САМОУБИЙЦЫ
Из Франции пишут.
В телекоммуникационной компании за пять лет 35 человек покончили с собой по причине дурного отношения на работе. В чём состояло дурное отношение - не понятно: вроде как на них психологически давили и даже «физически унижали». (Пороли что ли?) Кто-то с моста сиганул, а 57-летний отец четверых детей даже совершил акт самосожжения на дворе конторы.
Что уж там было и кто виноват - я не о том. Предполагаю, что просто люди привыкли десятилетиями (отец четверых детей служил в компании 30 лет) находиться в непринуждённой расслабухе, что вообще свойственно государственным и полугосударственным конторам в романских странах. Конторы эти обычно генерят долги и убытки, но в эпоху бума с этим как-то мирятся, а тут - кризис, дефицит бюджета, ну сами понимаете. Энергичный начальник (тот самый, которому сейчас инкриминируют доведение до самоубийства), стремясь улучшить производственные и финансовые показатели, разрушил идиллию. Впрочем, может, всё было и не так.
Я о другом. Я о глубоком, радикальном различии между нами и западной публикой. Собственно, об этом я писала пару постов назад. Так всегда получается: думаешь о чём-нибудь - непременно подвернётся информация к размышлению на ту же тему. Притяжении мысли.
Вернёмся, впрочем, к самоубийцам. Все эти граждане - вовсе не рабы и даже не крепостные своего телекоммуникационного ведомства. Они лично свободны и могут в любой момент уволиться - если уж ТАК достало. Понятно, они чего-то там лишатся: пенсионных каких-нибудь льгот и выплат, потом найти работу трудно, особенно человеку в летах и ничего особо ценного не умеющему. Это всё понятно, но ведь никто из них не будет в прямом смысле голодать и жить под мостом: дадут пособие, что-то подвернётся… Еда будет, элементарная одёжа. Да у них, наверняка, дома той одёжи - на три жизни.
То, что они действительно потеряли бы в этом гипотетическом случае - это СТАТУС. Был начальником какого-нибудь там департамента, а стал … Шантрапой, в общем, стал. Лучше с моста!
Французский обыватель не просто привязан к той клеточке социального организма, в которой сидит. Он - это и есть она, клеточка. Он себя полностью с нею отождествляет. Без неё для него нет жизни. Он - это его статус. Теряя статус, он лишается всего. Помню, в 2008 г., когда начался кризис, рассказывали о каком-то предпринимателе, кажется, немецком, который обанкротился и бросился тоже откуда-то с высоты. У того вообще образ жизни бы не изменился ни на йоту: он бы там же жил, то же ел, на том же ездил, туда же отправлялся бы отдыхать. Просто он больше не обладал бы статусом владельца мощной корпорации. Только и всего. И это показалось ему невыносимым.
Общество, где преобладают люди с таким жизнеощущением - необычайно крепко. Эти люди фантастически дисциплинированы. Вот им точно не требуется уголовная ответственность за 20-минутное опоздание: они и так со всех ног бегут куда надо. Им не требуется внешних погонял: у них есть погоняла внутренний. Каждый там точно знает, КТО он, каково его место и жизненная роль. И он не просто держится за эту роль - он - это она и есть. Человек и его место - полностью тождественны.
В этом источник того самого порядка жизни, которым мы восхищаемся на Западе и никак не можем достичь в родных палестинах. Там каждый проживает эту свою жизнь-роль абсолютно всерьёз. Он с нею срощен, и лишиться роли - для него почасту лишиться жизни. Что и доказали эти французские горемыки. Но для порядка жизни, для правильного и бесперебойного функционирования общественного организма такие люди чрезвычайно полезны.
Помню когда-то в молодости один, тоже молодой, итальянец подарил мне стихотворение собственного сочинения. Там среди лирической чепухи была одна фраза, которая меня тогда насмешила: «Я - не поэт, я - монтажник». Он действительно был монтажником и монтировал закупленное оборудование на одном советском предприятии. Я тогда посмеялась над самодеятельным поэтом, ни на секунду не забывающим, что он вот именно и есть - монтажник. А смеяться тут нечего. Именно таково господствующее чувство жизни западного человека. Эти люди - абсолютно всерьёз привязаны к реалиям этого мира - к вещам, к дому, к улице, к своему статусу. К этому особенно. Николай Бердяев называл это свойство буржуазностью. Буржуазность, считал он, - это свойство духа: абсолютная привязанность к миру сему. И ничего удивительного в том, что они умеют организовывать жизнь гораздо разумнее и удобнее, чем мы. Не только физический, вещный мир они организуют неизмеримо лучше, но и мир социальный, политический - это ведь тоже посюсторонние, земные сущности.
