Статья Богдана Мусиаля "Сталинские планы нападения на Запад", "Die Welt", 14.03.08
http://www.welt.de/politik/article1799869/Stalins_Angriffsplaene_fuer_den_Westen.html
В газете "Die Welt" 14.03.08 Вышла статья Богдана Мусиаля "Kampfplatz Deutschland. Stalins Angriffspläne für den Westen" - "Место битвы - Германия. Сталинские планы нападения на Запад".
Это анонс книги Мусиаля „Kampfplatz Deutschland. Stalins Kriegspläne gegen Deutschland“,- "Место битвы Германия. Сталинские планы войны против Германии", изд. Propyläen Verlag. Она выходит 17 марта 2008 г.
На русском языке статья Мусиаля вышла в моем переводе в сборнике "Правда Виктора Суворова-3" (М., 2007) под названием "Мы схватим капитализм за шиворот". Советская подготовка к наступательной войне в тридцатые - начале сороковых годов".
Вот русский текст, часть 1:
«Мы схватим капитализм за шиворот»
Советская подготовка к наступательной войне в тридцатые - начале сороковых годов.
Международные исследователи уже в течение нескольких десятилетий едины в том, что немецкое нападение на Советский Союз 22 июня 1941 г. было идеологически обусловленной войной, спланированной и начатой как война на уничтожение за завоевание жизненного пространства. Существует много доказательств этому, в том числе и высказывания самого Гитлера. Несомненно, что летом 1941 г. Советский Союз пал жертвой давно подготавливавшейся агрессии. Советская военная и послевоенная пропаганда подавала нападение германии соответствующим образом, одновременно оставляя в тени продолжавшийся почти два года германо-советский союз.
Новейшие исследования показали однако, что Советский Союз самое позднее с начала тридцатых годов тоже готовился к идеологически обусловленной наступательной войне. Ее цель - расширить коммунистическое владычество в Европе и в мире силой оружия. Советский союз начал реализацию этой на практике вторжением в Польшу в сентябре 1939 г. Помимо прочего это подтверждается высказываниями ближайших доверенных лиц Сталина, что будет показано ниже.
Подготовка к наступательной войне в тридцатые годы.
Когда в начале тридцатых годов в Москве состоялось одно из обычных многочасовых заседаний правительства, на повестке дня стоял вопрос о подготовке советских вооруженных сил к войне. На нем присутствовали народный комиссар по военным и морским делам Климент Ефремович Ворошилов и инспектор кавалерии Семен Буденный. Во время заседания Буденный передал своему другу Клименту записку с комментарием по поводу выполнения подготовки к войне: «К.Е. Что же делается на белом свете? Три года тому назад говорили, что нам нужно два-три года тогда мы сами нападём, а теперь просим пять лет, но когда я вдумываюсь в нашу готовность по докладам то получается, что с каждым годом мы становимся всё менее и менее готовы. СБ».[1]
Буденный совершенно очевидно имеет в виду приготовления к войне с Польшей, тогдашним главным врагом Советского Союза. «Польская опасность» была для советских вождей в двадцатые и тридцатые годы чем-то очевидным. Они рассматривали Польшу как острую угрозу первому в мире коммунистическому государству и , в первую очередь, как главное препятствие распространению коммунистической революции на центральную и западную Европу. Ведь были же части Красной армии в августе 1920 г. остановлены под Варшавой и обращены в бегство, как раз тогда, когда они находились на пути в Европу и одновременно надеялись на коммунистическую революцию в Германии.[2] В марте 1923 г. Сталин писал в «Правде» по поводу польской войны: «Так обстояло дело в 1920 г. во время войны с поляками, когда мы, недооценив силу национального момента в Польше и увлекшись легким успехом эффектного продвижения вперед, взяли на себя непосильную задачу прорыва в Европу через Варшаву, сплотили против советских войск громадное большинство польского населения и создали, таким образом, обстановку, аннулирующую успехи советских войск под Минском и Житомиром и подорвавшую престиж советской власти на Западе».[3]
