ЗАПИСКИ КОРАБЕЛЬНОГО ИНЖЕНЕРА
ЗАПИСКИ КОРАБЕЛЬНОГО ИНЖЕНЕРА
Инженер-судостроитель Владимир Васильевич Смирнов (1905-1987) после окончания Ленинградского политехнического института и Военно-морской академии был направлен на работу в конструкторское бюро, занимавшееся проектированием военных кораблей. С 1938 по 1955 год работал в аппарате Наркомсудпрома, потом до выхода на пенсию в 1967 году возглавлял КБ «ВИНТ». В 1935 году был командирован в Италию на приёмку механизмов для крейсера «Киров»; в 1939 году входил в состав советской экономической делегации во главе с Тевосяном, направленной в Германию. С 1942 по 1947 год работал в отделе морских заказов Государственной закупочной комиссии Союза ССР в США.
Продолжение. Начало в №51
Еду в Америку
В 1941 году Наркомат судостроительной промышленности разделился: нарком И.И. Носенко с несколькими работниками остался в Москве, а основной состав во главе с замнаркома А.М. Редькиным эвакуировался в Горький. Крупнейшие судостроительные заводы к этому времени были захвачены немцами, предвоенные судостроительные программы свёрнуты, делать в наркомате было практически нечего. Приходили на работу, садились за столы и сидели, коротая время.
Весной 1942 года Редькин вдруг вызвал меня и двух других работников Наркомата - Б. Н. Зубова и В. П. Калачёва. Он сказал, что для пяти готовых эсминцев проекта 30 нет вспомогательных механизмов - нефтяных, масляных, пожарных насосов, турбовентиляторов и турбогенераторов. Принято решение заказать эти механизмы в Англии и США, в связи с этим необходимо командировать туда специалиста-судостроителя, способного заказать необходимое оборудование без излишних запросов в наши конструкторские бюро.
Зубов и Калачёв, помявшись, отказались. Я же сказал замнаркома: «Какой же уважающий себя инженер откажется поехать в страны прославленной морской техники?».
- Правильно! - сказал Редькин. - Если бы такое предложение сделали мне, я поехал бы хоть чистильщиком сапог, лишь бы увидеть что-то новое и полезное по моей специальности. Готовьтесь, товарищ Смирнов, к отъезду, соберите спецификационные данные по вспомогательным механизмам и заполняйте выездные документы.
В начале апреля я прибыл в Наркомвнешторг, сдал документы и фотографии. Меня направили в Инженерное управление в распоряжение Фёдорова, который прикрепил меня к учительнице английского языка, пожилой англичанке мисс Саккерс. Я так рьяно взялся учить язык, что мисс Саккерс не переставала удивляться моей работоспособности. Она только ужасалась моему произношению. «Ужасно! Ужасно! - говорила она. - Вы даже не представляете себе, какое у вас ужасное произношение!».
Через две недели мне выдали заграничный паспорт сроком на шесть месяцев с визами в Англию и США и вызвали на приём к заместителю Микояна Крутикову. Это был простоватый на вид мужичок среднего роста в простом сером костюмчике. «Куда ехать, - спросил он, - в Англию или Америку?». «В Англию, - ответил я. - Там параметры механизмов ближе к нашим». И показал ему перечень механизмов, подлежащих заказу. «В Англию ехать не стоит, - возразил Крутиков. - Они сами заказывают механизмы и оборудование в США. Поедешь в Америку, будешь заказывать не то, что в твоём перечне, а всё, что потребуется стране в ходе войны. Кстати, где сейчас находится твоя семья?». «Семья в эвакуации в Горьком», - ответил я. «И ты уезжаешь, оставляя семью?» - удивился Крутиков. «Да как только я закажу механизмы, тут же вернусь назад в Горький», - сказал я.
- Наивный ты человек! - удивился Крутиков. - Ты теперь работник Внешторга, и твой Наркомат уже открепил твою семью от закрытого распределителя, наркоматчики не дадут твоей семье куска хлеба. Ты едешь в Америку не на шесть месяцев, а на несколько лет. Война будет продолжаться минимум четыре года. Мы возим сейчас продовольствие из США и кормим им детей, а теперь мы решили посылать за границу работников с детьми: пусть их кормят американцы.
С этими словами он вызвал начальника отдела кадров и велел оформлять паспорт и выездные документы на всю мою семью.
