Сын
Как известно, у большевистского вождя Льва Троцкого - есть сын, мальчик лет 10-12.
Не знаю, может быть, у него ещё есть дети - за истекший год я не читал «Готского Альманаха», - но о существовании этого сына, мальчика лет 10-12, я знаю доподлинно: позапрошлым летом в Моокве он вместе с отцом принимал парад красных войск.
Не знаю, как зовут сына Троцкого, но мне кажется - Миша. Это имя как-то идёт сюда.
И когда он вырастет и сделается инженером - на медной дверной доске будет очень солидно написано:
«Михаил Львович Бронштейн, гражданский инженер».
Но мне нет дела до того времени, когда Миша сделается большим. Большие - народ не очень-то приятный. Это видно хотя бы по Мишиному папе.
Меня всегда интересовал и интересует маленький народ, все эти славные, коротко остриженные, лопоухие, драчливые Миши, Гриши, Ваньки в Васьки.
И вот - когда я начинаю вдумываться в Мишину жизнь - в жизнь этого симпатичного, ни в чём не повинного мальчугана - мне делается нестерпимо жаль его… жаль его…
За какие, собственно, грехи попал мальчишка в эту заваруху?
Не спорю - может быть, жизнь этого мальчика обставлена с большою роскошью - может быть, даже с большею, чем позволяет цивильный лист: может быть, у него есть и гувернёр - француз, и немка, и англичанка, и игрушки, изображающие движущиеся паровозы на рельсах, огромные заводные пароходы, из труб которых идет настоящий дым, - это все не то!
Я всё-таки думаю, что у мальчика нет настоящего детства.
Всё детство держится на традициях, на уютном, как ритмичный шелест волны, быте. Ребёнок без традиций, без освящённого временем быта - прекрасный материал для колонии малолетних преступников в настоящем я для каторждой тюрьмы в будущем.
Для ребёнка вся красота жизни в том, что вот, дескать, когда Рождество, то подавайте мне ёлку, без ёлки мне жизнь не в жизнь; ежели Пасха - ты пошли прислугу освятить кулич, разбуди меня ночью да дай разговеться; а ежели яйца не крашеные, так я и есть их не буду - мне тогда и праздник не в праздник. И я должен дли моего детского удовольствия всю Страстную есть постное и ходить в затрёпанном затрапезном костюмчике, и как только наступит это великолепное Воскресение, ты обряди меня во всё новое, всё чистое, всё сверкающее да пошли с прислугой под качели! Вот что-с!
Да что там - качели! Я утверждаю, что для ребёнка праздник может бьть совсем погублен даже тем, что на глазированной шапке кулича нет посредине традиционного розана или - сливочное масло поставлено на праздничный стол не в форме кудрявого барашка, к чему мальчишка так привык.
Я не знаю, какие праздничные обычаи в доме Троцких - русские или еврейские, - но, если даже еврейские, - еврейская пасха имеет целый ряд обольстительно-приятных для детского глаза подробностей.
Увы, я думаю, что Миша Троцкий - живёт без всяких традиций - чем так крепко детство, - без русских и без еврейских. Я думаю, папа его совсем запутался в интернационале - до русских ли тут, до еврейских ли обычаев, - а когда целые дни приходится толковать с создателями новой России - с латышами, китайцами, немцами, башкирами, - это тебе не красное яичко, не розан в центре высокого, обаятельно пахнущего сдобой кулича.
Рассказ озлобленного до умопомрачения белогвардейца о сыне Троцкого в его творчестве того периода весьма для него неоригинален. Это не первая и не последняя попытка представить большевистских вождей в виде семейства эталонных буржуа со всеми прелестями их быта, с взаимным отчуждением и застольными ссорами. Получалось, признаться, не очень, хотя Ленин местами смеялся. Но в данном случае, с Львом (а не "Мишей") Седовым вышло настолько фейлово, что просто дальше некуда.
Его отрочество проходило под высоким давлением. Он прибавил себе год, чтоб поскорее вступить в Комсомол, который кипел тогда всеми страстями пробужденной молодежи. Молодые булочники, среди которых он вел пропаганду, награждали его свежей булкой, и он радостно приносил ее под прорванным локтем своей куртки. Это были жгучие и холодные, великие и голодные годы. По собственной воле Лев ушел из Кремля в пролетарское студенческое общежитие, чтоб не отличаться от других. Он отказывался садиться с нами в автомобиль, чтоб не пользоваться этой привилегией бюрократов. Зато он принимал ревностное участие во всех субботниках и других "трудовых мобилизациях", счищал с московских улиц снег, "ликвидировал" неграмотность, разгружал из вагонов хлеб и дрова, а позже, в качестве студента-политехника, ремонтировал паровозы. Если он не попал на действующий фронт, то только потому, что и прибавка двух и даже трех лет не могла бы помочь ему: гражданская война закончилась, когда ему не было еще и 15 лет. Но он несколько раз сопровождал меня на фронт, впитывал в себя его суровые впечатления и твердо знал, из-за чего идет кровавая борьба.
Насколько убого по сравнению с этим смотрятся все эти пасхальные куличи и индейцы Майн Рида!
И, как ни парадоксально, при всем скептическом отношении Троцкого к "семейным ценностям", ему с сыном повезло так, как не везло никому из его противников. Вспомнить тех же детей Сталина - Яков, порвавший с отцом все отношения, Василий, типичный мальчик-мажор, чьи художества даже сам Сталин в конце концов не вытерпел, ну и Светлана, разумеется. Семейные сцены из жизни советской бюрократии тридцатых-сороковых годов - вот, пожалуй, по чему мог бы удачно пройтись пером Аверченко, проживи он дольше.
