снимали?
Она задумалась всего на секунду и уверенно ответила:
- Банку!
И добавила смущенно:
- Она была такая красивая...
До меня всегда долго доходит. Поэтому засмеялась я не сразу. Мне потребовалось время, чтобы представить, как торжествующий старичок, радуясь своей предприимчивости, увеличивает фотографии какой-то писательницы и видит на экране двухлитровую банку меда.
- А что, - сказала девушка, когда мы отсмеялись, - неплохая метафора!
Но я сказала ей, что предпочла бы быть банкой соленых помидор: они вкусные, но мятые и их никто не фотографирует.
Ну, ясно: берут автора, взбивают ему шерстку, ставят вертикально хвостик и просят сделать умное лицо. Некоторые понятливые авторы еще кокетливо отставляют копытце в сторону, это тоже поощряется.
Но я, к сожалению, не люблю фотографироваться. Шестипиксельные мыльницы меня пугают. На большинстве фотографий нижней частью лица я жизнерадостно скалюсь, но в глазах моих при этом отражается паника, как у пойманного туземца. Одно время я пыталась делать серьезное и вдохновенное выражение, но после каждой такой попытки ко мне немедленно подскакивал кто-нибудь из организаторов и тихо осведомлялся, хорошо ли я себя чувствую.
Так что с тех пор перед камерой я изображаю веселую воблу, и все довольны. Во всяком случае, жалоб читателей на то, что им подсунули некондиционного автора, пока не поступало.
До той самой встречи в большом и пафосном книжном магазине.
Среди читателей присутствовал старичок в пиджачке. Кроткий такой старичок с большой полотняной сумкой. Что-то у него было в этой сумке тяжелое и, очевидно, ценное, потому что он прижимал ее к себе, не рискуя поставить на пол.
Никаких моих детективов старичок, понятное дело, не читал, да и в книжный наверняка забрел случайно, спасаясь от внезапного ливня. Слушал он очень внимательно и даже задал вопрос, откуда ко мне приходят сюжеты. А потом еще уточнил, понимаю ли я, какая ответственность лежит на писателе в наше нелегкое время. Я заверила, что понимаю, как же не понимать, ведь мы, детективщики, практически совесть эпохи... И он немного расслабился.
Но когда кто-то подошел сфотографироваться, старичок оживился. И глаз у него заблестел нехорошо так, хищно. Он покружил вокруг меня, словно охотник вокруг кабанчика, прищурился и вдруг налетел мелким ястребом, оттесняя впалой грудью милую читательницу и одновременно выуживая из кармана телефон.
- А вот, пожалуйста! - бодро выкрикнул он и сунул телефон какой-то худенькой девушке в узеньких очках. - А вот на одну кнопочку там!
И приобнял меня за талию. А другой рукой продолжал прижимать к себе сумку.
Я нежно улыбнулась его Нокии, но старичок вдруг взглянул на меня и запротестовал:
- Послушайте, девушка... Как вас?... Елена! Леночка, а вы неправильно улыбаетесь.
Я посмотрела на старичка. Очевидно, во взгляде моем отразился многолетний опыт расправы с неугодными персонажами, потому что старичок умоляюще вскинул бровки и забормотал, что у него одна-единственная фотография останется на память, вот он и хочет, чтобы было как лучше...
Я добросовестно постаралась сделать «как лучше». У старичка в ответ стало такое лицо, будто он вот-вот зарыдает.
- Слушайте, - не выдержала я, - простите, но я устала. Давайте...
- Нет-нет-нет... - перебил меня старичок. - Я понял! Все, один момент, одна секундочка - и будет отличненько! Вот я сейчас...
Он нырнул в свою сумку и выудил оттуда двухлитровую банку меда. Темного, а значит, наверняка гречишного!
- Вот я сейчас подарю ей медок-то, - объявил старичок, обращаясь к девушке в очках, - а вы нас быстренько... того! Ага?
Отскочил на шаг назад, шаркнул ножкой и протянул мне банку.
- Писателю, значит, от читателя, - сказал он со сладкой улыбкой.
Банка оказалась тяжеленной. Я приняла ее, и лицо мое озарила искренняя, нежная, благодарная улыбка. Мне представилось, как по утрам я буду есть булочку с гречишным медом, а мед будет стекать с булочки на блюдце и расплываться прозрачными каплями. А я их буду подбирать и слизывать прямо с пальца... И булочкой закусывать, уминать ее, мягкотелую, с подтаявшим маслицем...
Щелкнула камера телефона.
- Вот и спасибочки! - бодро воскликнул старичок, выхватил у меня из рук банку с медом, а у девушки свою Нокию, и умчался.
Мы с девушкой некоторое время тупо смотрели ему вслед. Я даже дернулась, чтобы догнать и вернуть свою банку, но за старичком только пыль стояла столбом, и было ясно, что он уже где-то около канадской границы.
- Вот сука какая, - вдруг прочувствованно сказала девушка.
Я проблеяла в ответ что-то невнятное. Мед мой, гречишный мед растаял вдалеке, а я осталась без него, чувствуя себя простодушной обманутой девицей, у которой похитили самое ценное. Подлым обманом выманили улыбку и унесли с собой, запечатленную на дешевый мобильник.
- Писателю, значит! От читателя! - продолжала возмущаться девушка. - А я его еще снимала в разных ракурсах!
- И меня, - печально поддакнула я.
Девушка воззрилась на меня, в глазах за очками у нее что-то мелькнуло. Какая-то странная сосредоточенность.
- Нет, - задумчиво возразила она. - Вас - нет.
- Что нет?
- Не снимала.
Настала моя очередь таращиться на нее, подозревая подвох. Но девушка смотрела честно, как пионер перед присягой.
- Подождите, - ошарашенно спросила я, - а что же вы тогда снимали?
Она задумалась всего на секунду и уверенно ответила:
- Банку!
И добавила смущенно:
- Она была такая красивая...
До меня всегда долго доходит. Поэтому засмеялась я не сразу. Мне потребовалось время, чтобы представить, как торжествующий старичок, радуясь своей предприимчивости, увеличивает фотографии какой-то писательницы и видит на экране двухлитровую банку меда.
- А что, - сказала девушка, когда мы отсмеялись, - неплохая метафора!
Но я сказала ей, что предпочла бы быть банкой соленых помидор: они вкусные, но мятые и их никто не фотографирует.