Археологи. Рассказ девятнадцатый
Гора Чека. Делить на четверых
Именно так мы пели на Чеке, немного переиначивая замечательную песню Сергея Геннадьевича Боталова: «И пить росу с крыла палатки утром, и властно степь делить на четверых». Мы вчетвером выехали в эту разведку, и небольшой коллектив стал основой отряда, который потом на протяжении восьми лет активно действовал и в степи, и в городе - нашей Степной археологической экспедиции, САЭ. Чекинская разведка стала одной из эпических экспедиций, с нее много что началось, и, полагаю, что могу сказать за всех ее участников - она продолжает жить в наших сердцах.
На Чеку я собирался уже давно. Пока наш разведочный отряд работал в нижнем течение Большой Караганки, правильный конус Чеки, стоявший на горизонте к западу от нашего маршрута, постоянно притягивал взгляды и мысли.
Было ясно, что и в древности многочисленные жители этой долины должны были обращать на Чеку весьма серьезное внимание. Если по Караганке, вокруг воды шла повседневная жизнь - то с Чекой могли быть связаны какие-то мифы, легенды, ритуалы - в общем, она могла представлять собой некое сакральное пространство, в отличие от повседневного, профанного. Вообще тогда, в начале 2001 года, я, находясь под методологическим влияние Мирче Элиаде, занялся изысканиями на тему древних мифов, ритуалов и экзистенциального восприятия окружающего мира. Это была некая попытка совместить научные методы и философско-религиозные цели и, в конечном счете, прийти к религиозным смыслам и ценностям, не обращаясь к самой религии. Попытка окончилась, естественно, неудачно - но подробнее об этом я напишу позже.
Геннадий Борисович рассказывал нам, что видел на Чеке в 1990-м году большие и красивые аллеи менгиров, однако снова найти их не получалась. Предпринятая как-то раз попытка, когда мы довольно долго объезжали горки вокруг Чеки на УАЗике, не привела к убедительным результатам - правда, одну находку, изрядно меня пристыдившую, в тот раз все-таки сделали. Мы остановись чтобы перекусить на краю одной из балок в окрестностях Чеки. Геннадий Борисович предложил заодно осмотреть эту балку. Мы с товарищами слегка походили по ее бортам, ничего не нашли и вернулись к машине, обсудить, каким бессмысленным делом занимается наш шеф. Вообще мы ощущали себя к тому времени уже очень опытными разведчиками. Помню, я довольно долго распинался на счет того, как абсурдно тратить время на осмотр этого места где, естественно, ничего интересного для нас не может быть.
Тем временем Геннадий Борисович с Татьяной Сергеевной продолжили осмотр балки и вскоре подошли к машине, неся в руках множество крупных, орнаментированных фрагментов керамики эпохи бронзы - один из бортов балки, как выяснилось, прорезал культурный слой поселения того времени. Мне стало очень стыдно и всю дальнейшую дорогу дл Аркаима я думал о том, что надо бы меньше выпендриваться, в том числе и перед самим собой, а шеф на самом деле очень опытный археолог и талантливый разведчик. Вообще я несколько раз был свидетелем того как Геннадий Борисович быстро и красиво открывал новые археологические памятники или делал очень интересные находки - это всегда производило какое-то завораживающее впечатление.
Итак, ближе к весне 2001 года я подготовил заявку в Отдел полевых исследований Института археологии РАН на Открытый лист для проведения разведки на горе Чека; по-моему, даже сам подписал ее и отправил - в то время я уже работал в центре «Аркаим» в должности заместителя директора и часто сам подписывал такие бумаги. А в марте того же года в лабораторию пришла Лена Полякова. Хорошо помню этот день. Сейчас, двенадцать лет спустя, она уже опытный археолог и руководитель отдела археологии в Челябинском центре по охране памятников. А тогда к нам в лабораторию пришла девушка-студентка, которая твердо решили заниматься археологией. Александр Дмитриевич Таиров направил ее ко мне, а я в то время как раз был озадачен необходимостью создания нового полевого отряда, поэтому очень обрадовался и «пролоббировал» у Геннадия Борисовича принятие правильного кадрового решения. Вскоре Лена уже занималась своей первой археологической работой - составляла сводную таблицу всех известных археологических памятников Кизильского района Челябинской области, и готовилась к своему первому полю.
