юродство
«Сладостный новый стиль» пишет Голышев golishev «Юродство проповеди и действия» говорю я.
Ласточкой был всё же Шевчук. «Юра Шевчук, музыкант» - зашибись!
Хотя нет, вначале было ведро, и ведро было синим, часто детским. ОМОН против детских ведёрок, дядя Стёпа с дубинкой в песочнице, гаишники, отбирающие игрушки, - отлично!
На Триумфальной ОМОН колотил уже не безымяную кучку оранжевых и хрен пойми Эдичку,а лично Юру музыканта и его друзей, и колотил его лично Путин.
«Ты кто воще такой по жизни будешь»? - «Юра музыкант». - На, по очкам, на по почкам!
А потом Лёня Тронутый снял с головы синее ведро, а под ним нате-здрасте, - пылающий болт по всем окнам Питерского, прошу заметить, ФСБ.
И на фоне - безумные партизаны, «поставьте свечку, еврейский фашизм, умираем, но не сдаёмся».
Юродство без страстотерпцев было бы фарсом, фарс с кровью становится юродством, и горят свечи на аватарках, и хочется не сдаваться, не смотря на уже осторожный возраст.
Всё, по прежнему, хорошо и даже ещё лучше. Милиция закрывает телами детей, трудящиеся спокойно жарят шашлык, нетревожимы несогласными грантососами. Кирилл Фролов (вот ведь тоже) разносит в клочья шута предателя, другой Кирилл одним мощным благословением смиряет под крепкую руку Божию очередного спортсмена.
Но влез уже дурачок в большие деньги с дурацкой копеечкой и канючит неприятной просьбой зарезать мальчишек. Только вишь, как вышло, Юра, время такое выпало, что зарезали мальчиков и тебя не спросили, зарезали образцово показательно и сказали, что так и надо, и народ не безмолвствует, а одобрительно гудит, а местами удовлетворённо постанывает.
Время такое мудрёное, что, конечно, даже дураку подозрительно, как Юра оказался там, где не надо, почему так показательно молотили народишко на триумфальной, и партизаны ли партизаны, а не жертвы, к дню независимости.
Как бы всё ни было на самом деле, всё уже случилось именно так. Отозвалось смехом и страхом, и мальчики кровавые сделали своё жертвенное дело.
Народ оказался разный, кто гудит и стонет, а кто и смеётся сквозь кровавые слёзы, некоторые безмолствуют, но как то нехорошо, Глаза у имеющих их, проморгались, глядь, а король то - гопник, вот же, вот, мент с блатными замашками. Дубасит очкарика средь бела дня. Глядь - да ведь он душегуб, мальчики висят на дыбе, чуть не по первому каналу в прайм-тайм.
И холуй с мигалкой, как назло снял редкостное дерьмо, и Емельяненко на редкость неудачно благословили.
А тут ещё этот хрен на мосту. Поубивать бы их, да ведь это уж совсем курам на смех, за три буквы на заборе убивать.
Смеха царские понты не переносят. Над Иродом вон посмеялись, младенчиков под нож пустил.
Не люблю я последнее время царей, у них дело царское, государственное, иродово, а у меня сынишка родился, моё дело отцовское. Не совпадает интерес наш. В лучшем случае не совпадает. Как бы так, чтоб совпало? Я со своей стороны готов.
Понимаешь, Дмитрий Анатолич, я бы может и ничего, у меня у сына фамилия, имя и даже отчество, совпадает с именем твоего сына. Один он у тебя? И у меня один. Ты ж видел Анатолич, как отец пацана приморского просил, «сына живого оставьте». Напрягся я на тебя, Анатолич, и на кореша твоего, серьёзно напрягся, и многие отцы русских мальчишек, напряглись.
Зря вы так. Да ведь по другому не можете. Нам ведь крови не надо, мы ж не пидоры богемные, нам перманентная революция ни к чему. Я ведь в молитвах поминал тебя, с чадцами и домочадцами. Православный думаю, жена благотворительностью занимается, а вы вон как. Страшно нам, Димитрий Анатолич, не за себя страшно, отбоялись. Вы же в самое логово наше лезете, где зубами рвать будут. Может это дружок твой тебя подбивает? Ты бы не дружил с ним, злой он какой то. Вляпаешься ты с ним.
Вы говорите - гандизм, оранжевые технологии? Сложнее у нас тут.
У нас тут духовность. Секретные боевые традиции перешибания обуха плетью, а скорее соплёй. Кровавой дурацкой соплёй.
