Ватники, колхозники и наши уважаемые товарищи
Десять лет назад, заработав деньги на торговле, мы купили два бывших совхоза в Ростовской области и принялись, как могли, поднимать сельское хозяйство. Поднимать иногда в самом прямом смысле: после разгона колхозов-совхозов хозяйства пришли не просто в упадок, а в самую что ни наесть физическую разруху. Денег особо не заработали, но опыт был - интересный. Впрочем, почему был? Он продолжается, и я смотрю на него с умеренным оптимизмом. Самое интересное - люди. Совсем другие, чем те, с которыми меня сводила у нас и за границей довольно прихотливая профессиональная судьба.
НОВЫЕ ЛЮДИ
Первый человек этого круга, с которым привелось познакомиться, оказался такой Петрович - хозяин этих самых совхозов, которыми он овладел в процессе приватизации. Как это случилось - мутная история, как, впрочем, и сам Петрович. Ветеран Афганистана, лет пятидесяти, бизнесмен с криминальным привкусом. Последнее, впрочем, в тамошних местах - дело самое рядовое; главное, чтоб не беспредельщик. Беспредельщиками чаще всего оказываются государственные органы; бандюки нередко гораздо резоннее и вменяемее. У Петровича дом из красного кирпича в престижном пригороде Ростова, в стиле эпохи первоначального накопления: огромный и в форме сундука. Петрович - мужик обстоятельный, коренастый, носит поддельный Ролекс (сам признался) и любит душевные разговоры, легко переходящие в патриотическую патетику (про Родину, «здесь нам жить», «для будущего детей» и т.п.). Двух сыновей пустил по милицейской части. Не пьёт; говорят, завязал.
Петрович - это первый русский аграрный предприниматель, с которым мне привелось встретиться. Вроде дошлый и, как теперь принято говорить, успешный - в том смысле, что при деньгах, при дорогой машине. Нюх на деньги у Петровича, похоже, был, умение устанавливать и поддерживать многообразные связи с локальными хозяевами жизни - было, а вот склонности к повседневной работе - ни малейшей. Он просто не понимал, что это такое и, вероятно, сильно бы удивился, если бы кто-то сказал ему, что предприниматель должен работать. Работа и предпринимательство - это для него были антонимы. Предпринимательство - это для него, а также и для подавляющего большинства новых собственников, получивших советское наследство в процессе приватизации, - это значит выколачивать деньги из объектов, которыми удалось овладеть. Побольше и поскорее.
Так он и делал: выкачивал из хозяйств всё, что мог. Попросту говоря, он забирал зерно, какое удавалось вырастить и уберечь от расхищения и отправлял на продажу. Севообороты не соблюдались, почвы нещадно истощались - на это плавать; главное - зерно продать. В этом состояла его единственная хозяйственная операция. И, надо сказать, кое-что он выручал. При этом ухитрился набрать долгов под залог этих хозяйств. Уплатив его долги, муж стал владельцем половины его компании. Впоследствии, поняв, что Петрович, не ориентирован на хозяйственную деятельность, а только на единовременный хапок, - выкупил и вторую половину. Петрович удалился в Сочи, накупив инвестиционной жилплощади: тогда это казалось страшно перспективно - ввиду олимпиады. Сейчас он не знает, что с этими квартирами делать: продать их невозможно, а снижать цены не дозволяет какая-то там местная мафия.
Наш юный капитализм покуда не породил типа производительного предпринимателя. Не сформировался он - ни как класс, ни как психологический тип. Будь оно иначе - да тут бы дым коромыслом стоял, когда в ВТО вступали, а оно прошло совершенно незамеченным. Что-то провернуть, схватить, сбежать и зажить на покое - вот идеал предпринимательского сословия. Именно такие люди выплыли наверх в эпоху приватизации, которую наши украинские братья выразительно назвали «Дерибан». И он продолжается: ещё не всё доприватизировали.
Большие и маленькие Петровичи встречались мне очень часто. Всех их объединяет склонность кому-то в чём-то посредничать, что-то такое не своё продавать, сводить за соответствующее вознаграждение с нужными людьми, но при этом не брать на себя ни за что ответственность. Они большие начальники и авторитетные руководители, когда всё идёт как надо, а если что не так - их здесь не стояло. Повседневная работа в первом лице им дика и чужда. При этом все так-сяк на плаву. Богатая у нас всё-таки страна! Таков юркий блондин Серёжа, лет тридцати пяти, любезный, услужливый и иногда в чём-то полезный. При этом никогда не упускает возможности что-нибудь слегка прикарманить или, во всяком случае, округлить в свою пользу. Себя считает предпринимателем.
Когда-то у его была профессия - техник по разведению рыбы. Но это прозаическое занятие он давно оставил ради более современного образа жизни и способа заработка. От давней профессии осталась только склонность подолгу смотреть на аквариумы. Глядя на этих людей, невольно думаешь: «А ведь и у нас были какие-то дореволюционные профессии, унесённые историческим вихрем». Совершенно не удивительно, что найти специалиста любого профиля - дело невероятно сложное. Нет их. Не то, что хороших, отличных, выдающихся, - просто вменяемых нету.
Когда говорят о сельском предпринимательстве всегда возникает тема фермеров. Фермеры (или фермерА - по-местному) у нас есть. В районе их примерно 170, правда, только семь зарегистрированы как малое предприятие, остальные якобы просто ведут личное подсобное хозяйство. Это маленькое жульничество позволяет им экономить на налогах, не платить своим работникам белую зарплату и социальные отчисления и т.п. Их как бы нет.
