Для справки
В конце мая 1998 года, ровно в моментъ прохождения пресловутого большекремлевского съезда, брала я по заданию редакции интервью у Иоселиани. Когда уходила, он не хотел отпускать: Куда ты? Я говорю: В Кремль, на съезд. Он сказал: Слушай, мне же туда же, но видишь же, я не готов, не хочеца безумно. Ну, я сразу: М-м-м?
Он говорит: Вот тебе мой мандат. Ты, как придешь, там будут выборы за михалкова. Ты от меня проголосуй против, сможешь? Только ты чОтко проголосуй, что против михалкова. Не, ты сможешь? Я, естественно: Есть сомнения?
И пошла я на съезд в своих синих вельветовых штанах и красивой синей кофточке и проголосовала. Нас таких было то ли десять, то ли двенадцать человек. А вот мандат Иоселиани у меня до сих пор на полочке серванта - вроде мелкая не сгрызла. Можно порыца в принципе, вдруг найдёца
Тошотворицащапотелевизеру - беда по всему. Я вам лучче про то интерывью с Отаром расскажу
Жил в конюшне у роста на чистых прудах. Кто знает - прикольный дом. Вход с улицы - в дверь с угла, снаружи обитую дерьматином. Заходю - там светло, окон много, пространство хорошее, лестница на второй
Ну, я боязливая. Как окинула взором, чего там, под линией окон - некрашенный белый деревянный стол с двумя скамейками вдоль, на ём куча немытой посуды и подозрительных предметов. Не люблю сиять рожей, поэтому сажусь задом к окну на правую скамейку. Отар ровно напротив садица на левую. Начинаем
Тоись я-то исчо типа трэзвенница, мне бы работу сделать про высокие смыслы, а вот он уж с тяжёлого похмела и как бы нэ скрывает. А бутылок на столе мало, и все полупустые
Сначала допили водку, поговорили про прошлое
Встал потом в холодильник, достал на донышке зверобоя, поговорили про годара
Встал, достал пол-бутылки красного, тут и про Оливейру пошло хорошо
Потом ему надоело, бабу как бы типа пора, смотрит на лестницу на второй - ну, я не идиотка, но тогда была категорически ни-ни, тоись без вариантов - можно даже сказать, что это были последние две недели моей душевной невинности - и при таком раскладе достаёт он из холодильника совсем какую-то рыгаловку типа ликер-вермут-или креплёное что-то. Понимая, что нахожусь в уникальной ситуации, приняла и креплёное
Обошёл этот длинный стол, говорит: Ногу вынь из туфли. Вынимаю. Поставь на скамейку. Ставлю. А ну да тут всё ясно с тобой
Вернулся на своё место (у меня на ногах второй палец выше первого). Продолжил интеллектуальный ринг
О господи о чём только мы ни говорили тогда (было чертовски трудно простить потом кое-кому в течение восьми лет - одно утро, но настолько уникальное...). Мы про всех: про Тарантину, савейску влассь, жену детей отца теорию кино - не поверите, но он в Ноэле Бёрче разбирался и в Кристиане Метце - я просто сижу фигею кайф ловлю но в какой-то момент после выпитого вижу Караул устал
Меня Шилова предупреждала: Отар уже на кальвадосе, это тяжело. Я пью всё, кроме жидкости для керогазов, но на тридцать лет моложе. Понимаю, что это жестоко и так нельзя. Собираюсь уходить. И тут как раз то - вот про никитоса с мандатом, с чего начала - легко решается, и вдруг вопрос с опять же взглядом на лестницу на второй этаж, где спальня и постель
(Никогда так и не побывала, но думаю, что там одна огромная такая же некрашенная белая кровать-сексодром и две тумбочки по сторонам)
А ты кто?
И тут я говорю, кто я
Не подстраивала, всё может быть только само собой
Отар: Ты чего, правда это?
Возвращается из калидора, садица на табуретку, велит: Сядь напротив.
Сажусь. Говорит: А теперь запомни. Ты всегда будешь говорить мне "Ты". Пусть ты не говоришь по-грузински, но твой род имеет право говорить моему роду "Ты". И я должен стоять, а ты должна сидеть
Я уже ёрзаю, и ваще-то тока сбежать бы в этот нещасный КДС, а там уж проголосую. Киваю. Как последняя дура, не ценю ситуацию. Не ценю
Вышла за дверь. Стал запирать, потом говорит: Постой. Ушёл вглубь, вернулся, протянул визитную карточку: Вот, тут мой телефон в Париже. Подъедешь - позвони
Дальше в жизни пошло всё налево и хуёво. Тоись совсем. Интервью вышло не там, где предполагалось, но лучше бы уж там, потому что где вышло было ещё хуже. А где предполагалось, естественно, всё порушилось
Денег за это дело - запомните, пожалуйста - не получила ни копейки, хотя их должно было быть много. Разъяснять не буду сейчас, беспонтово это всё
Но самыми удивительными оказались две или три вещи которые
Спустя две недели на Кинотавре в Нептуне (такая блядская линия столиков перед пляжем) увидела Роста - того самого, в чьей Конюшне мы виделись с Отаром - и ухитрилась отдать ему газету КоммерсантЪ с означенным интервью
Спустя четыре месяца совершенно неожиданно для себя шла по Парижу под мерзким моросящим дождём из сада Тюильри вместе с прелестной девочкой Кэти Жоржолиани - переводчицей из Кутаиси, хранившей невинность до 33 лет - и сказала: А знаешь, у меня тут в бумажнике номер Отара, и он велел позвонить, если буду в Париже. Она: Ты чего? Немедленно звони. Я, естественно: Нет, не буду. Не могу. Неправильно это. Она: Ну, и дура
Про третью вещь рассказывать не стану, была еще и четвёртая. Щас это уже неважно. Могу только сказать, Гордон - полный мудак
Впрочем, это и так все знают. Как много мудаков
Он говорит: Вот тебе мой мандат. Ты, как придешь, там будут выборы за михалкова. Ты от меня проголосуй против, сможешь? Только ты чОтко проголосуй, что против михалкова. Не, ты сможешь? Я, естественно: Есть сомнения?
