Первый брак императора Павла. Часть 1
Первый брак цесаревича Павла Петровича, будущего императора Павла I, был несчастливым и коротким. Павел рано овдовел. Но события, связанные с его первой несчастливой юношеской любовью и несложившейся семьей, тяжело сказались на личности и взглядах юноши, чей характер еще только формировался. Отзвуки этой истории проявлялись очень долго.
Я хочу представить свою версию событий. Очерк подготовлен по мотивам моей книги "Русский Гамлет. Павел I, отвергнутый император".
Годы правления Екатерины II были далеко не самой мрачной эпохой в истории России. Порой их даже называют «золотым веком», хотя царствование императрицы заняло менее половины восемнадцатого столетия. Вступая на престол, она наметила следующие задачи для себя, как для государыни Российской:
«Нужно просвещать нацию, которой должен управлять.
Нужно ввести добрый порядок в государстве, поддерживать общество и заставить его соблюдать законы.
Нужно учредить в государстве хорошую и точную полицию.
Нужно способствовать расцвету государства и сделать его изобильным.
Нужно сделать государство грозным в самом себе и внушающим уважение соседям.
Каждый гражданин должен быть воспитан в сознании долга своего перед Высшим Существом, перед собой, перед обществом и нужно ему преподать некоторые искусства, без которых он почти не может обойтись в повседневной жизни».
Екатерина пыталась проводить политику «просвещенного абсолютизма», переписывалась с Вольтером и Дидро. Однако на практике ее либеральные взгляды причудливо сочетались с жестокостью и усилением крепостничества. Крепостное право, бесчеловечное по своей сути, было настолько удобным и для самой императрицы, и для высших кругов общества, что его воспринимали как нечто естественное и незыблемое. Даже легкое послабление для крестьян затронуло бы интересы всех тех, на кого Екатерина опиралась. Поэтому, много рассуждая о благе народа, императрица не только не облегчила положение крестьянства, но и ухудшила его, введя дискриминационные указы, в частности, о запрете крестьянам жаловаться на помещиков.
Тем не менее, под властью Екатерины II Россия менялась. В стране проводились реформы, создавались благоприятные условия для предпринимательства, строились новые города. Екатерина учреждала воспитательные дома и женские институты, открывала народные училища. Она инициировала создание Академии русской словесности. В Петербурге начали издаваться литературно-художественные журналы. Развивалась медицина, появились аптеки. Чтобы остановить распространение эпидемий, Екатерина II первой в стране сделала прививку оспы себе и сыну, подав пример подданным.
Внешняя политика Екатерины и крупные военные победы полководцев екатерининского времени, подняли престиж России в мире. Стараниями П. А. Румянцева, А. В. Суворова, Ф. Ф. Ушакова Россия утвердилась на Черном море, присоединила к своим владениям Тамань, Крым, Кубань, западно-украинские, литовские и белорусские земли. Продолжалось освоение дальних окраин Российской империи. Были покорены Алеутские острова; русские поселенцы высадились на Аляске.
Екатерина обладала сильным характером, умела влиять на людей. В.О. Ключевский писал: «У Екатерины был ум не особенно тонкий и глубокий, но гибкий и осторожный, сообразительный. У нее не было никакой выдающейся способности, одного господствующего таланта, который давал бы все остальные силы, нарушая равновесие духа. Но у нее был один счастливый дар, производивший наиболее сильное впечатление: памятливость, наблюдательность, догадливость, чутье положения, уменье быстро схватить и обобщить все наличные данные, чтобы вовремя выбрать тон».
Екатерина II была тонким ценителем искусства: поощряла художников, архитекторов, собрала уникальную коллекцию художественных предметов, представляющую значительную часть сокровищ Эрмитажа, покровительствовала театрам. Она и сама была одарена литературными способностями, писала комедии, либретто для комических опер, детские сказки, исторические сочинения. Автобиографические «Записки» императрицы служат ценнейшим источником изучения начального периода ее царствования.
О куртуазных приключениях Екатерины ходили легенды. Она была очень любвеобильна, хотя и критически относилась к своей внешности: «Сказать по правде, я никогда не считала себя чрезвычайно красивой, но я нравилась, и думаю, что в этом была моя сила». С возрастом императрица пополнела, но не потеряла привлекательности. Обладая страстным темпераментом, она до старости сохраняла способность увлекаться молодыми мужчинами. Когда очередной фаворит клялся в любви и посвящал ей восторженные стихи:
Коль взять слонову кость белейшу,
Тончайшим цветом роз покрыть,
То можно плоть твою нежнейшу
В красе себе изобразить *.., - сердце императрицы трепетало, и сама себе она казалась нежной нимфой, достойной самого искреннего восхищения.
Может быть, несчастливая юность и воспоминания о замужестве с нелюбимым человеком заставляли ее искать «радостей сердца», а может быть, она, как каждая женщина, просто нуждалась в любви близкого человека. И что поделать, если искать эту любовь ей приходилось в обществе зависимых от царской благосклонности мужчин? Не все из них были в этой любви бескорыстны…
Известно, что у нее были внебрачные дети от Григория Орлова и Григория Потемкина. В числе фаворитов императрицы в разное время значились: будущий (и последний) король Польши Станислав-Август Понятовский, офицер Иван Корсаков, конногвардеец Александр Ланской, капитан гвардии Александр Дмитриев-Мамонов... Всего в списке явных возлюбленных Екатерины, по словам статс-секретаря Александра Васильевича Храповицкого *, было 17 «пареньков». Последним фаворитом стареющей государыни стал 22-летний ротмистр Платон Зубов, тотчас пожалованный чином полковника и назначенный флигель-адъютантом. После встречи с Зубовым Екатерина призналась в письме к Георгию Потемкину, сохранившему ее дружбу: «Я возвратилась к жизни, как муха после зимней спячки… Я снова весела и здорова».
При такой разнообразной и весьма насыщенной деятельности времени на общение с сыном Павлом у Екатерины почти не оставалось. Вступив на престол, она издали следила за воспитанием мальчика, которым занимались чужие люди, и регулярно общалась с графом Никитой Паниным, обер-гофмейстером при особе юного великого князя и его главным учителем, чтобы быть в курсе новостей. Но той любви, которую она не могла дать сыну, когда между ними были искусственные преграды, теперь, когда эти преграды рухнули, в ее душе уже не нашлось.
граф Никита Иванович Панин, воспитатель павла и его главный советчик
Мальчика мучили сильные головные боли, что не могло не сказываться на состоянии его нервной системы, но мать практически не обращала внимания на подобные «мелочи». Между тем, сам Павел уже к подростковому возрасту научился разбираться в собственном состоянии и принимать меры, чтобы облегчить его. Один из учителей великого князя, Семен Порошин, оставил такое свидетельство: «Его высочество проснулся в шесть часов, пожаловался на головную боль и остался в постели до десяти… Позднее мы поговорили с ним о классификации, которую великий князь составил к своим мигреням. Он различал четыре мигрени: круговую, плоскую, обычную и сокрушительную. «Круговая» - это название он дал боли в затылке; «плоская» - та, что вызывала боль во лбу; «обычная» мигрень - это легкая боль; и «сокрушительная» - когда сильно болела вся голова».