Но это всё мелочи. Главное: выгодно ли быть фермером? Ответ: нет. Общее мнение: фермерство - это «бултыхание», т.е. балансирование на грани экономического выживания. Есть отдельные успешные примеры, но там, если поскрести, всегда найдётся какая-то изначальная фора, полученная в начале предпринимательского пути. Удачливы были те, кто получил при разделе советского наследства технику, какие-то ценные строения, хорошую землю. Эти сумели что-то добыть и даже кое-кто купил квартиры в Ростове - для детей.
Дети фермеров продолжить семейное дело не хотят. И так во всём мире. Крестьянская работа трудна, она никогда не кончается и не знает выходных, а на свете есть гораздо более увлекательные способы проведения своей единственной жизни. Вот и уходят молодые в города. Я знала фермерские семьи в Италии: это общий случай. И это при том, что на Западе уже нет фермеров в нашем смысле: сажай что хочешь и сбывай кому сам знаешь. Там фермер - это, в сущности, работник пищевой корпорации, которая пользуется им по принципу аутсорсинга, заказывая то, что ей нужно и покупая это по гарантированным ценам. Я наблюдала ещё в 90-е годы, как сахарная корпорация раздавала семена сахарной свёклы окрестным фермерам и руковдила ими, словно своими подразделениями.
Сегодня в Европе происходит укрупнение хозяйств: норма прибыли не велика, так что маленькое хозяйство не выживает. Когда едешь по области Венето, на полях там и сям видны кирпичные развалины - брошенные фермерские дома. Так что мы, с нашими большими хозяйствами могли бы быть в авангарде прогресса, а развалив их, мы погрузились в далёкое прошлое. Не фермеры, а высокомеханизированное, современное, достаточно крупное хозяйство - вот что способно «накормить народ» - если воспользоваться заполошным выражением эпохи Перестройки.
СТАРЫЕ ЛЮДИ
Но это, так сказать, новые люди - порождённые новодельным капитализмом. Ну а большинство сельских жителей - люди старые, независимо от возраста. Совки. Колхозники. Ватники, презираемые посетителями сайта «Пора валить». Благодаря им жизнь в стране так-сяк идёт.
То, что они страдали от Агрогулага (как называли перестроечные витии колхозы и совхозы) и мечтали сделаться вольными хлебопашцами - это городская интеллигентская фантазия. Или корыстная придумка, за которую, возможно, давали какие-то гранты или даром катали по Европе, уж не знаю, что. Потому что никто, знающий реальное положение дел хотя бы поверхностно, - до такого додуматься не мог.
Вот наш совхоз. Когда-то миллионер, победитель соревнований. Были высокие урожаи благодаря поливной системе, при нас почти растащенной (мы, новые собственники, лишь восстанавливаем), был прекрасный дом культуры в стиле сталинского ампира, обсаженный розами, где показывали кино, спектакли, работали кружки всякие. Был даже Дом быта, где была и парикмахерская, и починка всякая. Про медпункт, детсад и школу - и говорить нечего: это подразумевалось по умолчанию. Я познакомилась с бывшей парикмахершей из того дома быта. Всё, что было при советской власти, кажется ей золотым веком, а случившееся потом: развал хозяйства, приватизация, новые собственники - карой небесной, насланной за невесть какие прегрешения. Это общее ощущение сельских жителей, особенно из крепких хозяйств. А хозяйство и впрямь было крепкое: даже сельхозавиация была. Была и штатная должность энтомолога - специалиста по насекомым.
Но терпелив русский человек, умеет приспособиться к любым условиям.
Люди, месяцами не получавшие зарплаты, жили своей скотиной, подворовывали, ловили рыбу в Маныче (это весьма рыбная река), коптили и продавали рыбу на трассе. Никто не верил в возможность что-то изменить к лучшему. Не то, что не верил лично нам, а просто не верил вообще. Селяне - это специфическая публика. Есть в них некий фатализм, неверие в возможность что-то изменить. Они как-то не верят не то, что в свои силы, а в принципе - в возможности человеческой активности. Вообще-то, и в городах таких много: «А что мы можем? От нас ничего не зависит» - кто не слышал таких разговоров. Мне кажется, те, кто думает по-другому давно куда-то уехали, что-то организовали, заработали деньги... А кто сидит и приспосабливается (это слово очень любят мои тульские друзья и родственники) - те ни в собственную активность, ни в позитивные изменения - не верят.
Одно из важнейших убеждений, которое я вынесла из долгого трудового опыта: средним, нормальным человеком, которых большинство, - надо руководить. Ставить задачи и спрашивать за результат. Разъяснять, что думать и куда идти. Без руководства он теряется, деморализуется, скатывается вниз. Правильно организованное общество отличается от организованного неправильно тем, что при правильно организованной жизни людям даётся столько свободы, сколько они в силах переварить и использовать во благо. Политическое руководство должно очень тонко и точно улавливать и устанавливать ту самую благотворную дозу свободы, которая нужна и полезна. Сказать постсоветскому человеку: «Делай, что хочешь и живи как знаешь» - это всё равно, что выгнать из дому двенадцатилетнего подростка. Кем он станет? Мелким воришкой?
