Тринадцатая невеста
Только что закончила сказку ко Дню Фортуны в Заповеднике сказок.
Тринадцатая невеста
В комнате темно и тихо, только отблески огня танцуют на потолке, только поленья потрескивают в печи, только слышится, время от времени, чей-то мелодичный смех.
- Это искрушки в печи резвятся, - говорит дед.
- А посмотреть можно? - спрашиваю.
- Можно-то можно, если проклятие на себя накликать не боишься, - бормочет дед, укладываясь спать, - искрушки - они мастерицы по проклятиям.
- Злые они.
- Вовсе нет, просто нос, куда не след, совать не надо. Не любят они, когда люди их танец видят, вот и насылают проклятие, чтобы в следующий раз неповадно было.
- А что за проклятие?
- Так у каждого оно своё, пока не получишь не узнаешь. Одинаковых проклятий, Дана, не бывает. Так мир устроен. Но и без проклятия тоже нельзя.
- Это почему?
- Жить не для чего будет.
- Можно для счастья жить.
- Те, кто живут для счастья - хрупкие люди. Одной единственной неудачи хватит, чтобы их сломать. А вот те, что с проклятием борются, люди крепкие, они всегда знают почём пуд лиха. Счастье заслужить надо, а уж потом ему радоваться. Счастье, после проклятия, особенно сладким бывает.
Я со словами деда не согласна, но и не спорю, а то враз осерчает, и больше из него слова не вытянешь. А потому просто спрашиваю:
- А у тебя, деда, было проклятие?
- А как же, - глаза старика вдруг молодеют, - было…
- А расскажешь?
- Как-нибудь в другой раз, егоза. Шла бы ты спать что ли. Сама знаешь, мать не любит такие разговоры.
Дед засыпает, а я иду к печке и, подняв с пола старую меховую рукавицу, открываю заслонку. Два зеленоватых огонька играют среди красных всполохов почти прогоревших поленьев. Затем огоньки оборачиваются крохотными девушками. Я вижу каждое их движение, слышу их смех, заменяющий музыку. И вдруг одна из них поворачивается в мою сторону, хватает в ладошку горящие угольки и швыряет их в меня. Угольки из красных становятся ярко-зелёными. Я от неожиданности даже отпрянуть забываю, и они летят прямо мне в лицо, но почему-то не горячие, а обжигающе холодные.
- Тебе - холод, другому - жар, - говорит огненная девушка, - век связаны будете. Жар холод растопит, а холод жар исцелит. Это ваша судьба, прими как дар, - и исчезает.
А я ещё долго смотрю на огонь, пытаясь понять, что означает это проклятие, и что оно изменило во мне. Несмотря на близость огня, меня бьёт озноб, должно быть от волнения. Так ни до чего и не додумавшись, ложусь спать. А на следующий день в соседнюю деревню приходит беда.
Чужаки с Озера в наших селениях показываются редко. И после каждый такой визит годами обсуждается. Потому что они вроде бы и на людей похожи, но в тоже время не люди. Загляни им в глаза и сразу всё поймёшь, не человеческие это глаза, глубокие словно топи на болотах, того смотри и утащат они душу в свою глубину. А потому люди озёрникам в лицо не смотрят, взгляд прячут, склоняются, словно в почтении. А может и не словно. Озёрники все статные, красивые, но главное сила большая в их руках. Вот деревенские их побаиваются и чтят одновременно. Потому что в наши края, благодаря озёрникам, ни один враг носа не показывается. Конечно, время от времени, кому-нибудь да приглянутся наши тучные пашни, да огромные стада. Но озёрные жители не дремлют. Последний такой случай был во время молодости моего деда. Он не любит о нём вспоминать. Говорит, что так страшно ему никогда в жизни не было ни до, ни после, а пожил он не мало. Но местным никогда зла от озёрных не было. И вот я накликала…
Чужаки с Озера пришли в Листиковку и увели трёх девушек. Сказали, что если хоть одна из них пройдёт испытание и станет женой их князя, то все получат или возможность вернуться домой, или остаться на Озере невестами. Но если девушки испытания не выдержат, то родным лучше их забыть, а через месяц с Озера придут за новыми невестами. И так будет пока не найдётся та самая - единственная.
Девушки из Листиковки не вернулись.
А я всё дамала и гадала, не моя ли в том вина? Спросила деда. Тот долго сидел молча, потом буркнул в бороду:
- Совпадение. Но матери не говори, она всякое себе придумать может.
Через месяц пришли за невестами уже к другим нашим соседям - в Ольховку. И снова из девушек никто домой не вернулся.
Я повторила свой вопрос. Дед ещё дольше молчал, потом сказал:
- Будь это твоё проклятие, они бы с нашей деревни начали. Но ты всё равно никому ничего не говори, народ не правильно понять может. И так тебя все соседки ведьмой кличат.
Ведьмой меня прозвали за то, что когда я злюсь - мои глаза меняют цвет. Обычно они ярко-голубые, а стоит мне на кого-то обидеться, то в раз тёмно-серыми становятся. Вот соседки и прозвали меня ведьмой - глаз у меня, мол, нехороший. Как я им на встречу попадусь - то молоко скиснет, то куры нестись перестанут. А по мне так чище посуду мыть надо, тогда и киснуть ничего не будет, да за скотиной лучше ухаживать. А так свою вину свалить на другого - проще простого.
После происшествия в Ольховке, время тянулось нестерпимо долго. Все только и гадали к кому на этот раз придут чужаки с Озера? Девушки старались побыстрее выскочить замуж. Ведь чужаки замужних не уводили. Теперь каждая красавица на выданье не особо нос воротила, за косого и рябого горазда была идти, что уж говорить об остальных. А ко мне, как на зло, повадились парни сватов засылать, словно мёдом мои ворота мазаны, словно чем-то я их приворожила, как судачили обо мне соперницы, опять про мои глаза вспоминая. Вот только всем женихам я отказывала. Выслушивала, заглядывала в глаза, и отказывала. Потому что сердце моё ни разу не ёкнуло. Холодное было моё сердце - пустое. Словно камушек в груди. Иногда меня и саму это пугало. И с каждым отказом камушек этот становился всё холоднее и тяжелее.