Как бедняге нужны было в такие минуты внимание и помощь матери! Но Екатерина была вечно занята, а окружающие Павла придворные оказались слишком равнодушными даже к «сокрушительным» головным болям наследника...
Императрица и великий князь были прежде всего заметными фигурами на политической сцене, а потом уже матерью и сыном. Причем, мать без особого права заняла престол и не собиралась его освобождать. Наследник-цесаревич рано или поздно мог вспомнить о собственных правах на власть. В этом ракурсе многие современники рассматривали все то, что происходило в царской семье, и искали ростки будущего конфликта. Сэр Джордж Маккартни, занимавший с 1765 года пост английского посланника в Санкт-Петербурге, извещал Лондон: «Сейчас по всему видно, что императрица твердо сидит на троне; меня убеждают, что ее правительство продержится без перемен по крайней мере несколько лет, но невозможно предвидеть, что произойдет, когда великий князь приблизится к возмужанию»… То, что великий князь, повзрослев, не захочет сводить с матерью счеты, казалось европейским политикам просто невероятным. Они ожидали нового государственного переворота в России.
Павел был далек от подобных мыслей. Подрастая, он тянулся к матери, прислушивался к ее советам, безропотно выполнял ее приказания. В начале 1770-х годов приближенные были уверены, что отношения между матерью и сыном окончательно наладятся и станут по-родственному сердечными. Своей заграничной приятельнице мадам Бьёльке Екатерина, отмечавшая в Царском Селе летом 1772 года годовщину восшествия на престол и именины Павла, писала: «Мы никогда не радовались Царскому Селу больше, чем в эти девять недель, которые я провела вместе с сыном. Он становится красивым мальчиком. Утром мы завтракали в милом салоне, расположенном у озера; затем, насмеявшись, расходились. Каждый занимался собственными делами, потом мы вместе обедали; в шесть часов совершали прогулку или посещали спектакль, а вечером устраивали трам-тарарам - к радости всей буйной братии, которая окружала меня и которой было довольно много».
Эту идиллию, как и нежную дружбу матери с сыном, испортило неприятное известие об офицерском заговоре в Преображенском полку. Целью заговорщиков было отстранение от власти Екатерины и возведение на престол Павла. Заговор не слишком хорошо подготовили; он вообще больше напоминал детскую игру… Но императрица была шокирована. Прусский посланник граф Солмс описал это событие в письме Фридриху II: «Нескольким молодым дебоширам-дворянам… наскучило их существование. Вообразив, что кратчайшим путем к зениту будет устройство революции, они составили нелепый план возведения на престол великого князя».
Екатерина на собственном опыте хорошо знавшая, что самый нелепый заговор нескольких гвардейских офицеров в России может привести к непредсказуемым последствиям, задумалась о прочности своей власти и о том, что в лице Павла подрастает конкурент. Тот же граф Солмс подметил, что отношения императрицы с сыном стали не столь уж искренними: «Не могу поверить, что это демонстративное обожание не содержит некоторого притворства - по крайней мере, со стороны императрицы, в особенности при обсуждении темы великого князя с нами, иностранцами».
Петр III, отец Павла, свергнутый Екатериной II и впоследствии убитый
20 сентября 1772 года великому князю Павлу исполнилось восемнадцать лет. День рождения наследника пышно не отмечали (Екатерине, при всей ее любви к торжествам, не хотелось лишний раз подчеркивать, что сын «вошел в возраст»), и праздник прошел совершенно незамеченным в придворных кругах. Павел получил один важный подарок - право на управление своими наследственными имениями в Голштинии. Его отец Петр III был сыном герцога Голштейн-Готторпского, и теперь по прямой линии в права наследства вступал Павел. Екатерина произнесла перед сыном речь о правах и обязанностях государей на подвластных им землях, хотя церемония проходила келейно и кроме императрицы, великого князя и графа Панина на ней присутствовало только два человека.
Однако радость Павла была преждевременной - править даже в своем крошечном государстве он не смог. Через год, осенью 1773 года Екатерина передала Голштейн-Готторпское герцогство Дании, лишив сына власти на этих землях. Но в душе императрицы боролись разнообразные чувства, сын оставался сыном, и устройство личной судьбы Павла она считала для себя делом необходимым…
Царское Село. Прогулка Екатерины II
Павел, чье обучение началось в четыре года, вкус к учебе со временем не утратил, любил читать, свободно говорил на нескольких иностранных языках и особенные таланты демонстрировал в точных науках. Семен Андреевич Порошин, преподававший наследнику престола математику, так говорил о своем ученике: «Если бы Его Высочество был человек партикулярный и мог совсем предаться одному только математическому учению, то бы по остроте своей весьма удобно мог быть нашим российским Паскалем».
Но Екатерину волновало другое. С тех пор, как Павлу исполнилось четырнадцать лет, мать предавалась раздумьям о том, что со временем наследника придется женить. Будучи человеком педантичным, она не могла пустить дело на самотек, и решила сама подобрать сыну невесту. Для этого следовало получше узнать тех принцесс, кто в будущем мог бы войти в семью русской императрицы. Однако частые визиты русской государыни ко дворам иностранных монархов вызвали бы большой переполох в Европе. Нужен был надежный человек, который провел бы первичное изучение династической «ярмарки невест». И такой человек нашелся. Дипломат Ассебург, много лет служивший посланником датского короля в России, в результате политических интриг потерял свой пост и предложил услуги русскому двору.
Ахац Фердинанд Ассебург успел побывать в разных странах, где обзавелся полезными знакомствами при королевских и герцогских дворах. Екатерина дала отставному дипломату деликатное поручение - под достойным предлогом посетить европейские владетельные дома, в которых имелись юные принцессы, и присмотреться к потенциальным невестам. Получив чин действительного тайного советника и немалую сумму на дорожные и представительские расходы, агент императрицы с энтузиазмом принялся за дело. Правда, господин Ассебург относился к числу «слуг двух господ» и в своем путешествии одновременно выполнял приказания не только русской императрицы, но и короля Пруссии Фридриха.
Король Пруссии Фридрих, прозванный Великим
Фридрих Великий, бывший прежде всего великим интриганом, усмотрел в женитьбе наследника престола Российской империи свой политический интерес. Как было бы славно под видом супруги наследника внедрить агента влияния в высшие придворные круги России! История с Екатериной II (которой когда-то, в бытность ее невестой русского цесаревича, Фридрихом отводилась подобная роль) ничему его не научила. Господин Ассебург, «иностранная змея, которую отогрела на своей груди Россия» (по образному выражению одного из знатоков вопроса), в деле выбора невесты для Павла прежде всего руководствовался инструкциями, полученными от прусского короля. Но для Екатерины нужно было создать видимость «широты охвата» брачного рынка и познакомиться с возможно большим числом принцесс, чтобы отчеты Ассебурга о трудах праведных не вызывали в России претензий.