Это поражение все долгие двадцатые и тридцатые годы оставалось травмой для советских вождей. Польша запирала Советскому Союзу путь в центр Европы, в Германию. Но как раз Германии отводилась в большевистских планах мировой революции ключевая роль. В строго секретной, только членам Политбюро адресованной памятной записке о «будущей немецкой революции и задачах Российской коммунистической партии» говорилось: «Пролетарская революция в Германии с первых же ее шагов приобретает еще большее международное значение, нежели российская революция. Германия-более промышленная страна, чем Россия. Германия находится в самом центре Европы. (...)Главнейшим врагом германской революции окажется буржуазная Польша. Польская буржуазия окажется наиболее злобным врагом не только потому, что именно ее французский империализм более всего склонен избрать орудием своих контр-революционных целей, но и потому, что, предвидя трудность своего положения между советской Германией и советской Россией, польская буржуазия будет драться с мужеством отчаяния. (...)Советская Германия с первых же дней своего существования заключит теснейший союз с СССР. (...) Такой союз имел бы в своем распоряжении все хозяйственные ресурсы, какие только необходимы для процветания и советской Германии, и СССР. (...)Надвигающаяся вторая, действительно пролетарская революция в Германии поможет советской России окончательно победить на решающем фронте социалистического хозяйственного строительства, а тем самым создаст незыблемую базу для победы социалистических форм хозяйства во всей Европе».[4]
Далее в записке говорилось: в случае пролетарской революции в Германии и возможной войны в Европе, необходимо вовремя выдвинуть «лозунг Соединенных штатов рабоче-крестьянских республик Европы. «Лозунг „Соединенные Штаты“ для коммунистов является ничем иным, как этапом к лозунгу „Союз советских республик Европы. А поскольку к такому союзу, разумеется, будет принадлежат и СССР -к лозунгу „Союз советских республик Европы и Азии"...(...) С революцией в Германии большими шагами приближается революция в Европе и во всем мире».[5] И Сталин был того же мнения. В августе 1923 г. он писал Аугусту Телхаймеру, редактору «Роте фане»: «Победа революции в Германии будет иметь для пролетариата Европы и Америки более существенное значение, чем победа русской революции шесть лет назад».[6]
Такого рода взглядами обосновывалась и мечта о прямой границе с Германией или о «коридоре» к ней. Сергей Гусев, начальник политического управления Красной Армии, писал в 1923 г. Григорию Зиновьеву, одному из ближайших сотрудников Ленина и одновременно одному из влиятельнейших советских вождей в 20-е годы: «Тов.Зиновьев! Не приходило ли Вам в голову, что в случае германской революции и нашей войны с Польшей и Румынией решающее значение могли бы иметь наступление наше на Вост. Галицию (где поднять восстание не трудно) и "случайный" прорыв наш в Чехословакию, где при сильной КП вполне возможна революция (в "присутствии" наших двух-трех дивизий). Таким способом мы: 1) вышли бы в глубокий тыл Польше и ее участь была бы решена, 2) получили бы через Ч.-С. "корридор" в Советскую Германию; 3) имели бы Ч.-С. Красную армию. Не следует ли уже теперь вести политическую подготовку Ч.-С. в этом направлении?». [7]