Конечно, есть такие люди, которые способны, как Робинзон Крузо, создать самостоятельно целую цивилизацию. Такие люди - новаторы, организаторы, выдумщики - вероятно, дрожжи человечества. Но из одних дрожжей каравай не испечёшь. Нужны нормальные, средние люди - те самые, которых Сталин в знаменитом тосте называл «наши уважаемые товарищи».
В нашем случае дело усугублялось тем, что в прежние времена (до «революции» и слегка после) хозяйством руководил очень сильный директор - назовём его Подопригора. Он не здешний, с Украины, но всю жизнь прожил в тех краях; закончил местный сельхозвуз по специальности «механизация сельского хозяйства». Он был Хозяином: всё и всех досконально знал, понимал, мог предвидеть, был хорошо интегрирован в районный (возможно, и в областной) эстеблишмент, умел выбивать ссуды на развитие. Совхоз при нём был миллионером, его награждали, премировали… Любопытно, что именно рассказывая эту историю, я поняла, что значит «хозяин». Это категория не вполне граждански-правовая (собственность определяется как прочная правоохраняемая связь лица и вещи, характеризующаяся знаменитой, ещё древнеримской триадой: владеть, пользоваться, распоряжаться). Но это - формалистика. А Хозяин - это ещё и в значительной мере - понятие психологическое. Связывает или не связывает человек свою жизнь с этой собственностью, с этим, так сказать, имущественным комплексом. Если да - он хозяин, если нет - не хозяин. Современный акционерный капитал, где можно стать хозяином и в тот же день перестать им быть - такого отношения не формирует. Так вот Подопригора хозяином - был. И, как многие сильные руководители, не вырастил вокруг себя тех, кто был хотя бы отдалённо равен ему. Это часто случается.
А дальше вышла тёмная история. На него вроде бы наехали бандиты, которые в тех краях расплодились во множестве, что-то вышло драматичное: у него украли дочь ради выкупа (потом, впрочем, вернули), и он был вынужден бежать. Куда? Англия, куда принято сегодня бегать, была за пределами его воображения, ну он и сбежал в Москву. Там мы его и нашли. Он обжился, купил квартиру, дочка выучилась - всё в порядке. Сам он на момент нашего знакомства работал представителем какой-то голландской фирмы, продававшей сельхозтехнику. Бывший селянин приобрёл международный деловой лоск и даже выучился по-английски. Начинал-то он свою московскую карьеру с самого отчаянного положения: лично возил картошку продавать из известных ему хозяйств - связи в аграрном мире у него были большие. Но при всём при том - мечтал вернуться. Я его понимаю: после такого физического и трудового простора - сидеть в офисе и жить в квартире - очень уж стеснительно и сдавленно. Вообще, после дома жить в квартире - неприятно; недаром переселённые старушки вскоре умирают.
Навели о Подопригоре справки, где могли. Выяснилось, что в истории его «убега» не всё так однозначно: он влез в какие-то спекуляции, перешёл кому-то дорогу, так что он не вполне жертва. Ну, понятно: без опыта, на финансовом рынке, да ещё столь плотно криминализированном… Потом, призрак быстрого обогащения, который так и веял в 90-е…
Муж предложил Подопригоре возглавить хозяйство, от чего тот категорически отказался. То ли из гордости, то ли ещё почему. Муж сформулировал такой постулат: «Кто попробовал Москвы и торговли - работать не будет. Он испорчен». Это правда. Сейчас как-то неполиткорректно рассуждать, какой труд почётнее и труднее, все, считается, равны, все полезны. А на самом деле - очень даже не равны. Самое трудное - это реальное производство, особенно сельское хозяйство. Тут самые трудные деньги. Потом идёт торговля - это попроще. Гораздо попроще. Потом деланье денег из денег: финансы в широком смысле слова. Проще этого только распил бюджетов: тут уж деньги делаются не из денег , а прямо из бойкости натуры и беспрепятственности сознания. Кто сомневается, посмотрите, куда народ стремится, где лом стоит - и всё станет ясно.
А через пару лет нашлось Подопригоре такое применение. Глава района решил отойти от дел и искал себе замену. А иметь своего человека на этом месте - важное преимущество: тут тебе и кредиты, и субсидии. Да без хороших связей даже возврат ндс получить непросто. Опять же субсидии. Субсидируется процент по кредиту, но всё это происходит далеко не автоматически. В общем, договорились так: Подопригора поработает годик замом, во всём разберётся а потом станет главой района. Кажется, это должность выборная, но выбирают всегда того, кого надо. Если бы нынешний глава порекомендовал своего человека - его бы выбрали без вопросов, тем более он местный, его помнят. Но - вышло иначе. Глава района вдруг ни с того ни с сего решил остаться. А Подопригора - уехал в Москву. Очень трудно иметь дело с людьми, которые не держат слово. Это хуже любых взяток и откатов. Итальянцы, с которыми я работала, сформулировали принципиальное отличие итальянского взяточника от нашего. Итальянец, беря деньги, непременно обеспечивает, выражаясь слогом гражданского права, «встречное предоставление», а вот наш - не обязательно. У итальянца это, видимо, наследие римского права: pacta sunt servanda - договоры должны соблюдаться. У нашего такого нет.
БЫВШИЕ ЛЮДИ
После революции 17-го года, как только перешли от разрушения к строительству, большевики начали привлекать к практической работе старых «буржуазных спецов» - инженеров, врачей, учёных. Новых-то откуда взять? Их ещё предстояло вырастить. Сегодня происходит что-то подобное.
