Продолжение поста "Интервью"
Телестудия. Движок дает интервью в режиме записного эфира. Он пьян, это заметно в кадре. Говорит с запинкой, мимика не успевает за мыслью.
ДВИЖОК. Я не знаю, вы обращали внимание, в смысле, вы обращали на это внимание так, как я обращаю… То есть, меня очень заблявля… Блин!
Дубль 2. Движок дает интервью в режиме записного эфира. Он пьян, но это заметно только тем, кто видел первую, неудачную попытку выступления. Начинает, оживленно жестикулируя.
ДВИЖОК. Я небезосновательно заябля… заваля… блин!
Дубль 3. Движок дает интервью в режиме записного эфира. Он пьян, но это заметно только тем, кто видел первую и вторую попытки выступления. Угрюм.
ДВИЖОК (роняет микрофон). Вафля, блин!
Дубль 4. Движок дает интервью в режиме записного эфира. Он пьян, но это заметно только тем, кто видел первые три попытки выступления. Говорит без запинок, подчеркнуто артикулируя. Мимика отсутствует.
ДВИЖОК. На протяжении тысячелетий главным критерием эстетической оценки обывателя было стереотипное: «Я повесила бы это у себя в гостиной» или «не повесила», словно назначение прекрасного - быть развешанным по гостиным и будуарам. Иными словами, прекрасное подвергалось непременной утилизации, вписываясь в контекст быта. Все, что не могло быть использовано для повышения уровня комфорта обывателя считалось непонятным, чудным, устаревшим, мрачным, декадентским. Но как ни верти, в контекст мещанского быта не впишешь ни социальное искусство Передвижников, ни культовые ебицкие… древнеебипетские…
Бьет себя кулаком по голове со всей силы. К нему подбегает гример.
Дубль 5. Движок, кое-как вытрезвленный, дает интервью в режиме прямого эфира.
ДВИЖОК. Мне необходимо объясниться перед ожидающей напрасно публикой и моими продюсерами, чьим должником я пребуду во всех отношениях отныне и навсегда, почему снятый мной фильм не решил поставленной художественной задачи. Попытка доказательства тождества «Движок = икс, где икс не равно нулю» натолкнулась на неодолимое препятствие общественной психологии. Съемочной группе и мне как сценаристу, режиссеру и герою ленты не удалось собрать необходимый материал для создания, как задумывалось, «фоторобота» Движка в общественной оценке. Вы хотите знать почему? (Серьезно вглядывается в объектив.) Хотите… Я сделал открытие, как поначалу покажется, невероятное, и как вы убедитесь тотчас же, взятое с поверхности массового сознания. Любая эстетическая оценка нашего современника начинается со слова «похоже». Напишешь прекрасное стихотворение, и профессор литературы скажет для начала: «М-да, м-да, похоже немного на раннего Сашу Черного. Но - очень раннего….» Ты прочитаешь его девушке, и она скажет: «Здорово! Похоже на вот то стихотворение из синей хрестоматии, помнишь, ты мне читал…» А другая девушка скажет: «Знаешь, мне это немного напомнило Асадова…» А третья девушка, которая в тебя влюблена, но тебе это не очень нужно, скажет печально: «После смерти Бродского я не рассчитывала, что кто-то напишет подобное…» А Пашка скажет, что это закос под Воденникова. А Сергун скажет, что чувствуется положительное влияние Пашки. А Бабушка скажет, что с той поры, как я стал ходить на поэтические вечера к одному поэту, я стал писать в манере этого поэта. А когда она читала стихи этого поэта - он мне подарил книжку - то говорила, что «в общем-то неплохо», и это напоминает ей Надсона. А когда я спросил, чем хорош Надсон, п.ч. я его не читал, то Бабушка сказала: «Ну… это в духе Северянина, Волошина, где-то так…» А я ведь помню, она говорила мне в детстве про Северянина: «Это слащавый поэт, очень женский, вроде Вертинского». А про Вертинского Бабушка за столом со взрослыми говорила, что он похож на Сашу Людвиковского со старой квартиры - я это тоже помню. А Саша Людвиковский внешне напоминал безымянного актера из итальянской комедии с участием Марины Влади, название которой Бабушка позабыла. А ведь моя Бабушка - искусствовед…
БАБУШКА (у экрана телевизора). Ну? И на что это похоже?
МАМА. Да… Это уже ни на что не похоже…
ТЁТЯ ЭММА. Похоже, твой сын сбрендил.
