Ведь ты лучше всех!

[dmitry48]

Ведь ты лучше всех!

Сегодня я вас замучаю бесконечным повторением одной и то же мелодии. Сегодня у нас будет множество известных и полузабытых имён исполнителей и вариаций её исполнения. Но даже это наше множество - оно ведь всё равно не идёт ни в какое сравнение с колоссальной её популярностью и в Америке, и в Европе, и у нас в России.

Между прочим, собирая параллельно материалы для совсем другой статьи, я наткнулся на одно любопытное замечание: «В Польше мы сталкиваемся с такой интересной ситуацией, что лишь после смерти выдающегося поляка нам становятся известны о нём две вещи. Что он был выдающийся - и что он был еврей». Ну, я не знаю, как там в Польше… полякам, конечно, виднее… но вот в нашем случае полная определённость была с самого начала и по обоим пунктам: Шолом Секунда ни секунды никогда не скрывал, что он еврей, а уж его музыкальная одарённость бросалась в глаза даже в 1907 году, когда после еврейского погрома в городе Николаеве семья тринадцатилетнего еврейского мальчика навсегда покинула Украину и перебралась в Соединённые Штаты Америки, в Нью-Йорк (вначале Ирвинг Берлин, а теперь вот и Шолом Секунда - печальный список наших потерь, не правда ли?).

Оказавшись на американской земле, Шолом Секунда довольно быстро адаптировался и вскоре нашёл себя в музыкально-театральных еврейских кругах. К началу 30-х годов он был уже известным в тех кругах музыкантом: аранжировщиком, дирижёром и композитором. Вот там-то, в Нью-Йорке, им и была в 1932 году написана мелодия, которая затем облетела весь мир.

Собственно говоря, песня, известная нам сегодня под названием «Bei mir bist du schön», была сделана для мюзикла, поставленного тогда же в одном из еврейских музыкальных театров, который располагался в Бруклине, где-то на пересечении улиц Истерн паркуэй (Eastern Parkway) и Сент-Джонс плейс (St. John's place). Очевидно, где-то здесь:



Пересечение улиц Eastern Parkway и St. John's place в Нью-Йорке

Слова к мелодии, написанной Шоломом Секундой, сочинил его коллега по театру Якоб Якобс, а исполнял в мюзикле номер с этой песней уже немолодой тогда Аарон Лебедефф (Aaron Lebedeff), известный актёр и певец, которому подпевала Люси Левин (Lucy Levine), молоденькая восходящая звезда еврейского мюзикла (вот надо ли говорить, что и Aaron Lebedeff, и Lucy Levine прибыли в Америку из России? думаю, в этом нет необходимости). Между прочим, до сих пор нет полной ясности относительно того, была ли мелодия песни оригинальным сочинением Шолома Секунды, или же он просто удачно обработал известную до него народную мелодию.

Хочу ещё раз подчеркнуть, что всё дело происходило в сугубо еврейской среде, и весь тот мюзикл был написан на идише, которым евреи-эмигранты владели гораздо лучше, чем английским языком. Мюзикл назывался «Men Ken Lebn Nor Men Lost Nisht», или, по-английски, «I Would If I Could» (смысл простой: «Вроде не бездельники и могли бы жить… если б другие не мешали»). Как же выглядела песня в самом первом своём варианте? Теперь, наверное, это уже трудно сказать наверняка. Поверим составителям фундаментального труда «Great Songs of the Yiddish Stage», изданного в виде CD-дисков, второй из которых и открывается песней «Bay Mir Bistu Sheyn», и назван точно так же. По их утверждению, представленный ими вариант записан в «исторически аутентичной аранжировке» - вместе с первоначальным текстом Якоба Якобса, написанном на идише. Вот как начинается эта песня (идиш в транслитерации латиницей):

ven du zolst zayn shvarts vi a toter, ven du host oygn vi bay a koter, un ven du hinkst tsu bislekh host hil serne fislekh, zog ikh, «dos art mikh nit».
ven du host a narishn shmeykhl, un ven du host vayzoses seykhl, ven du bist vild vi an indiyaner, bist afile a galitsyaner, zog ikh, «dos art mikh nit».
zog mir vi erklerstu dos? kh'vel dir zogn bald farvos:



Разумеется, я идиша не знаю, поэтому воспользуюсь тем переводом на английский, который приведён здесь (транслитерация и перевод - Eliyahu Mishulovin):

Пусть бы ты вообще был похож на татарина, пусть бы у тебя глаза были, словно у кота, пусть бы ты немного прихрамывал или даже у тебя была бы деревяшка вместо ноги - меня бы всё это нисколько не волновало.