Мать моя после каждого неудавшегося сватовства охала и причитала:
- Вот дождёшься, уведут тебя на Озеро.
- Да и пусть ведут, - отгрызалась я, - а за нелюбого замуж не пойду.
- В гроб ты меня вгонишь. А всё дед виноват, насочинял сказок и задурил внучке голову.
- Дана права, негоже идти замуж без любви, - хмурился дед, - уведут на Озеро или нет - не известно, а всю жизнь с нелюбым жить - вот это беда настоящая.
- Так ведь всё же жить, - не сдавалась мать, но не ей было решать.
Снова прошло три месяца, и снова беда посетила наших соседей, на этот раз из Грибнихи. Там народ жил отчаянный, они озерников к себе пустили не сразу.
- Сам, собственными глазами видел, - сотый раз рассказывал сосед Митька, - как столетние дубы выдрали свои корни из земли да на них на поля грибниковских и пошагали. Да если вы мне не верите, вы сами туда сходите, нет теперь посевов, всё сгубили.
Мы верили, да всем селом собирали, кто что мог, чтобы соседей поддержать. А я на этот раз деда ни о чём спрашивать не стала, только посмотрела ему в глаза, но он тут же взгляд отвёл, словно я была озёрником каким.
И вот чужаки с Озера пришли в нашу деревню. Велели всем девицам собраться на базарной площади.
Никто ослушаться не посмел. Поняли, что с ними лучше не спорить. Лучше трёх девок потерять, чем всей деревней с голоду сгинуть.
Я наряжаться не стала - не на гулянье иду. Колечко золотое с руки сняла, незаметно от матери, дома оставила. Серёжки с бирюзой из ушей вынула. Если что со мной случится, то пусть не пропадут. Кто-то возможно скажет, что я слишком расчётливая, да скупая, но что поделать, уж какая есть.
К тому моменту, как до площади добралась, народу собралось - не протолкнёшься. И то верно, внукам и правнукам своим будут потом об этом визите озёрников рассказывать. Девушки стояли поодаль, сбившись в кучу, словно овцы, прижимаясь друг к другу. Общая беда роднила почище кровных уз. Кто-то плакал, кто-то искал глазами в толпе родных. Я встала рядом с девушками, но всё же чуть поодаль. Сейчас как никогда я ощущала свою вину перед ними. Кто же знал, что моё проклятие такое натворить может? А в том, что это оно, я уже не сомневалась. Что ждёт их теперь, что ждёт меня? И вместе с тем всё больше во мне поднималась волна ярости. Как они так могут, словно скот, угонять нас неизвестно куда?
Когда пришли чужаки с Озера, только я одна не ревела. Была у моих глаз ещё одна особенность, когда они потемнели, из них слезу ни чем уже не вышибешь.
Прежде чем мы увидели озерников, среди жаркого августа поднялась метель, закружила, замела, выстроила завесу из снега. А из-за этой завесы показались они. И было такое ощущение, что идут они, не касаясь земли, будто несёт их снег. Озёрников было четверо. Все мужчины. Трое из них красавцы, да такие что многие девушки в раз плакать перестали. Мне же всегда казалось что они и не живые вовсе, а кем-то нарисованные, потому что такими красивыми быть не возможно. Высокие, стройные, с белыми волосами по плечи, лица бледнык, точно прозрачные, а глаза, как драгоценные камни у каждого своего цвета и оттенка. Три красавца походили друг на друга словно близнецы. А вот четвёртый озёрник был с таким изуродованным лицом, что в дрожь бросает.
«Как же ему бедолаге живётся среди своих?» - задумалась я, наблюдая за ним.
Жалко мне его стало, но моя жалость тут же иссякла, когда чужаки начали девушек выбирать. Ходили в лица заглядывали и отбраковывали, как скот. На меня тоже посмотрели, но мимо прошли. Видимо, не гожа я им показалась, что ещё больше меня разозлило. А когда я злюсь, страх разом уходит. Я даже мыслить начинаю чётче. Вот и поняла я для себя, что сейчас сделать должна. Раз уж сама всё это заварила.
Вышла я вперед, подошла тем, кто с Озера, и говорю, удивляясь собственной храбрости:
- Добровольно вызываюсь, вместо одной из девушек.
Чужаки с удивлением на меня уставились, народ наш ахнул и зашушукался, а тот, что с уродливым лицом поближе подошёл, словно что-то хотел во мне рассмотреть, потом вздохнул и говорит:
- Не подходишь ты, девица, иди с миром.
Я в сторону отошла, но для себя твёрдо решила, что не отступлюсь. Потихоньку, потихоньку добралась до окраины деревни. И только хотела короткой тропой к Озеру помчаться, увидела деда.
- Так и знал, что ты сюда побежишь.
- Отговаривать будешь?
- Не буду, коль ты считаешь, что проклятие накликала - иди - исправляй.
- Спасибо тебе, - обняла я деда, а он посмотрел мне в глаза и говорит:
- Когда у Озера окажешься не забывай, что вас испытывать будут. Всё что загадают с подвохом будет. Я тебе много сказок рассказывал, вспомни их, когда нужда возникнет.
Я на деда посмотрела словно впервые увидела, должно быть в молодости он по красоте озёрникам не уступал. Он мой вопрос по глазам прочёл, улыбнулся и словно помолодел:
- Нет, я не с Озера, а вот бабка твоя оттуда была. Увёл я её с Озера, - и предчувствуя мои вопросы добавил: - если Боги позволят, я тебе эту сказку потом расскажу. Я всё боялся, что Озеро её назад позовёт или твою мать, а вышло, что оно тебя ждало. Беги внучка, видимо твоя судьба там.