ДВИЖОК (по-прежнему, в студии). Во-от… И вы понимаете? Это все. Ну, или почти все. В смысле, все начинают оценку нового факта прекрасного с того, «на что это похоже». Кто во что горазд. Кто что знает. Кто знает бузину, скажет: «Это как бузина, только чахлая». А знаток дядек скажет: «Это вроде дядьки, но не настоящего, из Киева, а из Житомира или Винницы - оттуда откуда-то…» Никто на это внимания не обращал, я первый. Ведь правда? (Вымучивая из камеры ответ.) Да? Ну ведь правда, скажите, только честно!.. Я же правду говорю… Все - или почти все - сравнивают новое с уже бывшим, отчего получается, что новое - это мираж, фантом, кажимость, фата-моргана. А то, прежнее, словно бы действительно есть, хотя спроси о нем - и опять услышишь, что это похоже еще на что-то, как будто существующее… И все на все похоже, а то, что перво-наперво было… Ну, отражением чего стали все остальные стихи… Где оно? Где? (Оглядывается по сторонам, но ничего не видит.) Вы только не думайте, что я кого-то обидеть хочу. Я же сам такой. Я начинаю судить о творчестве со слова «похоже». И в этом я похож на всех… А все на меня… И словно все оказываются на одно лицо - похожие друг на друга, и не на что настоящее. В смысле не похожи на моего друга. (Пьяно, с попыткой слезы.) Моего друга… Который дороже Платона… Veritas! И каждый, умноженный на размножившуюся иллюзию, на несуществующее, на кажимость и фата-моргану… как учит арифметика… в произведении равен… нулю…
Движок привычно наклоняет голову вперед, чтобы челкой скрыть слезы, но всем уже давно понятно, что он плачет, что он еще молод, что он напился в жопито. Всем его жалко, но и стыдно немного, что он так глупо и инфантильно ведет себя перед взрослыми.
Затемнение
Темнота. Движок, заснувший после съемки в туалете в рвотном процессе, слоняется по студии среди декораций. Его пошатывает - уже от усталости и голодного истощения. Он видит у окна две полупрозрачные фигуры с крыльями. Это ангелы Хаим и Сима. Сима стоит на подоконнике, пытаясь открыть заклеенное бумажным скотчем окно. Увидев ангелов, Движок натягивает болтающуюся на шее маску Феллини (истрепавшуюся и раскисшую от слез) и подходит к окну.
ДВИЖОК. Авва Сима, вы заявили недавно, что на правах волонтера принимаете на себя обязанности хранителя Движка. Обладая духовным зрением, от которого ничто не сокрыто, может быть, вы скажете правду про Движка?
ХАИМ (строго). Какую такую правду?
СИМА. Чего?
Дергает оконную раму, на Хаима и Движка сыплются кусочки засохшей краски. Сима высвистывает сквозь зубы пару слов на арамейском и спрыгивает с подоконника, вытирая руки о живот. Хаим трясет головой и прорыхливает пятерней волосы. Затем без грации залезает на подоконник, садится, свесив ноги наружу.
ДВИЖОК. Я говорю: можно узнать, на кого же все-таки похож Движок?
СИМА. Что за вопрос дурацкий какой-то?
Пытается заглянуть в глаза Движку, но сбит с толку маской. Пожимает крыльями.
ХАИМ (брюзгливо). Как можно не знать? Ай, как стыдно… Вы что, совсем в книгу не заглядываете?
ДВИЖОК. Почему это?
ХАИМ. Книги читать надо. «На кого похож»! Безобразие…
Сгруппировавшись, спархивает с подоконника. Хлопая крылами, ждет Симу.
СИМА. Он, кстати, прав. Такие-то вещи можно было бы выучить.
Забирается на подоконник. Готовясь стартовать, делает чреслами движение, обычное для котов перед прыжком.
ДВИЖОК. Авва Сима! Скажите сейчас же!
СИМА. Слушай, ты чудной какой-то.
Прыгает в морозный воздух.
ДВИЖОК (на половину корпуса вываливаясь из окна). Авва Сима! На кого я похож?!
Слышен звучный шлепок по лбу, запихивающий Движка обратно в помещение. Легкий картонный стук упавшей на асфальт маски.
СИМА. На Бога, бестолочь. Ты похож на Бога.
Хаим и Сима, щебеча на смеси древних наречий, улетают. Движок, чела которого коснулся ангел, улыбаясь светится в темноте.