Пусть бы глупая улыбка не сходила с твоего лица, или пусть бы ты был полным простофилей, пусть бы ты даже был столь же невоспитан, как дикий индеец, или столь же вульгарен, как грубый галицийский еврей - меня бы всё это нисколько не волновало.

Скажи мне, почему же так?

Что ж, я отвечу, почему:

Признаться, я нахожусь сейчас в довольно большом затруднении. В переводе с английского у меня получилось, будто все те невероятные предположения, высказанные выше, относятся к мужчине: глаза как у кота, простофиля, индеец, галицийский еврей… Да, но поёт-то ведь тоже мужчина! Шимон Шпиро или Аарон Лебедефф - это всё равно. Отсюда есть два выхода: либо сослаться на непонятную роль, которую в дуэте с Аароном исполняла подпевавшая ему Люси Левин (мы ведь не знаем, как они там делили между собой текст), либо… либо пусть читатель мысленно приспособит приведённые выше эпитеты к женскому роду: «Пусть бы ты вообще была похожа на татарина» и так далее. А мы пока посмотрим, «почему же так»:

vayl bay mir bistu sheyn, bay mir hostu kheyn, bay mir bistu eyner af der velt. bay mir bistu gut, bay mir hostu «it», bay mir bistu tayerer fun gelt. fil sheyne meydlekh hobn shoyn gevolt nemen mikh. un fun zey ale oysgeklibn hob ikh nor dikh.
(плюс повторение первых трёх строк в самом конце). Так «почему же так»? А вот почему:

Потому что для меня ты прекрасна, для меня ты само изящество, для меня ты единственная на свете. Для меня ты хороша, и я вижу в тебе «изюминку», и ты мне дороже всех денег. Я нравлюсь многим красивым девушкам, но всем им я предпочитаю только тебя.

Мне кажется, столь зажигательный финал, да ещё чуть ли не с плясками вприсядку, вполне объясняет то, что на премьере мюзикла «I Would If I Could» номер с «Bay Mir Bistu Sheyn» был встречен зрителями с огромным энтузиазмом. Сам мюзикл, правда, продержался на сцене всего лишь один сезон, но вот песня «Bay Mir Bistu Sheyn» стала настоящим хитом местного значения и с большим успехом исполнялась по ночным клубам ещё несколько лет. Снова напоминаю: этот успех, хоть и триумфальный, ограничивался тогда, увы, лишь кругами еврейской диаспоры, притом только лишь в Нью-Йорке, притом, в основном, лишь в пределах нижнего Ист-сайда.

Пение по еврейским ночным клубам Ист-сайда продолжалось до 1937 года. Именно в том году в судьбе «Bay Mir Bistu Sheyn» произошло событие, сходное с превращением христианства из рядовой секты иудаизма в мировую религию: песня перестала быть только еврейской. В роли апостола Павла выступил некий Сэмми Кан, работавший на крупную издательскую фирму Harms, Inc. Услышав однажды исполнение «Bay Mir Bistu Sheyn» на идише, он моментально сообразил, что перед этой песней открываются головокружительные перспективы - стоит лишь перевести её текст на английский и слегка изменить аранжировку. Harms, Inc. связалась с местным (бруклинским) издателем еврейской музыки, фирмой J. and J. Kammen, которая до тех пор занималась распространением нот «Bay Mir Bistu Sheyn», а уж той фирме удалось без особого труда уговорить Секунду продать авторские права. Издатели действовали, в общем-то, из лучших побуждений: для них, как и для самого Секунды, это была всего лишь одна из многих еврейских песен с не очень завидным будущим.