Специалиста любого профиля - днём с огнём не сыщешь. С другой стороны, выпускники вузов вроде как не востребованы. Такой был курьёзный случай. Дочка знакомых заканчивала вуз по специальности «зоотехния», они спрашивали, не нужен ли нам специалист. Сказали: нужен; не нам - так по соседству. Через некоторое время девица передала через родителей вопрос
: а нет ли у нас Представительства в Москве. Разумеется, никакого представительства у нас нет, а зоотехники нужны в хозяйствах. Говорят, теперь она работает продавщицей собачьих кормов.
Если нашей стране суждено возрождать народное хозяйство - без распределения специалистов не обойтись.
Особенно трудно найти руководителя - директора хозяйства. Молодые «манагеры» настрополились разруливать финансовые потоки, а вникать в существо дела им неохота, да и не умеют они. Чтобы стать первым лицом большого хозяйства, надо пройти все ступеньки, а кому охота? Поэтому все наши директора - ещё советской формации. Других просто нет.
Как стимулировать руководителя? Ну, ясно - участием в прибыли. По итогам года все руководители получают очень солидную премию, заранее оговорённую, т.е. они понимают, как вычисляется её размер. Вроде как они заинтересованы. Но в реальности есть множество возможностей понемногу тырить и не слишком надрываться, чтобы получить хозяйственный результат, приводящий к большой премии. Например, все продавцы чего бы то ни было нужного в хозяйстве, например, агрохимии, заранее и всегда закладывают в цену откат руководителю хозяйства. Просто без вариантов. И это вполне значимые деньги. Однажды такую закупку проводил наш друг, человек паталогически честный (отчего в жизни натерпелся), так он попросил сделать скидку в размере отката. Продавцы сначала просто не поняли, о чём идёт речь: они такого не встречали.
К сожалению наш друг, который был не прочь остаться жить и работать в хозяйстве (его задачей была продажа лука, который мы выращиваем на орошаемых землях силами местных корейцев), вскоре уехал: его жена не захотела жить в деревне.
Что в итоге? Если не подходить к делу морализаторски и не ждать от людей и вообще от жизни абстрактного идеала - так или иначе можно работать в тех обстоятельствах и с теми людьми, которые есть. «Других писателей у меня для вас нет», - говорил тов. Сталин. Других хозяйственных руководителей - тоже нет. Ровно то же самое мы говорим себе и относительно наших продавцов в московском торговом бизнесе.
Одно время работал у нас директором такой Головня. Он в высшей степени местный, вырос тут. Знает каждое поле: они ведь разные, это нам, горожанам, кажется, что поле и поле, какая тут может быть разница, а разница есть. Знает все манёвры и хитрости местных работников. Хорошо знает, как воруют. Его неоспоримые достоинства плавно перетекают в недостатки: он «своих не сдаёт». Например, ему трудно наказать того, с кем его связывает босоногое детство. (Уволить-то тут вообще невозможно: ну, уволишь ты его, а кого возьмёшь?).
А вот с прошлого лета работает у нас директором такая Лариса Павловна. Кажется, это наша удача. Это тип крепкой хозяйки, опытной и энергичной. Ей шестьдесят, но сил ещё много. Работала директором нескольких хозяйств в Подмосковье, но сама с Дона. Говорит, лет пять ещё хочет поработать. Она быстро вникла во все тонкости хозяйства и повела дело по-женски: не ломая через колено, но обращая внимание на то, что мужику часто кажется пустяком, а оно, вполне возможно, сулит прибыток или хотя бы уберегает от потерь. Продать не используемое имущество, не держать на зарплате лишних людей, которые используются лишь в страду, разгадать мелкие хитрости, на которые тароваты селяне - вот простые секреты Ларисы Павловны. Незаметно-незаметно, а дело при ней пошло бодрее. Женщины вообще руководят иначе, чем мужчины. Они успешны там, где можно охватить собственным взглядом всё хозяйство - вроде как у себя дома. К тому же они реже, чем мужики, подпадают под власть химер. Для такой консервативной отрасли, как сельское хозяйство, женщина-руководитель - в самый раз.
БУДУЩИЕ ЛЮДИ
При советской власти из сельских школьников старались растить будущих селян-хлеборобов. Собственно, в нашей местности особого бегства в города и не было, да и городов-то там особых нет: разросшиеся станицы. При школе летом работал своего рода пионерский лагерь, дети были при деле, помогали родному совхозу, да и родителям в страду спокойно. Сейчас всё это пошло прахом.
Меня поразило: горячая пора, а по станице болтаются здоровые девицы, хихикают и играют в телефончики. Дела у них нет. Познакомилась с девчонками, местными приятельницами моей дочки. Дома у них и птица есть, и свиньи. «Кто этим занимается?» - «Бабушка». - «Помогаешь?» - «Неа, скучно». Их не заставляют. Уже среднее поколение, мама этой девчонки, устроилась на чистую работу - на бензоколонку. Что будет, когда сойдёт со сцены старшее поколение, которое ещё берёт по весне утят и цыплят сотнями? Трудно сказать… Но эти девчонки заниматься сельской работой будут только, что называется, от большой беды.
Для сельской работы (как и для любой другой) детей нужно воспитывать сызмальства, формировать их представления о почётности и желанности той или иной работы. Интересность работы - это вещь внушённая, социально обусловленная. В моём поколении работа в банке или бухгалтерии была символом нудьги и жизненных задворков. Пойти в банк в те времена можно было только потому, что «кто-то же должен делать и это». А потом вдруг это стало замечательно, желанно и страшно увлекательно. Это относится ко всему.