При всей его слепоте - уж тут-то промазать было невозможно.
Не знаю, может быть, у него ещё есть дети - за истекший год я не читал «Готского Альманаха», - но о существовании этого сына, мальчика лет 10-12, я знаю доподлинно: позапрошлым летом в Моокве он вместе с отцом принимал парад красных войск.
Не знаю, как зовут сына Троцкого, но мне кажется - Миша. Это имя как-то идёт сюда.
И когда он вырастет и сделается инженером - на медной дверной доске будет очень солидно написано:
«Михаил Львович Бронштейн, гражданский инженер».
Но мне нет дела до того времени, когда Миша сделается большим. Большие - народ не очень-то приятный. Это видно хотя бы по Мишиному папе.
Меня всегда интересовал и интересует маленький народ, все эти славные, коротко остриженные, лопоухие, драчливые Миши, Гриши, Ваньки в Васьки.
И вот - когда я начинаю вдумываться в Мишину жизнь - в жизнь этого симпатичного, ни в чём не повинного мальчугана - мне делается нестерпимо жаль его… жаль его…
За какие, собственно, грехи попал мальчишка в эту заваруху?
Не спорю - может быть, жизнь этого мальчика обставлена с большою роскошью - может быть, даже с большею, чем позволяет цивильный лист: может быть, у него есть и гувернёр - француз, и немка, и англичанка, и игрушки, изображающие движущиеся паровозы на рельсах, огромные заводные пароходы, из труб которых идет настоящий дым, - это все не то!
Я всё-таки думаю, что у мальчика нет настоящего детства.
Всё детство держится на традициях, на уютном, как ритмичный шелест волны, быте. Ребёнок без традиций, без освящённого временем быта - прекрасный материал для колонии малолетних преступников в настоящем я для каторждой тюрьмы в будущем.
Для ребёнка вся красота жизни в том, что вот, дескать, когда Рождество, то подавайте мне ёлку, без ёлки мне жизнь не в жизнь; ежели Пасха - ты пошли прислугу освятить кулич, разбуди меня ночью да дай разговеться; а ежели яйца не крашеные, так я и есть их не буду - мне тогда и праздник не в праздник. И я должен дли моего детского удовольствия всю Страстную есть постное и ходить в затрёпанном затрапезном костюмчике, и как только наступит это великолепное Воскресение, ты обряди меня во всё новое, всё чистое, всё сверкающее да пошли с прислугой под качели! Вот что-с!
Да что там - качели! Я утверждаю, что для ребёнка праздник может бьть совсем погублен даже тем, что на глазированной шапке кулича нет посредине традиционного розана или - сливочное масло поставлено на праздничный стол не в форме кудрявого барашка, к чему мальчишка так привык.
Я не знаю, какие праздничные обычаи в доме Троцких - русские или еврейские, - но, если даже еврейские, - еврейская пасха имеет целый ряд обольстительно-приятных для детского глаза подробностей.
Увы, я думаю, что Миша Троцкий - живёт без всяких традиций - чем так крепко детство, - без русских и без еврейских. Я думаю, папа его совсем запутался в интернационале - до русских ли тут, до еврейских ли обычаев, - а когда целые дни приходится толковать с создателями новой России - с латышами, китайцами, немцами, башкирами, - это тебе не красное яичко, не розан в центре высокого, обаятельно пахнущего сдобой кулича.
Рассказ озлобленного до умопомрачения белогвардейца о сыне Троцкого в его творчестве того периода весьма для него неоригинален. Это не первая и не последняя попытка представить большевистских вождей в виде семейства эталонных буржуа со всеми прелестями их быта, с взаимным отчуждением и застольными ссорами. Получалось, признаться, не очень, хотя Ленин местами смеялся. Но в данном случае, с Львом (а не "Мишей") Седовым вышло настолько фейлово, что просто дальше некуда.
Его отрочество проходило под высоким давлением. Он прибавил себе год, чтоб поскорее вступить в Комсомол, который кипел тогда всеми страстями пробужденной молодежи. Молодые булочники, среди которых он вел пропаганду, награждали его свежей булкой, и он радостно приносил ее под прорванным локтем своей куртки. Это были жгучие и холодные, великие и голодные годы. По собственной воле Лев ушел из Кремля в пролетарское студенческое общежитие, чтоб не отличаться от других. Он отказывался садиться с нами в автомобиль, чтоб не пользоваться этой привилегией бюрократов. Зато он принимал ревностное участие во всех субботниках и других "трудовых мобилизациях", счищал с московских улиц снег, "ликвидировал" неграмотность, разгружал из вагонов хлеб и дрова, а позже, в качестве студента-политехника, ремонтировал паровозы. Если он не попал на действующий фронт, то только потому, что и прибавка двух и даже трех лет не могла бы помочь ему: гражданская война закончилась, когда ему не было еще и 15 лет. Но он несколько раз сопровождал меня на фронт, впитывал в себя его суровые впечатления и твердо знал, из-за чего идет кровавая борьба.
Насколько убого по сравнению с этим смотрятся все эти пасхальные куличи и индейцы Майн Рида!
И, как ни парадоксально, при всем скептическом отношении Троцкого к "семейным ценностям", ему с сыном повезло так, как не везло никому из его противников. Вспомнить тех же детей Сталина - Яков, порвавший с отцом все отношения, Василий, типичный мальчик-мажор, чьи художества даже сам Сталин в конце концов не вытерпел, ну и Светлана, разумеется. Семейные сцены из жизни советской бюрократии тридцатых-сороковых годов - вот, пожалуй, по чему мог бы удачно пройтись пером Аверченко, проживи он дольше.
При всей его слепоте - уж тут-то промазать было невозможно.