Радуга
Пронаблюдал давеча радугу над СКК. Первый раз, признаться, видел, чтобы радуга так чётко отделяла синюю набрякшую тучу от сравнительно чистого неба. Заодно вспомнил один древний свой рассказик, писанный лет двенадцать тому (или что-то вроде). Картинка вчерашней радуги и текстик древнего рассказика прилагаются
Вот картинка:
Стук отбивавшего крышу дождя, как всегда, вгонял в него уютное чувство защищенности, чувства, что враги, иногда выходившие из глубин подсознания, живущие там еще со времен буйных и страшных детских фантазий, ни в коем случае не заметят его и пройдут мимо, мокрые, грязные и несчастные, вотще всматриваясь в мельчайший бугорок под такими же, как и они сами, мокрыми, грязными и несчастными обвисшими кустами, но не подозревая, что тот, за кем они охотятся, следит за ними под умиротворяющий бой ливня из-за чудесным образом ставшего невидимым окна. Дождь, спокойный, мерный, усыпляющий, вводил его в легкий транс, и он, увлеченный картинами, проплывающими в мозгу где-то за незрячим, упертым в истощенную временем стенку взором, пропустил окончание ливня - мерный шум его сменился бессистемным отрывистым шелестом срывающихся с отряхивающихся деревьев капель, сопровождаемый щебетом слегка одуревших от рассыпанной в воздухе влаги, вылезших погреться на солнце птиц.
Окончательно очнуться его заставили вопросом: а отчего бывает черная радуга? Он посмотрел в сторону порога, откуда донеслись эти отправленные к нему слова, и, мысленно встряхнувшись, принялся объяснять, что ни от чего не бывает, так как такая радуга в природе вообще невозможна, в доказательство чего принялся объяснять природу явления, помогая себе касаниями карандашного грифеля на подвернувшемся тут же бумажном клочке. Радуга, говорил он, появляется тогда, когда солнечный лучик, попав в развешанные в воздухе после дождя капли, отразится несколько раз внутри них и выйдет обратно, в противоположном направлении (в качестве иллюстрации на клочке появился неровный, символизирующий каплю, овал и дрожащая ломаная блуждающего в нем луча), уже разложенный, словно в призме, на спектральные составляющие, которые, в согласии с "каждым охотником, желающим знать, где сидит фазан", бывают красной, оранжевой, желтой, зеленой, голубой, синей и фиолетовой, и только такие цвета, и только в таком порядке и возможны в радуге (ну, в особо сильной могут и еще раз повториться, слабее), и уж конечно никакого черного цвета в радуге нет и быть, по физике, не может. Радуга, продолжал он, возникает поэтому как правило после дождя, в присутствии Солнца и в противоположной ему по отношению к наблюдателю (к нам!) части небосклона, бывает также...
На этом его логичные рассуждения были прерваны не менее логичным и всепобеждающим замечанием:
- Тогда пойди сам посмотри.
Шумно поднявшись, он нехотя прошел к распахнутой в мокрую зелень двери, ворчнув, что-де "все равно надо". Пройдя затем под обливающимися сверкающими, почти непроницаемыми для солнца малахитовыми куполами, он вышел на залитую зеленой сыростью полянку. Оттуда был прекрасный вид на зеркальное протяженное водное полотно, а изломанную лесистую рамку этого ртутного озера должна была дополнять радужная небесная арка. Воротами рая назвала как-то давным-давно в шутку такую радугу его мать, и он вспомнил любимую птицу детства - чайку, - которая, словно чья-то отлетающая в правильном направлении душа, устремилась в эти ворота и, почти пролетев сквозь них, вдруг развернулась и, отвергнутая, разочарованно полетела обратно. Потом он поднял взгляд и увидел радугу.
Радуга.
Эта радуга была страшная, он не сразу понял, отчего. Чувство, от которого он замер на краткий миг, словно пронзенный ледяною проволокой обреченный на рыбалку земляной червяк, не имело ни одной общей стороны с возвышенной свежестью, с которой он обычно встречал падшую на холмистое небо летнюю радугу.Почему? Он присмотрелся и понял.
Одна полоска, исчезающе-тонкая, как раз между желтой и синей дугой небесных врат, была пугающе-черной. Глубокого, всепроникающего, уничтожающе-черного цвета.