Поспешила я дальше. И, как рассчитывала, раньше чужаков у Озера очутилась. В эти места каждый у нас дорогу знает, но ни за что прост так, без нужды, не сунется. Вот и я так близко к Озеру никогда не подходила. Стою по сторонам озираюсь. Возле воды ивы таинственно листвой шелестят. В ивах я и схоронилась. Да как раз вовремя, едва успела. Смотрю по дороге идут чужаки, а за ними плача и всхлипывая, как на похоронах, три девицы. Остановились они в паре шагов от меня, а уродец и спрашивает моих подружек:
- Сейчас будет первый вопрос. Довольно простой, но из предыдущих девушек никто даже это испытание не прошёл. Поэтому слушайте внимательно, чтобы поплакать у вас потом целая вечность будет.
Девушки причитать перестали, все в слух обратились.
- Посмотрите по сторонам и скажите мне, что ждёт вас, если не пройдёте испытания? - спросил изувеченный и сделал обширный жест рукой, да так с поднятой рукой и замер.
Девицы начали озираться, завертела головой и я.
- Неужели утопите? - ахнула самая тоненькая и хрупкая Лися с ужасом уставившись на воду.
- Нет, не угадала, - качает головой чужак, а сам всё руку не опускает, словно позабыв о ней.
Девушки ещё что-то говорили, а я на руку эту уставилась, как заворожённая, потому что в мою сторону она указывала.
«Всё, заметили», - решила я, но никто за мной в ивняк не полез, и тут я вдруг прозрела.
«Да он же им дурёхам подсказывает!!! Рукой указал и про плачь намекнул, ивы ведь не зря плакучими прозываются».
Осмотрелась я внимательно, и заметила кое-что в ветвях. То тут то там мелькнут в листве то алые бусы, то перстенёк золотой, то шёлковая лента. Я тихонечко к девушкам подобралась, да за подол юбки потянула светловолосую Юляшу. Та вздрогнула, но, узнав меня, шуметь не стала.
- На ивы посмотри, - шепчу я ей, а сама на красные бусы указываю.
Юляша ладонь к губам прижала, но быстро себя в руки взяла.
- Ивами мы станет тогда, как и девушки, что перед нами были.
Все затихли, а чужак с изуродованным лицом подошёл к ней, заглянул в глаза, что-то долго пытался в них высмотреть, а затем кивнул:
- Верно подметила, глазастая.
- Ну что ж, одно испытание вы прошли, - улыбнулись озёрники, - теперь дальше идти нужно, а для этого надо пройти по Озеру. Но сделать это может лишь тот, кто найдёт не живое и не мёртвое.
Ну тут для меня загадки не было. Дед ещё в детстве мне сказку о камнях рассказывал. Мол были они когда-то самыми совершенными созданиями на земле. Но хотелось им ещё большего - жить вечно. Вот и окаменели они. Живут бесконечно долго, ни беда, ни радость их не касаются.
Начала я вглядываться в водную гладь. А девушки по берегу мечутся - переправу ищут. Я же под прикрытием ив, как можно ближе к воде подобралась. Ивушки меня ветвями укрывают, листвой шелестя, словно что-то сказать пытаются. Подобравшись к самому берегу, рассмотрела я в воде камни. Да не обычные. На каждом камне лицо вырезано. Такое чувство, что это люди тонут, и из последних сил лица из воды высовывают, чтобы воздуха глоток сделать.Видимо, чтобы добраться до остова на Озере нужно по этим лицам пройти. Жутко.
Я опять к Юляше подобралась, и тихонечко ей о переправе рассказала.
- Да вот же, - говорит Юляша, - переправа. А не живые и не мёртвые - это камни.
И снова подошёл к ней изуродованный и в глаза ей посмотрел. Потом вздохнул и к Озеру направился. И тогда вдруг ожили камни. Поднялись из Озера каменные люди, взялись за руки, образовав своеобразный мост. Девушкам страшно, но противиться они не в силах. Пошли они по этим скрещенным рукам. Я за ними следом пристроилась. Страшно. Вдруг каменные истуканы руки свои разомкнут или под воду уйдут? Но с другой стороны всё не по головам идти, как я поначалу решила. Когда через Озеро шли, полная Валюша оступилась и едва в воду не упала, трое красавцев даже не взглянули в её сторону, а обезображенный схватил её за руку и на верх вытянул. Чудом только меня не заметил, хорошо, что я за Юляшей спрятаться успела, а та меня широкой юбкой закрыла.
«Дед всегда говорил, что внешняя красота не главное. Вот и снова правда его оказалась", - подумала я с благодарность к уродливому озёрнику.
Добрались мы до острова, я аж рот от изумления раскрыла. Острова на Озере никто из наших никогда не видел. Его даже в хорошую погоду туман скрывает. А тут нам такое везение выпало. Я даже забыла о том, чем мне это везение грозит. Вокруг всего острова шла каменная стена, за которой возвышался огромный белый замок. А у замка цвёл сад. Я таких цветов отродясь не видела. Осторожно, чтобы не заметили, спряталась я за одним из кустов. Смотрю, а сама себя ругаю, что решилась на эту вылазку, как же я теперь домой-то с острова возвращаться буду? В этот момент изуродованный указывает девушкам на своих спутников и говорит:
- Вы прошли два испытания, до вас это ещё никому не удавалось. Теперь осталось самое последнее. Если и его одолеете - будете свободны или останетесь здесь невестами. Вот перед вами на поляне стоят парни. Но только один из них жених. Коли одна из вас выберет его, то испытание будет пройдено.
Девушки начали совещаться, обсуждать задание, да парней делить. Каждая должна взять себе одного из трёх, так или иначе кто-то угадает. Чего проще? Но по мне слишком уж просто, а значит в чём-то подвох. Не успела я их предупредить, как красавицы уже побежали выбор делать. И вот на поляне перед извеченным озёрником три пары стоят. Словно на картинке какой.
Я так засмотрелась, что об осторожности забыла, да и высунулась из-за куста. И тут меня как шкодливую девчонку ухватили за ухо и на поляну вытянули. А я даже не заметила, как изуродованный ко мне подошёл.
- Ну что ж мне с тобой делать, - говорит сердито, а глаза зелёные вовсе не злые и в них искорки смеха переливаются, - может в статую, что в озере стоят, превратить, а то если тебя деревом сделать, ты, поди, корни то вытащишь и на них куда-нибудь отправишься, непоседа.
