[божьи люди]: Василина и архангел Михаил. Долгая дорога в церковь.
"Богородица считает каждый шаг человека, по пути в церковь".
бабушка Василина
Василина считает, что ей очень помогает архангел Михаил. Еще бы... она каждый день читает ему молитву. Тем более, что бабушка живет одна и ей нужна оберегающая помощь такого грозного защитника. Но на удивление, архангел Михаил, помог ей в совсем неожиданном для него, по православной традиции, поприще - речь идет о тяжелой болезни.
У бабушки Василины, как оказалось, больное сердце. Внешне юркая, жилистая, не стоящая на месте, делающая все и вся, ни на что не жалующаяся по здоровью (лишь последнее время она говорит, что уж очень болит левая нога), оказывается, перенесла на ногах несколько инфарктов. Она видела, что что-то у нее не совсем уж хорошо - как-то горячо в сердце становилось, большая одышка, если раньше на сельскую горку по дороге в церковь взлетала, как юная деваха, то здесь уже приходилось останавливаться, чтобы отдышаться. Но бабушка Василина все списывала это на старость, а от старости куда ей деться? Она даже придумала забавный стишок (перекладываю в вольном переводе):
Старость моя старость, Bătrîneţe, bătrîneţe -
Ветхие одежки, Haine grele,
Что б такое сделать, Cum aș face
Чтобы они слетели? Să scap de ele?
Мне они показались забавными, что мы тут же вместе придумали продолжение:
Юность - Tinerețe -
Новые одежды, haine noi,
Поносить и мне б Vreau să merg
Обновку si eu cu voi
Василина очень неохотно оставляет свой дом, просто невозможно ее оторвать даже на пару дней. Лишь желание увидеть своих детей и внуков, которые уехали в Италию, побуждает ее согласиться на их увещевания приехать к ним в гости. Несколько раз она у них была, дети упорно уговаривали ее остаться у них, т.к. она уже старенькая, и ей трудно одной, даже не отпускали обратно, готовили ей документы на ПМЖ, но, несмотря на все прелести Италии, она рвалась обратно домой и от всего сердца просила Бога, чтобы Он ее вернул обратно:
- Боже! Очень прошу, сделай все возможное, чтобы я могла вернуться в родной домой! Обещаю Тебе не пропускать ни одной вечерни, несмотря ни на какие дождь, слякоть, холод, темень и ветер!
И она вернулась.
С того времени, она не пропускала ни одной вечерни (литургии она и так никогда не пропускала). И это при том, что церковь у них на холме, от дома Василины будет 2-3 км. А осенью и зимой, еще холодно, грязь и рано темнеет, а в селе вообще нет света - хоть глаза выкалывай себе. Но Василина неизменно читает по дороге молитву архангелу Михаилу, псалом 90 и оградительную молитву Кресту.
Сколько я видел в своей жизни вот таких старушек, многие из которых еле-еле ковыляют, но неизменно тянулись в церковь, как мотыльки на свет, в то время, как вполне здоровые и молодые люди, находят себе кучу оправданий, почему они не ходят в церковь. Один раз Василина все-таки не сдержала своего обещания - у нее очень болела нога, прямо онемела, она вышла за ворота, и потом передумала и вернулась обратно домой. Потом каялась. После этого ни разу не пропустила.
После последней поездки в Италию, она более двух лет, больше не уезжала навестить своих детей, несмотря на все их уговоры. Из-за этого даже все документы, которые ей готовили, просрочили. А в прошлом году (2013г), осенью, она ВДРУГ согласилась, словно, кто-то надоумил ее сверху.
Очень она боялась, как она, с ее одышкой, перенесет авиаперелет, но на удивление, всю дорогу она перенесла очень легко. Говорит, что архангел Михаил помог. И вот она прилетела в Италию.
А нужно сказать, что до ее приезда, ее дочери, к которой она прилетела, приснился весьма странный сон. Видит она свою мать в гробе, во дворе у дверей их старого семейного, маленького сельского молдавского домика, из глины и соломы. На гробу крышка. Возле гроба стоит вся их небольшая семья. Больше никого. И дочь спрашивает:
- А что это вдруг наша мать лежит в гробе? С чего это?
И поднимает крышку. Когда она подняла крышку, то Василина ожила и вышла из гроба. На этом месте дочь и проснулась.