В конце июля приехала жена с детьми, я получил паспорта с визами в США, два чемодана продовольствия, 12 тысяч рублей и 800 долларов. А 1 августа мы уже сидели в поезде на Владивосток, куда и прибыли через тринадцать дней и разместились в гостинице «Интурист». Здесь уже собралось немало людей, ожидавших отправки в Америку, в том числе 80 работников в канадское посольство. Вскоре пришёл пароход «Кола», но нас на него не взяли. Через неделю пришёл знаменитый пароход «Трансбалт» - бывший немецкий «Бельгравия», считавшийся самым крупным грузовым судном в СССР. Мы уже израсходовали часть денег, и у нас не хватало на билеты. Пришлось продать пальто жены, чтобы выкупить их. Пассажиров на «Трансбалте» набралось около ста человек, их разместили в трюме, там же была организована столовая.
Когда мы обустраивались на новом месте, ко мне вдруг подошёл военно-морской помощник капитана, поздоровался и спросил: «Вы меня не узнаёте, товарищ Смирнов?». Я его, конечно, не помнил. Оказывается, когда он учился в Ленинграде, я читал им лекции по турбинам и механизмам. Он был удивлён, что нас разместили в трюме, пошёл к капитану, выхлопотал для нас отдельную небольшую каюту и даже устроил на довольствие в кают-компанию.
Погода во время перехода была всё время свежая, в некоторых местах даже штормовая, но когда «Трансбалт» подошёл к Портланду, день был тихий, ясный и солнечный. Однако Портланд нас не принял, переадресовав в Сиэтл. Здесь перед входом в порт на борт поднялись американские таможенные чиновники с офицером ВМФ. Он интересовался тем, что мы видели, проходя мимо японских берегов…
Утром на третий день мы уже сидели в мягком вагоне поезда, следовавшего в Вашингтон, а ещё через четыре дня прибыли в американскую столицу.
Первые впечатления и знакомства
В отделе морских заказов Государственной закупочной комиссии Союза ССР в Вашингтоне было несколько человек - начальник, мой старый знакомый, капитан II ранга В.И. Минаков, дизелист Микулин, электрик Корец, турбинист А. Полуянов. Остальные служащие - американки. Минаков встретил меня приветливо, сказав, что лучшей кандидатуры не мог ожидать.
Председателем комиссии был генерал Белов, членом комиссии по морским делам - адмирал Акулин, но все дела и заказы по морским вопросам вёл Минаков.
В других отделах комиссии служили в основном торговые работники Внешторга, инженеров было мало. Поэтому отдел Машиноимпорта попросил меня как специалиста принять турбину в 24 тыс. киловатт, заказанную у фирмы «Дженерал Электрик». Для этого мне пришлось поехать в Скенектади, самый большой маленький город Америки, как назвали его Илья Ильф и Евгений Петров.
Стационарная турбина стояла на стенде. Её конструкция заинтересовала меня тем, что у неё и генератора было не четыре, как у нас, а три подшипника: один конец генератора опирался на подшипник турбины. Генератор был с водородным охлаждением, это было новинкой для нашей промышленности. Турбина работала на холостом ходу на 3600 об/мин. Работала она нормально, но с вибрацией до 0,1 мм, что было недопустимо по нашим нормам. Я отказался подписывать акт о приёмке. Американцы собрали совещание, мне что-то доказывали, но я, ещё слабо говоря по-английски, твердил, что вибрация недопустима. Меня, как я понимал, убеждали, что машина просто недостаточно тщательно отцентрирована, что её всё равно будут разбирать для отгрузки, а в Советском Союзе смонтируют уже более тщательно, и тогда вибрация будет в норме. Я же, как мог, объяснял фирме, что вибрация может быть и от недостаточно тщательной балансировки ротора, в таком случае в Советском Союзе не будет возможности отбалансировать ротор, тем более вместе с генератором. В конце концов фирма согласилась устранить вибрацию.
Четыре дня меня водили по заводу, показали турбинную лабораторию, где проводились испытания отдельных ступеней стационарных турбин. Это были крупные работы. Показали мне отчёты по испытаниям на экономичность и прочность ступеней турбин, там я узнал, откуда взялись принятые у нас допускаемые напряжения от парового изгиба 80 и 380 кг/см2.
Наконец меня пригласили на стенд, машина работала спокойно: вибрации не более 0,02 мм. Я подписал акт о приёмке, правда, хотел сделать приписку о вибрации, но фирма меня уговорила не делать замечаний, дескать, не в правилах «Дженерал Электрик» предъявлять заказчикам продукцию с дефектами. За это фирмачи обещали мне положить в ящики комплект запасных лопаток последнего ряда турбины.