- Ухо сначала выпусти, - прошу, - не солидно взрослой девице за ухо драной быть.
- А прятаться и выслеживать солидно значит?
- А я честно предлагала доброволицей меня взять.
- А я тебе отказал.
- А с чего я тебя слушать-то должна?
- Ну хорошо, коли ты такая смелая, вот ты одна и определишь кто тот самый суженный-ряженый.
Девушки зароптали, но противоречить открыто не решились. А у меня душа в пятки ушла. А коли правда, до того как я сунулась, всё хорошо было? Пошла я мимо красавцев озёрных, лицом один другого краше, глаза у всех разные, но одинокого лучистые и глубокие. Смотрю я в эти глаза и всё холоднее мне становится. Каждой клеточкой своего тела я этот холод ощущаю, а в груди уже не камень - булыжник. Раз прошла. Два прошла.
- Выбирай, - говорит мне главный, - не медли.
А голос у него такой словно от моего промедления ему больно становиться.
А я всё определиться не могу. Третий раз прошла я мимо них и ног уже не чувствую, от холода губы обледенели:
- Нету, - шепчу, - среди них суженного-ряженого, нету.
Слышу я, как заплакали девушки, а сама на землю опустилась и хорошо мне вдруг становится, спокойно, в сон клонит, а холод тело окутывает и убаюкивает.
- Что с тобой? - рядом на колени изуродованный опустился.
А я посиневшими от холода губами шепчу:
- Среди них нет, но они не одни на этой поляне.
А сама смотрю в глаза озёрного, а в них тепло, их зелень словно молодая листва на солнце.
Я руку поднимаю, а голоса и нет, чтобы сказать, онемел язык:
- Ты, - одними губами произношу, - ты суженный.
И закрываю глаза, но сквозь холод и сон чувствую, как он обнимает меня и к себе прижимает, а от него жар идёт. И словно этот жар проникает мне под кожу, растапливая лёд, раскалывая ледяной панцирь с сердца. Я открываю глаза и вижу, как меняется склонившееся надо мной лицо. Шрамы исчезают. Теперь он также прекрасен, как все остальные чужаки, но я бы его уже ни с кем не спутала.
- Значит это ты за искрушками подглядывала? - спрашивает. - Как же я сразу-то не догадался?
Я встаю, нарочито долго отряхивая подол юбки. Чтобы справиться с бешено колотящимся сердцем. И ох, как стыдно мне сейчас за старую одежду.
- А ты откуда знаешь? - интересуюсь.
- Жар холод растопит, а холод жар исцелит, так?
- Ну, так, - гордо вскидываю подбородок, - что тебе до моего проклятия?
- Одно на двоих у нас проклятие, тебе холод, а мне жар. Моё лицо жаром угольки изуродовали, тебе холод в сердце вложили. Век мы теперь связанны будем, тринадцатая невеста. Только одного не пойму, мои угли синего цвета были, значит твои глаза такого цвета должны быть, а твои серые.
- Это потому, что голубыми глазами я лишь на добрых людей смотрю.
- А я не добрый?
- А кто девушек уводил, кто их в ивы превращал, кто испытание выдумал?
- Я тебя искал.
- По-другому искать нельзя было? По-человечески. Думаешь, раз сила большая есть, значит можно всё? Только не всё эта сила даёт.
- Прости меня, - говорит и руки ко мне протягивает.
Как же захотелось мне снова окунуться в эти объятия, почувствовать его тепло, но я только повыше подбородок вскинула:
- В уговоре было, что если пройдём испытание - можем вернуться домой.
- Или остаться невестами.
- Кто как, а я домой возвращаюсь, - гордо бросаю я, - и не забудьте девочек у Озера расколдовать.
Из девушек на острове никто не остался. Некоторые ушли нехотя, но всё же ушли. Зато все получили хорошие подарки, такого дорогого приданного ни у кого в округе не будет. Я же от драгоценности и золота отказалась. К чему мне теперь приданное? Ни за кого замуж не пойду, прав чужак, навсегда мы связанны будем. Но и не признаю я этого никогда.
Прошли мы Озеро. А на берегу нас расколдованные девушки поджидают, радуются, от счастья танцуют. Улыбнулась я им, и на сердце полегчало. Значит всё же не зря я проклятие своё преодолела.
Не передать словами, как дома нам рады были. А девушки неблагодарными не оказались. Каждая из своих сокровищ мне на память подарок сделала:
- У чужаков брать не хочешь, а у нас возьми.
Мать все драгоценности в сундук припрятала, а я лишь себе перстенёк с изумрудом оставила. Ярко на солнце вспыхивал зелёный камушек, точно молодая листва.
Снова потянулись нескончаемые дни. Снова к нашим воротам зачастили парни. Снова никто из них не получил моего согласия.
Пришла осень, за ней зима, весна наступила. Девушки вечерами гуляют, песни поют. Я у окна сижу, вышиваю. Мать меня гонит на улицу, отмахиваюсь. Мне тепло теперь только дома.
- Иногда нужно признать свою ошибку, - говорит дед.
- Иногда это уже не имеет никакого значения, - отвечаю.
- Так не бывает.
- Бывает, - и чтобы не продолжать разговор собираюсь и иду с девушками в лес гулять, венки пускать по реке, да через огонь прыгать.
Ночь окутывает лес, огонь ещё ярче пляшет. Но и он не может меня согреть, мёрзну, обнимаю себя руками. Вдруг кто-то притягивает меня к себе. И враз отогреваюсь. Стою, замерев, боюсь повернуться.
- Не могу я без тебя, - шепчет он мне на ухо, - даже если бы не было проклятия, всё равно бы за тобой пришёл. Люблю я тебя. Больше жизни люблю.
А я ведь только этих слов и ждала. Мне проклятия и сила не указ, а вот любовь дело другое.
- Так чего так долго медлил? - спрашиваю.
Чувствую, как объятия становятся сильнее, словно теперь он право имеет, словно теперь я навсегда его. А так оно и есть.