И вот Василина гостит в Италии. Все хорошо, все радуются, особенно маленькие внуки. Не прошло и недели, как вдруг, выходя из дома, Василина вся побелела и потеряла сознание. Дочь поднимает своего итальянского мужа, и тот быстро поднимает бабушку и срочно увозит в больницу. Там ее приводят в чувства - оказывается инфаркт. Срочно готовят к операции. И вот, тут просматривается удивительный Божий промысел и забота Бога о Василине - весьма маловероятно, чтобы дома старенькой Василине, при нынешнем медицинском уровне Молдавии, а особенно отношения персонала к больным [см. заметку: "Не дай Бог, попасть в наши больницы"], сделали добросовестную операцию, не говорю уже о том, довез бы ее вообще кто-то до больницы, в виду того, что Василина живет одна, в большом селе, да и насущная и вездесущая проблема с неотложками. Мне один односельчанина Василины, рассказывал, как три раза чуть не отдал дубу в Григориопольской районной больнице (Василина живет в Приднестровье), из-за халатности врачей и мед.сестер - его привезли при смерти, привели в чувства, но через пару дней, от прописанного курса капельниц, случилась мощная передозировка, человек чуть не умер на койке, срочно отменили капельницу, на следующий день приходит другая смена, и медсестра, не заглядывая в историю болезни, втыкает ему капельницу, и он через пару часов, опять чуть не отдает коньки; вновь поднимается шорох, капельницу выдергивают, на следующий день приходит третья смена, и опять чуть не гробит пациента, но уже за какие-то пару минут, т.к. организм пациента уже на пределе, от лекарств, которыми его накачали.
Но у Василины полный европейский комфорт. Сделали ей операцию на сердце, как объясняет Василина, через надрез в руке, вводя по венам зонд. Она объясняла еще про какие-то их новаторские технологии, что устанавливали какие-то сеточки, которые должны были потом рассосаться - ничего не могу об этом сказать.
Пока Василина лежала в больнице, она дедовским способом, от руки, переписала в свою большую тетрадь всю книгу с житиями святых, которую ей дала дочь. Я когда увидел эту тетрадь невольно вспомнил афонских монахов, которые переписывали "Добротолюбие" и другие книги. Впрочем, раньше так переписывалось и множилось в ручную все (см. ниже отрывок из "Несвятые святые"), даже я помню, как совсем в недавние 90-е, мы школьники переписывали в тетради секреты и учебные материалы по разным восточным единоборствам.
После операции, нельзя сказать, что Василина окончательно выздоровела - она ощущала в области сердца постоянную боль, но смиренная Василина никому об этом не говорила, чтобы не смущать своих детей и врачей, которые столько сделали для нее. А возможно, это был первый этап, пока не рассосутся сеточки клапанов, о которых говорила Василина. Через 4 месяца у нее вновь случился приступ, после длительной прогулки по жаркому итальянскому городу. Врачи отругали детей Василины, что нельзя было бабушке позволять такую нагрузку, те, в свою очередь пеняли на то, что наоборот хотели, как лучше, чтобы она прогулялась на свежем воздухе. Бабушке сделали вторую операцию, уже через вторую руку, и боль прошла и к ней вернулись прежние силы.
И вновь, как прежде, муж дочери, был очень внимательным к ней - отвез срочно в больницу, приходил к ней каждый день, делал все, чтобы она чувствовал себя комфортно - в общем, окружил тотальной заботой. Бабушка говорит:
- Это все по молитвам архангела Михаила - он мне во всем помог, он меня надоумил приехать в Италию и именно здесь со мной случился сильный инфаркт, и здесь сделали операцию. Он мне во всем помог.
- Ну, почему именно архангел Михаил? Ведь особых знаков, так понимаю, не было.
- Хм... - Василина кротко улыбается, - мужа моей дочери зовут... Микель, т.е. Михаил.
Да оградит вас архангел Михаил от всех видимых и невидимых врагов. Аминь!
Молитва архангелу Михаилу.О святый Михаиле Архангеле, помилуй нас, грешных, требующих твоего заступления, сохрани нас, раб Божьих (имена), от всех видимых и невидимых враг, паче же подкрепи от ужаса смертного и от смущения диавольскаго и сподоби нас непостыдно предстати Создателю нашему в час страшного и праведного Суда Его. О всесвятый, великий Михаиле Архистратиже! Не презри нас, грешных, молящихся тебе о помощи и заступлении твоем в веце сем и в будущем, но сподоби нас тамо купно с тобою славити Отца и Сына и Святаго Духа во веки веков.