Одним из первых мест, куда он заехал, выполняя свою тайную миссию, был дом принца Фридриха Евгения Вюртембергского. Это был формальный визит - Фридрих Евгений, имея двух старших братьев, в то время не мог рассчитывать даже на титул герцога, служил за жалование в армии прусского короля и командовал гарнизоном в захолустном Штеттине. У него было двенадцать детей, и потомку знатного герцогского рода приходилось вести жизнь бедного провинциального офицера, обремененного многочисленным семейством, долгами и при этом чрезмерно занятого муштрой на гарнизонном плацу. Никто не мог представить, что Фридриху Евгению суждено пережить своих братьев, претендовавших на герцогскую корону, и самому стать герцогом Вюртембергским, на равных войдя в круг европейских монархов.
Принцесса София Доротея Вюртембергская (будущая вторая жена Павла Петровича) в детстве
Тайный посол Екатерины, оказавшись в доме будущего герцога в Трептове под Штеттином, все же присмотрелся к дочерям семейства. И маленькая София Доротея совершенно покорила его сердце. Вопреки собственным планам и, главное, планам своего высокого покровителя, прусского короля, Ассебург отправил в Россию восторженный отчет, высоко оценивая задатки девятилетней девочки, обещавшей превратиться в настоящую красавицу. Но его путь лежал в другой дом - замок ландграфа Гессен-Дармштадского, чья дочь Вильгельмина, по мнению прусского короля, гораздо более подходила на роль невесты цесаревича Павлу. Королем Фридрихом Ассебургу было дано указание любой ценой внушить императрице Екатерине, что девушки лучше, чем Вильгельмина Гессенская, и быть не может. Но дело надо было провернуть тонко и дипломатично, чтобы Екатерина II не заподозрила, что ею манипулируют.
Три года господин Ассебург путешествовал по столицам европейских государств, посещал дома представителей знатных династий и присматривался к маленьким принцессам - как растут, чем болеют, насколько успели похорошеть и поумнеть. Он расспрашивал людей, близких ко двору, о характерах и наклонностях девочек, регулярно отправляя отчеты в Россию. Императрице были присланы не только описания, но и портреты тех принцесс, кто обратил на себя особое внимание бывшего дипломата. Изображение Вильгельмины Гессен-Дармштадтской было главным в коллекции, но и портрету Софии Доротеи Вюртембергской нашлось в ней место.
Екатерина, несмотря на все доводы своего посланца, склонялась скорее в пользу Софии Доротеи. Она даже подумывала, что маленькую принцессу нужно пригласить к русскому двору, пока та еще мала и способна легко учиться новому. У девочки будут лучшие учителя, ее воспитают в русском духе, в любви к России и православной вере, а главное - помогут изжить убогие привычки небогатого дома ее родителей и симпатии ко всему прусскому. Вот тогда София Доротея в будущем сможет стать достойной супругой наследника престола Российской империи. Правда, принимать при своем дворе многочисленных родственников принцессы императрица не хотела - приглашение могло быть адресовано лишь Софии Доротее. В мае 1771 года Екатерина писала Ассебургу: «Я возвращаюсь к своей любимице принцессе Вюртембергской, которой минет двенадцать в будущем октябре. Мнение ее врача о ее здоровье и крепком сложении влечет меня к ней. Она тоже имеет недостаток, а именно тот, что у нее одиннадцать братьев и сестер…»
Мать Софии Доротеи, герцогиня Фредерика Вюртембергская
Лукавый дипломат по наущению Фридриха Прусского сделал все, чтобы приезд принцессы Вюртембергской в Санкт-Петербург так и не состоялся. Пригласить маленькую девочку без сопровождения родственников было невозможно, а дружеских контактов с ними и, тем более, их длительного пребывания в России Екатерина не желала. Ассебург охарактеризовал привычки родителей маленькой принцессы как «мещанские», а их имение в Монбельяре, на границе с Францией, как чрезвычайно убогое. Екатерина не удивилась. Для нее, по-родственному хорошо знавшей немецких герцогов и королей, не было секретом, что дед девочки, владетельный герцог Карл Александр Вюртембергский имел склонность к разгульной жизни и за три года своего правления ухитрился промотать более миллиона талеров, опустошив и без того небогатую казну герцогства и полностью подорвав благосостояние семьи. Так что же прикажете делать с этими Вюртембергскими? Пригласить в Санкт-Петербург еще одну компанию попрошаек, которые будут жадно смотреть ей в руки? Нет уж, это ни к чему! Екатерина и свою родню не приваживала; даже ее родной брат, принц Вильгельм Христиан Фридрих Ангальт-Цербстский не получил ни приглашения перебраться в Россию, ни помощи, ни даже весомых подарков, после того как его сестрица стала государыней крупнейшей империи мира. Он так и прозябал в качестве обыкновенного генерала на службе у короля Пруссии.
Вопреки сплетням отец принцессы Софии Доротеи Вюртембергской делал все, чтобы дать своим детям достойную жизнь и приличное образование. Для детей под Монбельяром, в живописном местечке Этюп были разбиты великолепные парки и сады с беседками из роз, бамбуковыми мостками и Храмом Флоры - богато украшенным растениями павильоном в честь богини цветов. Принцесс учили музыке, пению, живописи, резьбе по камню, а главное - умению понимать и ценить красоту. Правда, парки требовали ухода, а держать большой штат садовников герцогу было не по средствам. Поэтому и сам герцог, и его супруга, дочь маркграфа Бранденбург-Шверинского, и их дети сами занимались декоративным садоводством - копали землю, сажали цветы и ухаживали за ними по всем правилам науки. София Доротея с детства хорошо знала ботанику и основы агрономических правил, применяя их на практике. За каждым из детей был закреплен свой участок парка, а София Доротея, отличавшаяся таким редким для принцессы качеством, как трудолюбие, считалась главной помощницей отца, и ее садик по красоте превосходил все то, что удавалось вырастить другим детям герцога.
Монбельяр
Люди, знавшие принцессу Софию Доротею, отмечали не только ее ум, но и необыкновенную доброту. Она часто навещала бедных и больных, заботилась о сиротах. Думая о будущем, она писала: «Я сделаюсь очень экономной, не будучи, однако, скупой, потому что я думаю - скупость самый ужасный порок для молодой особы, он источник всех пороков».
В России желание потенциальной невесты наследника быть «очень экономной» воспринималось скорее как недостаток… Не думавшая об экономии Вильгельмина Гессен-Дармштадтская показалась предпочтительнее, к тому же, она была старше, а стало быть, больше годилась в невесты. Политика Ассебурга принесла свои плоды. После целого года раздумий Екатерина написала графу Никите Панину: «Принцессу Вюртембергскую отчаиваюсь видеть, потому что показать здесь отца и мать в том состоянии, в котором они по донесению Ассебурга, находятся, невозможно: это значило бы с первого же шага поставить девочку в неизгладимо смешное положение; и потом, ей лишь 13 лет, и то еще минет через восемь дней».