Меня провожал на вокзал американец, который в своё время работал в Харькове на постройке турбинного завода. Он немножко говорил по-русски и рассказал, что, прожив в Америке сорок лет, не знал, что такое «оўкей», и только побывав в Советском Союзе, узнал, что означает это слово. Оказывается: «очень карашо»!
Позднее мне снова довелось в Скенектади принимать такую же турбину. На её подшипниках было установлено несколько виброметров разных конструкций, и все они показывали ничтожную вибрацию. У меня замечаний не было. После приёмки мне показали турбинный цех, ничего особенного в нём не было, не лучше Харьковского или Ленинградского. Обращало на себя внимание обилие специального инструмента у слесарей-монтажников. В частности, все гаечные ключи были с трещётками, и ключ не приходилось перекидывать после каждого оборота. Инструмент был отличного качества.
Наши военно-морские заказы проводились через ленд-лизовский отдел американского Военно-морского министерства - «Нэви департмент». Начальником отдела, с которым мы вели дела, был капитан II ранга Смит. Позднее американские офицеры говорили мне, что у Смита была «волосатая рука» в правительственных кругах США, и я готов этому верить: будучи капитаном II ранга, он позволял себе большие вольности в отношениях даже с адмиралами. Смит не был кадровым офицером. До войны он занимал высокую должность на какой-то крупной фирме. Когда началась война, многие фирмы, выполняя свой «патриотический долг», командировали своих работников на государственную службу. Получая содержание от своих фирм, эти работники служили на флоте бесплатно, не получая офицерского жалованья. По американкой конституции государство не имеет права эксплуатировать человека бесплатно, поэтому всем таким добровольцам правительство выплачивало символическую зарплату - 1 доллар в год. Смит окантовал эти доллары в рамки и вывесил дома на стене, чтобы потомки знали, какие жертвы он принёс на алтарь победы над врагом. Конечно, фирмам, пославшим их на государственную службу, такие офицеры отдавали самые выгодные заказы.
Начальником Смита в «Нэви департмент» был адмирал Ривс, седовласый, сухощавый старик, похожий на Дон Кихота, а его подчинённым - лейтенант Лонгстрит, с которым мне приходилось иметь дело чаще всего.
Прибыв в США, я сразу же приступил к выписке реквизиций на механизмы по привезённым из Союза спецификациям. К моему удивлению, ленд-лизовский отдел принял заказы без возражений. Фирма «Вестингауз» взялась изготовить 64 котельных турбовентилятора, 15 машинных вентиляторов и 100-киловаттные турбодинамо. Фирма «Вортингтон» приняла заказы на пожарные насосы. Задерживался вопрос с размещением масляных и нефтяных насосов.
Однажды меня вызвали в «Нэви департмент» к Смиту. У него в кабинете находился и Лонгстрит, они говорили между собой по-английски, считая, что я ещё плохо понимаю язык. Но я уже понимал их разговор. «Ну что? - сказал Смит. - Отдадим этот русский заказ Де-Лавалю?». «А, может, подождём? - засомневался Лонгстрит. - Заказ крупный, может, кому-то другому понадобится?». «Да ладно, отдадим Смирнову». Мы пошли к Лонгстриту, и он по пути сказал мне: «Имей в виду, Смирнов, фирма Де-Лаваль реакционная, она не симпатизирует Советскому Союзу и возьмётся за этот заказ с неохотой»…
Тем не менее фирма приняла, быстро выполнила наш заказ и пригласила меня на приёмку. Помня о предупреждениях Лонгстрита, я ехал туда с тяжёлым сердцем. Меня встретили на вокзале, разместили в гостинице, а на следующий день, после знакомства с вице-президентом, провели в цех, где на стенде испытывались сразу 12 насосов. Все приборы были в метрических мерах - атмосферах, градусах Цельсия и т.д. Насосы работали отлично. Ознакомившись с чертежами, я понял, в чём была причина неполадок с зубчатыми насосами у нас. В наших насосах зубья роторов работали не только как насосные, но и как силовые. У лавалевских же насосов силовая и насосная части были разделены. Силовая в виде двух шестерён была вынесена из полости насоса, а зубья насосной части работали, не касаясь друг друга. Силовые шестерни смазывали не нефтью, как у нас, а маслом. Это позволяло обеим частям насоса работать в оптимальных для каждой режимах.