Как то всё, один в один, как то всё промыслительно. Мы ж дураки, мы сами по себе ничего не можем.
Ласточкой был всё же Шевчук. «Юра Шевчук, музыкант» - зашибись!
Хотя нет, вначале было ведро, и ведро было синим, часто детским. ОМОН против детских ведёрок, дядя Стёпа с дубинкой в песочнице, гаишники, отбирающие игрушки, - отлично!
На Триумфальной ОМОН колотил уже не безымяную кучку оранжевых и хрен пойми Эдичку,а лично Юру музыканта и его друзей, и колотил его лично Путин.
«Ты кто воще такой по жизни будешь»? - «Юра музыкант». - На, по очкам, на по почкам!
А потом Лёня Тронутый снял с головы синее ведро, а под ним нате-здрасте, - пылающий болт по всем окнам Питерского, прошу заметить, ФСБ.
И на фоне - безумные партизаны, «поставьте свечку, еврейский фашизм, умираем, но не сдаёмся».
Юродство без страстотерпцев было бы фарсом, фарс с кровью становится юродством, и горят свечи на аватарках, и хочется не сдаваться, не смотря на уже осторожный возраст.
Всё, по прежнему, хорошо и даже ещё лучше. Милиция закрывает телами детей, трудящиеся спокойно жарят шашлык, нетревожимы несогласными грантососами. Кирилл Фролов (вот ведь тоже) разносит в клочья шута предателя, другой Кирилл одним мощным благословением смиряет под крепкую руку Божию очередного спортсмена.
Но влез уже дурачок в большие деньги с дурацкой копеечкой и канючит неприятной просьбой зарезать мальчишек. Только вишь, как вышло, Юра, время такое выпало, что зарезали мальчиков и тебя не спросили, зарезали образцово показательно и сказали, что так и надо, и народ не безмолвствует, а одобрительно гудит, а местами удовлетворённо постанывает.
Время такое мудрёное, что, конечно, даже дураку подозрительно, как Юра оказался там, где не надо, почему так показательно молотили народишко на триумфальной, и партизаны ли партизаны, а не жертвы, к дню независимости.
Как бы всё ни было на самом деле, всё уже случилось именно так. Отозвалось смехом и страхом, и мальчики кровавые сделали своё жертвенное дело.
Народ оказался разный, кто гудит и стонет, а кто и смеётся сквозь кровавые слёзы, некоторые безмолствуют, но как то нехорошо, Глаза у имеющих их, проморгались, глядь, а король то - гопник, вот же, вот, мент с блатными замашками. Дубасит очкарика средь бела дня. Глядь - да ведь он душегуб, мальчики висят на дыбе, чуть не по первому каналу в прайм-тайм.
И холуй с мигалкой, как назло снял редкостное дерьмо, и Емельяненко на редкость неудачно благословили.
А тут ещё этот хрен на мосту. Поубивать бы их, да ведь это уж совсем курам на смех, за три буквы на заборе убивать.
Смеха царские понты не переносят. Над Иродом вон посмеялись, младенчиков под нож пустил.
Не люблю я последнее время царей, у них дело царское, государственное, иродово, а у меня сынишка родился, моё дело отцовское. Не совпадает интерес наш. В лучшем случае не совпадает. Как бы так, чтоб совпало? Я со своей стороны готов.
Понимаешь, Дмитрий Анатолич, я бы может и ничего, у меня у сына фамилия, имя и даже отчество, совпадает с именем твоего сына. Один он у тебя? И у меня один. Ты ж видел Анатолич, как отец пацана приморского просил, «сына живого оставьте». Напрягся я на тебя, Анатолич, и на кореша твоего, серьёзно напрягся, и многие отцы русских мальчишек, напряглись.
Зря вы так. Да ведь по другому не можете. Нам ведь крови не надо, мы ж не пидоры богемные, нам перманентная революция ни к чему. Я ведь в молитвах поминал тебя, с чадцами и домочадцами. Православный думаю, жена благотворительностью занимается, а вы вон как. Страшно нам, Димитрий Анатолич, не за себя страшно, отбоялись. Вы же в самое логово наше лезете, где зубами рвать будут. Может это дружок твой тебя подбивает? Ты бы не дружил с ним, злой он какой то. Вляпаешься ты с ним.
Вы говорите - гандизм, оранжевые технологии? Сложнее у нас тут.
У нас тут духовность. Секретные боевые традиции перешибания обуха плетью, а скорее соплёй. Кровавой дурацкой соплёй.
Как то всё, один в один, как то всё промыслительно. Мы ж дураки, мы сами по себе ничего не можем.