Остальные невесты по тем или иным причинам и вовсе не устраивали русскую императрицу. Волей-неволей, Екатерине пришлось выбрать принцессу Вильгельмину, хотя особой симпатии к девушке она не чувствовала. «Принцессу Дармштадтскую мне описывают, особенно со стороны доброты сердца, как совершенство природы, но помимо того, что совершенства, как мне известно, в мире не существует, вы говорите, что у нее опрометчивый ум, склонный к раздору, - не без иронии писала она Ассебургу. - Это, в соединении с умом ее сударя-батюшки и с большим количеством сестер и братьев, частью уже пристроенных, а частью еще ожидающих, чтобы их пристроили, побуждает меня в этом отношении к осторожности…»
Герб Гессен-Дармштадтского герцога на дворце в Дармштадте
Не укрылось от русской императрицы и заинтересованное участие короля Фридриха в выборе невесты для Павла. И все же она пригласила Вильгельмину и трех ее сестер вместе с матерью, ландграфиней Гессен-Дармштадской Каролиной на смотрины в Петербург. Принцессам из этой семьи давался равный шанс покорить сердце наследника русского престола. Графу Панину в начале октября 1772 года императрица написала: «… У ландграфини, слава Богу, есть еще три дочери на выданье; попросим ее приехать сюда с этим роем дочерей… Посмотрим на них, а потом и решим… Не особенно доверяю я похвалам, расточаемым старшей из принцесс Гессенских королем Прусским, потому, что я знаю, и как он выбирает, и какие ему нужны, и та, которая ему нравится, едва ли могла бы понравиться нам. По его мнению - которые глупее, те и лучше: я видала и знавала выбранных им».
Пока императрицу занимали личные проблемы ее сына, да и собственные (она как раз поменяла своего интимного друга Григория Орлова, уличенного в изменах, на нового фаворита, молодого князя Александра Васильчикова, что стоило ей душевного смятения и слез), на Урале зрели проблемы иного рода. Некий казак по имени Емельян Пугачев объявил себя государем Петром III, чудом спасшимся от заговорщиков, скитавшимся на чужбине и ныне вернувшимся в Россию, чтобы восстановить справедливость. Недовольные жизнью казаки, солдаты-дезертиры, беглые крестьяне, староверы и другие обиженные в годы правления Екатерины люди стали собираться под его руку.
Екатерина поначалу не знала о зреющей опасности - местные власти полагали, что и сами легко справятся с бунтовщиками. Это был не первый случай самозванства - к моменту появления «государя» Пугачева насчитывалось уже девять мнимых царей Петров III, «защитников народа от немецкой дьяволицы», и все они либо были убиты, либо отправились в Сибирь в кандалах… Но в отличие от своих предшественников Пугачев оказался слишком умным и сильным противником, которого явно недооценили.
Между тем, в Санкт-Петербурге, куда должны были привезти принцессу Вильгельмину с сестрами, полным ходом шла подготовка к смотринам. Екатерина решила щедро оплатить гессенским дамам дорожные расходы, и даже предоставила им средства на поправку гардероба - не являться же им, бедняжкам, к роскошному русскому двору замарашками.
Принцесса Августа Вильгельмина Луиза Гессен-Дармштадтская (Мими)
Гессенскому семейству из России были перечислены 80 000 гульденов «подъемных», и в начале июня 1773 года принцессы вместе с матушкой и братом Людвигом отправились в путь. Из Петербурга в Любек за ними были присланы три русских фрегата. Среди вельмож почетного сопровождения находился молодой граф Андрей Разумовский (племянник возлюбленного и тайного супруга покойной императрицы Елизаветы Петровны Алексея Разумовского). Со времен царствования Елизаветы Разумовские занимали видное место при дворе, а графа Андрея, выросшего вместе с наследником, Павел считал другом и просто боготворил. Цесаревич долго пребывал под влиянием молодого графа, хотя по натуре своей с юности был не склонен доверять людям. В одном из писем Разумовскому Павел признавался: «Дружба ваша произвела во мне чудо: я начинаю отрешаться от моей прежней подозрительности. Но вы ведете борьбу против десятилетней привычки и побораете то, что боязливость и обычное стеснение вкоренили во мне. Теперь я поставил себе за правило жить как можно согласнее со всеми. Прочь химеры, прочь тревожные заботы! Поведение ровное и согласованное с обстоятельствами - вот мой план. Я сдерживаю, насколько могу, свою живость: ежедневно выбираю предметы, дабы заставить работать свой ум и развивать мои мысли, и черпаю понемногу из книг».
Граф Андрей Разумовский
Считая графа Андрея настолько близким человеком, что не предаст, Павел позволял себе быть полностью откровенным с ним, даже говоря о матушке-императрице. Возмущаясь желанием Екатерины, чтобы все и всегда беспрекословно подчинялись ее воле, Павел рассуждал: «Это несчастие очень часто постигает монархов в их личной жизни; возвышенные над той сферой, где нужно считаться с другими людьми, они воображают, что имеют право постоянно думать о своих удовольствиях и делать все, что угодно, причем не сдерживают своих желаний и прихотей и заставляют других подчиняться им; но эти другие, имеющие со своей стороны глаза, чтобы видеть, имеющие к тому же собственную волю, никогда не могут из чувства послушания сделаться настолько слепыми, чтобы утратить способность различать, что воля есть воля, а прихоть есть прихоть…» (Что и говорить, у этого молодого человека были удивительные задатки и он обещал стать мудрым правителем; как же долго надо было ломать его характер, чтобы царствование Павла Петровича оказалось одним из самых несчастливых в истории России!).
Подобная откровенность могла дорого обойтись наследнику престола, если бы письмо попало на глаза императрице. Однако Андрей Разумовский в этом случае друга не предал. А вот увидев возможную невесту Павла принцессу Вильгельмину, Андрей нашел ее хорошенькой и счел нужным пофлиртовать. В конце концов, вопрос с женитьбой цесаревича еще не был окончательно решен, так что совесть не мешала молодому графу дать волю сердцу.
По прибытии в Ревель (Таллин), гессенское семейство продолжило путешествие в столицу России по суше. Взаимный интерес принцессы Вильгельмины, или Мими, как называли ее близкие, и Андрея Разумовского не только не погас, но и продолжал расти…
Роман Мими и Андрея вспыхнул еще до прибытия в Санкт-Петербург.
Продолжение следует.
* Стихи одного из фаворитов Екатерины II, А. Дмитриева-Мамонова.
