Собака, шедшая по роялю. Часть первая.
В своё время фильм Владимира Грамматикова «Шла собака по роялю» миновал меня. Во-первых, я был не в восторге от его всесоюзного хита «Усатый нянь», во-вторых, не любил и не люблю вычурных, демонстративно «смешных» названий.
Но вот взялся пересматривать подростковое кино советского периода и решил заполнить лакуну в своих познаниях. И не пожалел. Очень, очень поучительное зрелище. Документ эпохи! Многое, о чём я думал, скаладывая мозаику собственных воспоминаний, дано здесь в неком компедиуме, впрочем, весьма тенденциозном.
Вот только не знаю, с чего начать - с того, что понравилось или того, что не понравилось. Хочется добиться позитивного впечатления в своём отчётике, а как его достичь?
Тут ведь как - ещё Гениан Зелёнов заметил, что в разговоре лучше всего запоминается последняя фраза. Но с другой стороны - кто же из читателей ЖЖ дочитывает пост до конца? Я уже имел удовольствие убедиться, что великое множество чтецов реагирует лишь на две первые фразы. В лучшем случае - на два первые абзаца, а я так кратко писать не способен, всё время растекаюсь мыслью по древу, обосновываю всякую чепуху.
Ладно, рискну... Начну с хорошего.
В общем, так. Фильм снят по повести Виктории Токаревой, одной из самых известных кичмейкеров Союза Советских Писателей. Режиссёром на нём Владимир Грамматиков, который, помимо всего прочего, в начале 80-х собирался снимать «Жук в муравейнике», замучил Стругацких требованиями переделки сценария, но в результате от проекта отказался. Разница между эти двумя авторами такова: Токарева в своём пристрастии к стандартизации текста искренна и не замечает, что оперирует штампами, а Грамматиков прекрасно понимает и принимает это обстоятельство, совершенно сознательно снимая своё кино как квинтэссенцию совкового кича. Он наваливает в фильм самые разноообразные штампы советской псевдомассовой культуры, усиливает кичевость до гротеска и, таким образом, оказывается уже на территории постмодернизма.
В «Шла собака по роялю» использован простой и относительно распространённый в советской культуре сюжет: школьница влюблена во взрослого мужчину, неудачно пытается объясниться с предметом своего обожания, но в результате разноообразных перепетий находит своё счастье со сверстником. Мы это видели много раз, на память приходит... ну, хотя бы «Рудольфио» Асановой по рассказу Распутина. Грамматиков, явно с пользой для себя читавший «Толкование сновидений» Фрейда, с размахом аранжирует эту историю, нагружая фабулу множеством эротических символов, благо повесть Токаревой даёт для этого возможности.
Всё действие происходит в деревне, на пленэре, под весёлым солнцем среднерусского лета, взрослый мужчина становится лётчиком, пилотом (а чтобы чуднее смотрелось, вместо банального «кукурузника» режиссёр сажает своего персонажа на вертолёт), падает в Сенькино болото, откуда героине приходится его извлекать, наличествует также эпизод с публичным раздеванием героини и, разумеется, демонстративное срезание волос. Конечно, такая концентрация эротики не смогла бы пройти фригидную советскую цензуру, и потому Грамматиков в своём эротическом экстазе подчёркнуто целомудрен. Например, актёр на роль пилота вертолёта подобран подчёркнуто юный, чтобы разница в возрасте между ним и героиней не бросалась в глаза, а когда отец (!) героини приказывает своим дочерям раздеться (сцена разворачивается на сеновале), они, сняв платья, оказываются в пристойном, вполне переносимом для советского зрителя, белье: старшая в полотняной сорочке, вполне заменяющей платье, а младшая и вовсе в трикотажных трусах и майке. Два самых дерзких с точки зрения эротики эпизода совсем коротки, однако сделаны с каллиграфической точностью. В первом эпизод е мы видим утренний силуэт девочки-героини напросвет, затем камера соскальзывает к её босым ногам на деревянном полу, девочка танцующей походкой идёт, на мгновенье скрывается за каким-то столбом и снова появляется в кадре уже в огромных резиновых сапогах до колена!
Блестящая киновиньетка сопровождается прекрасной музыкой Алексея Рыбникова. О втором эпизоде умолчу, он столь же двусмысленно игрив и изящен, но дополнительно нагружён отсылкой к культовому «Романсу о влюблённых».
Длинно получается? Ну ладно, о том, что в фильме дурного, вредного, расскажу в следующем посте. А пока пауза.
....Запостить вторую часть не получается - очередь-с, так что дописываю вторб часть прямо сюда.
Ну-с, теперь о том, что в «Шла собака по роялю» В.Грамматикова плохого (плохого - оговорюсь - на мой взгляд, ибо кое-кто может счесть перечисляемые мной пороки достоинствами).