Мы, русские, в этом смысле - не буржуазны, антибуржуазны. Мы вечные странники. Очень многие до конца дней так и не понимают внутри себя, кто они такие. В чём их профессия, жизненная роль. Я сама точно такая. Когда в оны дни на каком-нибудь собрании я слышала ритуальные слова, вроде «мы, работники внешней торговли» - я испытывала секундное удивление: а при чём тут я? Разве я - это? Потом говорили то же самое о «представителях малого и среднего бизнеса» - и ощущение у меня было точно такое же - чего-то странного, случайного, едва не игрового. Ну да, сейчас я ЭТО, а потом вскину котомку на плечо да и побреду куда-нибудь, где будут иные люди, иные ландшафты и иные роли. Притом я вполне благополучна и, как говорится, успешна: я предпринимательница, мать семейства, владелица немалой недвижимости… И таких людей очень много, это наш, русский тип. Мы по чувству жизни - калики перехожие. Любая жизненная роль для нас - что-то временное, внешнее, поверхностное. Потому посюсторонняя жизнь нам не даётся. Потому многие предприниматели бросают свои бизнесы, когда вполне можно продолжать. Бросают потому, что надоело, лень, неохота, ну его. Вот помечтать о незбыточном - это да, это наше.
Такое жизнеощущение большинства русских делает нашу жизнь расхристанной, невнятной и крайне неудобной во всех отношениях. Но при этом сами люди гораздо устойчивее европейцев ко всяким ударам судьбы. Ну, выгнали, ну лишили - делов-то! Теряя статус (или даже деньги), русский теряет самую поверхностную свою оболочку. Этот статус обычно своего рода одежда, он не затрагивает жизненного ядра. Статус - это не человек. Это для русского. А для западного человека статус - это человек, это всё. Иного просто нет. Обратные случаи есть и там, и тут, но они погоды не делают.
Черчиллю приписывают фразу: «Русские непобедимы, потому что у них окопный быт». Не знаю, правда ли он это сказал, да это и не важно. Ещё более непобедимы русские потому что каждый из них в первую очередь Ваня или Маша, человек, любитель пива, а уж в двадцать пятую очередь - «монтажник». В 90-е годы люди массово теряли не просто работу, а именно статус. И - ничего. Среди моих продавцов есть и врачи, и учителя, и даже доценты вузов, без счёту инженерш - и все они освоили новую работу и многие даже полюбили её. И это не проявление какой-то дивной гибкости натуры. Это говорит лишь о том, что и старая, и новая профессия, и старый, и новый статус - был и остаётся на поверхности. А коли так - почему бы не попробовать себя в новой роли? Для дела, повторюсь, это плохо. А для психологической устойчивости самого человека, пожалуй, хорошо.
Немецкий психолог Франкл, попавший в концлагерь и выживший, написал книгу о психологии заключённых. Там он задался в числе прочего вопросом, люди какого типа наиболее устойчивы в лагере. И вот к каким выводам он пришёл. Наименее психологически устойчивы чиновники. Теряя статус, они теряют всё. И погибают. Наиболее устойчивы - аристократы. Даже в рубище аристократ обладает неотъемлемым качеством: он всегда граф или герцог. Так вот русские в какой-то степени обладают неотъемлемым статусом - человека. Лишаясь должности или имущества, они его не теряют.
При поверхностном взгляде на нашу жизнь кажется, что всё это не так. Ведь вокруг немало раздувающихся от гордости соотечественников, непрерывно доказывающих, подтверждающих и настырно выставляющих на показ свою, как теперь принято говорить, «статусность». Проявлений этого несть числа. Министры ездят с мигалками, но и наши продавщицы от них не отстают: на мероприятиях компании они требуют, чтобы отводили специальную VIP-зону для особо отличившихся. И то сказать, как может человек, продающий на три миллиона в месяц сидеть рядом с шушерой, продающей на сто тысяч? Высочайшие каменные заборы, которыми окружили свои виллы в нашей деревни избранники судьбы, - разве это не проявление сверхсерьёзного отношения к своему общественному положению?
На самом деле это как раз и есть проявление поверхностности социального статуса. Внутри себя, в душевной глубине житель виллы за каменным забором ровно такой же, как последний из прохожих по другую сторону забора. Именно поэтому у него и является потребность внешними и смешными ужимками убедить самого себя, что он - что-то эдакое, особенное. Будь у него, богатея, твёрдое чувство связанности со своим положением - не потребовались бы все эти смешные и детские ужимки.
А отнимется у него вилла за забором - с моста прыгать не станет. Разве что напьётся с корешами на бугорке возле пруда.
