Об аварии
Вчера после посещения Т.И. ( мать) встретилась с журналистом из газеты, которая возьмет этот материал о трагедии для публикации.
Что удалось узнать - я пока не могу сказать здесь деталей до публикации. Но частично - вещдоки отдали матери. Теперь они - ничто как доказательство в суде. Ну и масса всяких деталей, грустных, так как понятно кого в данной ситуации будут защищать или отмазывать, если хотите.
У гаишника - иномарка. Он жив. Ногу, правда, сломал. О том, что он сотрудник ГАИ матери сказали все - от следователя до врачей, который забирали труп дочери и оказывали помощь второй. Есть свидетели. Их надо искать.
Я не хочу об этом. Журналисты - а их двое безвозмездно взялись помочь. Спасибо им.
Я опять о матери этих девочек.
Она плохо отвечает на вопросы. Она не плачет. У нее нет денег. Ей помогали жить эти самые дочери. Она сидела со мной в сапогах своей умершей девочки. И в черном. В карманах - права и фотографии девочек. Она их не отдает никому. Еще свидетельство о смерти. Старшенькой.
Но она хочет бороться. У нее нет желания убивать, рассстреливать, и как я понимаю, ненависти тоже нет. Она справедливости хочет. Бывает еще такое. И денег она не просит. Она говорит, что платить адвокатам денег нет. Да это и так понятно.
Она не москвичка. Вырастила одна троих детей. Младший сын жив - он не был в машине. Они из Вышнего Волочка. Девочки выучились и работали здесь и в Подмосковье.
Она боится. За тех, кто остался в живых.
Вчера она ответила на вопросы, которые ей задавал журналист одним вопросом.
"Вы мне скажите, неужели мир такой поганый?"
А потом рассказывала мне как она узнала о том, что случилось. Все родственники - боялись ей сказать и звонили, звонили.
"Прими лекарство. С твоими детьми беда. Одной уже помочь нельзя. Вторая в реанимации". Она третью неделю слышит эту фразу среди городского шума, допросов, звонков и звуков аппарата искуственного дыхания, на котором дышит ее дочь.
Вы простите меня, если нет позитива. Но пока именно так.
Что удалось узнать - я пока не могу сказать здесь деталей до публикации. Но частично - вещдоки отдали матери. Теперь они - ничто как доказательство в суде. Ну и масса всяких деталей, грустных, так как понятно кого в данной ситуации будут защищать или отмазывать, если хотите.
У гаишника - иномарка. Он жив. Ногу, правда, сломал. О том, что он сотрудник ГАИ матери сказали все - от следователя до врачей, который забирали труп дочери и оказывали помощь второй. Есть свидетели. Их надо искать.
Я не хочу об этом. Журналисты - а их двое безвозмездно взялись помочь. Спасибо им.
Я опять о матери этих девочек.
Она плохо отвечает на вопросы. Она не плачет. У нее нет денег. Ей помогали жить эти самые дочери. Она сидела со мной в сапогах своей умершей девочки. И в черном. В карманах - права и фотографии девочек. Она их не отдает никому. Еще свидетельство о смерти. Старшенькой.
Но она хочет бороться. У нее нет желания убивать, рассстреливать, и как я понимаю, ненависти тоже нет. Она справедливости хочет. Бывает еще такое. И денег она не просит. Она говорит, что платить адвокатам денег нет. Да это и так понятно.
Она не москвичка. Вырастила одна троих детей. Младший сын жив - он не был в машине. Они из Вышнего Волочка. Девочки выучились и работали здесь и в Подмосковье.
Она боится. За тех, кто остался в живых.
Вчера она ответила на вопросы, которые ей задавал журналист одним вопросом.
"Вы мне скажите, неужели мир такой поганый?"
А потом рассказывала мне как она узнала о том, что случилось. Все родственники - боялись ей сказать и звонили, звонили.
"Прими лекарство. С твоими детьми беда. Одной уже помочь нельзя. Вторая в реанимации". Она третью неделю слышит эту фразу среди городского шума, допросов, звонков и звуков аппарата искуственного дыхания, на котором дышит ее дочь.
Вы простите меня, если нет позитива. Но пока именно так.