Некоторое время он смотрел, все больше обледеневая, иногда в неуверенном ужасе пятясь назад, на притягивающую своей черной бездонностью арку, раздвоившую бледное робкое небо. Сказал за спину:
- Иди в дом.
Сам, однако, в дом не пошел, сознавая, что дом вряд ли сможет укрыть его от готовящихся за этой черной щелью вселенских катастроф, продолжал глядеть на нее, не в силах отвести глаз, и лишь отступал время от времени, стремясь оказаться подальше от них.
А темная полоска в небе принялась неспешно пульсировать. Мир вокруг замолк, замер. Зеленая мокрая трава вокруг посерела, съежилась и рассыпалась серой пылью. Откуда-то из-под земли полезли бурые кристаллические иглы, расталкивая земные гранитные камни, которые на глазах разваливались в рыжий песок. Блистающие изумрудные шары деревьев мутнели, разваливались, и из них, словно крокодилы из яиц, вытягивались тонкие, высокие, с корявыми и разлапистыми отростками, черные стебли. Он оторвал взор от радуги и посмотрел, что творилось вокруг. До горизонта тянулось серое холмистое пространство, усеянное развалинами кристаллов и сверкавшее лужами чего-то, похожего на расплавленную медь, на месте бывших озер. "И не было в этом мире ничего, что бы осталось прежним..." Он опять глянул вверх. Небо кипело различными оттенками фиолетового и лилового, громоздя один на другой дымные шары, и радуга, единственная никуда, впрочем, не исчезнувшая, была слегка размыта по красно-синим краям, и лишь черная прослойка в ней оставалась ровной, четкой и невыносимо тревожащей. Да еще дом за его спиной стоял все так же, уверенно, ничуть не изменившийся, странный и неуместный посреди этой серой, глухо ворчащей равнины.
Как может неузнаваемо измениться мир, если хотя бы один из его, казалось бы, незначительных компонентов претерпит странные метаморфозы своей природы...
...И вечером, когда радуга уже давно и бесследно растаяла в побледневшем небе, над высохшим под низким прохладным солнцем лесом на том берегу, еще долго висела короткая тоненькая чернильная дуга, словно щель между двумя пространствами, открытая для любых, как добрых, так и злобных сил. Потом исчезла и она, но он еще долго не мог поверить, что мир этот остался прежним, и ощущал, что, кажется, что-то в нем изменилось.
Вот картинка:
Стук отбивавшего крышу дождя, как всегда, вгонял в него уютное чувство защищенности, чувства, что враги, иногда выходившие из глубин подсознания, живущие там еще со времен буйных и страшных детских фантазий, ни в коем случае не заметят его и пройдут мимо, мокрые, грязные и несчастные, вотще всматриваясь в мельчайший бугорок под такими же, как и они сами, мокрыми, грязными и несчастными обвисшими кустами, но не подозревая, что тот, за кем они охотятся, следит за ними под умиротворяющий бой ливня из-за чудесным образом ставшего невидимым окна. Дождь, спокойный, мерный, усыпляющий, вводил его в легкий транс, и он, увлеченный картинами, проплывающими в мозгу где-то за незрячим, упертым в истощенную временем стенку взором, пропустил окончание ливня - мерный шум его сменился бессистемным отрывистым шелестом срывающихся с отряхивающихся деревьев капель, сопровождаемый щебетом слегка одуревших от рассыпанной в воздухе влаги, вылезших погреться на солнце птиц.
Окончательно очнуться его заставили вопросом: а отчего бывает черная радуга? Он посмотрел в сторону порога, откуда донеслись эти отправленные к нему слова, и, мысленно встряхнувшись, принялся объяснять, что ни от чего не бывает, так как такая радуга в природе вообще невозможна, в доказательство чего принялся объяснять природу явления, помогая себе касаниями карандашного грифеля на подвернувшемся тут же бумажном клочке. Радуга, говорил он, появляется тогда, когда солнечный лучик, попав в развешанные в воздухе после дождя капли, отразится несколько раз внутри них и выйдет обратно, в противоположном направлении (в качестве иллюстрации на клочке появился неровный, символизирующий каплю, овал и дрожащая ломаная блуждающего в нем луча), уже разложенный, словно в призме, на спектральные составляющие, которые, в согласии с "каждым охотником, желающим знать, где сидит фазан", бывают красной, оранжевой, желтой, зеленой, голубой, синей и фиолетовой, и только такие цвета, и только в таком порядке и возможны в радуге (ну, в особо сильной могут и еще раз повториться, слабее), и уж конечно никакого черного цвета в радуге нет и быть, по физике, не может. Радуга, продолжал он, возникает поэтому как правило после дождя, в присутствии Солнца и в противоположной ему по отношению к наблюдателю (к нам!) части небосклона, бывает также...
