На горе Кестер
От Батагая до горы Кестер, где на оловорудном месторождении работали заключенные одноименного лагеря идет прямая, как стрела, дорога - по лесам и сопкам. Местные говорят, что дорогу эту начертил на карте Сталин - просто взял линейку и провел черту от Батагая до горы. По этой черте и стали строить - пригнали этапом зеков и стали насыпать гравийную дорогу на Кестер. По ней на обогатительную фабрику в Батагае ездили грузовики с рудой. Один из таких грузовиков стоит теперь на постаменте рядом с несуществующей уже Янской автобазой. Отсюда начинается путь на гору, где был рудник и лагерь. Туда мы отправились после поездки в затопленный Бетенкес.
Дело было уже к вечеру и мы изрядно устали после утренней поездки, но все же собрались в путь. Дорога там тяжелая, связи никакой и место такое, странное, поэтому поехали на двух машинах - Ира сама села за руль "козлика", а в "буханке" за рулем был Саша. С нами поехала моя провожатая Тоня из «Росгосстраха» и журналистка Ирина из местной газеты.
Несколько раз мне уже казалось, что до места мы не доберемся - в двух местах дорогу на гору взрывали, чтобы туда не ездили и на этих местах дорога обрывалась большими ямами, размытыми водой. Однако, Ира с Сашей перебирались через препятствия и только у самого серпантина, который ведет на верх горы, где был рудник и летний лагерь, мы поехали на "буханке" - Ира не рискнула ехать туда сама. Узкий гравийный путь идет там по самому краю каменной осыпи с километр глубиной. Деревьев в районе т.н. "рудного поля" уже нет, местность совершенно космическая - одни голые камни, присыпанные снегом.
Я сделал небольшую видеозапись пути туда и назад - просто для общего представления:
You can watch this video on www.livejournal.com
Лагпункт Кестер входил в состав 22 исправительно-трудовых лагегей Янлага, находившихся на территории Верхоянского района в 40-50-х годах прошлого века. Заключенные добывали здесь касситерит - оловянную руду, которую отправляли потом вниз, на Батагайскую обогатительную фабрику, которую построили в начале войны из материалов и оборудования, полученного по ленд-лизу из США. По разным данным в лагере находились от 200 до 1000 человек единовременно, на работах были заняты и вольнонаемные из числа местных жителей.
Добыча оловянной руды велась в этом карьере открытым способом. Первое время, когда месторождение только начинали разрабатывать, руду возили на тележках вниз по склону к ручью Агатовый, где была построена обогатительная фабрика. До сих пор в скале, ведущей от рудника, виден след этой дороги - зигзагами она уходила вниз. Что за адов это был труд - остается только догадываться. Летом здесь полчища комаров и жара, зимой - до минус шестидесяти.
Примерно такую же работу, совсем недалеко от этого места, описывал Варлам Шаламов:
«В лагере для того, чтобы здоровый молодой человек, начав свою карьеру в золотом забое на чистом зимнем воздухе, превратился в доходягу, нужен срок по меньшей мере от двадцати до тридцати дней при шестнадцатичасовом рабочем дне, без выходных, при систематическом голоде, рваной одежде и ночевке в шестидесятиградусный мороз в дырявой брезентовой палатке, побоях десятников, старост из блатарей, конвоя. Эти сроки многократно проверены. Бригады, начинающие золотой сезон и носящие имена своих бригадиров, не сохраняют к концу сезона ни одного человека из тех, кто этот сезон начал, кроме самого бригадира, дневального бригады и кого-либо еще из личных друзей бригадира. Остальной состав бригады меняется за лето несколько раз. Золотой забой беспрерывно выбрасывает отходы производства в больницы, в так называемые оздоровительные команды, в инвалидные городки и на братские кладбища.»
На горе Кестер условия были, видимо, чуть получше. Вместо брезентовых палаток здесь были бараки. От летнего лагеря, рядом с карьером, практически ничего не осталось, но был и зимний лагерь, с противоположной стороны горы. Он сохранился лучше, но времени ехать туда у нас уже не было - солнце опускалось все ниже, до темноты оставался час-другой.
Бараки летнего лагеря стояли в этом месте.
Здесь было очень холодно, на камнях лежал снег, из долины дул пронзительный ледяной ветер. Оставшиеся еще кое-где столбы линий электропередачи напоминали кресты над могилами. Всем было не по себе.