Мне не нравится идеологическая основа фильма. Она типична для позднесоветского (брежневского, застойного) мировосприятия и звучит как «Всяк сверчок знай свой шесток». Мне, выходцу из пролетарской среды и убеждённому стороннику «социальных лифтов», конечно, такая позиция не близка. Кастовое общество, на мой взгляд - прямой путь к социальной катастрофе. А в 70-е годы книг и фильмов, явно и скрыто призывавших к изоляции социальных групп друг от друга, появлялось неимоверное количество, разбираемый фильм был отнюдь не одинок, просто он вёл пропаганду ксенофобии и социальной стагнации более искусно, не напрямую.
По сути, «Шла собака по роялю» оказывается развёрнутым комментарием к анекдоту:
«Наша постоянная радиослушательница, Кононыхина Раиса Дмитриевна из села Покровка, что на Вологодщине, просит нас передать вторую часть Седьмой симфонии Густава Малера. Дорогая Раиса Дмитриевна! Слушайте свой полонез Огинского и не вы..бывайтесь». Всё это, естественно, не декламируется, а даётся мягонько, гладко, чтобы к зрителю такое отношение проскочило по-возможности незаметно и без внутреннего сопротивления.
Делается это так: пилот, в которого влюблена деревенская простушка, интеллигент. Он играет на трубе, причём играет хорошо и очень крсивую музыку. Он «столичная штучка» и приехал в колхоз «опроститься», но в финале возвращается в свой естественный социальный круг. А то, что очаровательная девочка, героиня фильм - простушка, подчёркивается всячески. Её речь бедна и переполнена казёнными штампами. Городские платья, туфли и причёски из модных журналов идут ей, как корове седло, да и не умеет она их носить. Поёт она очень красиво, артистично и талантливо, но либо вокализ либо что-то дикое по смыслу. Песенка о том, что шла собака по роялю, пела непонятное, крышка рояля урарила собаку по голове и собака петь перестала... Это, понятное дело, та самая мораль, кою следует извлечь из фильма: не ходи, собака, по роялю, не пой непонятное, не для тебя, собака, рояли, лежи, собака, в конуре, грызи свои вонючие объедки, которые тебе хозяева кинут. Чтож, героиня фильма эту мораль усвоила. В начале фильма её деревенский кавалер на вопрос о смысле жизни отвечает «Про смысл пусть настройка думает, а мы базис, мы эту надстройку хлебом кормим» (при этом парень никого ничем не кормит, бездельничает, мотаясь на своём мотоцикле вокруг деревни в ожидании призыва в армию), а в финале уже сама героиня на вопрос интеллигентного лётчика отвечает в точности теми же словами. Собственно говоря, ничто не мешает героине объясниться с пилотом в первых же эпизодах фильма, а ему - ответить на её чувство и набить физиономию её хамоватому деревенскому сверстнику. Но тогда история вывернет в неприятное для авторов русло - выяснится, что интеллигент и простая деревенская девочка равны, а доказать-то они стремятся прямо противоположное. Вот и приходится разыгрывать водевильные кви-про-кво, падать в лужу и прятаться в курятнике.
Как и положено в грамотно выстроенном произведении искусства, идеология идёт не только через одну, пусть и центральную, героиню. Например, ту же тему попытки «перемены участи» разыгрывает её отец, учась в райцентре то ли в техникуме то ли в вечернем институте, судя по несчастному виду и куче шпаргалок, неуспешно. В конце концов он вместе со всем семейством едет в Варну представлять «народное творчество», что недвусмысленно сопоставляется с показанными по телевизору плясками африканских дикарей. Забавный гэг, кстати - лысенького профессора в галстуке-бабочке, собирающего в глубинке «народные таланты» для фестивался в Болгарии, зовут «Чиж». Вероятно, чтобы не назвать его «Соловейчик», ибо в момент выхода фильма факт существования евреев в СССР был «военной тайной».
Продолжать анализ можно долго, так как фильм сделан ладно, ловко, талантливо, умело, продуманно. Не случайна даже такая деталь, что, несмотря на пилота вертолёта в центре сюжета, нам единожды, лишь сразу после титров и до появления персонажей, показывают панораму сверху. Ведь деревня в фильме совершенно условна. Литературна. Выдумана специально под тезис. Это деревнская идиллия, увиденная глазами дачников, приехавших отдохнуть на пленэре. Председатель произносит «У меня одна она (мать героини) на сто коров!» после чего мы видим праздно шатающихся по деревенской улице тёток, которые должны всего лишь создавать оживляж в кадре. Так что если на эту деревню взглянуть сверху, - подмигивает понимающему зрителю Грамматиков, - пожалуй, окажется, что деревня не более чем декорация.