Если мы хотим развивать сельское хозяйство - нужно воспитывать будущих его работников. А пока - скучливые лица и телефончики, телефончики…
НОВЫЕ ЛЮДИ
Первый человек этого круга, с которым привелось познакомиться, оказался такой Петрович - хозяин этих самых совхозов, которыми он овладел в процессе приватизации. Как это случилось - мутная история, как, впрочем, и сам Петрович. Ветеран Афганистана, лет пятидесяти, бизнесмен с криминальным привкусом. Последнее, впрочем, в тамошних местах - дело самое рядовое; главное, чтоб не беспредельщик. Беспредельщиками чаще всего оказываются государственные органы; бандюки нередко гораздо резоннее и вменяемее. У Петровича дом из красного кирпича в престижном пригороде Ростова, в стиле эпохи первоначального накопления: огромный и в форме сундука. Петрович - мужик обстоятельный, коренастый, носит поддельный Ролекс (сам признался) и любит душевные разговоры, легко переходящие в патриотическую патетику (про Родину, «здесь нам жить», «для будущего детей» и т.п.). Двух сыновей пустил по милицейской части. Не пьёт; говорят, завязал.
Петрович - это первый русский аграрный предприниматель, с которым мне привелось встретиться. Вроде дошлый и, как теперь принято говорить, успешный - в том смысле, что при деньгах, при дорогой машине. Нюх на деньги у Петровича, похоже, был, умение устанавливать и поддерживать многообразные связи с локальными хозяевами жизни - было, а вот склонности к повседневной работе - ни малейшей. Он просто не понимал, что это такое и, вероятно, сильно бы удивился, если бы кто-то сказал ему, что предприниматель должен работать. Работа и предпринимательство - это для него были антонимы. Предпринимательство - это для него, а также и для подавляющего большинства новых собственников, получивших советское наследство в процессе приватизации, - это значит выколачивать деньги из объектов, которыми удалось овладеть. Побольше и поскорее.
Так он и делал: выкачивал из хозяйств всё, что мог. Попросту говоря, он забирал зерно, какое удавалось вырастить и уберечь от расхищения и отправлял на продажу. Севообороты не соблюдались, почвы нещадно истощались - на это плавать; главное - зерно продать. В этом состояла его единственная хозяйственная операция. И, надо сказать, кое-что он выручал. При этом ухитрился набрать долгов под залог этих хозяйств. Уплатив его долги, муж стал владельцем половины его компании. Впоследствии, поняв, что Петрович, не ориентирован на хозяйственную деятельность, а только на единовременный хапок, - выкупил и вторую половину. Петрович удалился в Сочи, накупив инвестиционной жилплощади: тогда это казалось страшно перспективно - ввиду олимпиады. Сейчас он не знает, что с этими квартирами делать: продать их невозможно, а снижать цены не дозволяет какая-то там местная мафия.
Наш юный капитализм покуда не породил типа производительного предпринимателя. Не сформировался он - ни как класс, ни как психологический тип. Будь оно иначе - да тут бы дым коромыслом стоял, когда в ВТО вступали, а оно прошло совершенно незамеченным. Что-то провернуть, схватить, сбежать и зажить на покое - вот идеал предпринимательского сословия. Именно такие люди выплыли наверх в эпоху приватизации, которую наши украинские братья выразительно назвали «Дерибан». И он продолжается: ещё не всё доприватизировали.
Большие и маленькие Петровичи встречались мне очень часто. Всех их объединяет склонность кому-то в чём-то посредничать, что-то такое не своё продавать, сводить за соответствующее вознаграждение с нужными людьми, но при этом не брать на себя ни за что ответственность. Они большие начальники и авторитетные руководители, когда всё идёт как надо, а если что не так - их здесь не стояло. Повседневная работа в первом лице им дика и чужда. При этом все так-сяк на плаву. Богатая у нас всё-таки страна! Таков юркий блондин Серёжа, лет тридцати пяти, любезный, услужливый и иногда в чём-то полезный. При этом никогда не упускает возможности что-нибудь слегка прикарманить или, во всяком случае, округлить в свою пользу. Себя считает предпринимателем.
Когда-то у его была профессия - техник по разведению рыбы. Но это прозаическое занятие он давно оставил ради более современного образа жизни и способа заработка. От давней профессии осталась только склонность подолгу смотреть на аквариумы. Глядя на этих людей, невольно думаешь: «А ведь и у нас были какие-то дореволюционные профессии, унесённые историческим вихрем». Совершенно не удивительно, что найти специалиста любого профиля - дело невероятно сложное. Нет их. Не то, что хороших, отличных, выдающихся, - просто вменяемых нету.
Когда говорят о сельском предпринимательстве всегда возникает тема фермеров. Фермеры (или фермерА - по-местному) у нас есть. В районе их примерно 170, правда, только семь зарегистрированы как малое предприятие, остальные якобы просто ведут личное подсобное хозяйство. Это маленькое жульничество позволяет им экономить на налогах, не платить своим работникам белую зарплату и социальные отчисления и т.п. Их как бы нет.