Феликс Дзержинский, основатель пресловутой ЧК, предшественницы ГПУ/НКВД/КГБ, и один из крупнейших советских функционеров, вплоть до своей смерти в 1926 г., занимался по поручению Политбюро «польским вопросом». В последние месяцы перед смертью он определил ближайшие и средней срочности цели советской польской политики исходя из того, что Польша нападет на Советский Союз самое позднее в 1927 г.: «...во всяком случае мы перенесем границу на Буг, присоединим Западную Украину к УССР, отдадим Вильно Литве, создадим непосредственное соединение с Германией».[8]
После смерти Дзержинского в советской польской политике ничего не изменилось. Сталин писал 1 сентября 1930 г. Вячеславу Молотову: «1) Поляки наверняка создают (если уже не создали) блок балтийских (Эстония, Латвия, Финляндия) государств, имея в виду войну с СССР. Я думаю, что пока они не создадут этот блок, они воевать с СССР не станут, - стало быть, как только обеспечат блок. - начнут воевать (повод найдут). Чтобы обеспечить наш отпор и поляко-румынам, и балтийцам, надо создать себе условия, необходимые для развертывания (в случае войны) не менее 150-160 пехот[ных] дивизий, т.е. дивизий на 40-50 (по крайней мере) больше, чем при нынешней нашей установке. Это значит, что нынешний мирный состав нашей армии с 640 тысяч придется довести до 700 тысяч. [Без этой «реформы» нет возможности гарантировать (в случае блока поляков с балтийцами) оборону Ленинграда и Правобережной Украины. Это не подлежит, по-моему, никакому сомнению. И наоборот, при этой «реформе» мы наверняка обеспечиваем победоносную оборону СССР. Но для «реформы» потребуются немаленькие суммы денег (большее количество «выстрелов» , большее количество техники, дополнительное количество командного состава, дополнительные расходы на вещевое и продовольственное снабжение). Откуда взять деньги? Нужно, по-моему, увеличить (елико возможно) производство водки. Нужно отбросить ложный стыд и прямо, открыто пойти на максимальное увеличение производства водки на предмет обеспечения действительной и серьезной обороны страны».[9]
Далее Сталин пишет в том же письме, что задание по увеличению производства водки надо официально закрепить в госбюджете на 1930/1931 гг.[10] Ничего удивительного, что 15 сентября 1930 г. Политбюро принимает решение: «принять необходимые меры к скорейшему увеличению выпуска водки (...) Принять программу выкурки спирта в 90 мил. ведер в 1930/31 году».[11]
Нет никакого сомнения, что в 1930 г. советское руководство действительно было озабочено масштабным вооружением Красной Армии. Об этом свидетельствуют также следующие цифры. Красная Армия выросла с 631 000 солдат в 1930 г. до 1 033 570 в 1934 году;[12] число самолетов увеличилось с 1149 до 4354,[13] число танков - с 92 в 1928 г. до 7574 в 1934 г.[14] После 1934 г. Советский Союз продолжал наращивать вооружение. В 1939 г. Красная армия состояла из 1 931 962 солдат, она располагала 10 362 самолетами и 21 110 танками.[15]
В то же время, большое число танков, самолетов и солдат, создавало ложное представление о действительном состоянии боеготовности советских войск, на что и указывал Буденный в протицированной выше записке. В реальности стремительно растущая масса военных материалов и вооружений не соответствовала их качеству. Самолеты и танки были устаревшими и очень быстро ломались, солдаты плохо питались и были немотивированы.[16]Офицерский корпус тоже не соответствовал уровню других стран. Этому было много причин, одной из важнейших представляется сталинистский террор тридцатых годов, который зверствовал и в Красной Армии.
Первая большая волна чисток настигла Красную Армию уже в 1929-30 гг. Более 10 000 офицеров были уволены из армии, более 2600 из них были арестованы. В 1930-32 гг. в рамках операции «Весна» были арестованы 3000 офицеров, в большинстве случаев бывшие офицеры царской армии[17]. Вторая большая волна чисток началась в 1934 г. и длилась до 1936.[18] Ее сменила в 1937 г. третья волна, ставшая кульминацией террора в Красной армии.
