СОВЕТСКИЙ МИЛИЦИОНЕР И МЕНТОВСКО-ПРОКУРОРСКО-СУДЕЙСКАЯ СВОЛОЧЬ РОССИИ
СОВЕТСКИЙ МИЛИЦИОНЕР
И МЕНТОВСКО-ПРОКУРОРСКО-СУДЕЙСКАЯ СВОЛОЧЬ РОССИИ
Молодой
В 1977 г. я, Лазарев Михаил Алексеевич, поступил в Высшую школу милиции МВД СССР. В 1979 г. перевелся на заочное отделение МФЮЗО при Академии МВД СССР и начал служить в отделе уголовного розыска Краснопресненского РУВД г. Москвы. Несмотря на мой малый опыт работы, мне доверили раскрытие особо тяжких преступлений. И хотя в раскрытии «по горячим следам» принимал участие весь отдел, но основная работа все же лежала на моих плечах. По любому неясному вопросу я, конечно, обращался к старшим товарищам, иногда я встречался и с ветеранами, которые работали в розыске еще при Лаврентии Павловиче Берии. Их рассказы и воспоминания, кстати, очень отличались от официального озвучивания работы органов ВД тех лет. Особенно это касалось совместного раскрытия преступлений под руководством прокуратуры.
А прокурором района был Киракозов Владимир Иванович. О нем в своей книге «Записки следователя» (Петрополис, 1991 г., стр.338) писал Фридрих Незнанский, упоминая его как человека очень непорядочного и готового на любой подлог в угоду начальству и своих карьерных интересов, и с этой характеристикой надо согласиться. Его заместителями были Петин Виктор Иванович (зам. по надзору за органами МВД) и Беликов Петр Александрович (зам. по надзору за следствием).
П.А. Беликов был прокурором старой закалки, и с ним было тяжело работать, т.к. он требовал не формального подхода к делу, а четкого соблюдения всех норм УПК РСФСР с наличием всех заявлений, объяснений, допросов и т.д., а самое главное - наличие экспертиз и вещественных доказательств. К нему боялись заходить с документами, не перепровереными раз десять - если он находил ошибку, то шуму было... В общем, оперу или следователю, вызванному к нему с бумагами, грезилась Колыма с ее необъятными просторами. После одного такого визита я стал высказывать свое недовольство в присутствии старого как мир дознавателя Зайкина, пользовавшегося большим уважением среди сотрудников РУВД за трудолюбие и огромный опыт.
Зайкин спросил меня:
- Михаил, назови, кого он посадил или кого наказали по его представлению? Я не смог ответить. Тогда Зайкин продолжил:
- Он вас, молодежь, учит правильно работать, ведь вы людей в тюрьму направляете… А если ошибка?
Сам Зайкин ошибок при составлении бумаг не допускал, поэтому именно к нему я чаще всего обращался за помощью при оформлении запросов в разные инстанции, особенно если в срок не приходил ответ. После разговора с Зайкиным я стал, во-первых, внимательнее относиться к своим обязанностям и, во-вторых, стал интересоваться временем, о котором нам все средства массовой информации говорили как о правовом «сталинском беспределе». Однажды я находился возле улицы Герцена, и старый сыщик Пельдмитриев А.А., показав на одноэтажное здание, сказал, что в этом доме жил со своей семьей Л.П. Берия, насиловал женщин и пытал своих врагов.
Я спросил его:
- Берия занимал такой пост, а не мог для насилия и пыток другое место подобрать - обязательно на глазах у родственников, детей и внуков?!
- Вот видишь, ты думаешь об этом, а те, кто нам это говорит, не думают. Они утверждают, что Сталин и Берия - главные воры в СССР и разрушители социализма. Только почему-то они лично для себя не украли копейки, или, как сейчас говорят, совершали хищения в пользу третьих лиц. А кто был третьим лицом? Подумай, кроме народа некому быть этим третьим лицом. Вот и получается, при плохом Сталине угнетенные крестьяне сады на приусадебном участке выращивали и огороды обрабатывали, хватало даже на продажу. А вот при хорошем Хрущеве сады вырубали, при Брежневе стали приработок с огородов называть нетрудовыми доходами и огородные теплицы сносить тракторами. При плохом Сталине трактора поля перепахивали, а не теплицы сносили, как при хорошем Брежневе.
