Вот моя деревня...
В детстве все мои школьные каникулы я проводил в деревне. Это было золотое время.
Потом я вырос, уехал учиться. Умер дед, бабушка перестала справляться с хозяйством и переселилась к маме в городскую квартиру.
Наш деревенский дом опустел.
Я не был в деревне очень много-много лет - так получилось. И вот - добрался. За время моего отсутствия деревня умерла.
Вот наш дом. Его стоимость - 20000 (двадцать тысяч) рублей. Поэтому он не продается.
Впрочем, как и большинство других домов в деревне. Дома стоят пустые и безмолвно умирают. Здесь нет абсолютно никого, лишь на лето из города приезжает одинокая старушка.
Если что, до Москвы отсюда всего 300 км. И даже совсем недалеко заканчивается асфальт. Но последние два километра грунтовой дороги растворились в полях, заросших одуванчиками, ну или как эта пестро-желтая красота называется.
Неблагоразумно взятая в эту поездку Тойота доставила нам немного хлопот и до финальной точки маршрута не дошла - была оставлена на подступах.
Сейчас до деревни дороги нет абсолютно никакой. Малютка Джим в сопровождении заряженного Патриота смог добраться до деревни прямиком через поля, смутно угадывая старые колеи под колесами.
Примерно середина деревни. Раньше здесь была широкая грунтовая дорога. Каждый вечер по ней прогоняли стадо коров, и десятки копыт поднимали тучи пыли.
Коровы идут медленно, тяжело. Вымя навыкате, свежее молоко просится наружу. Звонкое бабушкино «ЗорькаЗорькаЗорька». И тут же - резкий щелчок кнута «кудапрешькурва» и дальше еще слова, которые я не совсем понимал, но помнил наизусть)
А щелкать кнутом я так и не научился
Столб посередине - последний. Дальше до конца деревни столбы украли вместе с проводами. Наш дом самый дальний, электричества в нем уже нет.
Вид в другую сторону.
Вся деревня - одна улица, около тридцати дворов. Треть века назад нежилых было всего два. Сейчас - все. Прошло время, сменилась эпоха, и жить тут стало некому.
Соседский дом слева от нашего. Сюда приезжала пожилая семейная пара на лето, а осенью уезжала обратно в город. Мы звали их - «дачники» - слегка пренебрежительно. Типа - живут неправильно, как квартиранты.
На фоне пустынного безмолвия этот вызывающе красный предмет кажется чем-то инопланетным. Он не из этой жизни. Он именно - из жизни, а не из того, что его окружает.
Не очень удачно получилось совместить две эпохи. Треть века между цветным и черно-белым.
Вот подробнее.
На большом велике, том, который на заднем плане, через несколько лет я буду ездить в село за хлебом.
Хлеб привозили два раза в неделю из соседнего села и отпускали строго по количеству «едоков». На время каникул я считался полноценным жильцом и на меня хлеб отпускался тоже. В огромный рюкзак запихивалось двадцать буханок и назад я уже шел пешком, ведя велосипед за руль, потому что при попытках ехать рюкзак на багажнике обязательно перевешивал, и я валился набок.
У дома не было конуры, но у нас всегда жила собака. Это были добродушные дворняги, и их всегда звали «Дик» - дед не запаривался с выбором клички. Первый Дик, мой любимец, при приближении меня к дому начинал заливисто лаять - так положено. А потом узнавал и несся навстречу, радостно виляя хвостом. Я обожал этого пса. Позже, лай становился не такой заливистый, и Дик уже не бегал, а тихонько ковылял по двору. А потом, когда я приехал на очередные каникулы, на меня бросился абсолютно незнакомый злобный щенок. Я спросил - А где Дик?. Мне ответили - вот Дик. Взрослые, видимо не желая травмировать мою психику, решили не говорить мне, что Дика не стало. Они сказали, что он куда-то убежал. Знали бы, что они натворили. Я им поверил! И это было в сто раз хуже! Как? Как мой самый верный и любимый пес мог сбежать? Это была трагедия. Лишь позже, поняв своими подрастающими мозгами, что произошло на самом деле, я испытал облегчение и успокоился. Мой лучший друг не предавал меня. Он просто умер.
Бабушкина сирень. Я не знаю, почему так, но точно - бабушкина. Забора уже нет. А между сиренью и домом стояли детские качели - два бревна и веревка между ними.
Дом медленно умирает, как и все вокруг. Его ремонт обойдется немного дороже его стоимости. Но мы его все равно подлатаем - чтобы простоял еще немного. Просто на память.
Соседи напротив - «через посад».
Перед этим домом был колодец. Сейчас на его месте - невидимая издали воронка среди травы - колодец сгнил и обвалился.
