Дуров (2)
Укрощения горячим раскаленным железом или электрическим током я за всю долгую жизнь в цирках никогда не видал. Это ни на чем не основанное предположение публики. Да этого и не требуется. Правда, некий X и еще У когда-то устраивали нечто подобное, даже, пожалуй, и хуже, но эти два субъекта остались за всю мою жизнь, к счастью, без подражателей. Но иногда под видом особенно изумительных результатов дрессировки публике показываются фокусы, ничего общего с дрессировкой не имеющие.
Вот два примера:
Клоун X афишировал свой номер так: «Дрессированная лягушка, которая по приказанию под музыку будет канканировать». При этом X распустил слухи косвенно через прессу, что за слишком вульгарные позы лягушки, одно время был* запрещен этот номер. Номер состоял в следующем: на арене помещался экран, на котором посредством волшебного фонаря отражалась живая лягушка в увеличенном виде. По команде X оркестр играл какой-то танец и лягушка начинала отчаянно дрыгать своими лапами. Музыка останавливалась и лягушка одновременно приходила в неподвижное состояние.
Номер этот исполнялся так: в волшебный фонарь вставлялся маленький узкий стеклянный аквариум с крохотной лягушкой. В аквариум был пропущен электрический ток. По желанию X замыкал и размыкал его, и лягушка, страдая, дрыгала ногами.
Клоун У несколько лет тому назад в Петербурге показывал кошачий концерт. На столе, закрытом со всех сторон, был посажен ряд котов, тоже закрытых сверху особым футляром. Стол вносился на арену, футляр поднимался и по приказанию У каждая кошка поочередно издавала душу раздирающие звуки. Затем, как бы по мановению палочки клоуна, все коты сразу вместе кричали. Закулисная сторона этого номера следующая: в столе под каждым сидящим котом (самок среди них не было) были сделаны незаметные отверстия, в которые продевались жильные струны. Каждый кот был заранее привязан струной к тестикулам, другой конец струны прикреплялся под столом к перекладине, на которой была изображена нумерация. Человек, сидящий под столом и скрытый от глаз публики скатертью, дергал по очереди за струны, производя тем страшную, неописуемую боль котам, которые, не будучи в состоянии оторваться, издавали душу раздирающие звуки, прежде поодиночно, а потом и все вместе, согласно желанию истязателей. Все вышесказанное на цирковом жаргоне тоже называется дрессировкой.
Если поглубже посмотреть, то все эти механические способы одинаковы, разница между ними в более или менее сильном или слабом причинении страданий и разного рода неприятных ощущений животным. Это все, между прочим, считается профессиональной тайной дрессировщиков.
Не могу не отметить, что эти тайны фактически причиняют громадный вред, вводя в заблуждение иногда даже серьезных ученых. Вот пример: в своей книге «Социальная жизнь животных», опыт сравнительной психологии с прибавлением краткой истории социологии А. Эспинаса (пер. с франц.), на стр. 158, «Случайные общества», ученый пишет в примечании:
«Мы не говорим о слишком случайных обществах, устанавливающихся между жвачными животными и человеком, и которые, не переживая первого поколения сообщников, по большей части исключают возможность воспроизведения или уничтожают его плоды. Нет ни одного животного, которое страхом, лаской, настойчивостью или уходом за ним нельзя было бы покорить и довести до того, что оно будет нам оказывать какие-либо услуги. Типом этих животных может быть слон. Известно, каких результатов достигают некоторые укротители свирепых животных, «заклинатели» змей, обучатели птиц, и всякий из нас еще помнит дрессированных блох, выделывающих разные штуки. Лебок показывал осу, которую ему удалось приучить, а Руже приучил к себе целое гнездо шершней. Эти единичные или, по меньшей мере, отрывочные факты, конечно, не заслуживают изучения в качестве социальных явлений, но на них можно указать, как на добавочные штрихи, служащие к уяснению первых шагов по пути приучения. Нет ни одного умственно одаренного вида, который бы не подвергался подобным опытам, производившимся с большей или меньшей настойчивостью, смотря по ожидаемой выгоде и полученным результатам».
Не буду вдаваться в критическую оценку сущности проводимых идей маститого ученого, но не могу не остановиться с горькой улыбкой на факте введения в заблуждение ученых Профессиональными тайнами дрессировщиков.
Здесь налицо один из этих фактов. Обращаю ваше внимание на приводимые примеры А. Эспинасом приручения и дрессировки блох, осы и шмелей. Если считать, что приручение есть дрессировка (нач. стадия), то глубоко ошибается ученый, прочитав афишу «Цирк дрессированных блох».
Позволю осветить сущность процесса «дрессировки блох». Предприимчивый немец, а он, как говорят, выдумал обезьяну, предварительно берет осторожно блоху, благодаря случайному обществу, установившемуся между насекомым - блохой и предпринимателем-человеком, осторожно, с помощью увеличительного стекла, пинцетиком придерживает ее за талию, а затем тонким металлическим волоском привязывает блоху к бумажной карете. Пущенное на стеклянной поверхности насекомое, не имея возможности прыгать, старается освободиться от навязанной ей ноши и продвигается своими лапками, - номер готов, блоха приручена и выдрессирована. Волею судеб сделалась артисткой.
Номер второй: надо заставить танцевать госпожу «блоху». Опять применяются инструменты часовых дел мастера, и на блоху надевается бумажная юбочка. Шевелится «счастливая» блоха по стеклу, крутится на одном месте в бурном вальсе, и не падает, благодаря устанавливающей баланс бумажной конусообразной юбочке. Второй экстраординарный номер цирковой программы готов.
Перейдем к третьему: немец с теми же материалами привязывает за талию «мадемуазель» блоху спиной к шляпной булавке, за острый конец булавки держится немец, на другом конце ее вертикально висит «мадемуазель» блоха. Своими длинными и цепкими ножками перебирает она по воздуху, как ученик пальцами в первом упражнении на рояле. Тут немец подносит к цепким ножкам «счастливой» блохи заранее приготовленную бумажную мельницу, и блоха с радостью, почуяв опору, начинает вертеть крылья в бумажной ветряной мельнице.
Третий номер воздушной гимнастики готов. Пора открывать цирк. И вот на вывеске магазина красуются саженные слова: «Цирк блох». Первый раз в России «дрессированные» блохи. Цена такая-то. И идет весь мир людской и ученые сего мира в магазин, становясь в очередь, а потом в своих уважаемых и ценных в высшей степени трудах уделяют место в миг испеченным черным артистам, приписывая им смышленость и разумность, обеспечивающие за человеком их добровольное сотрудничество, и не могут никогда забыть, благодарные профессора «дрессированных» блох, выделывающих разные штуки, для удовольствия и науки.