А французам тем - земля пухом.
В телекоммуникационной компании за пять лет 35 человек покончили с собой по причине дурного отношения на работе. В чём состояло дурное отношение - не понятно: вроде как на них психологически давили и даже «физически унижали». (Пороли что ли?) Кто-то с моста сиганул, а 57-летний отец четверых детей даже совершил акт самосожжения на дворе конторы.
Что уж там было и кто виноват - я не о том. Предполагаю, что просто люди привыкли десятилетиями (отец четверых детей служил в компании 30 лет) находиться в непринуждённой расслабухе, что вообще свойственно государственным и полугосударственным конторам в романских странах. Конторы эти обычно генерят долги и убытки, но в эпоху бума с этим как-то мирятся, а тут - кризис, дефицит бюджета, ну сами понимаете. Энергичный начальник (тот самый, которому сейчас инкриминируют доведение до самоубийства), стремясь улучшить производственные и финансовые показатели, разрушил идиллию. Впрочем, может, всё было и не так.
Я о другом. Я о глубоком, радикальном различии между нами и западной публикой. Собственно, об этом я писала пару постов назад. Так всегда получается: думаешь о чём-нибудь - непременно подвернётся информация к размышлению на ту же тему. Притяжении мысли.
Вернёмся, впрочем, к самоубийцам. Все эти граждане - вовсе не рабы и даже не крепостные своего телекоммуникационного ведомства. Они лично свободны и могут в любой момент уволиться - если уж ТАК достало. Понятно, они чего-то там лишатся: пенсионных каких-нибудь льгот и выплат, потом найти работу трудно, особенно человеку в летах и ничего особо ценного не умеющему. Это всё понятно, но ведь никто из них не будет в прямом смысле голодать и жить под мостом: дадут пособие, что-то подвернётся… Еда будет, элементарная одёжа. Да у них, наверняка, дома той одёжи - на три жизни.
То, что они действительно потеряли бы в этом гипотетическом случае - это СТАТУС. Был начальником какого-нибудь там департамента, а стал … Шантрапой, в общем, стал. Лучше с моста!
Французский обыватель не просто привязан к той клеточке социального организма, в которой сидит. Он - это и есть она, клеточка. Он себя полностью с нею отождествляет. Без неё для него нет жизни. Он - это его статус. Теряя статус, он лишается всего. Помню, в 2008 г., когда начался кризис, рассказывали о каком-то предпринимателе, кажется, немецком, который обанкротился и бросился тоже откуда-то с высоты. У того вообще образ жизни бы не изменился ни на йоту: он бы там же жил, то же ел, на том же ездил, туда же отправлялся бы отдыхать. Просто он больше не обладал бы статусом владельца мощной корпорации. Только и всего. И это показалось ему невыносимым.
Общество, где преобладают люди с таким жизнеощущением - необычайно крепко. Эти люди фантастически дисциплинированы. Вот им точно не требуется уголовная ответственность за 20-минутное опоздание: они и так со всех ног бегут куда надо. Им не требуется внешних погонял: у них есть погоняла внутренний. Каждый там точно знает, КТО он, каково его место и жизненная роль. И он не просто держится за эту роль - он - это она и есть. Человек и его место - полностью тождественны.
В этом источник того самого порядка жизни, которым мы восхищаемся на Западе и никак не можем достичь в родных палестинах. Там каждый проживает эту свою жизнь-роль абсолютно всерьёз. Он с нею срощен, и лишиться роли - для него почасту лишиться жизни. Что и доказали эти французские горемыки. Но для порядка жизни, для правильного и бесперебойного функционирования общественного организма такие люди чрезвычайно полезны.
Помню когда-то в молодости один, тоже молодой, итальянец подарил мне стихотворение собственного сочинения. Там среди лирической чепухи была одна фраза, которая меня тогда насмешила: «Я - не поэт, я - монтажник». Он действительно был монтажником и монтировал закупленное оборудование на одном советском предприятии. Я тогда посмеялась над самодеятельным поэтом, ни на секунду не забывающим, что он вот именно и есть - монтажник. А смеяться тут нечего. Именно таково господствующее чувство жизни западного человека. Эти люди - абсолютно всерьёз привязаны к реалиям этого мира - к вещам, к дому, к улице, к своему статусу. К этому особенно. Николай Бердяев называл это свойство буржуазностью. Буржуазность, считал он, - это свойство духа: абсолютная привязанность к миру сему. И ничего удивительного в том, что они умеют организовывать жизнь гораздо разумнее и удобнее, чем мы. Не только физический, вещный мир они организуют неизмеримо лучше, но и мир социальный, политический - это ведь тоже посюсторонние, земные сущности.