P.S. После того, как Василина вернулась обратно, ей очень тяжело было добираться до церкви. Перенесенная операция давала знать. Первый раз она попросила соседей отвезти ее на машине до церкви. Добрые соседи, с радостью согласились, отвезли ее на вечерню в церковь и после этого всячески потом настаивали на том, чтобы отвозить и привозить Василину из церкви. Но той было неудобно тревожить каждый раз соседей:
- У вас свои заботы, дела, плюс еще бензин тратите, что я буду вас беспокоить.
И она решилась положиться полностью на Бога и идти пешком - если Ему будет угодно, то даст сил и не оставит, а если будет на то Его воля, то и умрет в дороге. Очень ей тяжело давалась горка. Очень и очень тяжело. Василина добиралась от лавки до лавки, и не могла отдышаться. Думала не дойдет. Уговаривала себя - "ну, вот еще пару шажков, и останется совсем немного". И Бог давал сил. С каждым днем, ей становилось все легче и легче. Одышка пропала, последствия операции уже не довлеют над ней.
В селе есть старики и старушки, которые хотят прийти в церковь и просто физически не могут, а дети, даже имеющие машины, не хотят себе лишних хлопот, чтобы их еще отвозить, и, считай, держат взаперти. Василина с болью говорит о таких стариках. Знаю и я такие примеры.
Как-то мы долго спорили с ней, и я настаивал на том, что не стоит держаться за дом и жить одной - нужно уезжать к детям, и как последний аргумент, хорошо зная ее больное место, спросил:
- Ну, хорошо, а что дальше будете делать? Ведь это не бесконечно - когда-нибудь настанет и Ваше время, когда Вы, как бы не хотели, не сможете добираться до церкви. Что Вы тогда будете делать? Также будете сидеть, как другие старики и тоскливо смотреть в сторону церкви?
Она тут же с улыбкой ответила:
- А я всегда молюсь Богу, чтобы Он мне отмерил столько жизни, сколько я сама, своими ногами, могу добираться до церкви.
Почему-то мне кажется, что оно так и будет, ведь, как сказала мне Василина, есть предание, что Богородица считает каждый шаг человека, по пути в церковь. Аминь!
Click to viewP.P.S. Кстати, ни на что не надеюсь, но есть такая мысль сделать Василине подарок - а самый лучший подарок православному человеку, это что-то "церковное". Есть у меня идея - отвезти Василину на неделю в Почаев, в гости к Богородице, в ее обитель. На одного человека, с проездом туда-обратно, проживанием, питанием и прочим - думаю, будет не меньше 150евро на человека. Т.е. с сопровождающим - где-то от 300евро.
Если, кто хочет помочь, можете выслать пожертвования на мой электронный кошелек с пометкой "Василина".
--------------------------------------
(с) Александр Дрэничеру
4-19 окт. 2014г
"Записки мирянина"
dralexmd.livejournal.com
[BONUS]: Читальня
Как по молитвам Св.Георгию, в ВОВ девушкам, которых хотели изнасиловать красноармейцы, пришел на помощь матрос Георгий.
(Из книги "Отец Арсений")
Расскажу я вам о силе молитвы отца духовного и о том, как повлияла на нас, участников описываемых здесь событий.
Голод был тогда в Москве. Выдавали на человека по осьмушке хлеба с мякиной. Ничего нет: ни картошки, ни крупы, ни капусты, а уж о мясе забывать стали. Деньги не имели цены, крестьяне меняли продукты только на вещи, и при этом обмен носил откровенно грабительский характер. Нас, «городских», в деревнях встречали враждебно, и буквально приходилось упрашивать, чтобы обменяли хлеб или картошку на шубу или золотую цепочку. Голодно, холодно и в страхе жили мы тогда.
Саша, Катя и я пришли к отцу нашему духовному Михаилу проситься в поездку за хлебом. Многие уезжают с вещами и привозят хлеб, почему же и нам не съездить. Отец Михаил выслушал нас, неодобрительно покачал головой, подошел к иконе Божией Матери и долго, долго молился, потом повернулся к нам и сказал: «Вручаю вас Заступнице нашей Матери Божией. Возьмите каждая по образку Владимирской и молитесь ей непрестанно всю дорогу. Она и святой Георгий только и помогут вам. Трудно, ох как трудно будет. Я за вас здесь тоже молиться буду». И как бы не для нас сказал: «Матерь Божия и угодниче Божий Георгие! Помогите им, спасите и сохраните от опасностей, страха и поругания. Помоги, Матерь Божия», - и, благословляя нас, был молчалив.