Не могу не вспомнить имевший место в одном из таких магазинов «дрессированных» блох случай с одним из недавно вымерших типов, замоскворецким купцом. Протиснув себя поближе к стеклянному столу, к арене блох, купец в длиннополом засаленном сюртуке, с отвисшим пузом и с трехэтажными складками на жирной шее, сопя, перегнувшись, с любопытством следит за медленно двигающимися по стеклу усталыми артистами. На губах у купца показалась слюна, с трудом разогнувши спину, купец спрашивает предпринимателя: «Немец, почем блоха»? Антрепренер сначала уверяет, что блохи ученые и он ими не торгует, а затем, видя оттопыренный лежащий в боковом кармане толстый бумажник купца, съезжает тоном ниже и на настойчивое требование продать, отвечает: я их кормлю собственной своей кровью, а потому менее ста рублей за штуку взять не могу. Оценивая свою кровь в сто рублей, немец упорно стоял на своем. Поторговавшись по привычке, купец вытащил свой бумажник и, отсчитав сто новеньких рублевок, бросил их на стеклянную арену. Окружающие посетители с возрастающим интересом следили за оригинальной торговлей, ожидая с нетерпением разрешения вопроса: для чего нужна купцу блоха? Купец Тит Титыч осторожно пухлыми пальцами правой руки взял блоху и положил ее на ноготь большого пальца левой руки. Прихлопнув другим ногтем большого пальца блоху, сказал: «умри, окаянная», и, подобрав обратно повисшие слюни в рот, удовлетворенный и облегченный вышел из магазина, мимоходом стерев о задний карман сюртука немецкую кровь.
Так погибла одна из знаменитых артисток.
И с тех пор, блохи всего мира носят по ней траур. Вот почему все блохи черные. - Извиняюсь за мою шутку.
Эмоциональная дрессировка мой способ дрессировки).
Основание его. Мой способ дрессировки, который я называю эмоциональным, т.-е., воздействующим непосредственно на разум, сознание животного, построен на другом принципе. Принцип этот, наталкивание животного на определенное движение, - творчество, то активное, светлое творчество, которым жизнь идет вперед по пути своего развития. Но творчество задерживается страданием. Оно возбуждается радостью. Поэтому мой способ не допускает болевых ощущений, ибо боль заставляет тупеть сознание, что ни в коем случае не допустимо. Малейшее отступление в сторону меняет мое эмоциональное поощрительное на механическое и желаемый результат не достигается.
Вся суть в том, чтобы сознание, ум животного был свободен от чувства подавленности, проистекающего часто от внешнего давления. Старое человеческое бурсачье воспитание говорит за это: учеников били по темени линейкой, пороли и т. п. Они задалбливали непонятное и, не перерабатывая затем в мозгу, отвечали несуразное, а сами впоследствии тупели.
Наоборот, следует создавать бодрящую, светлую обстановку, вызывающую чувство подъема . Мои ученики, почти каждый раз за исполнение задания, в виде поощрения, получают лакомство, что и заставляет их охотно, несколько раз подряд, исполнять заданное. Назовем это действие вкусовым поощрением или сокращенно: вкусопоощрением.
Некоторые наблюдатели, интересующиеся моим способом, ложно предполагают, что можно воздействовать на животное голодом, видя, как я, за каждый сделанный трюк,, угощаю чем-то животное.
Голод, как и боль, одинаково отрицательно действуют на психику животного. Внимание голодного животного будет направлено исключительно на еду, что опять-таки, как и чувство боли, громадный минус для моего способа.
Я не допускаю, чтобы переполнение желудка тоже содействовало развитию внимания. Голод вреден не только животному, но и человеку, трудящемуся и работающему мозгами. Голод или жажда, например, у крыс, совсем недопустимы. Один мой подражатель, поверхностно узнав мой прием дрессировки крыс, вздумал завести себе таких крыс и их не кормил и не поил несколько часов и получилось следующее: крысы бросились на слабейших, загрызли их и выпили кровь у товарищей, утолив свою жажду. Попробуйте не кормить собаку, предположим, двое суток и начинайте дрессировать. Возьмем хотя бы несложную задачу, задачу первоначально азбучную. Нужно выучить, чтобы собака по слову «садись» опустила бы зад и села у ваших ног.
На столе стоит тарелка с мясом, вы ее берете. Собака охотно бегает за вами. Тогда вы ставите тарелку на стол, и приказываете: «Трезор, садись!» Собака с жадностью смотрит не на вас, а на тарелку с мясом и как бы не слышит, что вы ей говорите. Вы возвышаете голос, поднимаете руку, топаете ногой, собака не спускает глаз с тарелки, внимание ее направлено на мясо, слюнки текут и она как бы глуха и слепа. Вы для нее - ничто. Напрасно вы сердитесь на нее, наконец, пробуете спрятать мясо и ставите его на шкаф. Собака следит за вашим малейшим движением и начинает прыгать на шкаф, жалобно визжа. Вы пробуете прятать мясо в карман. Собака не спускает глаз с вашего кармана. Ваш возглас: «Трезор, садись!»- напрасен. Вы делаете шаг назад, собака за вами, вы начинаете приближаться к ней, она пятится задом от вас, не спуская ни на секунду глаз с вашего кармана. Тогда вам приходит в голову насильно, посредством нажима рукой на спину, заставить Трезора сесть. Трезор, как только вы прикоснулись к его, спине, считает ваше движение за ласку, моментально бросается к вашему карману и тычет мордой или рвет когтями ваш карман. Вы толкаете его ногой и насильно кладете на пол. Тут уже конец вашему терпению, и начался болевой, механической способ дрессировки. Вот вам голод не помог, а наоборот.
Итак, основным условием моего метода является бодрое, творческое настроение животного. Ни боль, ни голод, ни переутомление не допустимы.
Таков основной тон. Но что же дальше?
Животное находится в требуемом творческом настроении. Но как же теперь заставить его слушаться, т.-е. творить в нужном для нас направлении?
Исходная форма воздействия.
Я убежден, что основанием воздействия на животное в моем способе является то еще не достаточное изученное нами влияние, которое мы называем внушением, а иногда гипнозом.
Когда мы разговариваем с людьми и стараемся передать им наши мысли, то мы тоже, в сущности, внушаем им. Но не об этом сознательном словесном внушении я говорю здесь.