После того, как насосы при полной нагрузке отработали 4 часа, представитель фирмы спросил: «Мистер Смирнов, сколько ещё часов вы хотите продолжать испытания?». Я сказал, что испытания можно закончить. Рабочие у меня на глазах разобрали два насоса для осмотра, спросили, надо ли разбирать остальные? Я сказал: не надо. Начальник цеха распорядился паковать насосы в ящики, спросил, как их маркировать. «Чёрной и синей полосами на диагоналях сторон», - сказал я и подписал документы. Мне дали перечень запасных частей и инструмента, прилагаемых к насосам, угостили меня обедом в клубе и проводили на вокзал. Такого любезного и добросовестного отношения, как на фирме «Де- Лаваль», я не встречал за всё время пребывания в Америке.
Руководство фирмы не только образцово выполнило заказ и провело испытания, но даже предоставило мне возможность поговорить с ведущим конструктором-редукторщиком о допустимых напряжениях в зубчатом зацеплении. От него я впервые узнал, что допускаемые напряжения в зубьях зависят от типа корабля. Для эсминцев коэффициент нагрузки принимается 110, для крейсеров - 90, для линкоров - 80. Для коммерческих судов, которые всегда ходят полным ходом, коэффициент принимается равным 65.
После оформления заказов по привезённым мной из Союза спецификациям Минаков поручил мне вести заказы по навигационному, маячному, водолазному оборудованию, бензиновым двигателям, лебёдкам, шпилям и прочим механизмам. Так мне пришлось заниматься вопросами, о которых раньше я не имел никакого понятия.
Я становлюсь офицером флота
В начале 1943 года я получил приказ наркома ВМФ СССР Н. Г. Кузнецова о мобилизации меня на флот с присвоением звания инженер-майора. Я надел форму, и всё стало проще. Когда я был гражданским, отправляясь в «Нэви департмент», я должен был накануне заказать пропуск. Одновременно с пропуском ко мне прикрепляли сопровождающую, обычно негритянку, которая ходила за мной по пятам и не пускала меня в помещения, не указанные в пропуске. Теперь же в форме советского офицера я мог ходить в «Нэви департмент» без пропуска, надо было только договориться по телефону с работником департамента, к которому было дело.
Для американцев было непривычно, когда военно-морскими делами занимается гражданский человек. Когда же ими занимается офицер, это естественно. Когда иностранный офицер сидит в приёмной «Нэви департмент» по своим делам, сотрудники понимают: это - иностранный офицер, вести при нём секретные разговоры нельзя. Когда же в приёмной сидит гражданский человек, то неизвестно, кто он. Американец? Иностранец? Как себя с ним вести? По какой-то странной традиции моряки разных стран испытывают чувство солидарности, особенно механики. Я неоднократно убеждался в том, что механики разных флотов не скрывают свой опыт друг от друга и всегда готовы им поделиться и оказать помощь.
Смит почему-то считал меня крупным разведчиком и не раз на приёмах подсаживался ко мне и заводил разные разговоры о делах. Он говорил:
- Смирнов, не хитри, как японец, не выведывай, не вынюхивай. Если ты увидишь на Потомаке эсминец, не отворачивайся, не делай вид, что военный моряк не интересуется боевым кораблём. Если тебе надо что-то узнать, скажи прямо, что тебя интересует?
- Методика расчёта зубчатых передач, - сказал я, ловя его на слове.
- Хорошо. Я тебе её достану, но только не шпионь.
И действительно, через месяц он мне её достал! У меня были кое-какие прикидки, по которым я убедился, что Смит вручил мне не туфту, а настоящую методику, которую мы потом с успехом использовали.
В другой раз на столе лейтенанта Лонгстрита я увидел толстенный том для служебного пользования: перечень всех аварий паротурбинных кораблей американского флота с разбором причин и рекомендуемыми способами устранения. Я спросил, можно ли нам заполучить эту инструкцию? Лейтенант ответил: «Только с разрешения адмирала Ривса!». Я быстро подготовил письмо, подписал его у нашего адмирала, отвёз в «Нэви департмент» - и ни ответа, ни привета. Через несколько недель Смит во время приёма на фирме «Вестингауз» подсел ко мне, как обычно, и начал разглагольствовать о моих шпионских происках: «Вот ты пишешь адмиралу Ривсу, просишь инструкцию. А ведь она секретная!». «Да ведь это не я, а наш адмирал просит», - возразил я. «Не темни, - сказал Смит. - Зачем ты втянул в это дело адмиралов. Я же тебе говорю: если тебе что-нибудь нужно, обращайся ко мне!». «Мне нужна инструкция!». «Приходи завтра - и ты её получишь!».