Короче говоря, Шолом Секунда на четверть века продал свои авторские права - всего за тридцать долларов, которые он, к тому же, честно разделил пополам с Якобом Якобсом. Ниже вы видите заголовок из газеты «Camden Courier-Post» от 26 января 1938 года (Камден - городок в Нью-Джерси): «Композитор «Bei Mir» рассказывает о том, как ему пришлось поделить $30 вознаграждения. Именно столько он получил за права на старую песню, которая в новой одёжке завоевала Соединённые Штаты, - к тому же, $15 отошли автору текста!»



Заголовок в «Camden Courier-Post» от 26 января 1938 года

Да, еврейская песня «Bay Mir Bistu Sheyn» завоевала Америку. Завоевала стремительно и безо всякого сопротивления. Правда, текст её был уже другой: его англоязычный вариант сделали Сэмми Кан и Сол Чаплин, тоже работавший на фирму Harms. Вот этот текст:

Of all the boys I've known, and I've known some, Until I first met you, I was lonesome. And when you came in sight, dear, my heart grew light, And this old world seemed new to me. You're really swell, I have to admit you, Deserve expressions that really fit you, And so I've racked my brain, hoping to explain All the things that you do to me.
Bei mir bist du schön - please, let me explain, Bei mir bist du schön means you're grand. Bei mir bist du schön - again I'll explain It means you're the fairest in the land. I could say «bella, bella», even say «voonderbar»: Each language only helps me tell you how grand you are. I've tried to explain, bei mir bist du schön, So kiss me and say you understand.
Bei mir bist du schön - you've heard it all before but let me try to explain: Bei mir bist du schön means that you're grand. Bei mir bist du schön - it's such an old refrain, and yet I should explain It means I am begging for your hand. I could say «bella, bella», even say «voonderbar»: Each language only helps me tell you how grand you are. I've tried to explain, bei mir bist du schön, So kiss me and say that you will understand.
От первоначального текста на идише осталась лишь одна-единственная строка: «Bei mir bist du schön» (написанная, к тому же, фактически по-немецки). Совершенно исчезли всякие намёки на деревянную ногу, невоспитанного индейца и грубого галицийского еврея. Наконец, адресатом всех лестных эпитетов вместо прекрасной еврейской девушки стал не менее замечательный молодой человек неопределённой национальности:

Изо всех знакомых мне парней (а уж опыт-то у меня в этом деле есть!) только ты с первой же встречи смог развеять моё одиночество. Когда я тебя увидела, дорогой, на сердце у меня стало легче, и этот старый мир показался мне новым.

Ты просто замечательный, и я должна тебе признаться, что все такие эпитеты тебе очень подходят. И вот я ломаю голову в надежде объяснить, что ты со мною делаешь.

«Bei mir bist du schön» - позволь мне объяснить: «bei mir bist du schön» означает, что ты классный. «Bei mir bist du schön» - и я снова повторю, что ты самый красивый на свете.

Я могла бы сказать «bella, bella» [по-итальянски] или даже «wunderbar» [по-немецки] - на любом языке я могла бы рассказать тебе, какой же ты классный. Я старалась объяснить тебе «bei mir bist du schön» - так поцелуй же меня и скажи, что ты меня понимаешь.

«Bei mir bist du schön» - конечно, ты слышал это и раньше, но всё же дай мне сказать: «bei mir bist du schön» означает, что ты классный. «Bei mir bist du schön» - боюсь, что я повторяю старые слова, но я должна сказать: это значит ещё, что я хочу быть с тобой.

В самом конце припев повторяется. В общем, получился вполне стандартный шлягерный текст. Шолом Секунда получил свои 15 долларов в ноябре 1937 года, Сэмми Кан и Сол Чаплин сочинили свой текст за считанные дни после этого, и уже 24 ноября старо-новая песня была записана вокальным трио «The Andrews Sisters» - «Сёстры Эндрюс». Собственно говоря, с этого момента и началось завоевание Соединённых Штатов и всего остального мира.