Первый допрос
Мне, молодому специалисту, конечно, хотелось избавить наше общество от преступного элемента, не считаясь со способами, тем более, что Ленин писал - врага можно и нужно бить его же оружием. Видя мое служебное рвение, зам. начальника ОУР Краснопресненского РУВД г. Москвы А.Ф. Предко стал меня потихоньку втягивать в свою команду, то есть в круг доверенных лиц, которые под его руководством на первоначальном этапе дознания решали, где есть состав преступления, а где его можно «не усмотреть». С одной стороны - благоволение непосредственного начальства и перспектива карьерного роста, с другой - совесть. Выбор сложный, особенно когда не всегда хватает знаний и оперативного опыта. Но это было потом, а сначала о начальных шагах.
Мой первый допрос, который я снимал по поручению следователя и с согласия начальства:
- Вы воровали?
- Нет!
После чего, не видя оснований для задержания, я отпустил подозреваемого в совершении кражи и неоднократно судимого домой, а сам пошел докладывать руководству о проделанной работе. (Представьте, ветеран «правонарушительного движения», авторитетный вор, пойманный с поличным и готовый к схватке с опытными операми, готовый развалить их доводы о его причастности к вменяемому ему преступлению, отпускается сразу же после отказа задержанного признаться в совершении преступления.)
Пока отпущенный мною злодей в дежурной части выяснял, откуда приглашают на работу таких спецов, как я, а начальник пытался подобрать нужные слова для разъяснения моего промаха, Андрей Иванов и Владимир Степанович Степин успели перехватить злодея, доставить к себе в кабинет и, получив у него чистосердечное признание, поехали изымать вещественные доказательства
Позже и вор меня отчитывал, как нашкодившего малыша: «Пойми, сынок, я вор и мое дело воровать, но ты получаешь народные деньги и должен народ защищать от преступников, а ты что делаешь? Попустительствуешь росту преступности? Раньше менты так не работали». Как видите, опыт и знания просто необходимы. Уже после я научился определять, когда человек говорит правду, а когда нет.
В числе тех, с кем мне выпала честь служить, был Владимир Борисович Кацитадзе. Работал он творчески, с выдумкой и часто создавал ситуации, при которых злодеи наперегонки давали показания друг на друга, но он никогда им не обещал - сознайся и тебе ничего не будет, отпущу домой. Начальник ОУР Краснопресненского РУВД г. Москвы Николай Александрович Герасимов часто приводил его в пример, говоря, что врать подозреваемым нельзя, но создавать ситуацию, при которой злодей начнет давать показания, можно.
Первые менты-подонки
А вот его заместитель - А.Ф. Предко - вроде руководствовался теми же законами УК и УПК РСФСР, но употреблял их только себе во благо и, пользуясь своей личной дружбой с заместителем прокурора В.И. Петиным, покрывал преступников. И Петин покрывал Предко, если возникали жалобы на его действия. Конечно, вместо разбирательства дела фабриковались.
Как образец «оперативной разработки» Предко приводил нам такой пример.
В Краснопресненском универмаге «выбросили» в продажу, для плана, японские куртки и одну своему сыну купила колхозница, но размер оказался больше, чем нужно, т.к. была в СССР и Японии разная маркировка размеров. Женщина хотела обменять куртку на нужный размер, но в это время к ней подошла другая женщина и предложила продать ей за сто двадцать рублей, то есть добавила тридцать рублей «сверху». Колхозница, как женщина, знающая цену трудовому рублю, стала отказываться и советовать нуждающейся встать в очередь, та начала убеждать, что торопится на самолет и у неё нет времени стоять в очереди, тем более куртка сыну колхозницы велика. Она всунула ей деньги в руку, не дав возможности принять окончательное решение. Тут же подоспели сотрудники ОБХСС. «Покупательница» сразу же показала, что приобрела у гражданки куртку по спекулятивной цене - деньги тут же забрали из рук «продавца» при понятых. В результате колхозница, не успев опомниться, получила срок
И ко мне с предложением тесного сотрудничества от имени Петина и Предко подходил один «старый и опытный» сотрудник Коля Мозгунов, но получил отказ. На то время я уже был опытным сотрудником и работал по принципу - преступления раскрывать собственным потом и «кровью» злодеев. А поскольку только на сокрытии крупных преступлений можно «зарабатывать» крупные деньги, то я стал очень неудобным звеном в их компании. Предко и Петину приходилось делиться с большим числом людей и меньше получать самим.