На следующий день я примчался в «Нэви департмент», и Смит действительно вручил мне инструкцию, которую я в тот же день дипломатической почтой отправил в Союз. Много лет спустя в Москве зашёл я как-то к начальнику Главного управления кораблестроения Н.В. Исаченкову, смотрю - у него в шкафу стоит моя инструкция. Спрашиваю у Николая Васильевича: «Откуда у вас этот труд?». «У-у-у! - сказал Исаченков. - Отличная вещь. Её наши разведчики с большим трудом добыли где-то в Америке…».
Получая эту инструкцию, я опасался какой-нибудь провокации, но лейтенант Лонгстрит успокоил меня, сказав, что адмирал Ривс разрешил Смиту передать её нам. Ривс, бывший командующий американским флотом, был вообще очень доброжелательно настроен к нашей стране и всегда шёл навстречу нашим просьбам.
В 1944 году по запросу Москвы мы обратились к нему с просьбой выделить сорок тральщиков для траления Финского залива и Балтийского моря. Ривс прямо при нас приказал своему офицеру по селектору опросить, на каких верфях по чьим заказам строятся тральщики. Получив ответы, он составил список и приказал часть кораблей, строившихся для американцев и англичан, передать СССР.
Смит был почему-то взбешён этим решением своего начальника. Придвинув свой стул к столу Ривса, он демонстративно уселся лицом к спинке стула и дерзко спросил адмирала:
- Ну, и какую же стратегическую задачу вы решили, адмирал, передав русским наши тральщики?
- Я не решал никакой стратегической задачи, кептен, - невозмутимо ответил Ривс. - Русским надо вытралить минные поля, и я им помог…
На приёмке
В 1943 году фирмы начали поставлять заказанные нами вспомогательные механизмы для наших кораблей. Фирма «Вестингауз» изготовила 4 турбовентилятора, и я поехал на приёмку в Честер в 80 милях от Балтимора. Мы в своё время намаялись с котельными вентиляторами, у которых часто ломались клёпаные лопатки. Поэтому я решил воспользоваться случаем, чтобы разобраться в этом вопросе. Главным конструктором вентиляторов был Емельянов - молодой американец русского происхождения, но уже не знавший русского языка. Я попросил его дать мне американские технические условия на приёмку и рассказать о характеристиках и достоинствах вестингаузовских вентиляторов. Он сделал это с видимым удовольствием.
Все четыре вентилятора испытывались на стенде одновременно. Это были компактные образцовые механизмы, работавшие на 5 000 об/мин. Я спросил Емельянова, каков запас на критическое число оборотов? «Ноль процентов!» - гордо сказал он. Я было засомневался, стоит ли принимать такие вентиляторы, ведь по нашим нормам требовался запас в 30 %, но Емельянов меня успокоил: «Мы сейчас начнём испытания, - сказал он. - Вы сами беритесь за клапаны и постарайтесь настроить вентиляторы в резонанс на критических оборотах. Если вам удастся это сделать, фирма будет вам очень благодарна!».
Четыре часа я безуспешно пытался поймать критические обороты. И всё это время Емельянов говорил мне о неизвестных мне тонкостях вентиляторного дела. «Мы, как и вы, считали критику по методу Рэлея. Но, сопоставив расчёты с опытными данными многочисленных испытаний, убедились, что Рэлей даёт заниженные данные. Если бы вентилятор работал на постоянном числе оборотов, поддерживаемом очень точным регулятором, тогда ещё можно было бы чего-то опасаться, но вентилятор работает на переменном числе оборотов без регулятора».
Емельянов подробно рассказал мне о явлении помпажа, о котором мы тогда не имели никакого представления. «Помпа, помпаж, помпа, - твердил он мне. - Вентилятор начинает работать как поршневой насос, подаёт воздух толчками и ломает лопатки. Чтобы избежать помпажа, оба вентилятора в котельном отделении должны управляться одной ручкой. Если вы будете каждый вентилятор регулировать самостоятельно, вы неизбежно попадёте в помпаж».
Вот почему клапаны поставляемых нам регуляторов были соединены клапанами попарно. И Емельянов просил меня написать и вложить в ящики с вентиляторами памятку монтажникам, чтобы при установке на корабль они не забыли соединить пусковые клапаны попарно.