Но это всё мелочи. Главное: выгодно ли быть фермером? Ответ: нет. Общее мнение: фермерство - это «бултыхание», т.е. балансирование на грани экономического выживания. Есть отдельные успешные примеры, но там, если поскрести, всегда найдётся какая-то изначальная фора, полученная в начале предпринимательского пути. Удачливы были те, кто получил при разделе советского наследства технику, какие-то ценные строения, хорошую землю. Эти сумели что-то добыть и даже кое-кто купил квартиры в Ростове - для детей.
Дети фермеров продолжить семейное дело не хотят. И так во всём мире. Крестьянская работа трудна, она никогда не кончается и не знает выходных, а на свете есть гораздо более увлекательные способы проведения своей единственной жизни. Вот и уходят молодые в города. Я знала фермерские семьи в Италии: это общий случай. И это при том, что на Западе уже нет фермеров в нашем смысле: сажай что хочешь и сбывай кому сам знаешь. Там фермер - это, в сущности, работник пищевой корпорации, которая пользуется им по принципу аутсорсинга, заказывая то, что ей нужно и покупая это по гарантированным ценам. Я наблюдала ещё в 90-е годы, как сахарная корпорация раздавала семена сахарной свёклы окрестным фермерам и руковдила ими, словно своими подразделениями.
Сегодня в Европе происходит укрупнение хозяйств: норма прибыли не велика, так что маленькое хозяйство не выживает. Когда едешь по области Венето, на полях там и сям видны кирпичные развалины - брошенные фермерские дома. Так что мы, с нашими большими хозяйствами могли бы быть в авангарде прогресса, а развалив их, мы погрузились в далёкое прошлое. Не фермеры, а высокомеханизированное, современное, достаточно крупное хозяйство - вот что способно «накормить народ» - если воспользоваться заполошным выражением эпохи Перестройки.
СТАРЫЕ ЛЮДИ
Но это, так сказать, новые люди - порождённые новодельным капитализмом. Ну а большинство сельских жителей - люди старые, независимо от возраста. Совки. Колхозники. Ватники, презираемые посетителями сайта «Пора валить». Благодаря им жизнь в стране так-сяк идёт.
То, что они страдали от Агрогулага (как называли перестроечные витии колхозы и совхозы) и мечтали сделаться вольными хлебопашцами - это городская интеллигентская фантазия. Или корыстная придумка, за которую, возможно, давали какие-то гранты или даром катали по Европе, уж не знаю, что. Потому что никто, знающий реальное положение дел хотя бы поверхностно, - до такого додуматься не мог.
Вот наш совхоз. Когда-то миллионер, победитель соревнований. Были высокие урожаи благодаря поливной системе, при нас почти растащенной (мы, новые собственники, лишь восстанавливаем), был прекрасный дом культуры в стиле сталинского ампира, обсаженный розами, где показывали кино, спектакли, работали кружки всякие. Был даже Дом быта, где была и парикмахерская, и починка всякая. Про медпункт, детсад и школу - и говорить нечего: это подразумевалось по умолчанию. Я познакомилась с бывшей парикмахершей из того дома быта. Всё, что было при советской власти, кажется ей золотым веком, а случившееся потом: развал хозяйства, приватизация, новые собственники - карой небесной, насланной за невесть какие прегрешения. Это общее ощущение сельских жителей, особенно из крепких хозяйств. А хозяйство и впрямь было крепкое: даже сельхозавиация была. Была и штатная должность энтомолога - специалиста по насекомым.
Но терпелив русский человек, умеет приспособиться к любым условиям.
Люди, месяцами не получавшие зарплаты, жили своей скотиной, подворовывали, ловили рыбу в Маныче (это весьма рыбная река), коптили и продавали рыбу на трассе. Никто не верил в возможность что-то изменить к лучшему. Не то, что не верил лично нам, а просто не верил вообще. Селяне - это специфическая публика. Есть в них некий фатализм, неверие в возможность что-то изменить. Они как-то не верят не то, что в свои силы, а в принципе - в возможности человеческой активности. Вообще-то, и в городах таких много: «А что мы можем? От нас ничего не зависит» - кто не слышал таких разговоров. Мне кажется, те, кто думает по-другому давно куда-то уехали, что-то организовали, заработали деньги... А кто сидит и приспосабливается (это слово очень любят мои тульские друзья и родственники) - те ни в собственную активность, ни в позитивные изменения - не верят.
Одно из важнейших убеждений, которое я вынесла из долгого трудового опыта: средним, нормальным человеком, которых большинство, - надо руководить. Ставить задачи и спрашивать за результат. Разъяснять, что думать и куда идти. Без руководства он теряется, деморализуется, скатывается вниз. Правильно организованное общество отличается от организованного неправильно тем, что при правильно организованной жизни людям даётся столько свободы, сколько они в силах переварить и использовать во благо. Политическое руководство должно очень тонко и точно улавливать и устанавливать ту самую благотворную дозу свободы, которая нужна и полезна. Сказать постсоветскому человеку: «Делай, что хочешь и живи как знаешь» - это всё равно, что выгнать из дому двенадцатилетнего подростка. Кем он станет? Мелким воришкой?
Конечно, есть такие люди, которые способны, как Робинзон Крузо, создать самостоятельно целую цивилизацию. Такие люди - новаторы, организаторы, выдумщики - вероятно, дрожжи человечества. Но из одних дрожжей каравай не испечёшь. Нужны нормальные, средние люди - те самые, которых Сталин в знаменитом тосте называл «наши уважаемые товарищи».