Я помню, как дед с другими мужиками строили этот колодец. Сначала в заулке построился высоченный сруб, а потом его постепенно опустили на место старого. Мужики по очереди спускались в глубокую дыру на веревках, и наверх вытаскивались ведра с землей. А сруб постепенно опускался вглубь. Я наблюдал за этим издалека - в колодце с бабушкиных слов жил «водяной», и я его жутко боялся. Но еще больше я переживал за деда - ведь он спускался в самое логово. Дед тогда был безусловным героем в моих глазах)
Огород. Справа - яблони. По центру были грядки с клубникой и заросли гороха. Ну, там были и всякие другие огородные посадки, но клубника и горох - это главное)
А за огородом - поле. А за полем - лес. Наш дом получался самым крайним в самой дальней деревне в районе, за ним - около 30 километров глухого леса и уже начиналась территория соседнего района.
Зимой дед выводил меня в огород на узкую тропинку, ведущую к бане, и учил различать следы на снегу - зайцы, лисы, кабаны. Волки к деревне не подходили.
А летом бабушка уходила прямиком через поле и возвращалась в целым ведром ягод. Разные - черника, голубика, морошка, клюква. Черника была любимая, свежая ягода расталкивалась деревянной ложкой в огромной миске, заливалась свежим молоком и посыпалась сахаром. Объеденье.
Это все, что осталось от фермы.
Ферма была огромная, и еще такой же телятник. На ферму мы бегали звонить. Телефон на всю деревню был один - у Осиповых. Но мы - дети - стеснялись бегать к ним часто, проще было - через поле до фермы. Входишь в центральные ворота и идешь по бетонному полу между двух рядов коровьих задов. Телефон в маленькой кандейке в углу фермы, и надо пройти мимо всех коров, и главное - мимо быка. Он один, в отдельном загоне и очень страшный.
Вот вид от фермы на деревню. Вместо желтых цветов здесь всегда был овес или пшеница или еще чего, но обязательно засеянное поле. А сейчас - цветы.
В низинке плохо видно - но там пруд. Раньше кустов вокруг не было, пруд казался огромным. Именно в нем я однажды летом научился плавать.
Серые точки на фоне неба - это не грязь в матрице. Это - мошкА. Поздней весной ее особенно много, и защититься от нее невозможно.
И здесь тоже были засеянные поля
Единственное, что я забираю отсюда с собой - елочные игрушки. Им лет пятьдесят, не меньше.
Елку всегда наряжал я. Дед уходил в лес и возвращался с елкой. Дом наполнялся запахом свежей хвои. Елка ставилась внутрь перевернутой табуретки, крепко привязывалась, и дальше я развешивал всю ту стеклянную красоту. Больше всего мне нравилось сажать на ветки стеклянных птичек с креплениями по типу прищепок.
Эта поездка получилась безумно ностальгической. Нет больше таких пустынных мест, в которые ты можешь вернуться, и тебя захлестнет волна воспоминаний.
Или может быть просто треть века - это еще не так много?
Потом я вырос, уехал учиться. Умер дед, бабушка перестала справляться с хозяйством и переселилась к маме в городскую квартиру.
Наш деревенский дом опустел.
Я не был в деревне очень много-много лет - так получилось. И вот - добрался. За время моего отсутствия деревня умерла.
Вот наш дом. Его стоимость - 20000 (двадцать тысяч) рублей. Поэтому он не продается.
Впрочем, как и большинство других домов в деревне. Дома стоят пустые и безмолвно умирают. Здесь нет абсолютно никого, лишь на лето из города приезжает одинокая старушка.
Если что, до Москвы отсюда всего 300 км. И даже совсем недалеко заканчивается асфальт. Но последние два километра грунтовой дороги растворились в полях, заросших одуванчиками, ну или как эта пестро-желтая красота называется.
Неблагоразумно взятая в эту поездку Тойота доставила нам немного хлопот и до финальной точки маршрута не дошла - была оставлена на подступах.
Сейчас до деревни дороги нет абсолютно никакой. Малютка Джим в сопровождении заряженного Патриота смог добраться до деревни прямиком через поля, смутно угадывая старые колеи под колесами.
Примерно середина деревни. Раньше здесь была широкая грунтовая дорога. Каждый вечер по ней прогоняли стадо коров, и десятки копыт поднимали тучи пыли.
Коровы идут медленно, тяжело. Вымя навыкате, свежее молоко просится наружу. Звонкое бабушкино «ЗорькаЗорькаЗорька». И тут же - резкий щелчок кнута «кудапрешькурва» и дальше еще слова, которые я не совсем понимал, но помнил наизусть)
А щелкать кнутом я так и не научился
Столб посередине - последний. Дальше до конца деревни столбы украли вместе с проводами. Наш дом самый дальний, электричества в нем уже нет.
Вид в другую сторону.
Вся деревня - одна улица, около тридцати дворов. Треть века назад нежилых было всего два. Сейчас - все. Прошло время, сменилась эпоха, и жить тут стало некому.
Соседский дом слева от нашего. Сюда приезжала пожилая семейная пара на лето, а осенью уезжала обратно в город. Мы звали их - «дачники» - слегка пренебрежительно. Типа - живут неправильно, как квартиранты.
На фоне пустынного безмолвия этот вызывающе красный предмет кажется чем-то инопланетным. Он не из этой жизни. Он именно - из жизни, а не из того, что его окружает.
Не очень удачно получилось совместить две эпохи. Треть века между цветным и черно-белым.