В конце апреля 2001 года в 103-й комнате университетской лаборатории собралось четыре человека: мы с Леной - сотрудники лаборатории, давний участник экспедиции Женя Галиуллин и его товарищ Лёша Данилов. С Евгением мы были знакомы со школьных лет, а вот Алексея я видел в то утро впервые, Елена пришла в лабораторию меньше двух месяцев назад. Мог ли кто-нибудь из нас в тот момент знать, как крепко свяжет нас судьба, сколько всего нам придется пережить вместе!
На Аркаиме Александр Михайлович попросил нашу команду выкопать канаву для прокладки водоотводной трубы от погреба, в котором хранились овощи для аркаимской столовой. Это был элемент той дани, которую иногда полевые отряды платили принимавшей их базе. Платили, впрочем, как правило, спустя рукава, и ту канаву мы всё-таки не докопали. На следующий день вместе с Михалычем подобрали на складе оборудование для нашего лагеря, и вот УАЗик уже везет нас на Чеку.
Лагерь поставили к югу от главной вершины, на защищенной от ветра площадке, поблизости от которого был лесок, а в кустарнике тёк ручей. Каждому досталась по небольшой брезентовой палатке, плюс еще одну такую же палатку поставили в качестве хозяйственной. Когда было очень холодно, мы в нее набивались вчетвером, но спать все равно расходились по своим отдельным апартаментам.
Работали по обычной схеме - трое каждый день уходили на маршрут, один оставался сторожить лагерь. Однако реально на дежурстве менялись только Лёша с Женей - я не дежурил, поскольку не мог доверить без меня вести разведочные работы команде, в которой не было ни одного профессионального археолога (Женя ездил с нами много, но в университете специализировался не по археологии, а по Востоку); а Лену мы не оставляли одну в лагере, опасаясь, что пастухи в этом случае могут похитить и лагерь, и ее. Чекинские пастухи были суровы - они ездили на лошадях, обычно, с ружьями, имели самый независимый вид и все время искали каких-то коров; а карда у них стояла в очень укромном, укрытом кустами месте. Если бы дело было лет сто назад, я был бы уверен, что пасут скот они только для вида, а по ночам разбойничают.
На всех горках вокруг главной вершины Чеки мы нашли одиночные курганы с каменными насыпями - судя по всему, в них хоронили своих соплеменников ираноязычные кочевники наших степей - савроматы, сарматы, саки. Самый крупный из этих курганов расположен на главной вершине Чеки.
Также на одной уплощенной возвышенности располагался целый могильник, образованный длинной цепочкой таких же каменных курганов, причем центральный курган имел в плане вид треугольника, совмещенного с кругом, и сохранившиеся до нашего времени каменные откосы высотой чуть ниже метра - вероятно в древности это было какое-то очень интересное сооружение. На склонах возвышенностей мы обнаружили также несколько могильников, состоящих из двух-трех десятков небольших каменных оградок: это уже погребения поздних кочевников - ногайцев, калмыков, казахов.
По бортам балок, в которых текут ручьи, берущие начало из родников, бьющих у подножия Чеки, обнаружили несколько небольших стоянок каменного века и развалины одного казачьего хутора XIX - начала ХХ веков. В районе самого большого родника, в котором в 1990-м году вроде бы была найдена каменная скульптура - голова то ли лошади, то ли верблюда, мы долго искали поселение эпохи бронзы, в существовании которого нас уверял Геннадий Борисович. В итоге, заложив серию шурфов и обнаружив в них пару фрагментов керамики, мы даже умудрись убедить себя в том, что отыскали этот памятник; однако сейчас я уверен, что мы приняли желаемого за действительное - то ли поселения под самой Чекой вовсе нет, то ли мы его просто не нашли.