Повернувшись к иконе Владимирской Божией Матери, стал молиться, как бы забыв нас.
Вот так мы и поехали, только всю дорогу вспоминали, почему батюшка святого Георгия призывал. Девчонки мы были молодые, жизнь нам казалась несложной, трудностей не признавали, ничего тогда не боялись, но, конечно, жизни совершенно не знали. Все время жили в городе, семьи интеллигентные, ни народа, ни деревни не знали. Учились в университете на разных факультетах, а объединяла нас церковь и дружба. Родные нас долго не пускали, но мы поехали. Из Москвы ехали в теплушках, где на подножках, в тамбурах. Сентябрь был на исходе.
Наменяли пуда по два муки и по пуду пшена. Тащим, мучаемся, но бесконечно счастливы. Мы с продуктами! Вот-то обрадуем своих, когда приедем, но застряли далеко от Москвы. Всюду заградительные отряды отнимают хлеб. На станциях в поезда не сажают. Идут только воинские эшелоны или закрытые товарные вагоны с какими-то грузами.
Кругом тиф, голод, грабежи, разруха. Три дня сидели на станции, питались луком и жевали сухое пшено. До сих пор его вкус на губах чувствую. Ночью пришел большой состав из товарных вагонов. Пошли разговоры, что воинский и идет в сторону Москвы. Рано утром открылись двери, солдаты (тогда назывались красноармейцами) высыпали из вагонов и пошли менять у крестьян яблоки, соленые огурцы, печеную репу, лук. Проситься в вагон боимся. Женщины говорят, что к солдатам в вагоны влезать опасно. Рассказывают ужасы. Расползаются слухи, что белые прорвали фронт, банды зеленых гуляют вокруг станции, грабят, насилуют всех и вся. Где-то вспыхнула холера. Страшно и безвыходно, вот тогда и вспомнили слова о. Михаила. Вагоны эшелона были полны красноармейцев, лошадей, орудий, повозок. Солдаты сидят на полу, на нарах, курят, смеются, сплевывают семечки, кричат женщинам, сидящим на площадке перед вокзалом: «Бабы, к нам! Прокатим! Скоро поедем!» Мы боимся. Несколько женщин решают ехать. Солдаты с шутками втаскивают их в вагоны, берут мешки и узелки. Идет слух, что поездов несколько дней не будет. Мы волнуемся, возбужденно обсуждаем, что делать. Тем временем на крышах некоторых вагонов появляются люди с мешками, их становится все больше и больше. Из вагонов слышится смех, играют гармошки. Говорят, что эшелон идет до Серпухова.
Группа женщин, в том числе и мы трое, решаем влезть на крышу, так как другого способа ехать нет. С трудом взбираемся по лесенке между вагонов, втаскиваем мешки, помогая друг другу. Солнце печет. Распластываемся на самой середине ребристой крыши, вжимаемся в горячее железо.
Я молюсь, призывая помощь Божией Матери, и пытаюсь незаметно креститься. Саша и Катюша также, вжавшись в крышу, молятся. На крышах почти все заполнено, в основном одними женщинами. <...>
Едем, едем и едем, но вдруг поезд внезапно останавливается. С поезда соскакивают люди, бегут вдоль состава, что-то оживленно обсуждают. Поезд стоит, мы по-прежнему лежим. Солнце почти спустилось за горизонт, становится прохладнее. Искры больше не летят, кругом бескрайняя степь. Хочется пить. Двери вагонов открываются, солдаты выскакивают на полотно дороги, идут к редким придорожным кустам, беззлобно ругаются друг с другом, чему-то смеются. Мы сверху смотрим на них. Вдруг кто-то из солдат восклицает: «Братва, баб-то сколько на крышах!» И мгновенно происходит перемена в настроении. «Ребята! Айда к бабам». Вагоны пустеют, все высыпают на насыпь. Многие лезут на крыши. Шум, смех, крики, визг.