Тринадцатая невеста
В комнате темно и тихо, только отблески огня танцуют на потолке, только поленья потрескивают в печи, только слышится, время от времени, чей-то мелодичный смех.
- Это искрушки в печи резвятся, - говорит дед.
- А посмотреть можно? - спрашиваю.
- Можно-то можно, если проклятие на себя накликать не боишься, - бормочет дед, укладываясь спать, - искрушки - они мастерицы по проклятиям.
- Злые они.
- Вовсе нет, просто нос, куда не след, совать не надо. Не любят они, когда люди их танец видят, вот и насылают проклятие, чтобы в следующий раз неповадно было.
- А что за проклятие?
- Так у каждого оно своё, пока не получишь не узнаешь. Одинаковых проклятий, Дана, не бывает. Так мир устроен. Но и без проклятия тоже нельзя.
- Это почему?
- Жить не для чего будет.
- Можно для счастья жить.
- Те, кто живут для счастья - хрупкие люди. Одной единственной неудачи хватит, чтобы их сломать. А вот те, что с проклятием борются, люди крепкие, они всегда знают почём пуд лиха. Счастье заслужить надо, а уж потом ему радоваться. Счастье, после проклятия, особенно сладким бывает.
Я со словами деда не согласна, но и не спорю, а то враз осерчает, и больше из него слова не вытянешь. А потому просто спрашиваю:
- А у тебя, деда, было проклятие?
- А как же, - глаза старика вдруг молодеют, - было…
- А расскажешь?
- Как-нибудь в другой раз, егоза. Шла бы ты спать что ли. Сама знаешь, мать не любит такие разговоры.
Дед засыпает, а я иду к печке и, подняв с пола старую меховую рукавицу, открываю заслонку. Два зеленоватых огонька играют среди красных всполохов почти прогоревших поленьев. Затем огоньки оборачиваются крохотными девушками. Я вижу каждое их движение, слышу их смех, заменяющий музыку. И вдруг одна из них поворачивается в мою сторону, хватает в ладошку горящие угольки и швыряет их в меня. Угольки из красных становятся ярко-зелёными. Я от неожиданности даже отпрянуть забываю, и они летят прямо мне в лицо, но почему-то не горячие, а обжигающе холодные.
- Тебе - холод, другому - жар, - говорит огненная девушка, - век связаны будете. Жар холод растопит, а холод жар исцелит. Это ваша судьба, прими как дар, - и исчезает.
А я ещё долго смотрю на огонь, пытаясь понять, что означает это проклятие, и что оно изменило во мне. Несмотря на близость огня, меня бьёт озноб, должно быть от волнения. Так ни до чего и не додумавшись, ложусь спать. А на следующий день в соседнюю деревню приходит беда.
Чужаки с Озера в наших селениях показываются редко. И после каждый такой визит годами обсуждается. Потому что они вроде бы и на людей похожи, но в тоже время не люди. Загляни им в глаза и сразу всё поймёшь, не человеческие это глаза, глубокие словно топи на болотах, того смотри и утащат они душу в свою глубину. А потому люди озёрникам в лицо не смотрят, взгляд прячут, склоняются, словно в почтении. А может и не словно. Озёрники все статные, красивые, но главное сила большая в их руках. Вот деревенские их побаиваются и чтят одновременно. Потому что в наши края, благодаря озёрникам, ни один враг носа не показывается. Конечно, время от времени, кому-нибудь да приглянутся наши тучные пашни, да огромные стада. Но озёрные жители не дремлют. Последний такой случай был во время молодости моего деда. Он не любит о нём вспоминать. Говорит, что так страшно ему никогда в жизни не было ни до, ни после, а пожил он не мало. Но местным никогда зла от озёрных не было. И вот я накликала…
Чужаки с Озера пришли в Листиковку и увели трёх девушек. Сказали, что если хоть одна из них пройдёт испытание и станет женой их князя, то все получат или возможность вернуться домой, или остаться на Озере невестами. Но если девушки испытания не выдержат, то родным лучше их забыть, а через месяц с Озера придут за новыми невестами. И так будет пока не найдётся та самая - единственная.
Девушки из Листиковки не вернулись.
А я всё дамала и гадала, не моя ли в том вина? Спросила деда. Тот долго сидел молча, потом буркнул в бороду:
- Совпадение. Но матери не говори, она всякое себе придумать может.
Через месяц пришли за невестами уже к другим нашим соседям - в Ольховку. И снова из девушек никто домой не вернулся.
Я повторила свой вопрос. Дед ещё дольше молчал, потом сказал:
- Будь это твоё проклятие, они бы с нашей деревни начали. Но ты всё равно никому ничего не говори, народ не правильно понять может. И так тебя все соседки ведьмой кличат.
Ведьмой меня прозвали за то, что когда я злюсь - мои глаза меняют цвет. Обычно они ярко-голубые, а стоит мне на кого-то обидеться, то в раз тёмно-серыми становятся. Вот соседки и прозвали меня ведьмой - глаз у меня, мол, нехороший. Как я им на встречу попадусь - то молоко скиснет, то куры нестись перестанут. А по мне так чище посуду мыть надо, тогда и киснуть ничего не будет, да за скотиной лучше ухаживать. А так свою вину свалить на другого - проще простого.
После происшествия в Ольховке, время тянулось нестерпимо долго. Все только и гадали к кому на этот раз придут чужаки с Озера? Девушки старались побыстрее выскочить замуж. Ведь чужаки замужних не уводили. Теперь каждая красавица на выданье не особо нос воротила, за косого и рябого горазда была идти, что уж говорить об остальных. А ко мне, как на зло, повадились парни сватов засылать, словно мёдом мои ворота мазаны, словно чем-то я их приворожила, как судачили обо мне соперницы, опять про мои глаза вспоминая. Вот только всем женихам я отказывала. Выслушивала, заглядывала в глаза, и отказывала. Потому что сердце моё ни разу не ёкнуло. Холодное было моё сердце - пустое. Словно камушек в груди. Иногда меня и саму это пугало. И с каждым отказом камушек этот становился всё холоднее и тяжелее.