«…когда Бог сотворил человека, по подобию Божию создал его» (Бт. 5:1)
Вернуться к началу и оставить комментарий: Интервью/Intervista
ДВИЖОК. Я не знаю, вы обращали внимание, в смысле, вы обращали на это внимание так, как я обращаю… То есть, меня очень заблявля… Блин!
Дубль 2. Движок дает интервью в режиме записного эфира. Он пьян, но это заметно только тем, кто видел первую, неудачную попытку выступления. Начинает, оживленно жестикулируя.
ДВИЖОК. Я небезосновательно заябля… заваля… блин!
Дубль 3. Движок дает интервью в режиме записного эфира. Он пьян, но это заметно только тем, кто видел первую и вторую попытки выступления. Угрюм.
ДВИЖОК (роняет микрофон). Вафля, блин!
Дубль 4. Движок дает интервью в режиме записного эфира. Он пьян, но это заметно только тем, кто видел первые три попытки выступления. Говорит без запинок, подчеркнуто артикулируя. Мимика отсутствует.
ДВИЖОК. На протяжении тысячелетий главным критерием эстетической оценки обывателя было стереотипное: «Я повесила бы это у себя в гостиной» или «не повесила», словно назначение прекрасного - быть развешанным по гостиным и будуарам. Иными словами, прекрасное подвергалось непременной утилизации, вписываясь в контекст быта. Все, что не могло быть использовано для повышения уровня комфорта обывателя считалось непонятным, чудным, устаревшим, мрачным, декадентским. Но как ни верти, в контекст мещанского быта не впишешь ни социальное искусство Передвижников, ни культовые ебицкие… древнеебипетские…
Бьет себя кулаком по голове со всей силы. К нему подбегает гример.
Дубль 5. Движок, кое-как вытрезвленный, дает интервью в режиме прямого эфира.
ДВИЖОК. Мне необходимо объясниться перед ожидающей напрасно публикой и моими продюсерами, чьим должником я пребуду во всех отношениях отныне и навсегда, почему снятый мной фильм не решил поставленной художественной задачи. Попытка доказательства тождества «Движок = икс, где икс не равно нулю» натолкнулась на неодолимое препятствие общественной психологии. Съемочной группе и мне как сценаристу, режиссеру и герою ленты не удалось собрать необходимый материал для создания, как задумывалось, «фоторобота» Движка в общественной оценке. Вы хотите знать почему? (Серьезно вглядывается в объектив.) Хотите… Я сделал открытие, как поначалу покажется, невероятное, и как вы убедитесь тотчас же, взятое с поверхности массового сознания. Любая эстетическая оценка нашего современника начинается со слова «похоже». Напишешь прекрасное стихотворение, и профессор литературы скажет для начала: «М-да, м-да, похоже немного на раннего Сашу Черного. Но - очень раннего….» Ты прочитаешь его девушке, и она скажет: «Здорово! Похоже на вот то стихотворение из синей хрестоматии, помнишь, ты мне читал…» А другая девушка скажет: «Знаешь, мне это немного напомнило Асадова…» А третья девушка, которая в тебя влюблена, но тебе это не очень нужно, скажет печально: «После смерти Бродского я не рассчитывала, что кто-то напишет подобное…» А Пашка скажет, что это закос под Воденникова. А Сергун скажет, что чувствуется положительное влияние Пашки. А Бабушка скажет, что с той поры, как я стал ходить на поэтические вечера к одному поэту, я стал писать в манере этого поэта. А когда она читала стихи этого поэта - он мне подарил книжку - то говорила, что «в общем-то неплохо», и это напоминает ей Надсона. А когда я спросил, чем хорош Надсон, п.ч. я его не читал, то Бабушка сказала: «Ну… это в духе Северянина, Волошина, где-то так…» А я ведь помню, она говорила мне в детстве про Северянина: «Это слащавый поэт, очень женский, вроде Вертинского». А про Вертинского Бабушка за столом со взрослыми говорила, что он похож на Сашу Людвиковского со старой квартиры - я это тоже помню. А Саша Людвиковский внешне напоминал безымянного актера из итальянской комедии с участием Марины Влади, название которой Бабушка позабыла. А ведь моя Бабушка - искусствовед…
БАБУШКА (у экрана телевизора). Ну? И на что это похоже?
МАМА. Да… Это уже ни на что не похоже…
ТЁТЯ ЭММА. Похоже, твой сын сбрендил.