«Господи! - проносится мысль. - Что же делать?» На крышах появляются солдаты, сперва немного, но потом все больше и больше. С соседних крыш раздаются крики, кто-то просит, умоляет, плачет. «Охальник! Что делаешь? Я тебе в матери гожусь!», «Солдатики! Хлебушка-то не повредите, дома дети мал-мала-меньше остались голодные». - «Хлеб твой, тетка, не повредим, нас начальство кормит». Сапоги стучат по железу, гулко, страшно. Кто-то из женщин исступленно рыдает, молит, кто-то борется, прыгает с крыши, разбивается. Крыша нашего вагона еще пуста от солдат, но вот несколько солдат появляются и на ней. Я молюсь, обращаясь к Божией Матери, прошу Ее. Катя, прижавшись ко мне, плачет и, всхлипывая, молится вслух. Саша сурово смотрит на приближающихся солдат. Я знаю Сашу, она не сдастся, не отступит. Ее лицо полно уверенности и твердости, она вся ушла в молитву. Я по-прежнему молюсь Матери Божией, прошу о. Михаила помочь нам, памятуя, что молитва отца духовного спасает, вспоминаю слова о. Михаила о святом Георгии, начинаю просить и его. Саша! Я очень верю в ее молитву и надеюсь на нее, а она сейчас по-прежнему сосредоточенно спокойна, лежит прижавшись к крыше, в то время, как мы все вскочили. Обходя других женщин, к нам подходит солдат, скуластое лицо, гладкая стриженая голова, бездумные раскосые глаза. Катя прячется за меня. Раскосый хватает меня за руку и говорит примиряюще: «Ложись, девка, не обижу!» Я отталкиваю его, начинаю отступать и, смотря ему в лицо, крещусь несколько раз. Беззлобно ухмыляясь, он наступает, протянув вперед руки, а я пячусь назад. На крышах копошатся, борются, просят, сдаются. Всякая борьба, конечно, бессмысленна, солдат много, и они совершенно не представляют того, что делают. Им кажется происходящее веселым развлечением. Полк отвели на отдых для пополнения, там, на фронте, смерть постоянно висела у них над головой, они огрубели, и сейчас все происходящее - их законное право, думают они. Сопротивление женщин смешит их и еще больше разжигает. Вероятно, врываясь в только что занятую деревню, они привыкли брать чужих женщин, дрожащих и боящихся их. Все эти мысли пришли, конечно, уже в Москве, дома.
Раскосый идет, я отступаю. Катя хватает меня и кричит: «Крыша кончается». Я оборачиваюсь и вижу, что отступать уже некуда, а снизу поднимается матрос в тельняшке, натянутой на широкую грудь, высокого роста, с озлобленным лицом, на котором сверкают, именно сверкают, большие глаза. Матрос пугает меня решительностью, злобой и энергичностью движений, поэтому весь его облик врезается мне в память. Отступать некуда, впереди раскосый, сзади матрос.
Раскосый останавливается, Катя стоит у края крыши, Саша по-прежнему распласталась на горячем железе, углубленно уйдя в молитву за нас и за себя. Она ничего не видит, да и ее никто не пытается тронуть. Матрос хватает меня за плечи, отстраняет в сторону и говорит мне сильным, но дрожащим от злости голосом: «Спокойно, сейчас разберемся, а с крыши всегда успеешь спрыгнуть», он шагает к раскосому, бьет его в грудь и говорит: «А ну, паскуда, вон отсюда», - после чего раскосый немедленно прыгает в провал между вагонами. Мы остаемся одни. Матрос идет по крыше, подходит к какому-то лежащему солдату, поднимает его за шиворот и кричит: «Ты что, контра, делаешь, рабоче-крестьянскую власть и армию позоришь!» Солдат отчаянно ругается, пытается ударить матроса, но тот выхватывает наган и стреляет ему в лицо. Падая, солдат соскальзывает с крыши и летит на насыпь.
«Товарищи! - кричит матрос. - Мы солдаты революции, мы строим и защищаем Советскую власть, мы за народ, и мы из народа. Что вы делаете? Позор! Красная Армия защищает трудящихся, а мы здесь позорим себя. Расстреливать надо на месте каждого насильника. Стыдно, товарищи! Ведь где-нибудь так же едут наши сестры и жены! Коммунисты, ко мне!»
Солдаты шумят, где-то дерутся, спускаются с крыш, выбегают из вагонов. Группы вооруженных людей собираются у вагонов, где стоит матрос, - это коммунисты полка и командиры. Начинается митинг. Матрос говорит яростно, просто, доходчиво. Вначале красноармейцы шумели, хватались за оружие, но на крышу вагона, где стоит матрос, поднимались и говорили командиры, солдаты, комиссары.