Помимо того внушения, исходящего из наших сознательных центров и передаваемого словами, существует другая форма психического воздействия, психического общения между живыми существами, часто не сознаваемая ясно и совершающаяся не через посредство слов, а каким-то еще неясным для нас способом. С одной стороны, можно предположить, что здесь воспринимающий как-то автоматически угадывает мысль воздействующего по его мимике, жестам и т. п. Некоторые психологи думают, что в этом случае психическое состояние одного существа передается другому при помощи лучистых колебаний эфира, т.-е. как бы нервных волн, которые, подобно электрическим волнам в беспроволочном телеграфе, выходят- из одного сознательного организма и входят в другой. Может быть, оба эти механизма действуют вместе, это, разумеется, только гипотеза. Но самая эта непонятная, чудесная передача психики, мыслей, чувств, желаний несомненно существует. Из нее-то я и исхожу при работе и она-то, и кладется в основание моего метода дрессировки. Животное, благодаря радостной, творческой обстановке, вступает со мною в психический контакт и уже заранее смутно предчувствует, предугадывает, что мне от него нужно, что оно должно сделать. И вот на этой-то подготовленной почве безотчетного предугадывания я начинаю действовать техническими приемами моего метода (см. описание ниже), вследствие чего и достигаю своих общеизвестных результатов.
Но читателю нужно удостовериться, убедиться в том, что такой способ психической передачи действительно существует.
Я приведу три случая в моей жизни, когда, при некоторых исключительных обстоятельствах, мне удалось воздействовать на животных при помощи одного лишь внутреннего моего духовного напряжения, не применяя технических приемов, заставить их делать то, что мне нужно. Эти случаи, думается мне, довольно ясно обнаруживают существование этой таинственной формы психической передачи мысли от одного мыслящего существа другому.
Первый случай был в начале моей артистической деятельности. Я временно жил в селе Богородском. Это дачное место близ Москвы, за Сокольниками. Мне было тогда 14 лет. Играя на бильярде в ресторане с товарищами, мы разговорились о том, кто трус, кто храбрый. В нашей компании был молодой Ланин. Его родители имели в Богородске несколько лучших дач. Отец имел завод минеральных вод (знаменитая ланинская вода). Молодой Ланин рассказал нам, что у них одна дача пустая и в ней живет только собака - злой ульмский дог. Сначала собака жила на свободе, но неоднократное составление протоколов за его укусы проходящих обывателей, заставило Ланина запереть дога в отдельную небольшую дачу. Собаке передавалась пища через окно на веревке. Живя в одиночестве, вечно на запоре, собака совсем одичала. Я предложил следующее пари, если я войду в дом один, и дог меня не тронет, то я выигрываю пари. Мое предложение было подхвачено, и Ланин принял пари. Тотчас же во главе с ним мы отправились к даче ульмского дога. По дороге я предварительно изложил мое требование, которое еще более заставило товарищей удивляться и считать меня первым храбрецом в мире, хотя это мое предложение далеко не было доказательством моей храбрости. Зная еще тогда, хотя и смутно, психику собак, я предупреждал своим заявлением могущие быть нежелательные явления, ставя в обязанность нашего пари следующее: как только я войду в дачу, тотчас же товарищи должны запереть дверь за мной на ключ. Понятно, на первый взгляд это еще более казалось опасным и рискованным. Условие было принято, и вот за запираемой дверью ключ щелкнул, и я один в комнате. Товарищи снаружи прильнули к стеклам окон смотреть через спущенные сломанные жалюзи и ждали, когда дог будет меня грызть. Без мебели, пустая, состоящая из пяти комнат дачка! В одной, самой отдаленной от входа комнатке стоял на трех ножках сломанный диван. При моем появлении ульмский дог лежал под ним на тряпье и мочале, выдернутой из того же дивана. Звон замка, и дог с лаем бросился через все комнаты ко мне навстречу. При виде спокойно стоящего незнакомого человека он замедлил шаг и оскалив зубы, злобно зарычал. Я сделал легкое движение к нему навстречу, вытянул вперед шею и не спускал глаз с его глаз. Дог медленно приближался ко мне, все сильнее и сильнее рыча, слюна бежала из открытой пасти, глаза налились кровью. Я, согласно темпу движения вперед дога, тоже придвигался к нему тем же темпом. Он остановился и я остановился. Мы впились друг в друга глазами, началась предугадка; только рычанье с захлебыванием нарушали тишину, но вот дог остановился как бы на стойке, вытянул хвост палкой и растянувшись немного, смотрел мне яростно в глаза своими небольшими, с красными веками, немигающими, бесцветными глазами. В такой выжидательной позе стояли мы оба друг против друга не шевелясь. Вот дог чуть подвинулся ко мне, ближе передвинул свои ноги, я тоже подвинулся к нему и опять мы оба неподвижно замерли.
Проходят томительные секунды, кажущиеся вечностью. Но вот в глазах моего врага предугадкой заметил я что - то дрогнувшее. Зрачки дога как будто сузились, глаза слились с мордой в одно что-то неопределенно - серое (дог был дымчатого цвета), глаза его как будто отделились от серого и поплыли в сторону, вверх. Я делаю едва заметное движение вперед, - глаза удаляются, плывут назад, - еще мое движение вперед, - глаза дога на минутку остановились, как бы прилепились опять к своим местам, зубы дога защелкали. Моя вытянутая вперед голова и морда дога были друг от друга на расстоянии аршина, но при моем чуть заметном движении вперед глаза пошли назад. Я вперед, - глаза назад, я еще больше вперед, - дог отступил немного назад. Теперь я уже быстро приближаюсь к нему, - он уже боязливо пятится назад; я за ним, - он от меня, я уже переступил порог другой комнаты, а дог повернулся ко мне задом и бежит от меня. Я смело шагаю за ним, он от меня, и в последней комнате трусливо, поджав хвост, подполз под сломанный диван. Гром аплодисментов за окнами заставил меня очнуться. С триумфом был я выпущен через дверь моими товарищами наружу. Они шумно выражали свое удивление и восторг. Пари было выиграно.
Второй случай имел место в августе 1918 года. Мой цирк функционировал на берегу Рижского залива в городе Дуббельн. Я за грубое обращение с животными уволил от службы одного из моих служащих Александра, последний знал, что без него трудно будет обойтись, когда наступит время моих дебютов, ибо он ухаживал за медведем и изучил все его привычки. Александр рассчитывал, что я его возьму обратно, думая, вероятно: «Придет время, начнутся дебюты Дурова, и он пришлет за мной, иначе не придется показывать ему Топтыгина, кто без меня оденет цепь медведю и подаст на арену?» Я, однако, решил не брать его обратно на службу; грубое обращение с животными равносильно уничтожению результатов моей длительной работы. Но пришло время выступать в цирке. На четвертый или пятый дебют, хорошо не помню, стояло на афише первый раз «дрессированный медведь», большими буквами красовались на афише следующие номера: «Первый раз в городе Дуббельн выступит директор цирка знаменитый и т. д. и т. д. В. Л. Дуров со своим великаном Мишкой Топтыгиным, который будет исполнять следующие номера; трудное гимнастическое упражнение - хождение по бутылкам под куполом цирка; Мишка-танцор; Мишка-пьяница выпьет бутылку водки из горлышка за здоровье публики; в заключение триумфальная поездка Топтыгина в экипаже на тройке остяцких, сибирских собак».