* Храповицкий А.В. - статс-секретарь при особе императрицы Екатерины II, впоследствии сенатор и член Совета при императоре Павле I, оставил любопытный документ: «Памятные записки», где осветил разные стороны личности Екатерины и дворцовые тайны времен ее царствования. Его труд был опубликован в 1874 году под названием «Дневник Храповицкого».
Я хочу представить свою версию событий. Очерк подготовлен по мотивам моей книги "Русский Гамлет. Павел I, отвергнутый император".
Годы правления Екатерины II были далеко не самой мрачной эпохой в истории России. Порой их даже называют «золотым веком», хотя царствование императрицы заняло менее половины восемнадцатого столетия. Вступая на престол, она наметила следующие задачи для себя, как для государыни Российской:
«Нужно просвещать нацию, которой должен управлять.
Нужно ввести добрый порядок в государстве, поддерживать общество и заставить его соблюдать законы.
Нужно учредить в государстве хорошую и точную полицию.
Нужно способствовать расцвету государства и сделать его изобильным.
Нужно сделать государство грозным в самом себе и внушающим уважение соседям.
Каждый гражданин должен быть воспитан в сознании долга своего перед Высшим Существом, перед собой, перед обществом и нужно ему преподать некоторые искусства, без которых он почти не может обойтись в повседневной жизни».
Екатерина пыталась проводить политику «просвещенного абсолютизма», переписывалась с Вольтером и Дидро. Однако на практике ее либеральные взгляды причудливо сочетались с жестокостью и усилением крепостничества. Крепостное право, бесчеловечное по своей сути, было настолько удобным и для самой императрицы, и для высших кругов общества, что его воспринимали как нечто естественное и незыблемое. Даже легкое послабление для крестьян затронуло бы интересы всех тех, на кого Екатерина опиралась. Поэтому, много рассуждая о благе народа, императрица не только не облегчила положение крестьянства, но и ухудшила его, введя дискриминационные указы, в частности, о запрете крестьянам жаловаться на помещиков.
Тем не менее, под властью Екатерины II Россия менялась. В стране проводились реформы, создавались благоприятные условия для предпринимательства, строились новые города. Екатерина учреждала воспитательные дома и женские институты, открывала народные училища. Она инициировала создание Академии русской словесности. В Петербурге начали издаваться литературно-художественные журналы. Развивалась медицина, появились аптеки. Чтобы остановить распространение эпидемий, Екатерина II первой в стране сделала прививку оспы себе и сыну, подав пример подданным.
Внешняя политика Екатерины и крупные военные победы полководцев екатерининского времени, подняли престиж России в мире. Стараниями П. А. Румянцева, А. В. Суворова, Ф. Ф. Ушакова Россия утвердилась на Черном море, присоединила к своим владениям Тамань, Крым, Кубань, западно-украинские, литовские и белорусские земли. Продолжалось освоение дальних окраин Российской империи. Были покорены Алеутские острова; русские поселенцы высадились на Аляске.
Екатерина обладала сильным характером, умела влиять на людей. В.О. Ключевский писал: «У Екатерины был ум не особенно тонкий и глубокий, но гибкий и осторожный, сообразительный. У нее не было никакой выдающейся способности, одного господствующего таланта, который давал бы все остальные силы, нарушая равновесие духа. Но у нее был один счастливый дар, производивший наиболее сильное впечатление: памятливость, наблюдательность, догадливость, чутье положения, уменье быстро схватить и обобщить все наличные данные, чтобы вовремя выбрать тон».
Екатерина II была тонким ценителем искусства: поощряла художников, архитекторов, собрала уникальную коллекцию художественных предметов, представляющую значительную часть сокровищ Эрмитажа, покровительствовала театрам. Она и сама была одарена литературными способностями, писала комедии, либретто для комических опер, детские сказки, исторические сочинения. Автобиографические «Записки» императрицы служат ценнейшим источником изучения начального периода ее царствования.
О куртуазных приключениях Екатерины ходили легенды. Она была очень любвеобильна, хотя и критически относилась к своей внешности: «Сказать по правде, я никогда не считала себя чрезвычайно красивой, но я нравилась, и думаю, что в этом была моя сила». С возрастом императрица пополнела, но не потеряла привлекательности. Обладая страстным темпераментом, она до старости сохраняла способность увлекаться молодыми мужчинами. Когда очередной фаворит клялся в любви и посвящал ей восторженные стихи:
Коль взять слонову кость белейшу,
Тончайшим цветом роз покрыть,
То можно плоть твою нежнейшу
В красе себе изобразить *.., - сердце императрицы трепетало, и сама себе она казалась нежной нимфой, достойной самого искреннего восхищения.
Может быть, несчастливая юность и воспоминания о замужестве с нелюбимым человеком заставляли ее искать «радостей сердца», а может быть, она, как каждая женщина, просто нуждалась в любви близкого человека. И что поделать, если искать эту любовь ей приходилось в обществе зависимых от царской благосклонности мужчин? Не все из них были в этой любви бескорыстны…
Известно, что у нее были внебрачные дети от Григория Орлова и Григория Потемкина. В числе фаворитов императрицы в разное время значились: будущий (и последний) король Польши Станислав-Август Понятовский, офицер Иван Корсаков, конногвардеец Александр Ланской, капитан гвардии Александр Дмитриев-Мамонов... Всего в списке явных возлюбленных Екатерины, по словам статс-секретаря Александра Васильевича Храповицкого *, было 17 «пареньков». Последним фаворитом стареющей государыни стал 22-летний ротмистр Платон Зубов, тотчас пожалованный чином полковника и назначенный флигель-адъютантом. После встречи с Зубовым Екатерина призналась в письме к Георгию Потемкину, сохранившему ее дружбу: «Я возвратилась к жизни, как муха после зимней спячки… Я снова весела и здорова».
При такой разнообразной и весьма насыщенной деятельности времени на общение с сыном Павлом у Екатерины почти не оставалось. Вступив на престол, она издали следила за воспитанием мальчика, которым занимались чужие люди, и регулярно общалась с графом Никитой Паниным, обер-гофмейстером при особе юного великого князя и его главным учителем, чтобы быть в курсе новостей. Но той любви, которую она не могла дать сыну, когда между ними были искусственные преграды, теперь, когда эти преграды рухнули, в ее душе уже не нашлось.
граф Никита Иванович Панин, воспитатель павла и его главный советчик
Мальчика мучили сильные головные боли, что не могло не сказываться на состоянии его нервной системы, но мать практически не обращала внимания на подобные «мелочи». Между тем, сам Павел уже к подростковому возрасту научился разбираться в собственном состоянии и принимать меры, чтобы облегчить его. Один из учителей великого князя, Семен Порошин, оставил такое свидетельство: «Его высочество проснулся в шесть часов, пожаловался на головную боль и остался в постели до десяти… Позднее мы поговорили с ним о классификации, которую великий князь составил к своим мигреням. Он различал четыре мигрени: круговую, плоскую, обычную и сокрушительную. «Круговая» - это название он дал боли в затылке; «плоская» - та, что вызывала боль во лбу; «обычная» мигрень - это легкая боль; и «сокрушительная» - когда сильно болела вся голова».