Мы, русские, в этом смысле - не буржуазны, антибуржуазны. Мы вечные странники. Очень многие до конца дней так и не понимают внутри себя, кто они такие. В чём их профессия, жизненная роль. Я сама точно такая. Когда в оны дни на каком-нибудь собрании я слышала ритуальные слова, вроде «мы, работники внешней торговли» - я испытывала секундное удивление: а при чём тут я? Разве я - это? Потом говорили то же самое о «представителях малого и среднего бизнеса» - и ощущение у меня было точно такое же - чего-то странного, случайного, едва не игрового. Ну да, сейчас я ЭТО, а потом вскину котомку на плечо да и побреду куда-нибудь, где будут иные люди, иные ландшафты и иные роли. Притом я вполне благополучна и, как говорится, успешна: я предпринимательница, мать семейства, владелица немалой недвижимости… И таких людей очень много, это наш, русский тип. Мы по чувству жизни - калики перехожие. Любая жизненная роль для нас - что-то временное, внешнее, поверхностное. Потому посюсторонняя жизнь нам не даётся. Потому многие предприниматели бросают свои бизнесы, когда вполне можно продолжать. Бросают потому, что надоело, лень, неохота, ну его. Вот помечтать о незбыточном - это да, это наше.
Такое жизнеощущение большинства русских делает нашу жизнь расхристанной, невнятной и крайне неудобной во всех отношениях. Но при этом сами люди гораздо устойчивее европейцев ко всяким ударам судьбы. Ну, выгнали, ну лишили - делов-то! Теряя статус (или даже деньги), русский теряет самую поверхностную свою оболочку. Этот статус обычно своего рода одежда, он не затрагивает жизненного ядра. Статус - это не человек. Это для русского. А для западного человека статус - это человек, это всё. Иного просто нет. Обратные случаи есть и там, и тут, но они погоды не делают.
Черчиллю приписывают фразу: «Русские непобедимы, потому что у них окопный быт». Не знаю, правда ли он это сказал, да это и не важно. Ещё более непобедимы русские потому что каждый из них в первую очередь Ваня или Маша, человек, любитель пива, а уж в двадцать пятую очередь - «монтажник». В 90-е годы люди массово теряли не просто работу, а именно статус. И - ничего. Среди моих продавцов есть и врачи, и учителя, и даже доценты вузов, без счёту инженерш - и все они освоили новую работу и многие даже полюбили её. И это не проявление какой-то дивной гибкости натуры. Это говорит лишь о том, что и старая, и новая профессия, и старый, и новый статус - был и остаётся на поверхности. А коли так - почему бы не попробовать себя в новой роли? Для дела, повторюсь, это плохо. А для психологической устойчивости самого человека, пожалуй, хорошо.
Немецкий психолог Франкл, попавший в концлагерь и выживший, написал книгу о психологии заключённых. Там он задался в числе прочего вопросом, люди какого типа наиболее устойчивы в лагере. И вот к каким выводам он пришёл. Наименее психологически устойчивы чиновники. Теряя статус, они теряют всё. И погибают. Наиболее устойчивы - аристократы. Даже в рубище аристократ обладает неотъемлемым качеством: он всегда граф или герцог. Так вот русские в какой-то степени обладают неотъемлемым статусом - человека. Лишаясь должности или имущества, они его не теряют.
При поверхностном взгляде на нашу жизнь кажется, что всё это не так. Ведь вокруг немало раздувающихся от гордости соотечественников, непрерывно доказывающих, подтверждающих и настырно выставляющих на показ свою, как теперь принято говорить, «статусность». Проявлений этого несть числа. Министры ездят с мигалками, но и наши продавщицы от них не отстают: на мероприятиях компании они требуют, чтобы отводили специальную VIP-зону для особо отличившихся. И то сказать, как может человек, продающий на три миллиона в месяц сидеть рядом с шушерой, продающей на сто тысяч? Высочайшие каменные заборы, которыми окружили свои виллы в нашей деревни избранники судьбы, - разве это не проявление сверхсерьёзного отношения к своему общественному положению?
На самом деле это как раз и есть проявление поверхностности социального статуса. Внутри себя, в душевной глубине житель виллы за каменным забором ровно такой же, как последний из прохожих по другую сторону забора. Именно поэтому у него и является потребность внешними и смешными ужимками убедить самого себя, что он - что-то эдакое, особенное. Будь у него, богатея, твёрдое чувство связанности со своим положением - не потребовались бы все эти смешные и детские ужимки.
А отнимется у него вилла за забором - с моста прыгать не станет. Разве что напьётся с корешами на бугорке возле пруда.
А французам тем - земля пухом.