Ходить по Чеке было непросто, все время приходилось то спускаться, то подниматься; камни лезли под ноги и о них было легко запнуться. Прошлогодняя трава на значительной части территории недавно сгорела от весеннего пала, приходилось километры идти по золе и пеплу, из за чего и твоя одежда, и ты сам становился черным от головы до пяток. Некоторые дни были жаркие, даже очень жаркие, другие - холодные и дождливые, частая смена погоды является фирменным стилем степной весны. Еще было очень много пастбищных клещей, укушены хотя бы по одному разу были все участники отряда. После каждого маршрута мы снимали с себя этих довольно крупных и очень твердых насекомых, которых невозможно раздавить между пальцами. Несмотря на всё это - на Чеке было очень красиво. С каждой возвышенности открывался потрясающий обзор на весеннюю степь, а какие невероятные виды были с главной вершины! Оттуда степь просматривается во все стороны километров на сорок и хорошо видна даже первая цепь Уральских гор, встающая за Сибаем.
Туристы в то время еще очень редко посещали Чеку, и на ней было прекрасно и одиноко. Отдельные «экстрасенсы» здесь иногда появлялись, но поток экстрасенсорно-эзотерического «паломничества» на Чеку начался чуть позже. «Учителя» экстрасенсорных движений и псевдорелигиозных сект провозгласили Чеку горой власти и повезли сюда своих адептов заряжаться «энергией», общаться с «Высшими» и выпрашивать у них различные блага повседневной жизни. Люди из этих паломнических групп обычно позитивно настроены, доброжелательны к посторонним и почти никогда не оставляют за собой мусор. Но общаться с ними, как правило, очень грустно… Впрочем, за время майской разведки 2001 года мы не встретили ни одного «экстрасенса», а видели только несколько выложенных ими каменных надписей на горах.
Вечера мы проводили у костра, много пели, - тогда начал складываться «золотой» состав самых любимых песен нашего отряда. С подачи Лены в их число вошли «Мужики»: «Дал диспетчер добро самолету на взлёт…»; с подачи Жени - песня про то, что нам «лишь бы старенький дизель безотказно служил», с подачи Лёши «Троллейбус» Цоя, с моей подачи «Мы бродим по рекам, мы бродим по скалам, в надежде надежду найти…» - и, конечно, реальной ситуации той разведки соответствовала только последняя песня, поскольку у нас вполне хватало и рек, и скал - но отнюдь не было ни самолетов, ни дизелей, ни троллейбусов. Однако у романтики есть такое свойство - уж если она начинает «переть», то делает это не зная никаких границ. А в той разведке романтика «перла» просто по-страшному, я не помню другой такой романтической экспедиции.
Как-то раз вечером после маршрута Лёша с Женей решили сходить на реку Урал половить рыбу - зачем то они же взяли с собой удочки? Идти до Урала было километров восемь по горам и холмам, столько же - обратно. Дорога проходила мимо потаенной чекинской карды и какой-то вооруженный ружьем пастух с большим подозрением проехался какое-то время за нашими друзьями. Алексей говорит, что это был единственный раз в его жизни, когда ему приходилось идти, ориентируясь по звёздам, да еще и вздрагивая от внезапно взлетающих из под ног куропаток, которые это делали "со звуками крокодилов". Вернувшись уже в глухой темноте мужики долго интересничали и интриговали, но потом всё же достали свой улов. К сожалению, обе пойманными ими рыбы помещались в пачку из-под сигарет и не годились даже на уху.