Александр, видя, что его не берут, что он навсегда потерял место, вздумал зло отомстить мне. В то время гостил у меня со своей женой мой старый друг, известный литератор Владимир Алексеевич Тихонов . Он знакомился с нашим цирковым бытом. Впоследствии написал рассказ, назвав его «Заколдованный круг».
В роковой день В. А. и я за самоваром разговорились по поводу моего вечернего выступления. В. А. почему-то стал меня уговаривать, чтобы я не рисковал и отказался от медвежьего номера. В. А. говорил, что у него какое-то предчувствие, и он ни за что не пойдет в этот вечер меня смотреть. Я уверял, смеясь, что ничего не может произойти - мой Миша милое, добродушное животное, он не имеет понятия, что значит кусаться, за пять лет своей жизни у меня Топтыгин ни разу никого не укусил. Наступил злополучный вечер. Я во время первого отделения (мой выход был всегда третьим) ходил кругом цирка и проверял сторожей. Цирк стоял в саду и уличные мальчишки, балуясь, влезали па крышу, курили и могли нечаянно поджечь цирк.
Сторож тоже был ненадежный - алкоголик. Я, проходя по не освещенному сзади саду, заметил какую-то темную фигуру, сидящую на корточках у входа в конюшню. При моем приближении фигура выпрямилась, побежала от меня и скрылась. Я узнал Александра. Ничего не подозревая, я вошел в конюшню.
Меня поразил рев Мишки. Я думал, что бы это могло значить? Наверное, новый служитель забыл его напоить. Затем я был чем-то отвлечен и, войдя в уборную, стал завиваться, забыв о Топтыгине.
Далее, я на арене по обыкновению читаю монологи, показываю собачку, козла, кошку с крысами и т. д. Дошла очередь до Мишки. Служащий в конюшне передал мне цепь. Миша спокойно, как всегда, пошел за мной на арену. Влез по гладкому шесту наверх и, балансируя, ловко прошел по бутылкам; комично спустился, обняв гладко выструганный шест всеми четырьмя лапами; быстро съехал на землю, растянувшись на арене, на бархатном ковре, мило под музыку протанцевал вальс, кружась на задних лапах.
Но вот и последний номер. В заключение медведь должен сесть в коляску, взять из рук моих бутылку с молоком, якобы с водкой, и, везомый собаками, пить из горлышка бутылки. Подали тройку остяцких собак. Я по обыкновению подвожу медведя к экипажу. Он садится в него, и я одной рукой закидываю цепь за спину Мишки, а другой рукой даю ему бутылку с молоком.
И вот в первый раз, сверх ожидания, вместо бутылки он схватил мою левую руку и вцепился зубами немного ниже плеча, Общий крик ужаса огласил цирк. Медведь, не выпуская руки из пасти, обнял меня своими могучими лапами и подмял под себя. Очутившись' в мягком душном мешке, я употреблял все усилия вырваться. Служащие растерялись настолько, что один из них, старший, бросился наверх к музыкантам и оттуда начал бросать маленькие кусочки хлеба на арену, словно как бы птичкам. Публика бросилась в разные стороны: из партера полезли на ложи, из лож на галерею; с галереи публика бросилась вниз, стремясь к главному выходу. Там образовалась давка. Городовой влез на галерею и, вынув свою селедку (шашку), махал ею по воздуху.
Дамы, забыв все на свете, сидели на барьерах лож верхом. Ужас на всех лицах. Медведь не выпускал меня из своих крепких и цепких лап, зубы его, благодаря хорошему, плотному шелку моего костюма, скользили по руке сверху вниз и мяли мои мускулы. Один из артистов моих, режиссер Ферони, взял в конюшне вилы, чем загребают навоз и, подбежав к медведю, ткнул вилами в зад. Оставив тут же вилы, он бросился бежать из цирка. Медведь от боли оставил меня и, в свою очередь, бросился в публику. Моментально толпа очистила всю правую сторону цирка. Медведь, видя, что здесь уже нет публики, пошел на другую, сторону. Тут я вскочил на ноги и прежде всего закричал во все горло: «успокойтесь, успокойтесь!» Зная, что паника опаснее зверя, я бросился к медведю и изо всей силы ударил Мишку ногой в первый раз в жизни. Моя нога, одетая в туфельку, потонула в мягкой шубе великана.
Медведь встал на задние лапы и медленно пошел на меня. Я впился в его глаза своими глазами и стал отступать, ведя его за собой. Началась игра в предугадку. Я пятился, желая за собой вывести медведя в конюшню, дальше от паники. Чувствую по глазам медведя его желание бросить меня и уйти в сторону. Мой грозный голос «Алле», и медведь снова шел на задних лапах за мной с налитыми кровью маленькими глазами, с пеной у рта.
Громадный медведь был страшен: вот-вот он хочет уйти опять от меня, с предугадкой ловлю его желание. Мой грозный оклик «Алле» и угрожающие движения снова заставляют медведя идти на меня.
Расстояние с одного конца арены до другого и в конюшню - довольно большое. Медведь ясно выражает желание меня оставить и броситься туда, откуда слышался визг женских голосов и плач детей. Это видимо его раздражало. При более резких звуках он особо рычал, глотая слюни, и косил глаза. Но я, напрягая всю свою энергию, глазами фиксировал чрез зрачки медведя как бы в его мозг. Мысленно приказывая не отрываться от моих глаз, я пятился назад. Получилось знакомое чувство. Знакомое мне ощущение при внушении. Медведь как будто уплыл куда-то вверх, и только одни глаза его следовали за мной. Глаза то увеличивались, то уменьшались, но плыли медленно за мной. Наконец, мы в конюшне. Ощущаю под ногами другую почву. Тревожный топот лошадиных копыт по полу в стойлах донесся до моего слуха. Последний грозный мой крик «Алле на место», и медведь покорно, поджав уши, опустился на лапы и бросился в свою клетку. Я подскочил к клетке и одним движением закрыл ее, опустив решетку вниз. Наступила реакция: закружилась голова, я чуть не потерял сознание. Тут только в первый раз я почувствовал боль во всей руке. Привожу газетную заметку, появившуюся после этого инцидента, как пример субъективной оценки переживаний присутствовавшего свидетеля происшествия.