На крышах остались одни женщины и несколько мешочников-мужчин. Митинг продолжался минут пятнадцать, но паровоз стал подавать гудки, солдаты забрались в вагоны, наскоро похоронив расстрелянного. Матрос, подойдя к нам, сказал: «Пошли, девушки, в вагон, спокойнее доедете». Саша, поднявшись с крыши, сказала: «Пойдемте».
Ехали медленно двое суток. Относились к нам очень хорошо, кормили перловой кашей, поили темно-красным настоем горелого чая, взятого где-то из горевших вагонов. Матрос, звали его Георгий Николаевич Туликов, но в поезде называли его «товарищ Туликов», был комиссар полка. Разговаривал с нами всю дорогу, расспрашивал, кто и что мы. Больше рассказывала всегда несловоохотливая Саша. Мне казалось, что напрасно она говорит малознакомому человеку о нас, о вере, университете, дружбе нашей и о том, как мы надеялись на помощь Матери Божией и святого Георгия во все время нашей поездки, находясь на крыше. Георгий задумчиво слушал нас, ни разу не осудив, не выразив насмешки рассказанному.
<...> Радость родных по поводу нашего возвращения была безмерна, а мы, только успев умыться, поспешили к о. Михаилу.
На пороге домика, где он жил при церкви, нас встретил о. Павел: «Батюшка вас дожидается, сказал, что идете, послал встретить. Все эти дни за вас молился».
Мы вошли, о. Михаил порывисто встал, обнял нас, благословил и, повернувшись к иконе Владимирской Божией Матери, стал молиться вслух, благодаря Матерь Божию и святого Георгия за наше возвращение, и только после молебна рассказали мы ему обо всем, что произошло с нами. Слушая нас, о. Михаил смотрел на иконы Владимирской и Казанской Божией Матери, висевшие в комнате, и беззвучно шевелил губами. Выслушав, сказал: «Благодарю тебя, Господи, за великую милость, явленную нам, грешным. Георгия-матроса не забывайте, искра Божия живет в нем и не потухнет. Да не загасит искру эту суета жизни человеческой. Молитесь о нем, еще придется кому-нибудь из вас с ним встретиться, вот тогда-то и помогите ему. Обязательно помогите».
…Прошло более двадцати лет, шел военный 1943 год. <...>
О последнем великом русском пустыннике и прозорливце о.Досифее, который переписывал книги, и был великим постником, которого убили в шутку.
из книги "Несвятые святые"
Отец Досифей был по-настоящему великим монахом, почти незаметным в монастыре. Это, к слову, верный признак истинного высокого подвижника. На приходе он оказался по послушанию архиерею. Тот однажды направил иеромонаха Досифея на время послужить в дальнее село Боровик в Покровский храм, потом еще раз, и еще, и в конце концов оставил его приходским священником в этом селе, приютившемся среди лесов и болот.
Когда отец Досифей ушел в затвор и поселился в двух километрах по реке, в заброшенном доме на островке среди болот, он по воскресеньям в выдолбленном из елового ствола челноке приплывал в храм причащаться Святых Христовых Таин. (В этой лодке никто, кроме старца, не мог проплыть и десяти метров, сразу переворачивался.) Остальные дни отец Досифей проводил в полном уединении.
В свой дом, в непроходимой глуши, отец Досифей приволок обработанный им ствол дуба с огромным дуплом. В это дупло старец забирался, чтобы часами творить Иисусову молитву, совершенно отрешившись даже от своей малой скитской обыденности.
Но, полностью уйдя от мира, загадочный пустынник всеми силами своей любящей души об этом мире заботился - и пламенной молитвой, и трудами, которые открылись уже после его смерти. Разбирая вещи отца Досифея, мы с отцом Никитой нашли пишущую машинку и собственноручно перепечатанные старцем по четыре экземпляра Нового Завета, древних подвижнических книг «Лествицы» и «Творения Исаака Сирина» и пять томов сочинений епископа Игнатия (Брянчанинова). В те годы, когда почти вся духовная литература была уничтожена, это было настоящим сокровищем.