Как-то раз навестить наш лагерь приехал Александр Михайлович. Мы с Леной и Женей были в маршруте, возвращаясь, увидели, что Михалыч сидит рядом с лагерем на обочине полевой дороге и что-то делает в ее пыли. Когда мы подошли, он живо встал, поздоровался с нами и поинтересовался - нашли ли мы стоянки какменного века? Я был вынужден признать, что пока что ни одной стоянки не смогли обнаружить. Тогда Михалыч сильно удивился такому "невезению" и протянул нам горсть отщепов и орудий на отщепах, только что собранных, по его словам, прямо на полевой дороге у нашего лагеря. Получалось, что мы дурни, пропустившие стоянку под самым своим носом. Разглядывая отщепы, я ощутил некоторое сомнение, и спросил Александра Михайловича, не кажется ли ему, что материал каменных орудий какой-то странный, не совсем привычный. Михалыч начал громко возмущаться и говорить: "Разве ты не видишь ударный бугорок? А площадка? А ретушь!?". Я отвечал, что все, конечно, вижу, но... Тут Михалыч жестко зажал в руке один из камней и со словами: "Прекрасный ударный бугорок, а если не нравится - так вот поправим, и здесь поправим", начал наностить удары одним камнем по другому, от чего во все стороны полетели отщепы". Я в первый момент просто ужаснулся - да что же он делает с находками, да как же так можно, и лишь спустя некоторое время до нас всех дошло, что Александр Михайлович, опытный специалист по каменному веку, только что сам и изготовил все эти "отщепы" и "орудия", а когда мы подходили к лагерю, он как раз вываливал их в дорожной пыли, дабы сделать не таким очевидным их совсем не древний возраст. Посмле шока, испытанного от зрелища археолога, молотящего одним каменным оруджием по другому, долго смеялись.
День Победы девятого мая было решено отпраздновать с некоторым размахом, который был бы сообразен данной памятной дате. С утра шел проливной дождь, однако Евгений отправился за покупками в поселок Урал за девять километров, а мы с Леной пошли снимать план позднемусульманского могильника в районе Большого Родника. К вечеру все собрались в лагере - Евгений принес полный рюкзак с разнообразными продуктами для праздничного стола и шесть бутылок водки; а Лёша сготовил какую-то праздничную еду, кажется, картошку с тушенкой.
Песни в ту ночь пелись исключительно военно-патриотической направленности. Сама ночь была очень холодной. Сначала мы этого не чувствовали, но в какой-то момент Алексей взял в руки отставленную в сторону на землю кружку с соком, и обнаружил, что вместо сока в кружке находится лёд. Тогда мы достали имевшийся у кого-то из мужиков брелок к ключам, являвшийся одновременно спиртовым термометром, и увидели, что температура упала до десяти градусов ниже нуля. Стало реально страшновато - все-таки мы были снаряжены не по-зимнему.
Утром первой проснулась Лена. Маленькие палатки, в которых спали участники отряда, были покрыты толстым слоем инея. По ее словам было не совсем понятно - пережил ли еще кто-то эту ночь. Тогда Лена начала опрашивать палатки:
- Лёша, ты там живой?
- Да!
- А ты, Женя? Женя? Женя!
- Да мёртвый, мёртвый!
Как выяснилось, никто из нас даже не заболел. В городе от такого переохлаждения кто-нибудь обязательно слег бы с температурой, но в полевых условиях организм реагирует на разные экстремальные ситуации иначе, как-то более конструктивно.
В последний вечер нашей разведки мы с Женей как давние участники археологических экспедиций, посвященные в археологи еще на заре своей полевой юности, совершили обряд и посвятили Лёшу и Лену. Они оказались воистину достойны этого - впервые в жизни оказавшись в экспедиции, да еще в такой непростой, они с честью выдержали все испытания. Содержание обряда я раскрывать не буду, отмечу только, что завершался он, как и положено, клятвой. Текст ее уже несколько раз публиковался и больше не составляет археологической тайны. Каждый из нас, посвященный в полевых отрядах, берущих свое начало из Урало-Казахстанской или Северо-Казахстанской археологических экспедиций (УКАЭ и СКАЭ) раз в жизни клялся:
Я, коснувшийся тайны тысячелетий,
Я, познавший тайны земли и смерти,
Клянусь:
Пусть палатка станет домом моим,
Дорога - судьбой моей,
А костер - вместилищем души нашей.
Клянусь копать до материка,
Глубже материка,
А если понадобится - то и до центра земли.
На следующий день к обеду за нами пришла машина с Аркаима, это был грузовик «Урал». Мы погрузили в него оборудование - а затем сели все вместе в кузов и так, в открытом кузове, и ехали до самой нашей базы.
Я очень люблю такую езду, никакой другой способ перемещения по степи не сравнится с этим - когда ветер постоянно бьет тебе в лицо, рядом - друзья, впереди ревет мотор мощной машины, а вокруг - любимая тобой степь.