И вот однажды В.Б. Кацитадзе задержал с оружием злодея, который хотел обложить «налогом» одного из барыг.1 В конце семидесятых не было организованной преступности, не было и «рэкета», а было банальное вымогательство, или разбой (если во время вымогательства применялись «технические средства» типа утюга, паяльника и т.д.). Злодей оказался земляком барыги, но сыном высокопоставленного чиновника, поэтому сразу же начались звонки нужных людей нужным людям.
Кацитадзе за крупное вознаграждение предложили переоформить рапорт и написать, что честный человек нес сдавать оружие, а Кацитадзе неправильно его понял и доставил в дежурную часть. Кацитадзе рапорт написал, но на увольнение, деньги взяли в прокуратуре, дело замяли, честного сотрудника уволили несмотря на то, что он был одним из лучших оперов района. Родственные связи оказались сильнее закона, сильнее закона становились и подлые менты.
Основная задача уголовного розыска
Основная задача уголовного розыска - найти злодея и передать материал в следственный отдел для возбуждения уголовного дела, а уж там злодею могут присвоить орден любого достоинства или дать любой срок. Даже при возврате уголовного дела из суда на доследование ответственность лежит на следствии, грубо говоря - розыск получил раскрытие и «умывает руки». Но в то время было другое отношение работников УгРо - вор должен сидеть в тюрьме. И если прокуратура и суд взятки брали или, руководствуясь некими мотивам, отпускали злодеев на волю, то работники розыска порой находили основания открыть новое преступление или по вновь открывшимся обстоятельствам снова возбудить уголовное дело. (За исключением, конечно, провокаций, как сейчас модно, с «обнаружением» оружия, одного патрона или же нужной дозы наркотика - в прокуратуре это называется «парашют».) После получения взятки и прокуратура, и суд нам такого не позволяли, но мы, МУР, порой все равно их сажали.
Милицейская кровь
В 1980 г. было совершено зверское изнасилование гражданки Ч. с нанесением ей множества побоев. После ряда оперативных мероприятий насильники были задержаны и арестованы, розыск получил раскрытие, материалы готовились для передачи в суд. Но через какое-то время прошел слух, что потерпевшая получила от насильников отступного и написала встречное заявление. Ну что ж, вольному - воля, и я забыл об этом эпизоде.
Через некоторое время я случайно встретил потерпевшую в компании общих знакомых и выслушал ее историю, из которой следовало, что на нее было оказано грубое давление со стороны работников прокуратуры, т.е. Петина, и что она никаких денег от насильников не только не получала, но и не просила. На следующий день я подал рапорт на имя начальника отдела Н.А. Герасимова, в котором изложил суть дела и просил дать рапорту официальный ход. Официально рапорту хода не дали - нас контролирует прокуратура района, а не мы ее. Но мне
Н.А. Герасимов дал добро на самостоятельные действия и со своей стороны обещал поддержку. Что делать?
Я написал в ЦК КПСС анонимку на себя о том, что я, Лазарев М.А., якобы получил взятку и способствовал сокрытию тяжкого преступления, злоупотребляя своим служебным положением. В то время я не знал, что папа следователя прокуратуры И.А. Путри, участвовавшего в получении взятки и сокрытии тяжкого преступления, работал в партийном контроле при ЦК КПСС и курировал административные органы. Разумеется, папа, Александр Архипович Путря, перехватил анонимку и не дал ей ход, о чем меня поставили в известность, сообщив, что этими действиями меня спасли от крупных неприятностей, но предупредили, чтобы я впредь был осторожней и старался не допускать подобных промахов.