Часть 1
Вот два примера:
Клоун X афишировал свой номер так: «Дрессированная лягушка, которая по приказанию под музыку будет канканировать». При этом X распустил слухи косвенно через прессу, что за слишком вульгарные позы лягушки, одно время был* запрещен этот номер. Номер состоял в следующем: на арене помещался экран, на котором посредством волшебного фонаря отражалась живая лягушка в увеличенном виде. По команде X оркестр играл какой-то танец и лягушка начинала отчаянно дрыгать своими лапами. Музыка останавливалась и лягушка одновременно приходила в неподвижное состояние.
Номер этот исполнялся так: в волшебный фонарь вставлялся маленький узкий стеклянный аквариум с крохотной лягушкой. В аквариум был пропущен электрический ток. По желанию X замыкал и размыкал его, и лягушка, страдая, дрыгала ногами.
Клоун У несколько лет тому назад в Петербурге показывал кошачий концерт. На столе, закрытом со всех сторон, был посажен ряд котов, тоже закрытых сверху особым футляром. Стол вносился на арену, футляр поднимался и по приказанию У каждая кошка поочередно издавала душу раздирающие звуки. Затем, как бы по мановению палочки клоуна, все коты сразу вместе кричали. Закулисная сторона этого номера следующая: в столе под каждым сидящим котом (самок среди них не было) были сделаны незаметные отверстия, в которые продевались жильные струны. Каждый кот был заранее привязан струной к тестикулам, другой конец струны прикреплялся под столом к перекладине, на которой была изображена нумерация. Человек, сидящий под столом и скрытый от глаз публики скатертью, дергал по очереди за струны, производя тем страшную, неописуемую боль котам, которые, не будучи в состоянии оторваться, издавали душу раздирающие звуки, прежде поодиночно, а потом и все вместе, согласно желанию истязателей. Все вышесказанное на цирковом жаргоне тоже называется дрессировкой.
Если поглубже посмотреть, то все эти механические способы одинаковы, разница между ними в более или менее сильном или слабом причинении страданий и разного рода неприятных ощущений животным. Это все, между прочим, считается профессиональной тайной дрессировщиков.
Не могу не отметить, что эти тайны фактически причиняют громадный вред, вводя в заблуждение иногда даже серьезных ученых. Вот пример: в своей книге «Социальная жизнь животных», опыт сравнительной психологии с прибавлением краткой истории социологии А. Эспинаса (пер. с франц.), на стр. 158, «Случайные общества», ученый пишет в примечании:
«Мы не говорим о слишком случайных обществах, устанавливающихся между жвачными животными и человеком, и которые, не переживая первого поколения сообщников, по большей части исключают возможность воспроизведения или уничтожают его плоды. Нет ни одного животного, которое страхом, лаской, настойчивостью или уходом за ним нельзя было бы покорить и довести до того, что оно будет нам оказывать какие-либо услуги. Типом этих животных может быть слон. Известно, каких результатов достигают некоторые укротители свирепых животных, «заклинатели» змей, обучатели птиц, и всякий из нас еще помнит дрессированных блох, выделывающих разные штуки. Лебок показывал осу, которую ему удалось приучить, а Руже приучил к себе целое гнездо шершней. Эти единичные или, по меньшей мере, отрывочные факты, конечно, не заслуживают изучения в качестве социальных явлений, но на них можно указать, как на добавочные штрихи, служащие к уяснению первых шагов по пути приучения. Нет ни одного умственно одаренного вида, который бы не подвергался подобным опытам, производившимся с большей или меньшей настойчивостью, смотря по ожидаемой выгоде и полученным результатам».
Не буду вдаваться в критическую оценку сущности проводимых идей маститого ученого, но не могу не остановиться с горькой улыбкой на факте введения в заблуждение ученых Профессиональными тайнами дрессировщиков.
Здесь налицо один из этих фактов. Обращаю ваше внимание на приводимые примеры А. Эспинасом приручения и дрессировки блох, осы и шмелей. Если считать, что приручение есть дрессировка (нач. стадия), то глубоко ошибается ученый, прочитав афишу «Цирк дрессированных блох».
Позволю осветить сущность процесса «дрессировки блох». Предприимчивый немец, а он, как говорят, выдумал обезьяну, предварительно берет осторожно блоху, благодаря случайному обществу, установившемуся между насекомым - блохой и предпринимателем-человеком, осторожно, с помощью увеличительного стекла, пинцетиком придерживает ее за талию, а затем тонким металлическим волоском привязывает блоху к бумажной карете. Пущенное на стеклянной поверхности насекомое, не имея возможности прыгать, старается освободиться от навязанной ей ноши и продвигается своими лапками, - номер готов, блоха приручена и выдрессирована. Волею судеб сделалась артисткой.
Номер второй: надо заставить танцевать госпожу «блоху». Опять применяются инструменты часовых дел мастера, и на блоху надевается бумажная юбочка. Шевелится «счастливая» блоха по стеклу, крутится на одном месте в бурном вальсе, и не падает, благодаря устанавливающей баланс бумажной конусообразной юбочке. Второй экстраординарный номер цирковой программы готов.
Перейдем к третьему: немец с теми же материалами привязывает за талию «мадемуазель» блоху спиной к шляпной булавке, за острый конец булавки держится немец, на другом конце ее вертикально висит «мадемуазель» блоха. Своими длинными и цепкими ножками перебирает она по воздуху, как ученик пальцами в первом упражнении на рояле. Тут немец подносит к цепким ножкам «счастливой» блохи заранее приготовленную бумажную мельницу, и блоха с радостью, почуяв опору, начинает вертеть крылья в бумажной ветряной мельнице.
Третий номер воздушной гимнастики готов. Пора открывать цирк. И вот на вывеске магазина красуются саженные слова: «Цирк блох». Первый раз в России «дрессированные» блохи. Цена такая-то. И идет весь мир людской и ученые сего мира в магазин, становясь в очередь, а потом в своих уважаемых и ценных в высшей степени трудах уделяют место в миг испеченным черным артистам, приписывая им смышленость и разумность, обеспечивающие за человеком их добровольное сотрудничество, и не могут никогда забыть, благодарные профессора «дрессированных» блох, выделывающих разные штуки, для удовольствия и науки.