The Andrews Sisters
Сёстры Патти, Макки и Лаверн Эндрюс были и в самом деле сёстрами, родившимися уже в Миннесоте в семье шведских эмигрантов. Начав свою артистическую карьеру в 1933 году, сёстры к концу 1937 года едва не последовали совету отца вернуться домой и поступить на курсы секретарш. Тем бы, вероятно, всё для них и закончилось, если б вездесущий Сэмми Кан не обратил внимания на мало кому известный тогда коллектив и не убедил сестёр записать песенку «Bei mir bist du schön». Сёстры не сопротивлялись, и вскоре их голоса зазвучали в Аляске, в Калифорнии, в Техасе, в их родной Миннесоте, во Флориде, в Нью-Джерси и так далее. Послушайте «Bei mir bist du schön» в исполнении сестёр Эндрюс (справа). Справа же вы видите фотографию, на которой очень довольные Патти, Лаверн и Макки запечатлены вместе с Шоломом Секундой. Наверное, этот снимок сделан всё же не в те самые первые недели, когда «Bei mir bist du schön» в исполнении сестёр Эндрюс буквально ворвалась на первые строчки хит-парадов и когда выступления сестёр в ночном клубе подпрыгнули в цене с $200 до $650 в неделю. Для сравнения: Шолом Секунда получал тогда $75 в неделю. Но он, в общем-то, не проклинал судьбу. Как написано в упомянутой выше статье из «Camden Courier-Post» от 26 января 1938 года,

это тонкая музыкальная душа, свободная от алчности и высокомерных амбиций. Он удовлетворён тем, что имеет постоянную работу и что он и миссис Секунда с их двумя сыновьями живут благополучно…

Но была ведь ещё и другая миссис Секунда - мать композитора, простая еврейка из России, которая после тридцати лет жизни в Америке ни слова не понимала по-английски. Вот она-то никак не могла взять в толк, какая болезнь поразила вдруг её сына, продавшего за $15 то, что стоит целое состояние. «Brooklyn Daily Eagle» от 24 декабря 1937 года:

Каждое утро 76-летняя миссис Анна Секунда покидает своё маленькое жилище по адресу 268 1/2 Penn St. и направляется в синагогу на углу, где проводит весь день в постах и молитвах, пытаясь вымолить прощение за ошибку её сына, Шолома, который продал песенный хит дня за $30…

Его мать уверена, что где-то в своей долгой жизни, которая началась в России, она согрешила перед Богом, и теперь вот её сын наказан за это. Шолом, который проживает в Манхэттене, 86 Avenue A, этим утром пытался объяснить своей матери законы об авторских правах, так как она вновь собиралась пойти в синагогу, и он опасается, что её хрупкое здоровье может не выдержать поста…

Авторские права на песню вернулись к Шолому Секунде и Якобу Якобсу лишь в начале 60-х годов, а до того времени все «сливки» от исполнения «Bei mir bist du schön» доставались, в основном, другим. Песня сделала известным дуэт сестёр Берри, её с удовольствием включали в свой репертур такие люди, как Гай Ломбардо, Элла Фитцджеральд, Бенни Гудман, Джуди Гарланд, а её первые исполнители, сёстры Эндрюс, так и вообще стали наиболее успешной в истории женской вокальной группой. Предприимчивый Сэмми Кан на доходы от песни купил своей матери дом. Его незатейливый текст пришёлся американцам по душе. Правда, они не совсем понимали на слух, зачем там стоит эта странная фраза - «бай мир бисту шейн». Нет, сёстры Эндрюс честно им объясняли: «Bei mir bist du schön» означает, что ты классный», - но они всё равно воспринимали эту фразу чисто по-американски: «My Beer, Mr. Shane!» («май бир мистэ шейн», «моё пиво, мистер Шейн!»). И почему бы, в самом деле, сёстрам Эндрюс не пригубить пивка, объясняя молодому человеку, какой он классный?..

Но мы отвлеклись. Вслед за американцами песня сразу же покорила европейцев. Она была переведена на очень многие языки, неизменной оставалась лишь «еврейская» её строчка - «бай мир бисту шейн» - и, разумеется, сама мелодия Шолома Секунды.