И пошла я на съезд в своих синих вельветовых штанах и красивой синей кофточке и проголосовала. Нас таких было то ли десять, то ли двенадцать человек. А вот мандат Иоселиани у меня до сих пор на полочке серванта - вроде мелкая не сгрызла. Можно порыца в принципе, вдруг найдёца
Тошотворицащапотелевизеру - беда по всему. Я вам лучче про то интерывью с Отаром расскажу
Жил в конюшне у роста на чистых прудах. Кто знает - прикольный дом. Вход с улицы - в дверь с угла, снаружи обитую дерьматином. Заходю - там светло, окон много, пространство хорошее, лестница на второй
Ну, я боязливая. Как окинула взором, чего там, под линией окон - некрашенный белый деревянный стол с двумя скамейками вдоль, на ём куча немытой посуды и подозрительных предметов. Не люблю сиять рожей, поэтому сажусь задом к окну на правую скамейку. Отар ровно напротив садица на левую. Начинаем
Тоись я-то исчо типа трэзвенница, мне бы работу сделать про высокие смыслы, а вот он уж с тяжёлого похмела и как бы нэ скрывает. А бутылок на столе мало, и все полупустые
Сначала допили водку, поговорили про прошлое
Встал потом в холодильник, достал на донышке зверобоя, поговорили про годара
Встал, достал пол-бутылки красного, тут и про Оливейру пошло хорошо
Потом ему надоело, бабу как бы типа пора, смотрит на лестницу на второй - ну, я не идиотка, но тогда была категорически ни-ни, тоись без вариантов - можно даже сказать, что это были последние две недели моей душевной невинности - и при таком раскладе достаёт он из холодильника совсем какую-то рыгаловку типа ликер-вермут-или креплёное что-то. Понимая, что нахожусь в уникальной ситуации, приняла и креплёное
Обошёл этот длинный стол, говорит: Ногу вынь из туфли. Вынимаю. Поставь на скамейку. Ставлю. А ну да тут всё ясно с тобой
Вернулся на своё место (у меня на ногах второй палец выше первого). Продолжил интеллектуальный ринг
О господи о чём только мы ни говорили тогда (было чертовски трудно простить потом кое-кому в течение восьми лет - одно утро, но настолько уникальное...). Мы про всех: про Тарантину, савейску влассь, жену детей отца теорию кино - не поверите, но он в Ноэле Бёрче разбирался и в Кристиане Метце - я просто сижу фигею кайф ловлю но в какой-то момент после выпитого вижу Караул устал
Меня Шилова предупреждала: Отар уже на кальвадосе, это тяжело. Я пью всё, кроме жидкости для керогазов, но на тридцать лет моложе. Понимаю, что это жестоко и так нельзя. Собираюсь уходить. И тут как раз то - вот про никитоса с мандатом, с чего начала - легко решается, и вдруг вопрос с опять же взглядом на лестницу на второй этаж, где спальня и постель
(Никогда так и не побывала, но думаю, что там одна огромная такая же некрашенная белая кровать-сексодром и две тумбочки по сторонам)
А ты кто?
И тут я говорю, кто я
Не подстраивала, всё может быть только само собой
Отар: Ты чего, правда это?
Возвращается из калидора, садица на табуретку, велит: Сядь напротив.
Сажусь. Говорит: А теперь запомни. Ты всегда будешь говорить мне "Ты". Пусть ты не говоришь по-грузински, но твой род имеет право говорить моему роду "Ты". И я должен стоять, а ты должна сидеть
Я уже ёрзаю, и ваще-то тока сбежать бы в этот нещасный КДС, а там уж проголосую. Киваю. Как последняя дура, не ценю ситуацию. Не ценю
Вышла за дверь. Стал запирать, потом говорит: Постой. Ушёл вглубь, вернулся, протянул визитную карточку: Вот, тут мой телефон в Париже. Подъедешь - позвони
Дальше в жизни пошло всё налево и хуёво. Тоись совсем. Интервью вышло не там, где предполагалось, но лучше бы уж там, потому что где вышло было ещё хуже. А где предполагалось, естественно, всё порушилось
Денег за это дело - запомните, пожалуйста - не получила ни копейки, хотя их должно было быть много. Разъяснять не буду сейчас, беспонтово это всё
Но самыми удивительными оказались две или три вещи которые
Спустя две недели на Кинотавре в Нептуне (такая блядская линия столиков перед пляжем) увидела Роста - того самого, в чьей Конюшне мы виделись с Отаром - и ухитрилась отдать ему газету КоммерсантЪ с означенным интервью
Спустя четыре месяца совершенно неожиданно для себя шла по Парижу под мерзким моросящим дождём из сада Тюильри вместе с прелестной девочкой Кэти Жоржолиани - переводчицей из Кутаиси, хранившей невинность до 33 лет - и сказала: А знаешь, у меня тут в бумажнике номер Отара, и он велел позвонить, если буду в Париже. Она: Ты чего? Немедленно звони. Я, естественно: Нет, не буду. Не могу. Неправильно это. Она: Ну, и дура
Про третью вещь рассказывать не стану, была еще и четвёртая. Щас это уже неважно. Могу только сказать, Гордон - полный мудак
Впрочем, это и так все знают. Как много мудаков