Эстетически фильм прекрасен. Идеологически - ядовит. Но... чтож поделаешь, эпоха была такая, подлая. А «Шла собака по роялю» - замечательный, достоверный документ эпохи. Его надо лишь правильно прочитать, документ этот.
Но вот взялся пересматривать подростковое кино советского периода и решил заполнить лакуну в своих познаниях. И не пожалел. Очень, очень поучительное зрелище. Документ эпохи! Многое, о чём я думал, скаладывая мозаику собственных воспоминаний, дано здесь в неком компедиуме, впрочем, весьма тенденциозном.
Вот только не знаю, с чего начать - с того, что понравилось или того, что не понравилось. Хочется добиться позитивного впечатления в своём отчётике, а как его достичь?
Тут ведь как - ещё Гениан Зелёнов заметил, что в разговоре лучше всего запоминается последняя фраза. Но с другой стороны - кто же из читателей ЖЖ дочитывает пост до конца? Я уже имел удовольствие убедиться, что великое множество чтецов реагирует лишь на две первые фразы. В лучшем случае - на два первые абзаца, а я так кратко писать не способен, всё время растекаюсь мыслью по древу, обосновываю всякую чепуху.
Ладно, рискну... Начну с хорошего.
В общем, так. Фильм снят по повести Виктории Токаревой, одной из самых известных кичмейкеров Союза Советских Писателей. Режиссёром на нём Владимир Грамматиков, который, помимо всего прочего, в начале 80-х собирался снимать «Жук в муравейнике», замучил Стругацких требованиями переделки сценария, но в результате от проекта отказался. Разница между эти двумя авторами такова: Токарева в своём пристрастии к стандартизации текста искренна и не замечает, что оперирует штампами, а Грамматиков прекрасно понимает и принимает это обстоятельство, совершенно сознательно снимая своё кино как квинтэссенцию совкового кича. Он наваливает в фильм самые разноообразные штампы советской псевдомассовой культуры, усиливает кичевость до гротеска и, таким образом, оказывается уже на территории постмодернизма.
В «Шла собака по роялю» использован простой и относительно распространённый в советской культуре сюжет: школьница влюблена во взрослого мужчину, неудачно пытается объясниться с предметом своего обожания, но в результате разноообразных перепетий находит своё счастье со сверстником. Мы это видели много раз, на память приходит... ну, хотя бы «Рудольфио» Асановой по рассказу Распутина. Грамматиков, явно с пользой для себя читавший «Толкование сновидений» Фрейда, с размахом аранжирует эту историю, нагружая фабулу множеством эротических символов, благо повесть Токаревой даёт для этого возможности.
Всё действие происходит в деревне, на пленэре, под весёлым солнцем среднерусского лета, взрослый мужчина становится лётчиком, пилотом (а чтобы чуднее смотрелось, вместо банального «кукурузника» режиссёр сажает своего персонажа на вертолёт), падает в Сенькино болото, откуда героине приходится его извлекать, наличествует также эпизод с публичным раздеванием героини и, разумеется, демонстративное срезание волос. Конечно, такая концентрация эротики не смогла бы пройти фригидную советскую цензуру, и потому Грамматиков в своём эротическом экстазе подчёркнуто целомудрен. Например, актёр на роль пилота вертолёта подобран подчёркнуто юный, чтобы разница в возрасте между ним и героиней не бросалась в глаза, а когда отец (!) героини приказывает своим дочерям раздеться (сцена разворачивается на сеновале), они, сняв платья, оказываются в пристойном, вполне переносимом для советского зрителя, белье: старшая в полотняной сорочке, вполне заменяющей платье, а младшая и вовсе в трикотажных трусах и майке. Два самых дерзких с точки зрения эротики эпизода совсем коротки, однако сделаны с каллиграфической точностью. В первом эпизод е мы видим утренний силуэт девочки-героини напросвет, затем камера соскальзывает к её босым ногам на деревянном полу, девочка танцующей походкой идёт, на мгновенье скрывается за каким-то столбом и снова появляется в кадре уже в огромных резиновых сапогах до колена!
Блестящая киновиньетка сопровождается прекрасной музыкой Алексея Рыбникова. О втором эпизоде умолчу, он столь же двусмысленно игрив и изящен, но дополнительно нагружён отсылкой к культовому «Романсу о влюблённых».
Длинно получается? Ну ладно, о том, что в фильме дурного, вредного, расскажу в следующем посте. А пока пауза.
....Запостить вторую часть не получается - очередь-с, так что дописываю вторб часть прямо сюда.
Ну-с, теперь о том, что в «Шла собака по роялю» В.Грамматикова плохого (плохого - оговорюсь - на мой взгляд, ибо кое-кто может счесть перечисляемые мной пороки достоинствами).