Как бедняге нужны было в такие минуты внимание и помощь матери! Но Екатерина была вечно занята, а окружающие Павла придворные оказались слишком равнодушными даже к «сокрушительным» головным болям наследника...
Императрица и великий князь были прежде всего заметными фигурами на политической сцене, а потом уже матерью и сыном. Причем, мать без особого права заняла престол и не собиралась его освобождать. Наследник-цесаревич рано или поздно мог вспомнить о собственных правах на власть. В этом ракурсе многие современники рассматривали все то, что происходило в царской семье, и искали ростки будущего конфликта. Сэр Джордж Маккартни, занимавший с 1765 года пост английского посланника в Санкт-Петербурге, извещал Лондон: «Сейчас по всему видно, что императрица твердо сидит на троне; меня убеждают, что ее правительство продержится без перемен по крайней мере несколько лет, но невозможно предвидеть, что произойдет, когда великий князь приблизится к возмужанию»… То, что великий князь, повзрослев, не захочет сводить с матерью счеты, казалось европейским политикам просто невероятным. Они ожидали нового государственного переворота в России.
Павел был далек от подобных мыслей. Подрастая, он тянулся к матери, прислушивался к ее советам, безропотно выполнял ее приказания. В начале 1770-х годов приближенные были уверены, что отношения между матерью и сыном окончательно наладятся и станут по-родственному сердечными. Своей заграничной приятельнице мадам Бьёльке Екатерина, отмечавшая в Царском Селе летом 1772 года годовщину восшествия на престол и именины Павла, писала: «Мы никогда не радовались Царскому Селу больше, чем в эти девять недель, которые я провела вместе с сыном. Он становится красивым мальчиком. Утром мы завтракали в милом салоне, расположенном у озера; затем, насмеявшись, расходились. Каждый занимался собственными делами, потом мы вместе обедали; в шесть часов совершали прогулку или посещали спектакль, а вечером устраивали трам-тарарам - к радости всей буйной братии, которая окружала меня и которой было довольно много».
Эту идиллию, как и нежную дружбу матери с сыном, испортило неприятное известие об офицерском заговоре в Преображенском полку. Целью заговорщиков было отстранение от власти Екатерины и возведение на престол Павла. Заговор не слишком хорошо подготовили; он вообще больше напоминал детскую игру… Но императрица была шокирована. Прусский посланник граф Солмс описал это событие в письме Фридриху II: «Нескольким молодым дебоширам-дворянам… наскучило их существование. Вообразив, что кратчайшим путем к зениту будет устройство революции, они составили нелепый план возведения на престол великого князя».
Екатерина на собственном опыте хорошо знавшая, что самый нелепый заговор нескольких гвардейских офицеров в России может привести к непредсказуемым последствиям, задумалась о прочности своей власти и о том, что в лице Павла подрастает конкурент. Тот же граф Солмс подметил, что отношения императрицы с сыном стали не столь уж искренними: «Не могу поверить, что это демонстративное обожание не содержит некоторого притворства - по крайней мере, со стороны императрицы, в особенности при обсуждении темы великого князя с нами, иностранцами».
Петр III, отец Павла, свергнутый Екатериной II и впоследствии убитый
20 сентября 1772 года великому князю Павлу исполнилось восемнадцать лет. День рождения наследника пышно не отмечали (Екатерине, при всей ее любви к торжествам, не хотелось лишний раз подчеркивать, что сын «вошел в возраст»), и праздник прошел совершенно незамеченным в придворных кругах. Павел получил один важный подарок - право на управление своими наследственными имениями в Голштинии. Его отец Петр III был сыном герцога Голштейн-Готторпского, и теперь по прямой линии в права наследства вступал Павел. Екатерина произнесла перед сыном речь о правах и обязанностях государей на подвластных им землях, хотя церемония проходила келейно и кроме императрицы, великого князя и графа Панина на ней присутствовало только два человека.
Однако радость Павла была преждевременной - править даже в своем крошечном государстве он не смог. Через год, осенью 1773 года Екатерина передала Голштейн-Готторпское герцогство Дании, лишив сына власти на этих землях. Но в душе императрицы боролись разнообразные чувства, сын оставался сыном, и устройство личной судьбы Павла она считала для себя делом необходимым…
Царское Село. Прогулка Екатерины II
Павел, чье обучение началось в четыре года, вкус к учебе со временем не утратил, любил читать, свободно говорил на нескольких иностранных языках и особенные таланты демонстрировал в точных науках. Семен Андреевич Порошин, преподававший наследнику престола математику, так говорил о своем ученике: «Если бы Его Высочество был человек партикулярный и мог совсем предаться одному только математическому учению, то бы по остроте своей весьма удобно мог быть нашим российским Паскалем».
Но Екатерину волновало другое. С тех пор, как Павлу исполнилось четырнадцать лет, мать предавалась раздумьям о том, что со временем наследника придется женить. Будучи человеком педантичным, она не могла пустить дело на самотек, и решила сама подобрать сыну невесту. Для этого следовало получше узнать тех принцесс, кто в будущем мог бы войти в семью русской императрицы. Однако частые визиты русской государыни ко дворам иностранных монархов вызвали бы большой переполох в Европе. Нужен был надежный человек, который провел бы первичное изучение династической «ярмарки невест». И такой человек нашелся. Дипломат Ассебург, много лет служивший посланником датского короля в России, в результате политических интриг потерял свой пост и предложил услуги русскому двору.
Ахац Фердинанд Ассебург успел побывать в разных странах, где обзавелся полезными знакомствами при королевских и герцогских дворах. Екатерина дала отставному дипломату деликатное поручение - под достойным предлогом посетить европейские владетельные дома, в которых имелись юные принцессы, и присмотреться к потенциальным невестам. Получив чин действительного тайного советника и немалую сумму на дорожные и представительские расходы, агент императрицы с энтузиазмом принялся за дело. Правда, господин Ассебург относился к числу «слуг двух господ» и в своем путешествии одновременно выполнял приказания не только русской императрицы, но и короля Пруссии Фридриха.
Король Пруссии Фридрих, прозванный Великим
Фридрих Великий, бывший прежде всего великим интриганом, усмотрел в женитьбе наследника престола Российской империи свой политический интерес. Как было бы славно под видом супруги наследника внедрить агента влияния в высшие придворные круги России! История с Екатериной II (которой когда-то, в бытность ее невестой русского цесаревича, Фридрихом отводилась подобная роль) ничему его не научила. Господин Ассебург, «иностранная змея, которую отогрела на своей груди Россия» (по образному выражению одного из знатоков вопроса), в деле выбора невесты для Павла прежде всего руководствовался инструкциями, полученными от прусского короля. Но для Екатерины нужно было создать видимость «широты охвата» брачного рынка и познакомиться с возможно большим числом принцесс, чтобы отчеты Ассебурга о трудах праведных не вызывали в России претензий.