Не могу не вспомнить имевший место в одном из таких магазинов «дрессированных» блох случай с одним из недавно вымерших типов, замоскворецким купцом. Протиснув себя поближе к стеклянному столу, к арене блох, купец в длиннополом засаленном сюртуке, с отвисшим пузом и с трехэтажными складками на жирной шее, сопя, перегнувшись, с любопытством следит за медленно двигающимися по стеклу усталыми артистами. На губах у купца показалась слюна, с трудом разогнувши спину, купец спрашивает предпринимателя: «Немец, почем блоха»? Антрепренер сначала уверяет, что блохи ученые и он ими не торгует, а затем, видя оттопыренный лежащий в боковом кармане толстый бумажник купца, съезжает тоном ниже и на настойчивое требование продать, отвечает: я их кормлю собственной своей кровью, а потому менее ста рублей за штуку взять не могу. Оценивая свою кровь в сто рублей, немец упорно стоял на своем. Поторговавшись по привычке, купец вытащил свой бумажник и, отсчитав сто новеньких рублевок, бросил их на стеклянную арену. Окружающие посетители с возрастающим интересом следили за оригинальной торговлей, ожидая с нетерпением разрешения вопроса: для чего нужна купцу блоха? Купец Тит Титыч осторожно пухлыми пальцами правой руки взял блоху и положил ее на ноготь большого пальца левой руки. Прихлопнув другим ногтем большого пальца блоху, сказал: «умри, окаянная», и, подобрав обратно повисшие слюни в рот, удовлетворенный и облегченный вышел из магазина, мимоходом стерев о задний карман сюртука немецкую кровь.
Так погибла одна из знаменитых артисток.
И с тех пор, блохи всего мира носят по ней траур. Вот почему все блохи черные. - Извиняюсь за мою шутку.
Эмоциональная дрессировка мой способ дрессировки).
Основание его. Мой способ дрессировки, который я называю эмоциональным, т.-е., воздействующим непосредственно на разум, сознание животного, построен на другом принципе. Принцип этот, наталкивание животного на определенное движение, - творчество, то активное, светлое творчество, которым жизнь идет вперед по пути своего развития. Но творчество задерживается страданием. Оно возбуждается радостью. Поэтому мой способ не допускает болевых ощущений, ибо боль заставляет тупеть сознание, что ни в коем случае не допустимо. Малейшее отступление в сторону меняет мое эмоциональное поощрительное на механическое и желаемый результат не достигается.
Вся суть в том, чтобы сознание, ум животного был свободен от чувства подавленности, проистекающего часто от внешнего давления. Старое человеческое бурсачье воспитание говорит за это: учеников били по темени линейкой, пороли и т. п. Они задалбливали непонятное и, не перерабатывая затем в мозгу, отвечали несуразное, а сами впоследствии тупели.
Наоборот, следует создавать бодрящую, светлую обстановку, вызывающую чувство подъема . Мои ученики, почти каждый раз за исполнение задания, в виде поощрения, получают лакомство, что и заставляет их охотно, несколько раз подряд, исполнять заданное. Назовем это действие вкусовым поощрением или сокращенно: вкусопоощрением.
Некоторые наблюдатели, интересующиеся моим способом, ложно предполагают, что можно воздействовать на животное голодом, видя, как я, за каждый сделанный трюк,, угощаю чем-то животное.
Голод, как и боль, одинаково отрицательно действуют на психику животного. Внимание голодного животного будет направлено исключительно на еду, что опять-таки, как и чувство боли, громадный минус для моего способа.
Я не допускаю, чтобы переполнение желудка тоже содействовало развитию внимания. Голод вреден не только животному, но и человеку, трудящемуся и работающему мозгами. Голод или жажда, например, у крыс, совсем недопустимы. Один мой подражатель, поверхностно узнав мой прием дрессировки крыс, вздумал завести себе таких крыс и их не кормил и не поил несколько часов и получилось следующее: крысы бросились на слабейших, загрызли их и выпили кровь у товарищей, утолив свою жажду. Попробуйте не кормить собаку, предположим, двое суток и начинайте дрессировать. Возьмем хотя бы несложную задачу, задачу первоначально азбучную. Нужно выучить, чтобы собака по слову «садись» опустила бы зад и села у ваших ног.
На столе стоит тарелка с мясом, вы ее берете. Собака охотно бегает за вами. Тогда вы ставите тарелку на стол, и приказываете: «Трезор, садись!» Собака с жадностью смотрит не на вас, а на тарелку с мясом и как бы не слышит, что вы ей говорите. Вы возвышаете голос, поднимаете руку, топаете ногой, собака не спускает глаз с тарелки, внимание ее направлено на мясо, слюнки текут и она как бы глуха и слепа. Вы для нее - ничто. Напрасно вы сердитесь на нее, наконец, пробуете спрятать мясо и ставите его на шкаф. Собака следит за вашим малейшим движением и начинает прыгать на шкаф, жалобно визжа. Вы пробуете прятать мясо в карман. Собака не спускает глаз с вашего кармана. Ваш возглас: «Трезор, садись!»- напрасен. Вы делаете шаг назад, собака за вами, вы начинаете приближаться к ней, она пятится задом от вас, не спуская ни на секунду глаз с вашего кармана. Тогда вам приходит в голову насильно, посредством нажима рукой на спину, заставить Трезора сесть. Трезор, как только вы прикоснулись к его, спине, считает ваше движение за ласку, моментально бросается к вашему карману и тычет мордой или рвет когтями ваш карман. Вы толкаете его ногой и насильно кладете на пол. Тут уже конец вашему терпению, и начался болевой, механической способ дрессировки. Вот вам голод не помог, а наоборот.
Итак, основным условием моего метода является бодрое, творческое настроение животного. Ни боль, ни голод, ни переутомление не допустимы.
Таков основной тон. Но что же дальше?
Животное находится в требуемом творческом настроении. Но как же теперь заставить его слушаться, т.-е. творить в нужном для нас направлении?
Исходная форма воздействия.
Я убежден, что основанием воздействия на животное в моем способе является то еще не достаточное изученное нами влияние, которое мы называем внушением, а иногда гипнозом.
Когда мы разговариваем с людьми и стараемся передать им наши мысли, то мы тоже, в сущности, внушаем им. Но не об этом сознательном словесном внушении я говорю здесь.