Мне не нравится идеологическая основа фильма. Она типична для позднесоветского (брежневского, застойного) мировосприятия и звучит как «Всяк сверчок знай свой шесток». Мне, выходцу из пролетарской среды и убеждённому стороннику «социальных лифтов», конечно, такая позиция не близка. Кастовое общество, на мой взгляд - прямой путь к социальной катастрофе. А в 70-е годы книг и фильмов, явно и скрыто призывавших к изоляции социальных групп друг от друга, появлялось неимоверное количество, разбираемый фильм был отнюдь не одинок, просто он вёл пропаганду ксенофобии и социальной стагнации более искусно, не напрямую.
По сути, «Шла собака по роялю» оказывается развёрнутым комментарием к анекдоту:
«Наша постоянная радиослушательница, Кононыхина Раиса Дмитриевна из села Покровка, что на Вологодщине, просит нас передать вторую часть Седьмой симфонии Густава Малера. Дорогая Раиса Дмитриевна! Слушайте свой полонез Огинского и не вы..бывайтесь». Всё это, естественно, не декламируется, а даётся мягонько, гладко, чтобы к зрителю такое отношение проскочило по-возможности незаметно и без внутреннего сопротивления.
Делается это так: пилот, в которого влюблена деревенская простушка, интеллигент. Он играет на трубе, причём играет хорошо и очень крсивую музыку. Он «столичная штучка» и приехал в колхоз «опроститься», но в финале возвращается в свой естественный социальный круг. А то, что очаровательная девочка, героиня фильм - простушка, подчёркивается всячески. Её речь бедна и переполнена казёнными штампами. Городские платья, туфли и причёски из модных журналов идут ей, как корове седло, да и не умеет она их носить. Поёт она очень красиво, артистично и талантливо, но либо вокализ либо что-то дикое по смыслу. Песенка о том, что шла собака по роялю, пела непонятное, крышка рояля урарила собаку по голове и собака петь перестала... Это, понятное дело, та самая мораль, кою следует извлечь из фильма: не ходи, собака, по роялю, не пой непонятное, не для тебя, собака, рояли, лежи, собака, в конуре, грызи свои вонючие объедки, которые тебе хозяева кинут. Чтож, героиня фильма эту мораль усвоила. В начале фильма её деревенский кавалер на вопрос о смысле жизни отвечает «Про смысл пусть настройка думает, а мы базис, мы эту надстройку хлебом кормим» (при этом парень никого ничем не кормит, бездельничает, мотаясь на своём мотоцикле вокруг деревни в ожидании призыва в армию), а в финале уже сама героиня на вопрос интеллигентного лётчика отвечает в точности теми же словами. Собственно говоря, ничто не мешает героине объясниться с пилотом в первых же эпизодах фильма, а ему - ответить на её чувство и набить физиономию её хамоватому деревенскому сверстнику. Но тогда история вывернет в неприятное для авторов русло - выяснится, что интеллигент и простая деревенская девочка равны, а доказать-то они стремятся прямо противоположное. Вот и приходится разыгрывать водевильные кви-про-кво, падать в лужу и прятаться в курятнике.
Как и положено в грамотно выстроенном произведении искусства, идеология идёт не только через одну, пусть и центральную, героиню. Например, ту же тему попытки «перемены участи» разыгрывает её отец, учась в райцентре то ли в техникуме то ли в вечернем институте, судя по несчастному виду и куче шпаргалок, неуспешно. В конце концов он вместе со всем семейством едет в Варну представлять «народное творчество», что недвусмысленно сопоставляется с показанными по телевизору плясками африканских дикарей. Забавный гэг, кстати - лысенького профессора в галстуке-бабочке, собирающего в глубинке «народные таланты» для фестивался в Болгарии, зовут «Чиж». Вероятно, чтобы не назвать его «Соловейчик», ибо в момент выхода фильма факт существования евреев в СССР был «военной тайной».
Продолжать анализ можно долго, так как фильм сделан ладно, ловко, талантливо, умело, продуманно. Не случайна даже такая деталь, что, несмотря на пилота вертолёта в центре сюжета, нам единожды, лишь сразу после титров и до появления персонажей, показывают панораму сверху. Ведь деревня в фильме совершенно условна. Литературна. Выдумана специально под тезис. Это деревнская идиллия, увиденная глазами дачников, приехавших отдохнуть на пленэре. Председатель произносит «У меня одна она (мать героини) на сто коров!» после чего мы видим праздно шатающихся по деревенской улице тёток, которые должны всего лишь создавать оживляж в кадре. Так что если на эту деревню взглянуть сверху, - подмигивает понимающему зрителю Грамматиков, - пожалуй, окажется, что деревня не более чем декорация.
Эстетически фильм прекрасен. Идеологически - ядовит. Но... чтож поделаешь, эпоха была такая, подлая. А «Шла собака по роялю» - замечательный, достоверный документ эпохи. Его надо лишь правильно прочитать, документ этот.