Именно так мы пели на Чеке, немного переиначивая замечательную песню Сергея Геннадьевича Боталова: «И пить росу с крыла палатки утром, и властно степь делить на четверых». Мы вчетвером выехали в эту разведку, и небольшой коллектив стал основой отряда, который потом на протяжении восьми лет активно действовал и в степи, и в городе - нашей Степной археологической экспедиции, САЭ. Чекинская разведка стала одной из эпических экспедиций, с нее много что началось, и, полагаю, что могу сказать за всех ее участников - она продолжает жить в наших сердцах.
На Чеку я собирался уже давно. Пока наш разведочный отряд работал в нижнем течение Большой Караганки, правильный конус Чеки, стоявший на горизонте к западу от нашего маршрута, постоянно притягивал взгляды и мысли.
Было ясно, что и в древности многочисленные жители этой долины должны были обращать на Чеку весьма серьезное внимание. Если по Караганке, вокруг воды шла повседневная жизнь - то с Чекой могли быть связаны какие-то мифы, легенды, ритуалы - в общем, она могла представлять собой некое сакральное пространство, в отличие от повседневного, профанного. Вообще тогда, в начале 2001 года, я, находясь под методологическим влияние Мирче Элиаде, занялся изысканиями на тему древних мифов, ритуалов и экзистенциального восприятия окружающего мира. Это была некая попытка совместить научные методы и философско-религиозные цели и, в конечном счете, прийти к религиозным смыслам и ценностям, не обращаясь к самой религии. Попытка окончилась, естественно, неудачно - но подробнее об этом я напишу позже.
Геннадий Борисович рассказывал нам, что видел на Чеке в 1990-м году большие и красивые аллеи менгиров, однако снова найти их не получалась. Предпринятая как-то раз попытка, когда мы довольно долго объезжали горки вокруг Чеки на УАЗике, не привела к убедительным результатам - правда, одну находку, изрядно меня пристыдившую, в тот раз все-таки сделали. Мы остановись чтобы перекусить на краю одной из балок в окрестностях Чеки. Геннадий Борисович предложил заодно осмотреть эту балку. Мы с товарищами слегка походили по ее бортам, ничего не нашли и вернулись к машине, обсудить, каким бессмысленным делом занимается наш шеф. Вообще мы ощущали себя к тому времени уже очень опытными разведчиками. Помню, я довольно долго распинался на счет того, как абсурдно тратить время на осмотр этого места где, естественно, ничего интересного для нас не может быть.
Тем временем Геннадий Борисович с Татьяной Сергеевной продолжили осмотр балки и вскоре подошли к машине, неся в руках множество крупных, орнаментированных фрагментов керамики эпохи бронзы - один из бортов балки, как выяснилось, прорезал культурный слой поселения того времени. Мне стало очень стыдно и всю дальнейшую дорогу дл Аркаима я думал о том, что надо бы меньше выпендриваться, в том числе и перед самим собой, а шеф на самом деле очень опытный археолог и талантливый разведчик. Вообще я несколько раз был свидетелем того как Геннадий Борисович быстро и красиво открывал новые археологические памятники или делал очень интересные находки - это всегда производило какое-то завораживающее впечатление.
Итак, ближе к весне 2001 года я подготовил заявку в Отдел полевых исследований Института археологии РАН на Открытый лист для проведения разведки на горе Чека; по-моему, даже сам подписал ее и отправил - в то время я уже работал в центре «Аркаим» в должности заместителя директора и часто сам подписывал такие бумаги. А в марте того же года в лабораторию пришла Лена Полякова. Хорошо помню этот день. Сейчас, двенадцать лет спустя, она уже опытный археолог и руководитель отдела археологии в Челябинском центре по охране памятников. А тогда к нам в лабораторию пришла девушка-студентка, которая твердо решили заниматься археологией. Александр Дмитриевич Таиров направил ее ко мне, а я в то время как раз был озадачен необходимостью создания нового полевого отряда, поэтому очень обрадовался и «пролоббировал» у Геннадия Борисовича принятие правильного кадрового решения. Вскоре Лена уже занималась своей первой археологической работой - составляла сводную таблицу всех известных археологических памятников Кизильского района Челябинской области, и готовилась к своему первому полю.