На этом его логичные рассуждения были прерваны не менее логичным и всепобеждающим замечанием:
- Тогда пойди сам посмотри.
Шумно поднявшись, он нехотя прошел к распахнутой в мокрую зелень двери, ворчнув, что-де "все равно надо". Пройдя затем под обливающимися сверкающими, почти непроницаемыми для солнца малахитовыми куполами, он вышел на залитую зеленой сыростью полянку. Оттуда был прекрасный вид на зеркальное протяженное водное полотно, а изломанную лесистую рамку этого ртутного озера должна была дополнять радужная небесная арка. Воротами рая назвала как-то давным-давно в шутку такую радугу его мать, и он вспомнил любимую птицу детства - чайку, - которая, словно чья-то отлетающая в правильном направлении душа, устремилась в эти ворота и, почти пролетев сквозь них, вдруг развернулась и, отвергнутая, разочарованно полетела обратно. Потом он поднял взгляд и увидел радугу.
Радуга.
Эта радуга была страшная, он не сразу понял, отчего. Чувство, от которого он замер на краткий миг, словно пронзенный ледяною проволокой обреченный на рыбалку земляной червяк, не имело ни одной общей стороны с возвышенной свежестью, с которой он обычно встречал падшую на холмистое небо летнюю радугу.Почему? Он присмотрелся и понял.
Одна полоска, исчезающе-тонкая, как раз между желтой и синей дугой небесных врат, была пугающе-черной. Глубокого, всепроникающего, уничтожающе-черного цвета.
Некоторое время он смотрел, все больше обледеневая, иногда в неуверенном ужасе пятясь назад, на притягивающую своей черной бездонностью арку, раздвоившую бледное робкое небо. Сказал за спину:
- Иди в дом.
Сам, однако, в дом не пошел, сознавая, что дом вряд ли сможет укрыть его от готовящихся за этой черной щелью вселенских катастроф, продолжал глядеть на нее, не в силах отвести глаз, и лишь отступал время от времени, стремясь оказаться подальше от них.
А темная полоска в небе принялась неспешно пульсировать. Мир вокруг замолк, замер. Зеленая мокрая трава вокруг посерела, съежилась и рассыпалась серой пылью. Откуда-то из-под земли полезли бурые кристаллические иглы, расталкивая земные гранитные камни, которые на глазах разваливались в рыжий песок. Блистающие изумрудные шары деревьев мутнели, разваливались, и из них, словно крокодилы из яиц, вытягивались тонкие, высокие, с корявыми и разлапистыми отростками, черные стебли. Он оторвал взор от радуги и посмотрел, что творилось вокруг. До горизонта тянулось серое холмистое пространство, усеянное развалинами кристаллов и сверкавшее лужами чего-то, похожего на расплавленную медь, на месте бывших озер. "И не было в этом мире ничего, что бы осталось прежним..." Он опять глянул вверх. Небо кипело различными оттенками фиолетового и лилового, громоздя один на другой дымные шары, и радуга, единственная никуда, впрочем, не исчезнувшая, была слегка размыта по красно-синим краям, и лишь черная прослойка в ней оставалась ровной, четкой и невыносимо тревожащей. Да еще дом за его спиной стоял все так же, уверенно, ничуть не изменившийся, странный и неуместный посреди этой серой, глухо ворчащей равнины.
Как может неузнаваемо измениться мир, если хотя бы один из его, казалось бы, незначительных компонентов претерпит странные метаморфозы своей природы...
...И вечером, когда радуга уже давно и бесследно растаяла в побледневшем небе, над высохшим под низким прохладным солнцем лесом на том берегу, еще долго висела короткая тоненькая чернильная дуга, словно щель между двумя пространствами, открытая для любых, как добрых, так и злобных сил. Потом исчезла и она, но он еще долго не мог поверить, что мир этот остался прежним, и ощущал, что, кажется, что-то в нем изменилось.