Léo Marjane

Mieczysław Fogg

Zara Leander
Ай, нет! Я, кажется, немного поторопился: поляк Мечислав Фогг (известный, прежде всего, своим классическим исполнением танго «To ostatnia niedziela» - нам это танго известно под названием «Утомлённое солнце») уже в 1938 году обошёлся без пресловутой фразы на идише, и песня, которую он сейчас спел, называется не «Bay Mir Bistu Sheyn», а «Ty masz dla mnie coś» - фактически, смысл тот же самый, только по-польски. Зато француженка Лео и шведка Зара - они без строчки «бай мир бисту шейн» обойтись не смогли. Правда, Зара Леандер, которая как раз в 1938 году яркой звездой сияла на артистическом небе нацистской Германии, произносит слово «шейн» скорее по-немецки: «шён». Между прочим, некоторое время «Bay Mir Bistu Sheyn», действительно, была настоящим хитом и у нацистов, пока они не сообразили, что Зара Леандер не совсем права и что там надо бы петь не немецкое «schön», а стопроцентно еврейское «sheyn», после чего песня в Германии была немедленно запрещена.

Мечислав Фогг, однако, имел перед девушками то преимущество, что он был мужчиной, и это позволило ему гораздо точнее передать первоначальный смысл текста на идише, где речь шла, как мы с вами помним, о прекрасной еврейке, а не о «классном» молодом человеке. Точнее говоря, мужчиной в данном случае был Анджей Власт, автор польского текста… впрочем, они ведь оба были мужчинами?.. Так вот, в тексте Анджея Власта, прекрасно спетом Мечиславом Фоггом (Фогель его настоящая фамилия), не было, конечно же, никаких деревянных ног или там грубых галицийских евреев, а всё получилось несколько более изящно и деликатно:

Ty masz dla mnie coś, ja znam cię na wskroś, wiem co w tobie dobre jest i źle. Ty masz jakiś czar, co w serce się wdarł, ja w tobie jak wariat kocham się. Niech mówią mi, że miałaś już amantów moc, że zezowata jesteś, nogi masz tak jak kloc. Ty masz dla mnie coś, I wszystkim na złość Za tobą szaleję dzień i noc!
Ты мне чем-то подходишь, я знаю тебя насквозь, я знаю, что в тебе хорошо и что плохо. Ты владеешь колдовством, которое ворвалось в моё сердце, и я люблю тебя как сумасшедший. Пусть мне говорят, что у тебя была уже куча любовников, что ты косоглаза и что ноги у тебя словно брёвна. Ты мне чем-то подходишь, и назло всем я от тебя схожу с ума день и ночь!
Наш Леонид Утёсов тоже, впрочем, был мужчиной. Неизменно чуткий на появление новых зарубежных шлягеров, он откликнулся на «Bay Mir Bistu Sheyn» песенкой под названием «Моя красавица», текст которой был, пожалуй, ещё ближе к еврейскому оригиналу, чем у Фогга, но, если можно так выразиться, немного не с той стороны. Если у Якоба Якобса деревянные ноги и прочие недостатки прекрасной девушки были недостатками всего лишь мнимыми, были всего лишь неким предположением, призванным оттенить любовные признания («меня бы всё это нисколько не волновало»), если в «Ty masz dla mnie coś» жертвенность любви, демонстрируемая Мечиславом Фоггом, вызывает невольное уважение, то в «Моей красавице» Леонида Утёсова эта жертвенность переходит все мыслимые и немыслимые пределы:

Красавица моя красива, как свинья, Но всё же мне она милее всех. Танцует, как чурбан, поёт, как барабан, Но обеспечен ей всегда успех. Моя красавица мне очень нравится, С походкой лёгкою, как у слона. Танцует, как чурбан, поёт, как барабан, И вечно в бочку с пивом влюблена.
У ней походочка, как в море лодочка, Такая ровная, как и волна. А захохочет вдруг - запляшет всё вокруг, Особенно когда она пьяна. Не попадайся ей, беги от ней скорей. Идёт и лыбится, как тот верблюд. Обнимет лишь слегка - все кости, как труха, Посыплются, но я её люблю.
Вообще, следует подчеркнуть, что отечественные шлягеры, написанные на мелодию Шолома Секунды, превосходно уловили всю искромётность еврейского оригинала и напрочь отказались от того, чтобы, подобно этим скучным американцам и европейцам, придавать песне «Bay Mir Bistu Sheyn» несвойственную её духу серьёзность. Чего стоит хотя бы вот этот разухабистый вариант текста, который по первой строчке называется «Старушка не спеша»:

Старушка не спеша дорожку перешла, Её остановил милиционер. - Свисток не слушала, закон нарушила, Платите, бабушка, штраф три рубля.
- Ах, милый, милый мой, ведь я спешу домой, Сегодня мой Абраша выходной. Несу я в сумочке кусочек булочки, Кусочек маслица, два пирожка.
Всё скушает Абрам, я никому не дам, И пусть он разжиреет, как баран!
И обратите внимание: ведь и «Старушка не спеша», как и «Моя красавица», - они ведь, в известном смысле, повествуют всё-таки о любви: ну чем не «bay mir bistu sheyn», «для меня ты лучше всех»?.. Зато самый популярный отечественный шлягер на мелодию Шолома Секунды, «В кейптаунском порту», - он вовсе не о любви, он просто-напросто бесшабашный, и в этом его главная прелесть. Невероятное дело: его с удовольствием распевали в течение семидесяти лет и продолжают с удовольствием петь и теперь. Он стал фактически народной песней со множеством вариантов текста. Так в чём же его секрет? Да кто ж его знает… Смотрим один из вариантов этой удивительной песни:

В кейптаунском порту с пробоиной в борту «Жанетта» поправляла такелаж. Но прежде чем уйти в далёкие пути, На берег был отпущен экипаж. Идут, сутулятся, вливаясь в улицы, И клёши новые ласкает бриз. Они пошли туда, где можно без труда Достать себе и женщин, и вина. Но ночью в тот же порт ворвался теплоход В сиянии своих прожекторов. И, свой покинув борт, сошли на берег в порт Четырнадцать французских моряков. У них походочка - как в море лодочка, А на пути у них таверна «Кэт». Они пришли туда, где можно без труда Достать себе и женщин, и вина.
Зайдя в тот ресторан, увидев англичан, Французы были просто взбешены. И кортики достав, забыв морской устав, Они дрались как дети Сатаны! Но спор в Кейптауне решает браунинг, И англичане начали стрелять. Беда пришла туда, где можно без труда Достать себе и женщин, и вина. И больше не взойдут по палубе на ют Четырнадцать отважных моряков. Уйдут суда без них, безмолвных и чужих, Не будет их манить свет маяков. Не быть им в плаваньи, не видеть гавани, И не искать утех на берегу. Так не ходи туда, где можно без труда Достать себе и женщин, и вина.
Именно в таком варианте шлягер «В кейптаунском порту» спели Ирина Апексимова и Лариса Долина, Михаил Боярский:


Михаил Боярский

Лариса Долина и Ирина Апексимова
Снова хочу повторить: феномен песни «В кейптаунском порту» поразителен. В нашей стране приключения лихих французских моряков в Кейптауне куда более известны, чем американо-европейские томные страдания на ту же самую мелодию. И остаётся только развести руками, когда узнаёшь, что начало этому феномену положил шестнадцатилетний еврейский мальчик Павел Гандельман, в 1940 году - девятиклассник ленинградской школы. Вот как впоследствии обо всём этом вспоминал он сам (источник):

… Помнится, меня в то время остро интересовал вопрос, откуда эти песни приходят, кто их сочинил, почему их авторы неизвестны, как они распространяются и становятся популярными, хотя, конечно, не исполняются по радио, на официальной эстраде и, естественно, не публикуются в печати. Вот тогда и возникла мысль поставить этакий творческий опыт: написать остросюжетную сокрушительно-кровавую песню на общеизвестный мотив и попытаться её распространить. Было интересно посмотреть, что из этого выйдет, хотя надежд на успех мы не возлагали никаких.