Видя, что опробованный способ не сработал, я договорился в МГК КПСС о том, чтобы мою очередную анонимку не проглядели и дали ей ход. Ход анонимке дали и против насильников возобновили уголовное дело. Правда, взяточников не только не наказали, но и возбудили против меня в нашей прокуратуре уголовное дело, обвинив в раскрытии несуществующего убийства и несуществующего изнасилования. Я не оговорился, именно так и случилось. Против каждого хорошего сыщика за время работы в органах периодически возбуждают по жалобам «потерпевших» уголовные дела - это может подтвердить любой сотрудник.
Диапазон обвинений может быть самый разный. Вот меня и обвинили в раскрытии изнасилования гражданки Ч., которое, по «решению» следователя прокуратуры Путри и заместителя прокурора Петина НЕ СОВЕРШАЛОСЬ, но я выбил у невиновных людей признания их участия в преступлении, которого они не «совершали», и они, таким образом, под моим давлением «оговорили» себя. На момент предъявления обвинения мне и передачи дела в суд насильникам все же так же было предъявлено обвинение, но арестованы они не были, так как их предупредил следователь Путря и попросил дома не жить.
Второй эпизод мне вменили по выбиванию признания в убийстве, которого вообще в природе не существовало - «убийство» женщины на Шмитовском проезде.
Вот как это было.
Два грабителя, Проня и Митяев, совершили ряд грабежей и разбоев на территории СССР, используя медицинский препарат клофелин. Дозы для жертв они использовали огромные, и именно поэтому жертвы покушения даже после медицинского вмешательства (все жертвы попадали в больницу и почти всем делали операции) становились инвалидами.
Проню и Митяева осудили по месту последнего совершения преступления - в Литве, тогда еще советской республике. Жертвы они выбирали среди глухонемых молодых девушек, так как сами страдали этим недугом, однако им это не мешало при совершении преступлений. Ранее они были неоднократно судимы за аналогичные злодеяния. Работа по их поимке была проведена огромная - достаточно сказать, что представлялись они чужими именами и имели поддельные документы, описание было неточным, а по фотороботам они больше походили на братьев Майкла Джексона, чем на самих себя, номера автомобилей были изменены пластилином... Но мы преступников все равно нашли и поймали. Я принимал в этом активное участие.
За все «хорошее», что они сделали с литовскими девчонками, литовские парни в литовской тюрьме к ним относились соответственно, и тамошние тюремные «зоологи» вывели из них породу «бойцовских петухов». Впрочем, по делам и награда.
Они натуральным образом выли, как гиены, и просили своих родителей перевести их в тюрьму на территории России. По закону такой перевод был возможен только в том случае, если они понадобятся для проведения следственных мероприятий по другим уголовным делам. И дело нашлось.
В обмен на перевод в хорошую тюрьму они дали ложные показания на меня в том, что я, вроде бы, заставлял их признаться в убийстве женщины на Шмитовском проезде. Петин и Путря знали, что я невиновен, знали, что не было никакого убийства, но, так как я пытался привлечь их к уголовной ответственности за взятки, им надо было убрать меня. Власть была у них, и они мне говорили в лицо, что сделают все, что захотят, а я буду сидеть в тюрьме даже за то, чего не совершал. И, мол, вообще, осудим на основании показаний невменяемого дебила, изнасиловавшего гражданку Ч., который тоже дал показания. Мне Путря и Петин показали полученную ими медицинскую карту из ПНД, в которой говорилось, что насильник гражданин С. не может не только делать что-либо как нормальный человек, но и как ненормальный и, значит, не может нести ответственности за содеянное.
Трудно передать словами тот триумф, отражавшийся на их лицах, когда они мне это говорили: зная, что у меня ничего не получится, если начну писать жалобы и протесты, ведь тот, кто мне помогал в МГК КПСС, скоро будет уволен… И его действительно уволили.
Естественно, на мои жалобы никто не реагировал, и меня осудили на пять лет реального лишения свободы. Шел
1983 г., и милицейская кровь лилась рекой - Андропов сводил счеты с Щелоковым.2 Судья Тарасов, осудивший меня, признался мне после суда, что ему сказали - либо я в тюрьме, либо он, так как для показателей о чистке рядов милиции он, как бывший милиционер, тоже подойдет.