Одним из первых мест, куда он заехал, выполняя свою тайную миссию, был дом принца Фридриха Евгения Вюртембергского. Это был формальный визит - Фридрих Евгений, имея двух старших братьев, в то время не мог рассчитывать даже на титул герцога, служил за жалование в армии прусского короля и командовал гарнизоном в захолустном Штеттине. У него было двенадцать детей, и потомку знатного герцогского рода приходилось вести жизнь бедного провинциального офицера, обремененного многочисленным семейством, долгами и при этом чрезмерно занятого муштрой на гарнизонном плацу. Никто не мог представить, что Фридриху Евгению суждено пережить своих братьев, претендовавших на герцогскую корону, и самому стать герцогом Вюртембергским, на равных войдя в круг европейских монархов.
Принцесса София Доротея Вюртембергская (будущая вторая жена Павла Петровича) в детстве
Тайный посол Екатерины, оказавшись в доме будущего герцога в Трептове под Штеттином, все же присмотрелся к дочерям семейства. И маленькая София Доротея совершенно покорила его сердце. Вопреки собственным планам и, главное, планам своего высокого покровителя, прусского короля, Ассебург отправил в Россию восторженный отчет, высоко оценивая задатки девятилетней девочки, обещавшей превратиться в настоящую красавицу. Но его путь лежал в другой дом - замок ландграфа Гессен-Дармштадского, чья дочь Вильгельмина, по мнению прусского короля, гораздо более подходила на роль невесты цесаревича Павлу. Королем Фридрихом Ассебургу было дано указание любой ценой внушить императрице Екатерине, что девушки лучше, чем Вильгельмина Гессенская, и быть не может. Но дело надо было провернуть тонко и дипломатично, чтобы Екатерина II не заподозрила, что ею манипулируют.
Три года господин Ассебург путешествовал по столицам европейских государств, посещал дома представителей знатных династий и присматривался к маленьким принцессам - как растут, чем болеют, насколько успели похорошеть и поумнеть. Он расспрашивал людей, близких ко двору, о характерах и наклонностях девочек, регулярно отправляя отчеты в Россию. Императрице были присланы не только описания, но и портреты тех принцесс, кто обратил на себя особое внимание бывшего дипломата. Изображение Вильгельмины Гессен-Дармштадтской было главным в коллекции, но и портрету Софии Доротеи Вюртембергской нашлось в ней место.
Екатерина, несмотря на все доводы своего посланца, склонялась скорее в пользу Софии Доротеи. Она даже подумывала, что маленькую принцессу нужно пригласить к русскому двору, пока та еще мала и способна легко учиться новому. У девочки будут лучшие учителя, ее воспитают в русском духе, в любви к России и православной вере, а главное - помогут изжить убогие привычки небогатого дома ее родителей и симпатии ко всему прусскому. Вот тогда София Доротея в будущем сможет стать достойной супругой наследника престола Российской империи. Правда, принимать при своем дворе многочисленных родственников принцессы императрица не хотела - приглашение могло быть адресовано лишь Софии Доротее. В мае 1771 года Екатерина писала Ассебургу: «Я возвращаюсь к своей любимице принцессе Вюртембергской, которой минет двенадцать в будущем октябре. Мнение ее врача о ее здоровье и крепком сложении влечет меня к ней. Она тоже имеет недостаток, а именно тот, что у нее одиннадцать братьев и сестер…»
Мать Софии Доротеи, герцогиня Фредерика Вюртембергская
Лукавый дипломат по наущению Фридриха Прусского сделал все, чтобы приезд принцессы Вюртембергской в Санкт-Петербург так и не состоялся. Пригласить маленькую девочку без сопровождения родственников было невозможно, а дружеских контактов с ними и, тем более, их длительного пребывания в России Екатерина не желала. Ассебург охарактеризовал привычки родителей маленькой принцессы как «мещанские», а их имение в Монбельяре, на границе с Францией, как чрезвычайно убогое. Екатерина не удивилась. Для нее, по-родственному хорошо знавшей немецких герцогов и королей, не было секретом, что дед девочки, владетельный герцог Карл Александр Вюртембергский имел склонность к разгульной жизни и за три года своего правления ухитрился промотать более миллиона талеров, опустошив и без того небогатую казну герцогства и полностью подорвав благосостояние семьи. Так что же прикажете делать с этими Вюртембергскими? Пригласить в Санкт-Петербург еще одну компанию попрошаек, которые будут жадно смотреть ей в руки? Нет уж, это ни к чему! Екатерина и свою родню не приваживала; даже ее родной брат, принц Вильгельм Христиан Фридрих Ангальт-Цербстский не получил ни приглашения перебраться в Россию, ни помощи, ни даже весомых подарков, после того как его сестрица стала государыней крупнейшей империи мира. Он так и прозябал в качестве обыкновенного генерала на службе у короля Пруссии.
Вопреки сплетням отец принцессы Софии Доротеи Вюртембергской делал все, чтобы дать своим детям достойную жизнь и приличное образование. Для детей под Монбельяром, в живописном местечке Этюп были разбиты великолепные парки и сады с беседками из роз, бамбуковыми мостками и Храмом Флоры - богато украшенным растениями павильоном в честь богини цветов. Принцесс учили музыке, пению, живописи, резьбе по камню, а главное - умению понимать и ценить красоту. Правда, парки требовали ухода, а держать большой штат садовников герцогу было не по средствам. Поэтому и сам герцог, и его супруга, дочь маркграфа Бранденбург-Шверинского, и их дети сами занимались декоративным садоводством - копали землю, сажали цветы и ухаживали за ними по всем правилам науки. София Доротея с детства хорошо знала ботанику и основы агрономических правил, применяя их на практике. За каждым из детей был закреплен свой участок парка, а София Доротея, отличавшаяся таким редким для принцессы качеством, как трудолюбие, считалась главной помощницей отца, и ее садик по красоте превосходил все то, что удавалось вырастить другим детям герцога.
Монбельяр
Люди, знавшие принцессу Софию Доротею, отмечали не только ее ум, но и необыкновенную доброту. Она часто навещала бедных и больных, заботилась о сиротах. Думая о будущем, она писала: «Я сделаюсь очень экономной, не будучи, однако, скупой, потому что я думаю - скупость самый ужасный порок для молодой особы, он источник всех пороков».
В России желание потенциальной невесты наследника быть «очень экономной» воспринималось скорее как недостаток… Не думавшая об экономии Вильгельмина Гессен-Дармштадтская показалась предпочтительнее, к тому же, она была старше, а стало быть, больше годилась в невесты. Политика Ассебурга принесла свои плоды. После целого года раздумий Екатерина написала графу Никите Панину: «Принцессу Вюртембергскую отчаиваюсь видеть, потому что показать здесь отца и мать в том состоянии, в котором они по донесению Ассебурга, находятся, невозможно: это значило бы с первого же шага поставить девочку в неизгладимо смешное положение; и потом, ей лишь 13 лет, и то еще минет через восемь дней».