По своей прозорливости отец Досифей еще задолго до ухода десяти монахов из Псково-Печерского монастыря намеками стал говорить об этом событии. Он не одобрял поступок иноков, но жалел их, сетовал, предвидя, как они будут нуждаться, и даже стал заготавливать для них продукты - крупы, консервы и прочие запасы. Пенсия у отца Досифея,
как ветерана войны, была немаленькая. Когда уже после его смерти и вправду случилось, что десять монахов ушли из обители, эти продукты помогли некоторым из них.
Местные деревенские пьянчуги прознали и разнесли по округе, что поп получает большую пенсию. Как-то три здоровых парня, известные громилы и воры из райцентра, приплыли на лодке - грабить. Они ввалились в келью старца и с угрозами потребовали денег и вообще - все что есть.
Отец Досифей сказал:
- Берите что хотите. Только вначале я вас благословлю.
И осенил их иерейским благословением.
В ту же секунду на громил напал такой ужас, что они выскочили за дверь и в панике бросились прочь.
Старец был высокий, сухопарый и даже в преклонном возрасте обладал недюжинной силой. Долгое время он полностью управлялся в своем скиту сам. Но в последние годы ему помогали отец Ники¬та и отец Рафаил. Как-то они втроем заготавливали на зиму дрова. Два молодых монаха подносили бревна, а отец Досифей резал их старой бензопилой. Когда молодые люди изрядно устали, старец тоже согласился отдохнуть. Отец Рафаил решил подержать в руках допотопную бензопилу и, ощутив ее весьма внушительную тяжесть, был поражен тем, как отец Досифей работает столь долго не прерываясь. В тот же день, как рассказывал отец Рафаил, они вместе со старцем зашли в сарай за какими-то инструментами, и вдруг молодой монах увидел возле своей босой ступни болотную гадюку. Он замер, но тут услышал спокойный голос старца:
- Не бойся, она тебя не тронет. Бери стамески и пойдем.
Я как-то спросил отца Никиту: его старец- аскет, наверное, был очень суров нравом? На это отец Никита отвечал, что может рассказать один случай. Он, тогда шестнадцатилетний мальчишка, был почему-то вдруг донельзя рассержен на отца Досифея и даже накричал на него. Старец бросился ему в ноги и со слезами стал про-сить прощения за то, что допустил воспитанника до такого гнева.
Отошел ко Господу отец Досифей в Страстной Четверг. В это утро он приплыл на своем челноке по холодным весенним водам в храм, причастился на литургии и снова уплыл в скит. А на следующий день его тело нашли в реке. Рядом плавала перевернутая лодка-бревно. Когда в морге производили вскрытие, врачи удивились, что не обнаружили в кишечнике покойного никаких остатков пищи. Отец Никита объяснил им, *4то старец весь Великий пост не вкушал ничего, кроме Святого Причастия и воды. В милицейском протоколе о смерти так и записали - «утонул в реке вследствие полного физического истощения».
Хоронили отца Досифея на пасхальной неделе в монастыре, в пещерах. Когда ко гробу подошел отец Иоанн, он, лишь взглянув на покойного, всплеснул руками и воскликнул:
- Убили тебя, Досифеюшка!
И действительно, вскоре по округе разнеслось,что пьяные охотники из райцентра похвалялись, как, проезжая по реке на моторной лодке, они ради забавы опрокинули в воду старого попа, плывущего на бревне.
Отец Досифей всей своей жизнью стремился к цели, открытой очень немногим избранникам Божиим на земле, - к своей Голгофе. Для нас, обычных людей, это непостижимо. Позже среди бумаг старца мы нашли стихотворение, написанное им для самого себя:
Стой на Голгофе умом,
Помышляй всегда о том Искуплении святом,
Понесенным за тебя Христом.
Многое было непостижимо в его жизни. Но в одном мы не сомневались - Бог даровал ему в последнюю минуту жизни совершить голгофскую молитву Своего Сына, Иисуса Христа, о Своих распинателях и о всем человеческом роде: «Господи, прости им, ибо не ведают, что творят».
Архимандрит Иоанн (Крестьянкин) называл отца Досифея последним великим русским пустынником.
Рубрика:
Божьи люди
Заметки по теме:
Чудеса: Баба Анна и ее Ангел Хранитель
[чудеса]: Св.Спиридон заботится о бабушках, которые испрашивают молитв
Божьи люди: Бабушка Ольга и ее чудный сон об почившем муже. Молитвы за умерших.
Божьи люди: Дедушка и его тропа к монастырю.
доп.теги: совпадения
ангелы
сон
болезнь