Мать моя после каждого неудавшегося сватовства охала и причитала:
- Вот дождёшься, уведут тебя на Озеро.
- Да и пусть ведут, - отгрызалась я, - а за нелюбого замуж не пойду.
- В гроб ты меня вгонишь. А всё дед виноват, насочинял сказок и задурил внучке голову.
- Дана права, негоже идти замуж без любви, - хмурился дед, - уведут на Озеро или нет - не известно, а всю жизнь с нелюбым жить - вот это беда настоящая.
- Так ведь всё же жить, - не сдавалась мать, но не ей было решать.
Снова прошло три месяца, и снова беда посетила наших соседей, на этот раз из Грибнихи. Там народ жил отчаянный, они озерников к себе пустили не сразу.
- Сам, собственными глазами видел, - сотый раз рассказывал сосед Митька, - как столетние дубы выдрали свои корни из земли да на них на поля грибниковских и пошагали. Да если вы мне не верите, вы сами туда сходите, нет теперь посевов, всё сгубили.
Мы верили, да всем селом собирали, кто что мог, чтобы соседей поддержать. А я на этот раз деда ни о чём спрашивать не стала, только посмотрела ему в глаза, но он тут же взгляд отвёл, словно я была озёрником каким.
И вот чужаки с Озера пришли в нашу деревню. Велели всем девицам собраться на базарной площади.
Никто ослушаться не посмел. Поняли, что с ними лучше не спорить. Лучше трёх девок потерять, чем всей деревней с голоду сгинуть.
Я наряжаться не стала - не на гулянье иду. Колечко золотое с руки сняла, незаметно от матери, дома оставила. Серёжки с бирюзой из ушей вынула. Если что со мной случится, то пусть не пропадут. Кто-то возможно скажет, что я слишком расчётливая, да скупая, но что поделать, уж какая есть.
К тому моменту, как до площади добралась, народу собралось - не протолкнёшься. И то верно, внукам и правнукам своим будут потом об этом визите озёрников рассказывать. Девушки стояли поодаль, сбившись в кучу, словно овцы, прижимаясь друг к другу. Общая беда роднила почище кровных уз. Кто-то плакал, кто-то искал глазами в толпе родных. Я встала рядом с девушками, но всё же чуть поодаль. Сейчас как никогда я ощущала свою вину перед ними. Кто же знал, что моё проклятие такое натворить может? А в том, что это оно, я уже не сомневалась. Что ждёт их теперь, что ждёт меня? И вместе с тем всё больше во мне поднималась волна ярости. Как они так могут, словно скот, угонять нас неизвестно куда?
Когда пришли чужаки с Озера, только я одна не ревела. Была у моих глаз ещё одна особенность, когда они потемнели, из них слезу ни чем уже не вышибешь.
Прежде чем мы увидели озерников, среди жаркого августа поднялась метель, закружила, замела, выстроила завесу из снега. А из-за этой завесы показались они. И было такое ощущение, что идут они, не касаясь земли, будто несёт их снег. Озёрников было четверо. Все мужчины. Трое из них красавцы, да такие что многие девушки в раз плакать перестали. Мне же всегда казалось что они и не живые вовсе, а кем-то нарисованные, потому что такими красивыми быть не возможно. Высокие, стройные, с белыми волосами по плечи, лица бледнык, точно прозрачные, а глаза, как драгоценные камни у каждого своего цвета и оттенка. Три красавца походили друг на друга словно близнецы. А вот четвёртый озёрник был с таким изуродованным лицом, что в дрожь бросает.
«Как же ему бедолаге живётся среди своих?» - задумалась я, наблюдая за ним.
Жалко мне его стало, но моя жалость тут же иссякла, когда чужаки начали девушек выбирать. Ходили в лица заглядывали и отбраковывали, как скот. На меня тоже посмотрели, но мимо прошли. Видимо, не гожа я им показалась, что ещё больше меня разозлило. А когда я злюсь, страх разом уходит. Я даже мыслить начинаю чётче. Вот и поняла я для себя, что сейчас сделать должна. Раз уж сама всё это заварила.
Вышла я вперед, подошла тем, кто с Озера, и говорю, удивляясь собственной храбрости:
- Добровольно вызываюсь, вместо одной из девушек.
Чужаки с удивлением на меня уставились, народ наш ахнул и зашушукался, а тот, что с уродливым лицом поближе подошёл, словно что-то хотел во мне рассмотреть, потом вздохнул и говорит:
- Не подходишь ты, девица, иди с миром.
Я в сторону отошла, но для себя твёрдо решила, что не отступлюсь. Потихоньку, потихоньку добралась до окраины деревни. И только хотела короткой тропой к Озеру помчаться, увидела деда.
- Так и знал, что ты сюда побежишь.
- Отговаривать будешь?
- Не буду, коль ты считаешь, что проклятие накликала - иди - исправляй.
- Спасибо тебе, - обняла я деда, а он посмотрел мне в глаза и говорит:
- Когда у Озера окажешься не забывай, что вас испытывать будут. Всё что загадают с подвохом будет. Я тебе много сказок рассказывал, вспомни их, когда нужда возникнет.
Я на деда посмотрела словно впервые увидела, должно быть в молодости он по красоте озёрникам не уступал. Он мой вопрос по глазам прочёл, улыбнулся и словно помолодел:
- Нет, я не с Озера, а вот бабка твоя оттуда была. Увёл я её с Озера, - и предчувствуя мои вопросы добавил: - если Боги позволят, я тебе эту сказку потом расскажу. Я всё боялся, что Озеро её назад позовёт или твою мать, а вышло, что оно тебя ждало. Беги внучка, видимо твоя судьба там.