С моим одноклассником и другом Трудославом Залесовым договорились писать по куплету, но мой соавтор как-то быстро остыл, и мне пришлось продолжать одному. В качестве музыкальной основы была выбрана мелодия песни Шолома Секунды, вторую жизнь ей дал в своё время Леонид Осипович Утесов (под названием «Моя красавица»), и она звучала в городе со всех патефонов. Песня писалась, главным образом, на уроках (да простят нас наши незабвенные учителя), в том числе на уроках литературы…

Из замысла не делалось творческого секрета. После уроков очередной куплет зачитывался в классе и при одобрении оставался без изменений. Ну и, конечно, наши «поющие» ребята пели её, где только могли, и с готовностью давали переписывать. Однако длительное время какого-то внешнего отклика мы не улавливали…

В июне 1941 года Павлу Гандельману только-только исполнилось 17 лет. Началась война, и Павел, как и многие другие его ровесники, достойно встретил и прошёл эту страшную войну. Тогда же, в Кронштадте, он впервые услышал, как поют «В кейптаунском порту» вроде бы совершенно посторонние ему люди. Эксперимент вполне удался: песня ушла, как говорится, в народ и стала жить своею жизнью. Живёт она и теперь и умирать вроде бы совсем и не собирается. Вот спросите у нас кого-нибудь, наугад: знает ли он такую песню, «Бай мир бисту шейн» называется?.. Что-то вроде бы слышал? А вот «В кейптаунском порту» знает ли? Знает…

Наверное, теперь уже с большим трудом можно (если вообще можно) отыскать ту самую запись «Моей красавицы» в исполнении Утёсова, которая перед войной «звучала в городе со всех патефонов» и которая вдохновила юного Павла Гандельмана на создание текста песни «В кейптаунском порту». Не сохранилось, по-видимому, и записей «Старушки». Зато мы имеем возможность послушать ещё одну песню Утёсова, положенную на мелодию Шолома Секунды. Правда, текст этой песни, написанный Анатолием Фидровским, уже не имеет к тексту «Bay Mir Bistu Sheyn» ровно никакого отношения. Совсем не о любви эта песня, да и писалась она с мыслью вовсе даже не о любви: в годы войны озорная песня «Барон фон дер Пшик» с успехом использовалась советской пропагандой для поднятия боевого духа наших солдат.



Леонид Утёсов
Барон фон дер Пшик покушать русский шпиг Давно собирался и мечтал. Любил он очень шик, стесняться не привык, Заранее о подвигах кричал. Орал по радио, что в Сталинграде он, Так на параде он, и ест он шпиг. Что ест он и пьёт, а шпиг подаёт Под клюквою развесистой мужик! Барон фон дер Пшик забыл про русский штык, А штык бить баронов не отвык. И бравый фон дер Пшик попал на русский штык - Не русский, а немецкий вышел шпиг. Мундир без хлястика, разбита свастика. А ну-ка, влазьте-ка на русский штык! Барон фон дер Пшик, ну где твой прежний шик? Остался от барона только пшик! Капут! Кх-х!..
Между прочим, бешеная популярность «Бай мир бисту шейн» (у нас - «Моей красавицы» и «В кейптаунском порту») использовалась во время войны не только нашими пропагандистами, но также и пропагандистами Геббельса. С целью психологического воздействия на противника нацисты предприняли неординарную акцию: они передавали по радио записи самых модных американских и европейских шлягеров (и сбрасывали с самолётов пластинки с этими записями) в очень качественном исполнении некоего, неведомо откуда вдруг взявшегося, музыкального коллектива под названием «Charlie and his Orchestra». За этим названием скрывался джаз-оркестр Лутца (Людвига) Темплина, скрипача, саксофониста и аранжировщика, все записи готовились в Берлине, а под именем Чарли выступал известный немецкий певец Карл Шведлер.

Что же делали «Чарли и его оркестр»? Да фактически то же самое, что делал и Леонид Утёсов в «Бароне фон дер Пшик»: на знакомую всем мелодию накладывался нужный текст, вот и всё! Только немцы делали это не столь прямолинейно. Как правило, Карл Шведлер на прекрасном английском языке честно исполнял хорошо знакомые американцам и англичанам шлягеры, в тексты которых непринуждённо вставлялись те самые «нужный» слова, ради которых всё это дело, собственно говоря, и затевалось: о военных неудачах союзников, об их потерях, об этих незадачливых Чёрчилле и Рузвельте, развязавших войну ради еврейского золота, об ужасном Коминтерне, о большевиках и тому подобное (причём, для большей привлекательности всей программы участвовавшие в ней шлягеры иногда выпускались в эфир даже и с оригинальными текстами). Выбирались, повторяю, самые модные тогда мелодии: «St. Louis Blues», «I'm Sending You The Siegfried Line», «Alexanders Ragtime Band», «Lili Marlene», «Tea for Two» и многие другие. Так вот, в этом славном ряду почётное место занимала и песня «Бай мир бисту шейн» Шолома Секунды.