На судебном заседании я и адвокат разговаривали словно с тремя обезьянами, которые ничего не видят, которые ничего не слышат и, вдобавок, не хотят соображать. Мне было отказано во всех ходатайствах. На момент начала суда надо мной сделал явку с повинной С., совершивший насилие над гражданкой Ч. - он содержался в ИВС 11 отделения милиции Краснопресненского района. Допросив его, суд мог бы установить, избивал ли я его и совершил ли он изнасилование гражданки Ч. Судья Тарасов В.М. заявил в заседании, что по справке, предоставленной из прокуратуры, злодей находится в бегах, совершив преступление, но не уточняя какое, и это уважительная причина его неявки в суд. Мое ходатайство о доставлении свидетеля на процесс для дачи показаний не подлежит удовлетворению, так как у суда нет информации о явке с повинной злодея. А мое заявление о том, что преступник находится в ИВС 11-го отделения милиции, не является законным. Также мне было отказано в ходатайстве о приобщении и рассмотрении справки из ПНД, где злодей С. состоял на учете как невменяемый. (Справку мне помогли достать сослуживцы.)
За мое незаконное осуждение судью Тарасова В.М. в качестве благодарности перевели в Мосгорсуд, где он трудится в той же должности до сих пор...
Я обратился за помощью к знаменитому правозащитнику Юрию Щекочихину, получившему тогда в прессе репутацию человека, который «никого не боится». Но, видно, перед встречей со мной «героя» подменили. Услышав, что против меня предпринимает действия ответственный работник ЦК КПСС, «бесстрашный борец за справедливость» сказал, что он боится, тем более, вдруг я неискренен и действительно бил людей и заставлял их признаться в убийстве, которого они не совершали. На то, что убийства не было в природе и, соответственно, его никто не совершал, Щекочихин ответил, что в наше время всякое бывает, и успокоил меня тем, что сейчас не сталинские времена и мне не грозит бериевское следствие и срок в ГУЛАГе. Я был вынужден согласиться, что, действительно, уже не сталинские времена.
«Окрыленный» такой поддержкой знаменитого журналиста я пошел на самый справедливый суд, где и произошло описанное выше беззаконие.
Адвокат после приватных переговоров с судьей доверительно сообщил, что судья Тарасов предложил: я признаюсь в несовершенном, он мне дает условно два года, а если не признаюсь - то пять лет реального лишения свободы. Я согласился с предложением судьи… и получил пять лет лишения свободы усиленного режима содержания.
При этом по моему делу насильник С. проходил как потерпевший, подвергшийся побоям со стороны оперативного работника, который заставил его оговорить себя в совершении преступления, которого якобы не было в природе (дело об изнасиловании на момент возбуждения уголовного дела против меня было прекращено за отсутствием состава преступления), но после суда надо мной его тут же осудили за изнасилование гражданки Ч., которое он действительно совершил.
Реабилитация
Отбывал я наказание в ИТК УЩ 349-13 в славном граде Нижнем Тагиле. На путь исправления не встал, вину не признал, жалоб не писал, так как знал, что их без взятки или без знакомств у лица, частично ограниченного в правах и полностью лишенного свободы, рассматривать не будут. Как я отбывал наказание и с кем, пока писать не буду, также пока опущу, как я добивался пересмотра своего дела по выходу на волю. Главное, пересмотра добился, а он длился до 20 апреля 1990 г.
Первое, что сказал мне судья Дзержинского районного суда Шкарев В.П., которому поручили пересмотр дела: «Как мне велят, так и сделаю - либо помилую, либо осужу, ограничившись отбытым наказанием». Мои доводы о законности, справедливости, объективности вызвали у него приступ здорового смеха подонка, длившегося несколько минут, после чего аудиенция закончилась. Позже судья сказал, что указание он получил ограничиться отбытым наказанием и другого решения выносить не будет, так как ему «своя рубаха ближе к телу» и дороже, чем жизнь и судьба того, кого он осуждает именем закона. Указание руководства он выполнит, и даже если приговор будет несправедливый, его не накажут, а вот если он вынесет приговор, пусть и справедливый, но в противовес руководству, неприятностей не оберешься.