Вот подробнее.
На большом велике, том, который на заднем плане, через несколько лет я буду ездить в село за хлебом.
Хлеб привозили два раза в неделю из соседнего села и отпускали строго по количеству «едоков». На время каникул я считался полноценным жильцом и на меня хлеб отпускался тоже. В огромный рюкзак запихивалось двадцать буханок и назад я уже шел пешком, ведя велосипед за руль, потому что при попытках ехать рюкзак на багажнике обязательно перевешивал, и я валился набок.
У дома не было конуры, но у нас всегда жила собака. Это были добродушные дворняги, и их всегда звали «Дик» - дед не запаривался с выбором клички. Первый Дик, мой любимец, при приближении меня к дому начинал заливисто лаять - так положено. А потом узнавал и несся навстречу, радостно виляя хвостом. Я обожал этого пса. Позже, лай становился не такой заливистый, и Дик уже не бегал, а тихонько ковылял по двору. А потом, когда я приехал на очередные каникулы, на меня бросился абсолютно незнакомый злобный щенок. Я спросил - А где Дик?. Мне ответили - вот Дик. Взрослые, видимо не желая травмировать мою психику, решили не говорить мне, что Дика не стало. Они сказали, что он куда-то убежал. Знали бы, что они натворили. Я им поверил! И это было в сто раз хуже! Как? Как мой самый верный и любимый пес мог сбежать? Это была трагедия. Лишь позже, поняв своими подрастающими мозгами, что произошло на самом деле, я испытал облегчение и успокоился. Мой лучший друг не предавал меня. Он просто умер.
Бабушкина сирень. Я не знаю, почему так, но точно - бабушкина. Забора уже нет. А между сиренью и домом стояли детские качели - два бревна и веревка между ними.
Дом медленно умирает, как и все вокруг. Его ремонт обойдется немного дороже его стоимости. Но мы его все равно подлатаем - чтобы простоял еще немного. Просто на память.
Соседи напротив - «через посад».
Перед этим домом был колодец. Сейчас на его месте - невидимая издали воронка среди травы - колодец сгнил и обвалился.
Я помню, как дед с другими мужиками строили этот колодец. Сначала в заулке построился высоченный сруб, а потом его постепенно опустили на место старого. Мужики по очереди спускались в глубокую дыру на веревках, и наверх вытаскивались ведра с землей. А сруб постепенно опускался вглубь. Я наблюдал за этим издалека - в колодце с бабушкиных слов жил «водяной», и я его жутко боялся. Но еще больше я переживал за деда - ведь он спускался в самое логово. Дед тогда был безусловным героем в моих глазах)
Огород. Справа - яблони. По центру были грядки с клубникой и заросли гороха. Ну, там были и всякие другие огородные посадки, но клубника и горох - это главное)
А за огородом - поле. А за полем - лес. Наш дом получался самым крайним в самой дальней деревне в районе, за ним - около 30 километров глухого леса и уже начиналась территория соседнего района.
Зимой дед выводил меня в огород на узкую тропинку, ведущую к бане, и учил различать следы на снегу - зайцы, лисы, кабаны. Волки к деревне не подходили.
А летом бабушка уходила прямиком через поле и возвращалась в целым ведром ягод. Разные - черника, голубика, морошка, клюква. Черника была любимая, свежая ягода расталкивалась деревянной ложкой в огромной миске, заливалась свежим молоком и посыпалась сахаром. Объеденье.
Это все, что осталось от фермы.
Ферма была огромная, и еще такой же телятник. На ферму мы бегали звонить. Телефон на всю деревню был один - у Осиповых. Но мы - дети - стеснялись бегать к ним часто, проще было - через поле до фермы. Входишь в центральные ворота и идешь по бетонному полу между двух рядов коровьих задов. Телефон в маленькой кандейке в углу фермы, и надо пройти мимо всех коров, и главное - мимо быка. Он один, в отдельном загоне и очень страшный.
Вот вид от фермы на деревню. Вместо желтых цветов здесь всегда был овес или пшеница или еще чего, но обязательно засеянное поле. А сейчас - цветы.
В низинке плохо видно - но там пруд. Раньше кустов вокруг не было, пруд казался огромным. Именно в нем я однажды летом научился плавать.
Серые точки на фоне неба - это не грязь в матрице. Это - мошкА. Поздней весной ее особенно много, и защититься от нее невозможно.
И здесь тоже были засеянные поля
Единственное, что я забираю отсюда с собой - елочные игрушки. Им лет пятьдесят, не меньше.
Елку всегда наряжал я. Дед уходил в лес и возвращался с елкой. Дом наполнялся запахом свежей хвои. Елка ставилась внутрь перевернутой табуретки, крепко привязывалась, и дальше я развешивал всю ту стеклянную красоту. Больше всего мне нравилось сажать на ветки стеклянных птичек с креплениями по типу прищепок.
Эта поездка получилась безумно ностальгической. Нет больше таких пустынных мест, в которые ты можешь вернуться, и тебя захлестнет волна воспоминаний.
Или может быть просто треть века - это еще не так много?