Помимо того внушения, исходящего из наших сознательных центров и передаваемого словами, существует другая форма психического воздействия, психического общения между живыми существами, часто не сознаваемая ясно и совершающаяся не через посредство слов, а каким-то еще неясным для нас способом. С одной стороны, можно предположить, что здесь воспринимающий как-то автоматически угадывает мысль воздействующего по его мимике, жестам и т. п. Некоторые психологи думают, что в этом случае психическое состояние одного существа передается другому при помощи лучистых колебаний эфира, т.-е. как бы нервных волн, которые, подобно электрическим волнам в беспроволочном телеграфе, выходят- из одного сознательного организма и входят в другой. Может быть, оба эти механизма действуют вместе, это, разумеется, только гипотеза. Но самая эта непонятная, чудесная передача психики, мыслей, чувств, желаний несомненно существует. Из нее-то я и исхожу при работе и она-то, и кладется в основание моего метода дрессировки. Животное, благодаря радостной, творческой обстановке, вступает со мною в психический контакт и уже заранее смутно предчувствует, предугадывает, что мне от него нужно, что оно должно сделать. И вот на этой-то подготовленной почве безотчетного предугадывания я начинаю действовать техническими приемами моего метода (см. описание ниже), вследствие чего и достигаю своих общеизвестных результатов.
Но читателю нужно удостовериться, убедиться в том, что такой способ психической передачи действительно существует.
Я приведу три случая в моей жизни, когда, при некоторых исключительных обстоятельствах, мне удалось воздействовать на животных при помощи одного лишь внутреннего моего духовного напряжения, не применяя технических приемов, заставить их делать то, что мне нужно. Эти случаи, думается мне, довольно ясно обнаруживают существование этой таинственной формы психической передачи мысли от одного мыслящего существа другому.
Первый случай был в начале моей артистической деятельности. Я временно жил в селе Богородском. Это дачное место близ Москвы, за Сокольниками. Мне было тогда 14 лет. Играя на бильярде в ресторане с товарищами, мы разговорились о том, кто трус, кто храбрый. В нашей компании был молодой Ланин. Его родители имели в Богородске несколько лучших дач. Отец имел завод минеральных вод (знаменитая ланинская вода). Молодой Ланин рассказал нам, что у них одна дача пустая и в ней живет только собака - злой ульмский дог. Сначала собака жила на свободе, но неоднократное составление протоколов за его укусы проходящих обывателей, заставило Ланина запереть дога в отдельную небольшую дачу. Собаке передавалась пища через окно на веревке. Живя в одиночестве, вечно на запоре, собака совсем одичала. Я предложил следующее пари, если я войду в дом один, и дог меня не тронет, то я выигрываю пари. Мое предложение было подхвачено, и Ланин принял пари. Тотчас же во главе с ним мы отправились к даче ульмского дога. По дороге я предварительно изложил мое требование, которое еще более заставило товарищей удивляться и считать меня первым храбрецом в мире, хотя это мое предложение далеко не было доказательством моей храбрости. Зная еще тогда, хотя и смутно, психику собак, я предупреждал своим заявлением могущие быть нежелательные явления, ставя в обязанность нашего пари следующее: как только я войду в дачу, тотчас же товарищи должны запереть дверь за мной на ключ. Понятно, на первый взгляд это еще более казалось опасным и рискованным. Условие было принято, и вот за запираемой дверью ключ щелкнул, и я один в комнате. Товарищи снаружи прильнули к стеклам окон смотреть через спущенные сломанные жалюзи и ждали, когда дог будет меня грызть. Без мебели, пустая, состоящая из пяти комнат дачка! В одной, самой отдаленной от входа комнатке стоял на трех ножках сломанный диван. При моем появлении ульмский дог лежал под ним на тряпье и мочале, выдернутой из того же дивана. Звон замка, и дог с лаем бросился через все комнаты ко мне навстречу. При виде спокойно стоящего незнакомого человека он замедлил шаг и оскалив зубы, злобно зарычал. Я сделал легкое движение к нему навстречу, вытянул вперед шею и не спускал глаз с его глаз. Дог медленно приближался ко мне, все сильнее и сильнее рыча, слюна бежала из открытой пасти, глаза налились кровью. Я, согласно темпу движения вперед дога, тоже придвигался к нему тем же темпом. Он остановился и я остановился. Мы впились друг в друга глазами, началась предугадка; только рычанье с захлебыванием нарушали тишину, но вот дог остановился как бы на стойке, вытянул хвост палкой и растянувшись немного, смотрел мне яростно в глаза своими небольшими, с красными веками, немигающими, бесцветными глазами. В такой выжидательной позе стояли мы оба друг против друга не шевелясь. Вот дог чуть подвинулся ко мне, ближе передвинул свои ноги, я тоже подвинулся к нему и опять мы оба неподвижно замерли.
Проходят томительные секунды, кажущиеся вечностью. Но вот в глазах моего врага предугадкой заметил я что - то дрогнувшее. Зрачки дога как будто сузились, глаза слились с мордой в одно что-то неопределенно - серое (дог был дымчатого цвета), глаза его как будто отделились от серого и поплыли в сторону, вверх. Я делаю едва заметное движение вперед, - глаза удаляются, плывут назад, - еще мое движение вперед, - глаза дога на минутку остановились, как бы прилепились опять к своим местам, зубы дога защелкали. Моя вытянутая вперед голова и морда дога были друг от друга на расстоянии аршина, но при моем чуть заметном движении вперед глаза пошли назад. Я вперед, - глаза назад, я еще больше вперед, - дог отступил немного назад. Теперь я уже быстро приближаюсь к нему, - он уже боязливо пятится назад; я за ним, - он от меня, я уже переступил порог другой комнаты, а дог повернулся ко мне задом и бежит от меня. Я смело шагаю за ним, он от меня, и в последней комнате трусливо, поджав хвост, подполз под сломанный диван. Гром аплодисментов за окнами заставил меня очнуться. С триумфом был я выпущен через дверь моими товарищами наружу. Они шумно выражали свое удивление и восторг. Пари было выиграно.
Второй случай имел место в августе 1918 года. Мой цирк функционировал на берегу Рижского залива в городе Дуббельн. Я за грубое обращение с животными уволил от службы одного из моих служащих Александра, последний знал, что без него трудно будет обойтись, когда наступит время моих дебютов, ибо он ухаживал за медведем и изучил все его привычки. Александр рассчитывал, что я его возьму обратно, думая, вероятно: «Придет время, начнутся дебюты Дурова, и он пришлет за мной, иначе не придется показывать ему Топтыгина, кто без меня оденет цепь медведю и подаст на арену?» Я, однако, решил не брать его обратно на службу; грубое обращение с животными равносильно уничтожению результатов моей длительной работы. Но пришло время выступать в цирке. На четвертый или пятый дебют, хорошо не помню, стояло на афише первый раз «дрессированный медведь», большими буквами красовались на афише следующие номера: «Первый раз в городе Дуббельн выступит директор цирка знаменитый и т. д. и т. д. В. Л. Дуров со своим великаном Мишкой Топтыгиным, который будет исполнять следующие номера; трудное гимнастическое упражнение - хождение по бутылкам под куполом цирка; Мишка-танцор; Мишка-пьяница выпьет бутылку водки из горлышка за здоровье публики; в заключение триумфальная поездка Топтыгина в экипаже на тройке остяцких, сибирских собак».