Вскоре были готовы пожарные насосы у фирмы «Вортингтон», столь известной до революции, что в старой России поршневые насосы так и назывались - вортингтоны. Когда я приехал в Нью-Арк недалеко от Нью-Йорка, меня принял вице-президент. Он усадил меня рядом с собой за стол, заваленный грудой писем, и сказал, что будь он президентом США, он издал бы закон, обязывающий каждого работника, собравшегося написать письмо, сесть и 5 минут подумать, нужно ли его посылать, отвлекать от работы деловых людей?
После этого, вздохнув, он показал мне записывающий аппарат с угольным валиком наподобие фонографа Эдисона. Читая одно письмо за другим, он коротко говорил в аппарат, что нужно ответить адресату. Потом провёл меня в большое машинописное бюро, где девушки, слушая в наушники его ответы, сразу печатали на машинках ответные письма. Тексты ответов они готовили сами. Это нетрудно, так как тексты всех деловых писем стандартизированы.
На большом хорошо оборудованном стенде стояли два пожарных насоса, работавшие с полной нагрузкой на режиме 4 часа. Перед завершением испытаний ко мне подошёл мастер цеха, огромный мужик с круглым лицом, и неожиданно по-русски, называя меня на «ты», сказал: «Не принимай насосы у этих разбойников. Они установили на них бракованные крылатки!». Я не мог в это поверить. И решил действовать по выработанному в комиссии правилу: в затруднительных случаях советоваться с американским военпредом. Зашёл в конторку в цеху, и американский офицер с двумя нашивками тут же извлёк технические условия флота и показал, по каким признакам он бракует крылатки после литья и механической обработки. Подведя меня к полкам, он показал мне принятые им крылатки и забракованные. Я спросил, знает ли он какие установлены на наши насосы? «Не знаю, - ответил он, - но думаю, что забракованные». Я попросил его принимать по техническим условиям американского флота и наши крылатки, и он ответил: «Оўкей, мейджер!».
При ревизии после испытания на обеих крылатках оказались раковины, не показавшиеся мне опасными. В Советском Союзе я такие крылатки принял бы, да и американские стендовые работники говорили, что эти дефекты не снижают надёжности насосов. Но поскольку американский военпред поддержал меня, фирме пришлось сменить крылатки на испытываемых насосах. Военпреды и заводчики во всём мире находятся во враждебных отношениях - одни стремятся обставить военпредов, а те смотрят в оба, чтобы их не надули.
На следующий день меня познакомили с конструктором насосов Асейкиным. Он тоже русский, хорошо говорил по-русски и рассказал мне всё о своих насосах, показал чертежи и расчёты, просил меня не беспокоиться: насосы стандартные, идут на американские эсминцы, в них переделаны только лопатки и сопла под наши параметры пара.
Работа в комиссии была очень напряжённой, из Союза приходили заявки на всё новое и новое оборудование, особенно много заявок приходилось на морской отдел: требовалось оборудование для морского флота, рыбной промышленности, оборудование для снабжения бухты Тикси, Диксона и Новой Земли. Каждое ведомство прислало в Вашингтон своих представителей, которые хотели только контролировать нашу работу, но сами вести заказы отказывались. Они жаловались в Москву на задержку поставок, а их ведомства требовали от нас бесконечных отчётов и ответов на их жалобы.
Работать стало невозможно, и двенадцать инженеров, практически работавших над заказами, подписали телеграмму наркому внешней торговли Микояну о невыносимой отчётности. Наши внешторговские работники отказались подписать телеграмму, опасаясь крутого характера своего наркома. Через три недели пришёл приказ Микояна, упорядочивающий всю работу комиссии. Приказом вводилось семь форм отчётности. Отделам Внешторга запрещалось запрашивать, а отделам Закупочной комиссии предоставлять информацию сверх этих установленных норм, запрещалось также отвечать на запросы каких-либо наркоматов, кроме Внешторга. Все свои запросы эти наркоматы должны были направлять только через Внешторг.
Этот приказ спас положение: времени для работы с фирмами стало больше и продвижение заказов ускорилось. Для меня это было особенно важно, так как, помимо основной работы, я много времени уделял изучению механических установок американских кораблей, в основном, конечно, эсминцев.
Вл. СМИРНОВ
Продолжение следует
В содержание номера
К списку номеров
Источник: http://www.duel.ru/200652/?52_6_1