В конце апреля 2001 года в 103-й комнате университетской лаборатории собралось четыре человека: мы с Леной - сотрудники лаборатории, давний участник экспедиции Женя Галиуллин и его товарищ Лёша Данилов. С Евгением мы были знакомы со школьных лет, а вот Алексея я видел в то утро впервые, Елена пришла в лабораторию меньше двух месяцев назад. Мог ли кто-нибудь из нас в тот момент знать, как крепко свяжет нас судьба, сколько всего нам придется пережить вместе!
На Аркаиме Александр Михайлович попросил нашу команду выкопать канаву для прокладки водоотводной трубы от погреба, в котором хранились овощи для аркаимской столовой. Это был элемент той дани, которую иногда полевые отряды платили принимавшей их базе. Платили, впрочем, как правило, спустя рукава, и ту канаву мы всё-таки не докопали. На следующий день вместе с Михалычем подобрали на складе оборудование для нашего лагеря, и вот УАЗик уже везет нас на Чеку.
Лагерь поставили к югу от главной вершины, на защищенной от ветра площадке, поблизости от которого был лесок, а в кустарнике тёк ручей. Каждому досталась по небольшой брезентовой палатке, плюс еще одну такую же палатку поставили в качестве хозяйственной. Когда было очень холодно, мы в нее набивались вчетвером, но спать все равно расходились по своим отдельным апартаментам.
Работали по обычной схеме - трое каждый день уходили на маршрут, один оставался сторожить лагерь. Однако реально на дежурстве менялись только Лёша с Женей - я не дежурил, поскольку не мог доверить без меня вести разведочные работы команде, в которой не было ни одного профессионального археолога (Женя ездил с нами много, но в университете специализировался не по археологии, а по Востоку); а Лену мы не оставляли одну в лагере, опасаясь, что пастухи в этом случае могут похитить и лагерь, и ее. Чекинские пастухи были суровы - они ездили на лошадях, обычно, с ружьями, имели самый независимый вид и все время искали каких-то коров; а карда у них стояла в очень укромном, укрытом кустами месте. Если бы дело было лет сто назад, я был бы уверен, что пасут скот они только для вида, а по ночам разбойничают.
На всех горках вокруг главной вершины Чеки мы нашли одиночные курганы с каменными насыпями - судя по всему, в них хоронили своих соплеменников ираноязычные кочевники наших степей - савроматы, сарматы, саки. Самый крупный из этих курганов расположен на главной вершине Чеки.
Также на одной уплощенной возвышенности располагался целый могильник, образованный длинной цепочкой таких же каменных курганов, причем центральный курган имел в плане вид треугольника, совмещенного с кругом, и сохранившиеся до нашего времени каменные откосы высотой чуть ниже метра - вероятно в древности это было какое-то очень интересное сооружение. На склонах возвышенностей мы обнаружили также несколько могильников, состоящих из двух-трех десятков небольших каменных оградок: это уже погребения поздних кочевников - ногайцев, калмыков, казахов.
По бортам балок, в которых текут ручьи, берущие начало из родников, бьющих у подножия Чеки, обнаружили несколько небольших стоянок каменного века и развалины одного казачьего хутора XIX - начала ХХ веков. В районе самого большого родника, в котором в 1990-м году вроде бы была найдена каменная скульптура - голова то ли лошади, то ли верблюда, мы долго искали поселение эпохи бронзы, в существовании которого нас уверял Геннадий Борисович. В итоге, заложив серию шурфов и обнаружив в них пару фрагментов керамики, мы даже умудрись убедить себя в том, что отыскали этот памятник; однако сейчас я уверен, что мы приняли желаемого за действительное - то ли поселения под самой Чекой вовсе нет, то ли мы его просто не нашли.