Остальные невесты по тем или иным причинам и вовсе не устраивали русскую императрицу. Волей-неволей, Екатерине пришлось выбрать принцессу Вильгельмину, хотя особой симпатии к девушке она не чувствовала. «Принцессу Дармштадтскую мне описывают, особенно со стороны доброты сердца, как совершенство природы, но помимо того, что совершенства, как мне известно, в мире не существует, вы говорите, что у нее опрометчивый ум, склонный к раздору, - не без иронии писала она Ассебургу. - Это, в соединении с умом ее сударя-батюшки и с большим количеством сестер и братьев, частью уже пристроенных, а частью еще ожидающих, чтобы их пристроили, побуждает меня в этом отношении к осторожности…»
Герб Гессен-Дармштадтского герцога на дворце в Дармштадте
Не укрылось от русской императрицы и заинтересованное участие короля Фридриха в выборе невесты для Павла. И все же она пригласила Вильгельмину и трех ее сестер вместе с матерью, ландграфиней Гессен-Дармштадской Каролиной на смотрины в Петербург. Принцессам из этой семьи давался равный шанс покорить сердце наследника русского престола. Графу Панину в начале октября 1772 года императрица написала: «… У ландграфини, слава Богу, есть еще три дочери на выданье; попросим ее приехать сюда с этим роем дочерей… Посмотрим на них, а потом и решим… Не особенно доверяю я похвалам, расточаемым старшей из принцесс Гессенских королем Прусским, потому, что я знаю, и как он выбирает, и какие ему нужны, и та, которая ему нравится, едва ли могла бы понравиться нам. По его мнению - которые глупее, те и лучше: я видала и знавала выбранных им».
Пока императрицу занимали личные проблемы ее сына, да и собственные (она как раз поменяла своего интимного друга Григория Орлова, уличенного в изменах, на нового фаворита, молодого князя Александра Васильчикова, что стоило ей душевного смятения и слез), на Урале зрели проблемы иного рода. Некий казак по имени Емельян Пугачев объявил себя государем Петром III, чудом спасшимся от заговорщиков, скитавшимся на чужбине и ныне вернувшимся в Россию, чтобы восстановить справедливость. Недовольные жизнью казаки, солдаты-дезертиры, беглые крестьяне, староверы и другие обиженные в годы правления Екатерины люди стали собираться под его руку.
Екатерина поначалу не знала о зреющей опасности - местные власти полагали, что и сами легко справятся с бунтовщиками. Это был не первый случай самозванства - к моменту появления «государя» Пугачева насчитывалось уже девять мнимых царей Петров III, «защитников народа от немецкой дьяволицы», и все они либо были убиты, либо отправились в Сибирь в кандалах… Но в отличие от своих предшественников Пугачев оказался слишком умным и сильным противником, которого явно недооценили.
Между тем, в Санкт-Петербурге, куда должны были привезти принцессу Вильгельмину с сестрами, полным ходом шла подготовка к смотринам. Екатерина решила щедро оплатить гессенским дамам дорожные расходы, и даже предоставила им средства на поправку гардероба - не являться же им, бедняжкам, к роскошному русскому двору замарашками.
Принцесса Августа Вильгельмина Луиза Гессен-Дармштадтская (Мими)
Гессенскому семейству из России были перечислены 80 000 гульденов «подъемных», и в начале июня 1773 года принцессы вместе с матушкой и братом Людвигом отправились в путь. Из Петербурга в Любек за ними были присланы три русских фрегата. Среди вельмож почетного сопровождения находился молодой граф Андрей Разумовский (племянник возлюбленного и тайного супруга покойной императрицы Елизаветы Петровны Алексея Разумовского). Со времен царствования Елизаветы Разумовские занимали видное место при дворе, а графа Андрея, выросшего вместе с наследником, Павел считал другом и просто боготворил. Цесаревич долго пребывал под влиянием молодого графа, хотя по натуре своей с юности был не склонен доверять людям. В одном из писем Разумовскому Павел признавался: «Дружба ваша произвела во мне чудо: я начинаю отрешаться от моей прежней подозрительности. Но вы ведете борьбу против десятилетней привычки и побораете то, что боязливость и обычное стеснение вкоренили во мне. Теперь я поставил себе за правило жить как можно согласнее со всеми. Прочь химеры, прочь тревожные заботы! Поведение ровное и согласованное с обстоятельствами - вот мой план. Я сдерживаю, насколько могу, свою живость: ежедневно выбираю предметы, дабы заставить работать свой ум и развивать мои мысли, и черпаю понемногу из книг».
Граф Андрей Разумовский
Считая графа Андрея настолько близким человеком, что не предаст, Павел позволял себе быть полностью откровенным с ним, даже говоря о матушке-императрице. Возмущаясь желанием Екатерины, чтобы все и всегда беспрекословно подчинялись ее воле, Павел рассуждал: «Это несчастие очень часто постигает монархов в их личной жизни; возвышенные над той сферой, где нужно считаться с другими людьми, они воображают, что имеют право постоянно думать о своих удовольствиях и делать все, что угодно, причем не сдерживают своих желаний и прихотей и заставляют других подчиняться им; но эти другие, имеющие со своей стороны глаза, чтобы видеть, имеющие к тому же собственную волю, никогда не могут из чувства послушания сделаться настолько слепыми, чтобы утратить способность различать, что воля есть воля, а прихоть есть прихоть…» (Что и говорить, у этого молодого человека были удивительные задатки и он обещал стать мудрым правителем; как же долго надо было ломать его характер, чтобы царствование Павла Петровича оказалось одним из самых несчастливых в истории России!).
Подобная откровенность могла дорого обойтись наследнику престола, если бы письмо попало на глаза императрице. Однако Андрей Разумовский в этом случае друга не предал. А вот увидев возможную невесту Павла принцессу Вильгельмину, Андрей нашел ее хорошенькой и счел нужным пофлиртовать. В конце концов, вопрос с женитьбой цесаревича еще не был окончательно решен, так что совесть не мешала молодому графу дать волю сердцу.
По прибытии в Ревель (Таллин), гессенское семейство продолжило путешествие в столицу России по суше. Взаимный интерес принцессы Вильгельмины, или Мими, как называли ее близкие, и Андрея Разумовского не только не погас, но и продолжал расти…
Роман Мими и Андрея вспыхнул еще до прибытия в Санкт-Петербург.
Продолжение следует.
* Стихи одного из фаворитов Екатерины II, А. Дмитриева-Мамонова.
* Храповицкий А.В. - статс-секретарь при особе императрицы Екатерины II, впоследствии сенатор и член Совета при императоре Павле I, оставил любопытный документ: «Памятные записки», где осветил разные стороны личности Екатерины и дворцовые тайны времен ее царствования. Его труд был опубликован в 1874 году под названием «Дневник Храповицкого».