Александр, видя, что его не берут, что он навсегда потерял место, вздумал зло отомстить мне. В то время гостил у меня со своей женой мой старый друг, известный литератор Владимир Алексеевич Тихонов . Он знакомился с нашим цирковым бытом. Впоследствии написал рассказ, назвав его «Заколдованный круг».
В роковой день В. А. и я за самоваром разговорились по поводу моего вечернего выступления. В. А. почему-то стал меня уговаривать, чтобы я не рисковал и отказался от медвежьего номера. В. А. говорил, что у него какое-то предчувствие, и он ни за что не пойдет в этот вечер меня смотреть. Я уверял, смеясь, что ничего не может произойти - мой Миша милое, добродушное животное, он не имеет понятия, что значит кусаться, за пять лет своей жизни у меня Топтыгин ни разу никого не укусил. Наступил злополучный вечер. Я во время первого отделения (мой выход был всегда третьим) ходил кругом цирка и проверял сторожей. Цирк стоял в саду и уличные мальчишки, балуясь, влезали па крышу, курили и могли нечаянно поджечь цирк.
Сторож тоже был ненадежный - алкоголик. Я, проходя по не освещенному сзади саду, заметил какую-то темную фигуру, сидящую на корточках у входа в конюшню. При моем приближении фигура выпрямилась, побежала от меня и скрылась. Я узнал Александра. Ничего не подозревая, я вошел в конюшню.
Меня поразил рев Мишки. Я думал, что бы это могло значить? Наверное, новый служитель забыл его напоить. Затем я был чем-то отвлечен и, войдя в уборную, стал завиваться, забыв о Топтыгине.
Далее, я на арене по обыкновению читаю монологи, показываю собачку, козла, кошку с крысами и т. д. Дошла очередь до Мишки. Служащий в конюшне передал мне цепь. Миша спокойно, как всегда, пошел за мной на арену. Влез по гладкому шесту наверх и, балансируя, ловко прошел по бутылкам; комично спустился, обняв гладко выструганный шест всеми четырьмя лапами; быстро съехал на землю, растянувшись на арене, на бархатном ковре, мило под музыку протанцевал вальс, кружась на задних лапах.
Но вот и последний номер. В заключение медведь должен сесть в коляску, взять из рук моих бутылку с молоком, якобы с водкой, и, везомый собаками, пить из горлышка бутылки. Подали тройку остяцких собак. Я по обыкновению подвожу медведя к экипажу. Он садится в него, и я одной рукой закидываю цепь за спину Мишки, а другой рукой даю ему бутылку с молоком.
И вот в первый раз, сверх ожидания, вместо бутылки он схватил мою левую руку и вцепился зубами немного ниже плеча, Общий крик ужаса огласил цирк. Медведь, не выпуская руки из пасти, обнял меня своими могучими лапами и подмял под себя. Очутившись' в мягком душном мешке, я употреблял все усилия вырваться. Служащие растерялись настолько, что один из них, старший, бросился наверх к музыкантам и оттуда начал бросать маленькие кусочки хлеба на арену, словно как бы птичкам. Публика бросилась в разные стороны: из партера полезли на ложи, из лож на галерею; с галереи публика бросилась вниз, стремясь к главному выходу. Там образовалась давка. Городовой влез на галерею и, вынув свою селедку (шашку), махал ею по воздуху.
Дамы, забыв все на свете, сидели на барьерах лож верхом. Ужас на всех лицах. Медведь не выпускал меня из своих крепких и цепких лап, зубы его, благодаря хорошему, плотному шелку моего костюма, скользили по руке сверху вниз и мяли мои мускулы. Один из артистов моих, режиссер Ферони, взял в конюшне вилы, чем загребают навоз и, подбежав к медведю, ткнул вилами в зад. Оставив тут же вилы, он бросился бежать из цирка. Медведь от боли оставил меня и, в свою очередь, бросился в публику. Моментально толпа очистила всю правую сторону цирка. Медведь, видя, что здесь уже нет публики, пошел на другую, сторону. Тут я вскочил на ноги и прежде всего закричал во все горло: «успокойтесь, успокойтесь!» Зная, что паника опаснее зверя, я бросился к медведю и изо всей силы ударил Мишку ногой в первый раз в жизни. Моя нога, одетая в туфельку, потонула в мягкой шубе великана.
Медведь встал на задние лапы и медленно пошел на меня. Я впился в его глаза своими глазами и стал отступать, ведя его за собой. Началась игра в предугадку. Я пятился, желая за собой вывести медведя в конюшню, дальше от паники. Чувствую по глазам медведя его желание бросить меня и уйти в сторону. Мой грозный голос «Алле», и медведь снова шел на задних лапах за мной с налитыми кровью маленькими глазами, с пеной у рта.
Громадный медведь был страшен: вот-вот он хочет уйти опять от меня, с предугадкой ловлю его желание. Мой грозный оклик «Алле» и угрожающие движения снова заставляют медведя идти на меня.
Расстояние с одного конца арены до другого и в конюшню - довольно большое. Медведь ясно выражает желание меня оставить и броситься туда, откуда слышался визг женских голосов и плач детей. Это видимо его раздражало. При более резких звуках он особо рычал, глотая слюни, и косил глаза. Но я, напрягая всю свою энергию, глазами фиксировал чрез зрачки медведя как бы в его мозг. Мысленно приказывая не отрываться от моих глаз, я пятился назад. Получилось знакомое чувство. Знакомое мне ощущение при внушении. Медведь как будто уплыл куда-то вверх, и только одни глаза его следовали за мной. Глаза то увеличивались, то уменьшались, но плыли медленно за мной. Наконец, мы в конюшне. Ощущаю под ногами другую почву. Тревожный топот лошадиных копыт по полу в стойлах донесся до моего слуха. Последний грозный мой крик «Алле на место», и медведь покорно, поджав уши, опустился на лапы и бросился в свою клетку. Я подскочил к клетке и одним движением закрыл ее, опустив решетку вниз. Наступила реакция: закружилась голова, я чуть не потерял сознание. Тут только в первый раз я почувствовал боль во всей руке. Привожу газетную заметку, появившуюся после этого инцидента, как пример субъективной оценки переживаний присутствовавшего свидетеля происшествия.
Часть 1