Ходить по Чеке было непросто, все время приходилось то спускаться, то подниматься; камни лезли под ноги и о них было легко запнуться. Прошлогодняя трава на значительной части территории недавно сгорела от весеннего пала, приходилось километры идти по золе и пеплу, из за чего и твоя одежда, и ты сам становился черным от головы до пяток. Некоторые дни были жаркие, даже очень жаркие, другие - холодные и дождливые, частая смена погоды является фирменным стилем степной весны. Еще было очень много пастбищных клещей, укушены хотя бы по одному разу были все участники отряда. После каждого маршрута мы снимали с себя этих довольно крупных и очень твердых насекомых, которых невозможно раздавить между пальцами. Несмотря на всё это - на Чеке было очень красиво. С каждой возвышенности открывался потрясающий обзор на весеннюю степь, а какие невероятные виды были с главной вершины! Оттуда степь просматривается во все стороны километров на сорок и хорошо видна даже первая цепь Уральских гор, встающая за Сибаем.
Туристы в то время еще очень редко посещали Чеку, и на ней было прекрасно и одиноко. Отдельные «экстрасенсы» здесь иногда появлялись, но поток экстрасенсорно-эзотерического «паломничества» на Чеку начался чуть позже. «Учителя» экстрасенсорных движений и псевдорелигиозных сект провозгласили Чеку горой власти и повезли сюда своих адептов заряжаться «энергией», общаться с «Высшими» и выпрашивать у них различные блага повседневной жизни. Люди из этих паломнических групп обычно позитивно настроены, доброжелательны к посторонним и почти никогда не оставляют за собой мусор. Но общаться с ними, как правило, очень грустно… Впрочем, за время майской разведки 2001 года мы не встретили ни одного «экстрасенса», а видели только несколько выложенных ими каменных надписей на горах.
Вечера мы проводили у костра, много пели, - тогда начал складываться «золотой» состав самых любимых песен нашего отряда. С подачи Лены в их число вошли «Мужики»: «Дал диспетчер добро самолету на взлёт…»; с подачи Жени - песня про то, что нам «лишь бы старенький дизель безотказно служил», с подачи Лёши «Троллейбус» Цоя, с моей подачи «Мы бродим по рекам, мы бродим по скалам, в надежде надежду найти…» - и, конечно, реальной ситуации той разведки соответствовала только последняя песня, поскольку у нас вполне хватало и рек, и скал - но отнюдь не было ни самолетов, ни дизелей, ни троллейбусов. Однако у романтики есть такое свойство - уж если она начинает «переть», то делает это не зная никаких границ. А в той разведке романтика «перла» просто по-страшному, я не помню другой такой романтической экспедиции.
Как-то раз вечером после маршрута Лёша с Женей решили сходить на реку Урал половить рыбу - зачем то они же взяли с собой удочки? Идти до Урала было километров восемь по горам и холмам, столько же - обратно. Дорога проходила мимо потаенной чекинской карды и какой-то вооруженный ружьем пастух с большим подозрением проехался какое-то время за нашими друзьями. Алексей говорит, что это был единственный раз в его жизни, когда ему приходилось идти, ориентируясь по звёздам, да еще и вздрагивая от внезапно взлетающих из под ног куропаток, которые это делали "со звуками крокодилов". Вернувшись уже в глухой темноте мужики долго интересничали и интриговали, но потом всё же достали свой улов. К сожалению, обе пойманными ими рыбы помещались в пачку из-под сигарет и не годились даже на уху.