Рудник на Кестере был нерентабельным даже при использовании дармового труда заключенных. Поэтому он, как и многие другие объекты, был закрыт сразу после распада системы ГУЛАГа. И таких объектов в Верхоянском крае было много. В 1948 г. по личному распоряжению Сталина было начато строительство круглогодичной дороги от Хандыги до Батагая и далее до побережья Ледовитого океана. Как пишут сейчас, даже с сегодняшними ресурсами и техникой считается нереальным проложить такую трассу через реки и горы Верхоянья. Тогда же люди заменяли технику и тысячи человек по этапам из южных областей Якутии пригнали на строительство. В 1953 г. Сталин умер и дорогу тут же бросили. За селом Тополиное насыпь обрывается в болото - "дорога в никуда" была не нужна никому.
В местной газете "Якутия" я нашел рассказ про известный еще по шаламовским "Колымским тетрадям" случай в Улахе, центре лагерей Янстроя. Улах был маленькой "столицей" окрестных лагерей Янстроя, и именно сюда до недавних перестроечных лет каждые майские праздники привозили пионеров Хандыги - возлагать цветы на могилу местного героя - начальника караула Очиченко, убитого заключенными, устроившими мятеж и побег. Была сочинена и неуклюжая легенда о мужественном воине, якобы не выдавшем зэкам под пытками сведения о составе подразделения охраны лагеря и его вооружении. Почти как о Мальчише-Кибальчише. С той только разницей, что подобные "тайны" были прекрасно известны заключенным, ежедневно общавшимся с солдатами и знавших всех их по именам.
Эта красивая и душещипательная история попала даже на стенд Музея вооруженных сил СССР, имя "героя" присвоили нескольким улицам.
А настоящими героями были другие. Рабочая дорожная бригада заключенных. Эти 16 доведенных до грани человек, не выдержавших очередных издевательств Очиченко, который, как теперь известно, среди всех надсмотрщиков отличался особой злобностью и изощренностью, обезоружили и убили садиста. И пошла в сопки, увязая в глубоком мартовском снегу. Можно сказать, на верную смерть. Поднятая по тревоге охрана настигала их по следам одного за другим и прямо там, в сопках, расстреливала из автоматов. Потом их зарыли на безымянном кладбище. Оно, как и помпезная могила Очиченко, тоже находится на окраине Улаха, но на нем никогда не было ни памятников, ни цветов…
Склон рудного поля в районе летнего лагеря.
Каким-то чудом уцелевший сортир в месте, где жила охрана.
Из воспоминаний профессора МГУ И. Н. Бекмана:
«Лагерь на краю Верхоянска был суровым. Высокогорная тундра, камень, поросший мхом и ягелем, тучи комаров и мошки летом и лютый мороз зимой. Работа тоже была тяжелой: оловянный рудник. Все были озлоблены: ЗК мерли, как мухи, охрана голодала и зверела без спирта. Но начальник лагеря был суров и держал дисциплину.
Его жену в течение года как-то не было видно (да и была ли она здесь?!). Но летом, как только наступал полярный день, Вера покрывала тело толстым слоем репудина, одевала яркий, откровенно открытый купальник, и начинала бродить по территории лагеря. За ней следовал солдат с кошмой. Она выбирала место и укладывалась на войлок загорать. Действия эти имели мощный общественный резонанс. Особенно у чекистов на вышках. Они уже не озирались по сторонам в поисках бегущих заключенных, а заворожено сквозь риски прицела смотрели на роскошные телеса, с боку на бок перекатывающиеся. Как хотелось дать очередь! Особенно, когда дама вставала и начинала обходить лагерь по периметру. Подойди она к колючке ближе, чем на три метра - можно стрелять без предупреждения. Но, несмотря на сложный рельеф местности, она держала дистанцию. Тоскующая вохра иногда даже просила вольнонаемных пихнуть ее в трехметровую зону. Никто не решался.
Когда волнения всех слоев лагерного общества достигало критического уровня, шли с жалобой, и начальник бил жене морду. Но на утро, скрывшись под большими черными очками, она опять, светясь белой кожей, гуляла по лагерю.
Лагерь трясло до первых заморозков.»
Это последняя фотография, которую я сделал на горе Кестер. Мы и так были в подавленном состоянии (а нас предупреждали - что-то здесь не так), а тут еще Тоня, взрослая, совсем не романтического склада женщина явственно услышала человеческий крик со стороны развалин на склоне. Мы сели в "буханку" и поспешили убраться оттуда поскорее. Обратную дорогу проехали в полном молчании. Только у самого Батагая Саша включил радио - в кромешной темноте мы ехали под якутскую музыку из репродуктора.
фотографии: © drugoi