Я ему признателен за прямоту и именно поэтому мы с адвокатом готовились к каждому судебному заседанию, как к решающему. Судья Шкарев не отказывал в ходатайствах в процессе судебного заседания, но делал все так, чтоб «исполнение закона» на самом деле было его извращением, то есть, в протокол судебного заседания заносил только то, что ему было выгодно. На мои замечания о неполноте протокола судебного заседания, поданные в законный срок, Шкарев ответил, что секретарь записывает, что слышит, и, улыбаясь по-доброму, сказал, что именно поэтому черновики записанного после его редакции уничтожаются и к делу не приобщаются. Так что все по ЗАКОНУ. Также он решает, опять же по ЗАКОНУ, обоснованы мои замечания или нет.
Куда не кинь - всюду клин. Но выходить из такого «законного» положения приходилось только на законных основаниях. Иначе нельзя - будет незаконно.
Выход был найден моей женой Татьяной Алексеевной Лазаревой. (Она вместе со мной прошла через все испытания и опыта приобрела не менее моего.) Она внимательно наблюдала за народными заседателями и все время говорила, что, несмотря на то, что они спят на суде или ловят мух, надо разбудить их, так как они с гордостью воспринили, когда при объявлении состава суда Шкарев огласил, что они имеют высшее образование - один юридическое, другой техническое. Так что именно на их честолюбие следует обратить внимание.
Шкарев вел заседание суда, как хотел, но для соблюдения норм закона периодически «спрашивал» мнение заседателей и, если те были заняты дремой или ловлей мух, бил их под столом ногой, и они «высказывали свое мнение» кивком головы. В один из таких моментов я высказал им все, что о них и им подобных думает народ и за что он их называет «кивалами». Также я напомнил им, что я содержу их как налогоплательщик и имею право, данное мне Конституцией, быть судимым по закону с собственным мнением народных заседателей, получающих среднесдельную оплату труда, а не с участием «кивал», занимающихся фактическим хищением народных средств и поддакивающих профессионалу-судье. (Шкарев в начале суда заметил мне на одно из моих замечаний, что он профессионал своего дела - вот здесь я ему и сказал, ссылаясь на его же слова, что есть разница между профессионалом и мастером своего дела. Профессионал - это тот, кто даже за плохой труд в той или иной области получает деньги и именно поэтому стремится выполнить ту работу, которая выгоднее профессионалу и за которую больше заплатят. Мастер выполняет свою работу, но так, чтобы ни один профессионал не смог найти в ней изъян, независимо от зарплаты. Мастер ценит свой труд и гордится им, в отличие от профессионала, для которого главное - получить побольше денег.) Вроде и взяточником не назвал, а попал в самую точку. Шкарев аж взвился, но наказать меня за оскорбление судьи взяточником нельзя - его-то я назвал профессионалом, а не взяточником. Тогда он в открытую при всех находящихся в зале пообещал:
- Ну, я тебя оправдаю, так оправдаю, мало не покажется! Я тут же обратился к народным заседателям:
- Вы как будете судить - «по совести» или «по его закону»?
Шкарев объявил в заседании перерыв и был вынужден после таких моих действий дать согласие на вызов в суд «потерпевшего» по моему делу С. в качестве свидетеля. Справку о том, что С. состоит на учете в психоневрологическом диспансере, он не принял, сославшись на то, что она была получена нами самостоятельно, без его запроса. Насильник С. пришел со своим адвокатом - юристом с «Мосфильма», где С. работал сценаристом. Адвокат представил справку о том, что С. состоит на учете в ПНД Краснопресненского района г. Москвы и поэтому он будет представлять интересы своего доверителя в суде.
После соблюдения ряда формальностей Шкарев попросил невменяемого С. подтвердить данные им ранее показания по моему делу, по которому С. проходил потерпевшим? Доводы С. о том, что он больной и состоит на учете в ПНД, на Шкарева не действовали, он тыкал пальцем в дело и говорил, что в деле он проходит потерпевшим и обязан подтвердить свои показания против Лазарева, иначе он привлечет его к уголовной ответственности за дачу ложных показаний против Лазарева.
