А тем временем в тылу
(Из главы "Надо взрослеть" )
"...С Галей я подружилась ещё в декабре, когда мы ходили к раненым в госпиталь, готовили подарки к Новому году, а потом пели там.На обратном пути Галя показала мне свёрнутую в трубочку бумагу: "Я её прячу, чтобы мама не нашла. Смотри". Это была похоронка на Галиного старшего брата:
"В боях за город Смоленск... пал смертью храбрых... Константин Андреевич Волков".
- Я не верю, что Котька погиб. Он обязательно вернётся. А у мамы плохое сердце. Ей нельзя это читать. Мы с мамой пишем ему, если письма приходят назад - я их сжигаю.
Я ещё не знала тогда, что через несколько месяцев мне придётся думать, как сказать бабушке о двух похоронках: на Ундика, моего младшего дядю, приёмного сына бабушки, и на двоюродного брата, Андрея Трифонова. Андрей ушёл на фронт добровольно в августе 41-го года. Погиб в 42-м, девятнадцати лет. Позже пришло извещение о его посмертном награждении.
Я не могла сказать Гале, где мои родители.Я говорила: "Папа на фронте, письма от него не приходят. А мама работает зоотехником в Казахстане".
Галя мне никогда не говорила о своём отце, хотя его карточку - в военной форме - она носила в портфеле.
Самое трудное для нас было питание. Мы должны были готовить себе пищу сами, на костре, на улице. Совхоз выдавал нам ежедневно шесть плоских пшеничных лепёшек, пшеницу в зёрнах и зелёные помидоры. Эльвира Николаевна варила кашу из пшеницы, слегка приправленную растительным маслом. Мы наблюдали, как Эльвира Николаевна, пережившая голод в Ленинграде, потерявшая там мать и пятилетнего сына, делит эти наши лепёшки - сначала на довольно большие доли, потом доли становились всё тоньше. Оставшиеся крошки она собирала и зажимала в ладони. Она просто не могла распределять хлеб, и мы стали это делать сами, по очереди.
От такой пищи очень скоро у всех поголовно начались желудочные расстройства, колиты. Взятые с собой лекарства кончились, и Валентина Алексеевна поехала в Ташкент за лекарствами. А без неё у нас случилось ЧП.
Нам почему-то перестали привозить лепёшки - только зерно и помидоры.
И мы не вышли на работу. Ведь совхоз договорился со школой, что нам будут выдавать не только зерно, но и макароны, и мясо раз в неделю. Мы сказали, что, пока это не будет сделано, мы не станем работать.
Два дня мы валялись на своих мешках, пели песни, мылись, отдыхали.
На третий день приехал директор совхоза и с ним русский мужчина - из райкома.
Наверное, наш вид - худые, изголодавшиеся, в болячках и, в общем, совсем небольшие дети - произвёл на него впечатление.
Особенно маленькими выглядели детдомовцы из Брянска.
"Вот эти? - удивился он. - Им по 14 лет?!"
Потом он говорил, что теперь, когда всем так трудно, наша работа нужна Родине.
А закончил он словами: "Вот вы кричите - "зелёные помидоры", а в это время ваши отцы и братья гибнут, а Волга течёт кровью!"
Это было уже слишком. Под наш общий рёв он уехал вместе с директором.
На следующий день мы вышли на работу.
Потом приехали Валентина Алексеевна и наша школьная медсестра. Они привезли лекарства. Галя сказала: "Мамке влетит за нас. Знаешь, она в Ташкенте вынула из ящика наше письмо. Написано было: "адресат выбыл". Она обо всём догадалась - почему нет писем и про меня. Она лежала с сердцем, поэтому так долго не приезжала".
Нам стали давать макароны, иногда мясо, даже привозил дыни.
Когда мы закончили работу, приехал директор совхоза. Он сказал, что мы очень помогли совхозу, и назвал тех, кто выполнял норму. Оказалось, что нас всего четверо. Кроме Гали и меня, с нормой справлялись ещё две девочки.
Все получили от совхоза по кулёчку липких конфет и по куску хозяйственного мыла. А мы четверо - ещё и по 25 рублей.
Директор повернулся к нам спиной, вынул свой набитый кошелёк и отмусолил нам четыре бумажки.
В машине Галя сказала мне:
"Мы никому не нужны, и если сами не будем думать, никто для нас ничего не сделает.
Если бы не подняли хай, так бы и передохли бы на этих помидорах. А мамка ничего не может".
"Почему?" - спросила я.
"Видишь, какая она стала тихая. Боится, что уволят. И сердце всё время. У нас же с папой... Только я говорить никому не должна, даже тебе. Котька написал мне - "надо взрослеть".
Я кивнула. Надо было взрослеть".