Поспешила я дальше. И, как рассчитывала, раньше чужаков у Озера очутилась. В эти места каждый у нас дорогу знает, но ни за что прост так, без нужды, не сунется. Вот и я так близко к Озеру никогда не подходила. Стою по сторонам озираюсь. Возле воды ивы таинственно листвой шелестят. В ивах я и схоронилась. Да как раз вовремя, едва успела. Смотрю по дороге идут чужаки, а за ними плача и всхлипывая, как на похоронах, три девицы. Остановились они в паре шагов от меня, а уродец и спрашивает моих подружек:
- Сейчас будет первый вопрос. Довольно простой, но из предыдущих девушек никто даже это испытание не прошёл. Поэтому слушайте внимательно, чтобы поплакать у вас потом целая вечность будет.
Девушки причитать перестали, все в слух обратились.
- Посмотрите по сторонам и скажите мне, что ждёт вас, если не пройдёте испытания? - спросил изувеченный и сделал обширный жест рукой, да так с поднятой рукой и замер.
Девицы начали озираться, завертела головой и я.
- Неужели утопите? - ахнула самая тоненькая и хрупкая Лися с ужасом уставившись на воду.
- Нет, не угадала, - качает головой чужак, а сам всё руку не опускает, словно позабыв о ней.
Девушки ещё что-то говорили, а я на руку эту уставилась, как заворожённая, потому что в мою сторону она указывала.
«Всё, заметили», - решила я, но никто за мной в ивняк не полез, и тут я вдруг прозрела.
«Да он же им дурёхам подсказывает!!! Рукой указал и про плачь намекнул, ивы ведь не зря плакучими прозываются».
Осмотрелась я внимательно, и заметила кое-что в ветвях. То тут то там мелькнут в листве то алые бусы, то перстенёк золотой, то шёлковая лента. Я тихонечко к девушкам подобралась, да за подол юбки потянула светловолосую Юляшу. Та вздрогнула, но, узнав меня, шуметь не стала.
- На ивы посмотри, - шепчу я ей, а сама на красные бусы указываю.
Юляша ладонь к губам прижала, но быстро себя в руки взяла.
- Ивами мы станет тогда, как и девушки, что перед нами были.
Все затихли, а чужак с изуродованным лицом подошёл к ней, заглянул в глаза, что-то долго пытался в них высмотреть, а затем кивнул:
- Верно подметила, глазастая.
- Ну что ж, одно испытание вы прошли, - улыбнулись озёрники, - теперь дальше идти нужно, а для этого надо пройти по Озеру. Но сделать это может лишь тот, кто найдёт не живое и не мёртвое.
Ну тут для меня загадки не было. Дед ещё в детстве мне сказку о камнях рассказывал. Мол были они когда-то самыми совершенными созданиями на земле. Но хотелось им ещё большего - жить вечно. Вот и окаменели они. Живут бесконечно долго, ни беда, ни радость их не касаются.
Начала я вглядываться в водную гладь. А девушки по берегу мечутся - переправу ищут. Я же под прикрытием ив, как можно ближе к воде подобралась. Ивушки меня ветвями укрывают, листвой шелестя, словно что-то сказать пытаются. Подобравшись к самому берегу, рассмотрела я в воде камни. Да не обычные. На каждом камне лицо вырезано. Такое чувство, что это люди тонут, и из последних сил лица из воды высовывают, чтобы воздуха глоток сделать.Видимо, чтобы добраться до остова на Озере нужно по этим лицам пройти. Жутко.
Я опять к Юляше подобралась, и тихонечко ей о переправе рассказала.
- Да вот же, - говорит Юляша, - переправа. А не живые и не мёртвые - это камни.
И снова подошёл к ней изуродованный и в глаза ей посмотрел. Потом вздохнул и к Озеру направился. И тогда вдруг ожили камни. Поднялись из Озера каменные люди, взялись за руки, образовав своеобразный мост. Девушкам страшно, но противиться они не в силах. Пошли они по этим скрещенным рукам. Я за ними следом пристроилась. Страшно. Вдруг каменные истуканы руки свои разомкнут или под воду уйдут? Но с другой стороны всё не по головам идти, как я поначалу решила. Когда через Озеро шли, полная Валюша оступилась и едва в воду не упала, трое красавцев даже не взглянули в её сторону, а обезображенный схватил её за руку и на верх вытянул. Чудом только меня не заметил, хорошо, что я за Юляшей спрятаться успела, а та меня широкой юбкой закрыла.
«Дед всегда говорил, что внешняя красота не главное. Вот и снова правда его оказалась", - подумала я с благодарность к уродливому озёрнику.
Добрались мы до острова, я аж рот от изумления раскрыла. Острова на Озере никто из наших никогда не видел. Его даже в хорошую погоду туман скрывает. А тут нам такое везение выпало. Я даже забыла о том, чем мне это везение грозит. Вокруг всего острова шла каменная стена, за которой возвышался огромный белый замок. А у замка цвёл сад. Я таких цветов отродясь не видела. Осторожно, чтобы не заметили, спряталась я за одним из кустов. Смотрю, а сама себя ругаю, что решилась на эту вылазку, как же я теперь домой-то с острова возвращаться буду? В этот момент изуродованный указывает девушкам на своих спутников и говорит:
- Вы прошли два испытания, до вас это ещё никому не удавалось. Теперь осталось самое последнее. Если и его одолеете - будете свободны или останетесь здесь невестами. Вот перед вами на поляне стоят парни. Но только один из них жених. Коли одна из вас выберет его, то испытание будет пройдено.
Девушки начали совещаться, обсуждать задание, да парней делить. Каждая должна взять себе одного из трёх, так или иначе кто-то угадает. Чего проще? Но по мне слишком уж просто, а значит в чём-то подвох. Не успела я их предупредить, как красавицы уже побежали выбор делать. И вот на поляне перед извеченным озёрником три пары стоят. Словно на картинке какой.
Я так засмотрелась, что об осторожности забыла, да и высунулась из-за куста. И тут меня как шкодливую девчонку ухватили за ухо и на поляну вытянули. А я даже не заметила, как изуродованный ко мне подошёл.
- Ну что ж мне с тобой делать, - говорит сердито, а глаза зелёные вовсе не злые и в них искорки смеха переливаются, - может в статую, что в озере стоят, превратить, а то если тебя деревом сделать, ты, поди, корни то вытащишь и на них куда-нибудь отправишься, непоседа.