В нашем случае дело усугублялось тем, что в прежние времена (до «революции» и слегка после) хозяйством руководил очень сильный директор - назовём его Подопригора. Он не здешний, с Украины, но всю жизнь прожил в тех краях; закончил местный сельхозвуз по специальности «механизация сельского хозяйства». Он был Хозяином: всё и всех досконально знал, понимал, мог предвидеть, был хорошо интегрирован в районный (возможно, и в областной) эстеблишмент, умел выбивать ссуды на развитие. Совхоз при нём был миллионером, его награждали, премировали… Любопытно, что именно рассказывая эту историю, я поняла, что значит «хозяин». Это категория не вполне граждански-правовая (собственность определяется как прочная правоохраняемая связь лица и вещи, характеризующаяся знаменитой, ещё древнеримской триадой: владеть, пользоваться, распоряжаться). Но это - формалистика. А Хозяин - это ещё и в значительной мере - понятие психологическое. Связывает или не связывает человек свою жизнь с этой собственностью, с этим, так сказать, имущественным комплексом. Если да - он хозяин, если нет - не хозяин. Современный акционерный капитал, где можно стать хозяином и в тот же день перестать им быть - такого отношения не формирует. Так вот Подопригора хозяином - был. И, как многие сильные руководители, не вырастил вокруг себя тех, кто был хотя бы отдалённо равен ему. Это часто случается.
А дальше вышла тёмная история. На него вроде бы наехали бандиты, которые в тех краях расплодились во множестве, что-то вышло драматичное: у него украли дочь ради выкупа (потом, впрочем, вернули), и он был вынужден бежать. Куда? Англия, куда принято сегодня бегать, была за пределами его воображения, ну он и сбежал в Москву. Там мы его и нашли. Он обжился, купил квартиру, дочка выучилась - всё в порядке. Сам он на момент нашего знакомства работал представителем какой-то голландской фирмы, продававшей сельхозтехнику. Бывший селянин приобрёл международный деловой лоск и даже выучился по-английски. Начинал-то он свою московскую карьеру с самого отчаянного положения: лично возил картошку продавать из известных ему хозяйств - связи в аграрном мире у него были большие. Но при всём при том - мечтал вернуться. Я его понимаю: после такого физического и трудового простора - сидеть в офисе и жить в квартире - очень уж стеснительно и сдавленно. Вообще, после дома жить в квартире - неприятно; недаром переселённые старушки вскоре умирают.
Навели о Подопригоре справки, где могли. Выяснилось, что в истории его «убега» не всё так однозначно: он влез в какие-то спекуляции, перешёл кому-то дорогу, так что он не вполне жертва. Ну, понятно: без опыта, на финансовом рынке, да ещё столь плотно криминализированном… Потом, призрак быстрого обогащения, который так и веял в 90-е…
Муж предложил Подопригоре возглавить хозяйство, от чего тот категорически отказался. То ли из гордости, то ли ещё почему. Муж сформулировал такой постулат: «Кто попробовал Москвы и торговли - работать не будет. Он испорчен». Это правда. Сейчас как-то неполиткорректно рассуждать, какой труд почётнее и труднее, все, считается, равны, все полезны. А на самом деле - очень даже не равны. Самое трудное - это реальное производство, особенно сельское хозяйство. Тут самые трудные деньги. Потом идёт торговля - это попроще. Гораздо попроще. Потом деланье денег из денег: финансы в широком смысле слова. Проще этого только распил бюджетов: тут уж деньги делаются не из денег , а прямо из бойкости натуры и беспрепятственности сознания. Кто сомневается, посмотрите, куда народ стремится, где лом стоит - и всё станет ясно.
А через пару лет нашлось Подопригоре такое применение. Глава района решил отойти от дел и искал себе замену. А иметь своего человека на этом месте - важное преимущество: тут тебе и кредиты, и субсидии. Да без хороших связей даже возврат ндс получить непросто. Опять же субсидии. Субсидируется процент по кредиту, но всё это происходит далеко не автоматически. В общем, договорились так: Подопригора поработает годик замом, во всём разберётся а потом станет главой района. Кажется, это должность выборная, но выбирают всегда того, кого надо. Если бы нынешний глава порекомендовал своего человека - его бы выбрали без вопросов, тем более он местный, его помнят. Но - вышло иначе. Глава района вдруг ни с того ни с сего решил остаться. А Подопригора - уехал в Москву. Очень трудно иметь дело с людьми, которые не держат слово. Это хуже любых взяток и откатов. Итальянцы, с которыми я работала, сформулировали принципиальное отличие итальянского взяточника от нашего. Итальянец, беря деньги, непременно обеспечивает, выражаясь слогом гражданского права, «встречное предоставление», а вот наш - не обязательно. У итальянца это, видимо, наследие римского права: pacta sunt servanda - договоры должны соблюдаться. У нашего такого нет.
БЫВШИЕ ЛЮДИ
После революции 17-го года, как только перешли от разрушения к строительству, большевики начали привлекать к практической работе старых «буржуазных спецов» - инженеров, врачей, учёных. Новых-то откуда взять? Их ещё предстояло вырастить. Сегодня происходит что-то подобное.
Специалиста любого профиля - днём с огнём не сыщешь. С другой стороны, выпускники вузов вроде как не востребованы. Такой был курьёзный случай. Дочка знакомых заканчивала вуз по специальности «зоотехния», они спрашивали, не нужен ли нам специалист. Сказали: нужен; не нам - так по соседству. Через некоторое время девица передала через родителей вопрос
: а нет ли у нас Представительства в Москве. Разумеется, никакого представительства у нас нет, а зоотехники нужны в хозяйствах. Говорят, теперь она работает продавщицей собачьих кормов.