ДВИЖОК (по-прежнему, в студии). Во-от… И вы понимаете? Это все. Ну, или почти все. В смысле, все начинают оценку нового факта прекрасного с того, «на что это похоже». Кто во что горазд. Кто что знает. Кто знает бузину, скажет: «Это как бузина, только чахлая». А знаток дядек скажет: «Это вроде дядьки, но не настоящего, из Киева, а из Житомира или Винницы - оттуда откуда-то…» Никто на это внимания не обращал, я первый. Ведь правда? (Вымучивая из камеры ответ.) Да? Ну ведь правда, скажите, только честно!.. Я же правду говорю… Все - или почти все - сравнивают новое с уже бывшим, отчего получается, что новое - это мираж, фантом, кажимость, фата-моргана. А то, прежнее, словно бы действительно есть, хотя спроси о нем - и опять услышишь, что это похоже еще на что-то, как будто существующее… И все на все похоже, а то, что перво-наперво было… Ну, отражением чего стали все остальные стихи… Где оно? Где? (Оглядывается по сторонам, но ничего не видит.) Вы только не думайте, что я кого-то обидеть хочу. Я же сам такой. Я начинаю судить о творчестве со слова «похоже». И в этом я похож на всех… А все на меня… И словно все оказываются на одно лицо - похожие друг на друга, и не на что настоящее. В смысле не похожи на моего друга. (Пьяно, с попыткой слезы.) Моего друга… Который дороже Платона… Veritas! И каждый, умноженный на размножившуюся иллюзию, на несуществующее, на кажимость и фата-моргану… как учит арифметика… в произведении равен… нулю…
Движок привычно наклоняет голову вперед, чтобы челкой скрыть слезы, но всем уже давно понятно, что он плачет, что он еще молод, что он напился в жопито. Всем его жалко, но и стыдно немного, что он так глупо и инфантильно ведет себя перед взрослыми.
Затемнение
Темнота. Движок, заснувший после съемки в туалете в рвотном процессе, слоняется по студии среди декораций. Его пошатывает - уже от усталости и голодного истощения. Он видит у окна две полупрозрачные фигуры с крыльями. Это ангелы Хаим и Сима. Сима стоит на подоконнике, пытаясь открыть заклеенное бумажным скотчем окно. Увидев ангелов, Движок натягивает болтающуюся на шее маску Феллини (истрепавшуюся и раскисшую от слез) и подходит к окну.
ДВИЖОК. Авва Сима, вы заявили недавно, что на правах волонтера принимаете на себя обязанности хранителя Движка. Обладая духовным зрением, от которого ничто не сокрыто, может быть, вы скажете правду про Движка?
ХАИМ (строго). Какую такую правду?
СИМА. Чего?
Дергает оконную раму, на Хаима и Движка сыплются кусочки засохшей краски. Сима высвистывает сквозь зубы пару слов на арамейском и спрыгивает с подоконника, вытирая руки о живот. Хаим трясет головой и прорыхливает пятерней волосы. Затем без грации залезает на подоконник, садится, свесив ноги наружу.
ДВИЖОК. Я говорю: можно узнать, на кого же все-таки похож Движок?
СИМА. Что за вопрос дурацкий какой-то?
Пытается заглянуть в глаза Движку, но сбит с толку маской. Пожимает крыльями.
ХАИМ (брюзгливо). Как можно не знать? Ай, как стыдно… Вы что, совсем в книгу не заглядываете?
ДВИЖОК. Почему это?
ХАИМ. Книги читать надо. «На кого похож»! Безобразие…
Сгруппировавшись, спархивает с подоконника. Хлопая крылами, ждет Симу.
СИМА. Он, кстати, прав. Такие-то вещи можно было бы выучить.
Забирается на подоконник. Готовясь стартовать, делает чреслами движение, обычное для котов перед прыжком.
ДВИЖОК. Авва Сима! Скажите сейчас же!
СИМА. Слушай, ты чудной какой-то.
Прыгает в морозный воздух.
ДВИЖОК (на половину корпуса вываливаясь из окна). Авва Сима! На кого я похож?!
Слышен звучный шлепок по лбу, запихивающий Движка обратно в помещение. Легкий картонный стук упавшей на асфальт маски.
СИМА. На Бога, бестолочь. Ты похож на Бога.
Хаим и Сима, щебеча на смеси древних наречий, улетают. Движок, чела которого коснулся ангел, улыбаясь светится в темноте.
«…когда Бог сотворил человека, по подобию Божию создал его» (Бт. 5:1)
Вернуться к началу и оставить комментарий: Интервью/Intervista