- Ухо сначала выпусти, - прошу, - не солидно взрослой девице за ухо драной быть.
- А прятаться и выслеживать солидно значит?
- А я честно предлагала доброволицей меня взять.
- А я тебе отказал.
- А с чего я тебя слушать-то должна?
- Ну хорошо, коли ты такая смелая, вот ты одна и определишь кто тот самый суженный-ряженый.
Девушки зароптали, но противоречить открыто не решились. А у меня душа в пятки ушла. А коли правда, до того как я сунулась, всё хорошо было? Пошла я мимо красавцев озёрных, лицом один другого краше, глаза у всех разные, но одинокого лучистые и глубокие. Смотрю я в эти глаза и всё холоднее мне становится. Каждой клеточкой своего тела я этот холод ощущаю, а в груди уже не камень - булыжник. Раз прошла. Два прошла.
- Выбирай, - говорит мне главный, - не медли.
А голос у него такой словно от моего промедления ему больно становиться.
А я всё определиться не могу. Третий раз прошла я мимо них и ног уже не чувствую, от холода губы обледенели:
- Нету, - шепчу, - среди них суженного-ряженого, нету.
Слышу я, как заплакали девушки, а сама на землю опустилась и хорошо мне вдруг становится, спокойно, в сон клонит, а холод тело окутывает и убаюкивает.
- Что с тобой? - рядом на колени изуродованный опустился.
А я посиневшими от холода губами шепчу:
- Среди них нет, но они не одни на этой поляне.
А сама смотрю в глаза озёрного, а в них тепло, их зелень словно молодая листва на солнце.
Я руку поднимаю, а голоса и нет, чтобы сказать, онемел язык:
- Ты, - одними губами произношу, - ты суженный.
И закрываю глаза, но сквозь холод и сон чувствую, как он обнимает меня и к себе прижимает, а от него жар идёт. И словно этот жар проникает мне под кожу, растапливая лёд, раскалывая ледяной панцирь с сердца. Я открываю глаза и вижу, как меняется склонившееся надо мной лицо. Шрамы исчезают. Теперь он также прекрасен, как все остальные чужаки, но я бы его уже ни с кем не спутала.
- Значит это ты за искрушками подглядывала? - спрашивает. - Как же я сразу-то не догадался?
Я встаю, нарочито долго отряхивая подол юбки. Чтобы справиться с бешено колотящимся сердцем. И ох, как стыдно мне сейчас за старую одежду.
- А ты откуда знаешь? - интересуюсь.
- Жар холод растопит, а холод жар исцелит, так?
- Ну, так, - гордо вскидываю подбородок, - что тебе до моего проклятия?
- Одно на двоих у нас проклятие, тебе холод, а мне жар. Моё лицо жаром угольки изуродовали, тебе холод в сердце вложили. Век мы теперь связанны будем, тринадцатая невеста. Только одного не пойму, мои угли синего цвета были, значит твои глаза такого цвета должны быть, а твои серые.
- Это потому, что голубыми глазами я лишь на добрых людей смотрю.
- А я не добрый?
- А кто девушек уводил, кто их в ивы превращал, кто испытание выдумал?
- Я тебя искал.
- По-другому искать нельзя было? По-человечески. Думаешь, раз сила большая есть, значит можно всё? Только не всё эта сила даёт.
- Прости меня, - говорит и руки ко мне протягивает.
Как же захотелось мне снова окунуться в эти объятия, почувствовать его тепло, но я только повыше подбородок вскинула:
- В уговоре было, что если пройдём испытание - можем вернуться домой.
- Или остаться невестами.
- Кто как, а я домой возвращаюсь, - гордо бросаю я, - и не забудьте девочек у Озера расколдовать.
Из девушек на острове никто не остался. Некоторые ушли нехотя, но всё же ушли. Зато все получили хорошие подарки, такого дорогого приданного ни у кого в округе не будет. Я же от драгоценности и золота отказалась. К чему мне теперь приданное? Ни за кого замуж не пойду, прав чужак, навсегда мы связанны будем. Но и не признаю я этого никогда.
Прошли мы Озеро. А на берегу нас расколдованные девушки поджидают, радуются, от счастья танцуют. Улыбнулась я им, и на сердце полегчало. Значит всё же не зря я проклятие своё преодолела.
Не передать словами, как дома нам рады были. А девушки неблагодарными не оказались. Каждая из своих сокровищ мне на память подарок сделала:
- У чужаков брать не хочешь, а у нас возьми.
Мать все драгоценности в сундук припрятала, а я лишь себе перстенёк с изумрудом оставила. Ярко на солнце вспыхивал зелёный камушек, точно молодая листва.
Снова потянулись нескончаемые дни. Снова к нашим воротам зачастили парни. Снова никто из них не получил моего согласия.
Пришла осень, за ней зима, весна наступила. Девушки вечерами гуляют, песни поют. Я у окна сижу, вышиваю. Мать меня гонит на улицу, отмахиваюсь. Мне тепло теперь только дома.
- Иногда нужно признать свою ошибку, - говорит дед.
- Иногда это уже не имеет никакого значения, - отвечаю.
- Так не бывает.
- Бывает, - и чтобы не продолжать разговор собираюсь и иду с девушками в лес гулять, венки пускать по реке, да через огонь прыгать.
Ночь окутывает лес, огонь ещё ярче пляшет. Но и он не может меня согреть, мёрзну, обнимаю себя руками. Вдруг кто-то притягивает меня к себе. И враз отогреваюсь. Стою, замерев, боюсь повернуться.
- Не могу я без тебя, - шепчет он мне на ухо, - даже если бы не было проклятия, всё равно бы за тобой пришёл. Люблю я тебя. Больше жизни люблю.
А я ведь только этих слов и ждала. Мне проклятия и сила не указ, а вот любовь дело другое.
- Так чего так долго медлил? - спрашиваю.
Чувствую, как объятия становятся сильнее, словно теперь он право имеет, словно теперь я навсегда его. А так оно и есть.