Если нашей стране суждено возрождать народное хозяйство - без распределения специалистов не обойтись.
Особенно трудно найти руководителя - директора хозяйства. Молодые «манагеры» настрополились разруливать финансовые потоки, а вникать в существо дела им неохота, да и не умеют они. Чтобы стать первым лицом большого хозяйства, надо пройти все ступеньки, а кому охота? Поэтому все наши директора - ещё советской формации. Других просто нет.
Как стимулировать руководителя? Ну, ясно - участием в прибыли. По итогам года все руководители получают очень солидную премию, заранее оговорённую, т.е. они понимают, как вычисляется её размер. Вроде как они заинтересованы. Но в реальности есть множество возможностей понемногу тырить и не слишком надрываться, чтобы получить хозяйственный результат, приводящий к большой премии. Например, все продавцы чего бы то ни было нужного в хозяйстве, например, агрохимии, заранее и всегда закладывают в цену откат руководителю хозяйства. Просто без вариантов. И это вполне значимые деньги. Однажды такую закупку проводил наш друг, человек паталогически честный (отчего в жизни натерпелся), так он попросил сделать скидку в размере отката. Продавцы сначала просто не поняли, о чём идёт речь: они такого не встречали.
К сожалению наш друг, который был не прочь остаться жить и работать в хозяйстве (его задачей была продажа лука, который мы выращиваем на орошаемых землях силами местных корейцев), вскоре уехал: его жена не захотела жить в деревне.
Что в итоге? Если не подходить к делу морализаторски и не ждать от людей и вообще от жизни абстрактного идеала - так или иначе можно работать в тех обстоятельствах и с теми людьми, которые есть. «Других писателей у меня для вас нет», - говорил тов. Сталин. Других хозяйственных руководителей - тоже нет. Ровно то же самое мы говорим себе и относительно наших продавцов в московском торговом бизнесе.
Одно время работал у нас директором такой Головня. Он в высшей степени местный, вырос тут. Знает каждое поле: они ведь разные, это нам, горожанам, кажется, что поле и поле, какая тут может быть разница, а разница есть. Знает все манёвры и хитрости местных работников. Хорошо знает, как воруют. Его неоспоримые достоинства плавно перетекают в недостатки: он «своих не сдаёт». Например, ему трудно наказать того, с кем его связывает босоногое детство. (Уволить-то тут вообще невозможно: ну, уволишь ты его, а кого возьмёшь?).
А вот с прошлого лета работает у нас директором такая Лариса Павловна. Кажется, это наша удача. Это тип крепкой хозяйки, опытной и энергичной. Ей шестьдесят, но сил ещё много. Работала директором нескольких хозяйств в Подмосковье, но сама с Дона. Говорит, лет пять ещё хочет поработать. Она быстро вникла во все тонкости хозяйства и повела дело по-женски: не ломая через колено, но обращая внимание на то, что мужику часто кажется пустяком, а оно, вполне возможно, сулит прибыток или хотя бы уберегает от потерь. Продать не используемое имущество, не держать на зарплате лишних людей, которые используются лишь в страду, разгадать мелкие хитрости, на которые тароваты селяне - вот простые секреты Ларисы Павловны. Незаметно-незаметно, а дело при ней пошло бодрее. Женщины вообще руководят иначе, чем мужчины. Они успешны там, где можно охватить собственным взглядом всё хозяйство - вроде как у себя дома. К тому же они реже, чем мужики, подпадают под власть химер. Для такой консервативной отрасли, как сельское хозяйство, женщина-руководитель - в самый раз.
БУДУЩИЕ ЛЮДИ
При советской власти из сельских школьников старались растить будущих селян-хлеборобов. Собственно, в нашей местности особого бегства в города и не было, да и городов-то там особых нет: разросшиеся станицы. При школе летом работал своего рода пионерский лагерь, дети были при деле, помогали родному совхозу, да и родителям в страду спокойно. Сейчас всё это пошло прахом.
Меня поразило: горячая пора, а по станице болтаются здоровые девицы, хихикают и играют в телефончики. Дела у них нет. Познакомилась с девчонками, местными приятельницами моей дочки. Дома у них и птица есть, и свиньи. «Кто этим занимается?» - «Бабушка». - «Помогаешь?» - «Неа, скучно». Их не заставляют. Уже среднее поколение, мама этой девчонки, устроилась на чистую работу - на бензоколонку. Что будет, когда сойдёт со сцены старшее поколение, которое ещё берёт по весне утят и цыплят сотнями? Трудно сказать… Но эти девчонки заниматься сельской работой будут только, что называется, от большой беды.
Для сельской работы (как и для любой другой) детей нужно воспитывать сызмальства, формировать их представления о почётности и желанности той или иной работы. Интересность работы - это вещь внушённая, социально обусловленная. В моём поколении работа в банке или бухгалтерии была символом нудьги и жизненных задворков. Пойти в банк в те времена можно было только потому, что «кто-то же должен делать и это». А потом вдруг это стало замечательно, желанно и страшно увлекательно. Это относится ко всему.
Если мы хотим развивать сельское хозяйство - нужно воспитывать будущих его работников. А пока - скучливые лица и телефончики, телефончики…