Представьте себе картину - человек, состоящий на учете в ПНД с диагнозом ШИЗОФРЕНИЯ, объясняет не состоящему на учете в ПНД судье, что он как шизофреник не может давать показания, а судья вдалбливает ему:
- Пойми, ты же не ДУРАК какой-нибудь, а только ШИЗОФРЕНИК и должен понять, что здесь не ПНД и не дурдом, а СУД и здесь Я определяю, властью, данной МНЕ ЗАКОНОМ, кому быть в СУДЕ дураком, а кому нет.
Спас ситуацию адвокат С., заявив, что он не может позволить своему больному доверителю в его присутствии пережить очередной нервный срыв, так как его ждут на киностудии для работы со сценарием. Только после вмешательства адвоката Шкарев отпустил С. из зала суда, а с меня снял эпизод по побоям С. и «раскрытию» якобы несуществующего насилия. Но тут же, даже не заглянув в совещательную комнату, заявил, что второй эпизод ни за что из обвинения не исключит. Я обратился к прокурору за разъяснением, как понимать такое незаконное и преждевременное заявление со стороны судьи - ведь он даже не приступил к рассмотрению второго вменяемого мне эпизода. Вдруг по нему вскроются еще более вопиющие нарушения закона и он сам снимет с меня обвинения? Прокурор, с вашего позволения, хорошая б…, то есть «женщина-профессионал», невозмутимо ответила мне:
- Во-первых, я, как прокурор, поддерживаю обвинение и заинтересована в обвинительном приговоре, а во вторых, ЗАКОН запрещает мне оказывать давление на судью при вынесении им ЗАКОННОГО приговора или принятия им какого-либо ЗАКОННОГО решения, и вообще - я здесь для осуществления контроля за соблюдением закона, а не для того, чтобы отвечать на подобные вопросы.
Тут уж и народные заседатели не выдержали, и после моего вопроса: «Мальчики кровавые вам сниться не будут после такого судилища?» - заявили, что они выскажут свое особое мнение при вынесении приговора. И высказали, заставив «профессионала» признать, что он подделал протокол судебного заседания, занося в протоколе вместо «да» «нет» и наоборот. На это невозмутимый ПРОФЕССИОНАЛ Шкарев заявил, что даже уличение его в подделке протокола не помешает ЕМУ вынести именем ЗАКОНА свой приговор по делу.
После этого его заявления мне удалось добиться перевода рассмотрения моего дела в суд Московской области, так как вынесший мне за взятку приговор и переведенный в Московский городской суд судья В.М Тарасов, всеми силами отрабатывая подачку, мешал даже Шкареву, «дергая» его перед и после каждого заседания. Всё вышеизложенное нашло свое подтверждение в материалах уголовного дела и в оправдательном приговоре Химкинского народного городского суда Московской области от 20 апреля 1990 года.
Новое судебное разбирательство по моему делу поручили судье Туркину Владимиру Петровичу. Меня «по-доброму» предупредили, что он как член партии не пойдет вразрез с «советом» из ЦК КПСС о «справедливом» приговоре. Я приготовился к новым сражениям за истину. Но этот судья оказался действительно достойным коммунистом, а не «членом» КПСС, и первое, что он мне сказал, что не позволит даже ЦК КПСС вмешиваться в рассмотрение порученного ему дела. А звонки и визиты к нему начались сразу же после начала рассмотрения дела в суде, но в процессе судебного разбирательства не было подделок протокола, не было отказа в ходатайствах, было только соблюдение закона.
Судьей было установлено, что показания «главного свидетеля» Коли Копанева - ложные. Копанев был агентом заместителя начальника ОУР А.Ф. Предко и по его заказу этот агент-«камерник» как «свидетель» давал показания против меня на предварительном следствии, утверждая, что он из камеры видел, как я избивал в кабинете Проню и Митяева. Судья Тарасов поддакивал на суде в 1983г., что он сам видел в каком-то отделении милиции, где был с какой-то проверкой, что глазок для наблюдения за содержащимися в камере открывается не снаружи работником милиции, а из камеры - задержанным. Бред, но в нашем суде «прокатило».
Окончание следует, используйте кнопку 'назад' для перехода
В содержание номера
К списку номеров
Источник: http://www.duel.ru/200433/?33_4_1