(no subject)
Виадук начинается в пяти минутах от вокзала. С обеих сторон - пятиметровые стены цветущего боярышника. Далеко внизу - дома, задние дворы, машины, люди; здесь - крапива, лютики, плящущая в солнечных лучах мошкара. Выхожу на ту самую арку, которую сфотографировала в полдень - снизу; справа - бесконечные поля, слева - улицы, крыши, городская церковь. Подхожу к ограждению, улыбка до ушей - прекрасно. Из-за поворота дорожки выбегает двухметровый, дочерна загорелый, и с крохотной собачкой. Показывает все сорок восемь зубов, бросает на ходу: берегитесь головокружения, c'est tres haute ici. Ничего, ничего, отвечаю я, je suis prudente. И снова боярышник, и снова открываются поля и перелески, и трава стелется по ветру - в десятках метров от земли. Хочется остаться, но - маршрут, времени мало, приду еще. Аромат цветов боярышника оглушительный, падает на голову, как неожиданный летний ливень. Внизу - верхушки деревьев, клены, дубы, виднеется тонкая нитка речки Haine. И дальше - зеленая трава, насколько достает взгляд. Эльфийская, заколдованная дорога, парящая над землей. После - лес; голые прутики - осыпавшиеся дикие гиацинты, белая ясколка, облачка незабудок, внизу, под деревьями - ручьи, осока. Первая станция - заросли сирени и недовольный мастиф за забором. Машу ему рукой и удаляюсь под энергичный лай. Снова лес, снова косые солнечные лучи и зеленые кружева вокруг. Я все ускоряю шаг, а потом и вовсе перехожу на бег - слишком много во мне счастья, если не перевести его в движение, меня разорвет. Пробегаю около километра, никто меня не видит - и к лучшему, одежда и обувь у меня вовсе не спортивные, и сумка с рисовальным блокнотом хлопает по боку, но неважно, здесь я у себя, там, где должна быть. Днем в городе я мучилась от приступов "патологического индивидуализма", как это называет Барбара Шер: когда ты думаешь, что все смотрят на тебя и осуждают, осуждают, на самом-то деле - кому ты нужен, все думают только о себе. Вторая станция, асфальтовая дорога, поворот в обратную сторону - половина пути. Теперь через поля, мимо фермы и огромной навозной кучи. И опять лес - кажется, но... Тут единственное, но сильное разочарование. Огромное пятно леса - выбрито по центру, так, что остается только каемка. В середине же - гигантский песчаный карьер, окруженный лесоповалом... От этого больно и тяжко на душе. Потом - поворот в поля, простор, ветер и заходящее солнце прямо по курсу. И волчья дорога, взрезающая поле и укрытая от чужих глаз сходящимися наверху ветвями кустарника. Она ведет к задворкам госпиталя, и к заброшенным индустриальным ангарам 19 века, под которыми бежит быстрая и изрядно вонючая Haine. Я в городе. Листок с описанием маршрута мне больше не нужен. Я поднимаюсь по крутой пешеходной улице Кошачьей головы и попадаю на пятничный рынок. До вокзала и до машины - пять минут пешком. За спиной - 9 км, час сорок, и целая жизнь.
По дороге домой вижу издалека перебегающую дорогу уточку с паническим выражением лица. Селезень уже перебежал и подбадривает ее с другой стороны. Встречная пожарно-красная "мини" с модным мальчиком за рулем (ежик, загар, переливающиеся жучиным крылом очки) робко останавливается перед уточкой и пережидает. Широко улыбаюсь и показываю ему большой палец.
По дороге домой вижу издалека перебегающую дорогу уточку с паническим выражением лица. Селезень уже перебежал и подбадривает ее с другой стороны. Встречная пожарно-красная "мини" с модным мальчиком за рулем (ежик, загар, переливающиеся жучиным крылом очки) робко останавливается перед уточкой и пережидает. Широко улыбаюсь и показываю ему большой палец.