Как-то раз навестить наш лагерь приехал Александр Михайлович. Мы с Леной и Женей были в маршруте, возвращаясь, увидели, что Михалыч сидит рядом с лагерем на обочине полевой дороге и что-то делает в ее пыли. Когда мы подошли, он живо встал, поздоровался с нами и поинтересовался - нашли ли мы стоянки какменного века? Я был вынужден признать, что пока что ни одной стоянки не смогли обнаружить. Тогда Михалыч сильно удивился такому "невезению" и протянул нам горсть отщепов и орудий на отщепах, только что собранных, по его словам, прямо на полевой дороге у нашего лагеря. Получалось, что мы дурни, пропустившие стоянку под самым своим носом. Разглядывая отщепы, я ощутил некоторое сомнение, и спросил Александра Михайловича, не кажется ли ему, что материал каменных орудий какой-то странный, не совсем привычный. Михалыч начал громко возмущаться и говорить: "Разве ты не видишь ударный бугорок? А площадка? А ретушь!?". Я отвечал, что все, конечно, вижу, но... Тут Михалыч жестко зажал в руке один из камней и со словами: "Прекрасный ударный бугорок, а если не нравится - так вот поправим, и здесь поправим", начал наностить удары одним камнем по другому, от чего во все стороны полетели отщепы". Я в первый момент просто ужаснулся - да что же он делает с находками, да как же так можно, и лишь спустя некоторое время до нас всех дошло, что Александр Михайлович, опытный специалист по каменному веку, только что сам и изготовил все эти "отщепы" и "орудия", а когда мы подходили к лагерю, он как раз вываливал их в дорожной пыли, дабы сделать не таким очевидным их совсем не древний возраст. Посмле шока, испытанного от зрелища археолога, молотящего одним каменным оруджием по другому, долго смеялись.
День Победы девятого мая было решено отпраздновать с некоторым размахом, который был бы сообразен данной памятной дате. С утра шел проливной дождь, однако Евгений отправился за покупками в поселок Урал за девять километров, а мы с Леной пошли снимать план позднемусульманского могильника в районе Большого Родника. К вечеру все собрались в лагере - Евгений принес полный рюкзак с разнообразными продуктами для праздничного стола и шесть бутылок водки; а Лёша сготовил какую-то праздничную еду, кажется, картошку с тушенкой.
Песни в ту ночь пелись исключительно военно-патриотической направленности. Сама ночь была очень холодной. Сначала мы этого не чувствовали, но в какой-то момент Алексей взял в руки отставленную в сторону на землю кружку с соком, и обнаружил, что вместо сока в кружке находится лёд. Тогда мы достали имевшийся у кого-то из мужиков брелок к ключам, являвшийся одновременно спиртовым термометром, и увидели, что температура упала до десяти градусов ниже нуля. Стало реально страшновато - все-таки мы были снаряжены не по-зимнему.
Утром первой проснулась Лена. Маленькие палатки, в которых спали участники отряда, были покрыты толстым слоем инея. По ее словам было не совсем понятно - пережил ли еще кто-то эту ночь. Тогда Лена начала опрашивать палатки:
- Лёша, ты там живой?
- Да!
- А ты, Женя? Женя? Женя!
- Да мёртвый, мёртвый!
Как выяснилось, никто из нас даже не заболел. В городе от такого переохлаждения кто-нибудь обязательно слег бы с температурой, но в полевых условиях организм реагирует на разные экстремальные ситуации иначе, как-то более конструктивно.
В последний вечер нашей разведки мы с Женей как давние участники археологических экспедиций, посвященные в археологи еще на заре своей полевой юности, совершили обряд и посвятили Лёшу и Лену. Они оказались воистину достойны этого - впервые в жизни оказавшись в экспедиции, да еще в такой непростой, они с честью выдержали все испытания. Содержание обряда я раскрывать не буду, отмечу только, что завершался он, как и положено, клятвой. Текст ее уже несколько раз публиковался и больше не составляет археологической тайны. Каждый из нас, посвященный в полевых отрядах, берущих свое начало из Урало-Казахстанской или Северо-Казахстанской археологических экспедиций (УКАЭ и СКАЭ) раз в жизни клялся:
Я, коснувшийся тайны тысячелетий,
Я, познавший тайны земли и смерти,
Клянусь:
Пусть палатка станет домом моим,
Дорога - судьбой моей,
А костер - вместилищем души нашей.
Клянусь копать до материка,
Глубже материка,
А если понадобится - то и до центра земли.
На следующий день к обеду за нами пришла машина с Аркаима, это был грузовик «Урал». Мы погрузили в него оборудование - а затем сели все вместе в кузов и так, в открытом кузове, и ехали до самой нашей базы.
Я очень люблю такую езду, никакой другой способ перемещения по степи не сравнится с этим - когда ветер постоянно бьет тебе в лицо, рядом - друзья, впереди ревет мотор мощной машины, а вокруг - любимая тобой степь.