Практически весь текст шлягера немцы тут заменили, но получилось это у них, откровенно говоря, гораздо более скучно, нежели у Анатолия Фидровского в «Бароне фон дер Пшик», да и Карл Шведлер - это всё-таки не Леонид Утёсов. Не правда ли?..
Но я, вероятно, уже успел порядком утомить вас этой бесконечной чередой надругательств над текстом предприимчивых Сэмми Кана и Сола Чаплина, в одночасье покорившем Америку и ставшем в силу этого каноническим. После всех этих косоглазий, бочек с пивом, жирных баранов и хвастливых баронов, после шастанья по сомнительным припортовым кабакам с их поножовщиной и стрельбой на поражение, после всех этих большевиков с их универсальным «ничшево» - душа после всего этого настоятельно требует чего-то романтического, чего-то англо-саксонского и чистого, словно журчащий родник. В качестве журчащего и прохладного родника я предлагаю вам послушать канонический текст Сэмми и Сола в обволакивающе-эротическом исполнении молодой американской певицы по имени Robin McKelle (Бог её знает, как она произносится; впрочем, настоящая её фамилия - McElhatten).

Уселись поудобнее, расслабились, слегка прикрыли веки и слушаем:



Robin McKelle
Неплохо… Когда Шолом Секунда скончался (это случилось в 1974 году), девушки Робин ещё не было на свете. Продавая за 30 долларов свою песню, Секунда и представить себе не мог, что его мелодию будут помнить, любить и с удовольствием напевать ещё и многие годы спустя.

Столько разных песен было написано на эту мелодию! Менялись исполнители и оркестры, аранжировки и обработки, менялись слова и даже «лирические герои» - а мелодия Шолома Секунды оставалась неизменной.

А вы заметили, что изо всех этих песен именно те, которые были написаны специально для женских голосов, отличались повышенной серьёзностью к вопросам любви, тогда как певцы-мужчины, первым из которых был Аарон Лебедефф, всячески старались снизить пафосность и вообще петь о чём угодно, только не о чистом и вечном?.. Шутка.

Еврейская народная культура, в течение столетий укоренившаяся в Восточной Европе, подарила миру немало прекрасных песен, и «Бай мир бисту шейн» - одна из них. Чем ближе по духу своему и воспитанию были к этим корням создатели того или иного варианта песни, тем более «хулиганистые» тексты у них получались. Они знали, что делали: ведь и сами они были евреями. Якоб Якобс честно разделил с Шоломом Секундой те 30 долларов, и у них получилась удивительно гармоничная, весёлая и озорная еврейская песня. И Лазарь Вайсбейн из Одессы (наш Леонид Утёсов), и Павел Гандельман из Ленинграда, и Густав Баумриттер из Лодзи (поляк Анджей Власт; он остался в оккупированной немцами Варшаве, в еврейском гетто, и сгинул там примерно в 1943 году) - все они видели в «Бай мир бисту шейн» нечто такое, чего никак не могли бы увидеть и понять ни шведка Зара, ни француженка Лео, ни американка Робин. Что это? Смех сквозь слёзы? Радость пополам с болью? Не знаю…

И напоследок - ещё одно исполнение, в котором звучат вместе тексты Якоба Якобса на идише и Сэмми Кана и Сола Чаплина по-английски. Клезмер - традиционный музыкальный стиль евреев Восточной Европы. «Бай мир бисту шейн» исполняет Будапештский клезмерский ансамбль под руководством Ференца Явори (выросшего, между прочим, на западе Украины):



Budapest Klezmer Band
Все представленные выше фотографии, факты и аудиозаписи на мелодию песни «Бай мир бисту шейн» можно без особого труда обнаружить в Интернете, в свободном доступе
ВлВ
Солнечный ветер
http://www.vilavi.ru/pes/020509/020509.shtml