К 31 декабря 1936 г. корпус высших всех родов войск офицеров (начиная от генерал-майора) насчитывал 1651 человека. Согласно последним исследованиям Павла Вечкоркевича между 1936 и 1939 гг. 87% из них потеряли свои должности, девять покончили самоубийством и 1433 были уволены. Согласно доступным сегодня документам из 1433 уволенных 1179 были арестованы, 715 в конечном счете расстреляны, 71 умер в тюрьме или в Гулаге. Получается, что почти половина (48%) из общего числа высших офицеров погибла в 1936-39 гг.; сотни попали тюрьму и Гулаг, многие были понижены по службе, другие «добровольно» ушли со службы, чтобы избежать преследований.[19]
На более низком уровне террор был относительно менее жестоким, хотя абсолютное число жертв оказалось гораздо выше. По последним оценкам число всех офицеров советских вооруженных сил, которые пострадали от чисток в 1935-1939 гг. достигает 63 000. Из них 14 775 были либо до, либо после увольнения со службы арестованы. Часть была убита, остальные попали в тюрьму или в Гулаг. По неполным данным число офицеров, приговоренных к смерти советской военной юстицией составляет 4467[20]. В 1938 году офицерский корпус советских вооруженных сил насчитывал всего 179 000 человеек.[21]
Эта волна террора имела для советских вооруженных сил катастрофические последствия. Во время германо-советской войны 1941-45 годов погибло 6,3% всех высших офицеров (генеральского уровня), во время чисток было убито почти 50%.[22]
Генерал Константин Рокоссовский, сам сидевший с 1938 по 1940 г., писал по этому поводу: «Это было хуже, чем артиллерийский огонь по собственным войскам».[23] На мораль и качество офицерского корпуса террор оказал самое разрушительное действие.[24]
Но и с простыми солдатами обращались не лучше. Большинство из них пришли из деревни и испытали, точнее пережили, террор коллективизации тридцатых годов, жертвами которого стали миллионы людей. Но сталинский террор бушевал и в городах тоже, так что большая часть солдат прямо или косвенно была им затронута. В этих условиях воодушевление по поводу службы на Сталина и на советское государство было скорее ограниченным. Генерал Георгий Жуков, получивший в 1939 г. в командование Киевский военный округ, констатировал: «Распад дисциплины вплоть до самовольногоо оставления службы и дезертирства». Нужно было ввести новый ужесточенный порядок несения службы, который предусматривал помимо прочего и физическое насилие, которое офицеры широко применяли.[25]
Большие проблемы были также в области вооружений. Число произведенных самолетов и танков было высоким, их качество, однако, низким. Очень часто из-за непрофессионального обслуживания и использования проиходили аварии. В 1937 г. число аварий в воздушных силах по сравнению с предыдущим годом повысилось на 80%.[26] 16 мая 1939 г. Климент Ворошилов был вынужден сообщить, что аварии в воздушных силах приняли «чрезвычайные размеры»[27]
С 1 января по 15 мая 1939 г. во время катастроф погибли 70 пилотов, была потеряна 91 машина.[28] Не лучшим было положение в других родах войск, но аварии там были не такими заметными и их было легко скрыть.[29]
Советское руководство исследовало ситуацию и приняло решение произвести реформы. Разрабатывались новые планы и программы, раздавались приказы и указания, которые следовало немедленно претворять в жизнь. Речь шла о том, чтобы исправить недостатки и упущения и как можно быстрее повысить боеготовность Красной Армии.[30] Эта деятельность была, однако, не особенно успешной, что подтвердили результаты 1939-1941 гг.
Когда советское руководство в конце 20-х годов постановило начать вооружение страны, главного врага оно видело в Польше. Антикоммунистическая Польша запирала Советскому Союзу путь на Запад. К тому же, болезненное для советских вождей поражение 1920-го года и в будущие годы влияло на их отношение к Польше как к государству и нации. В двадцатые и тридцатые годы в Советском Союзе возник антипольский психоз, который вылился в коллективное преследование польского меньшинства (так называемые, польские операции). Тысячи поляков были расстреляны, многие тысячи арестованы и депортированы.
14 сентября 1937 г. Николай Ежов, народный комиссар внутренних дел и инициатор операции, доложил Сталину о ходе «польской операции». Ежов сообщал, что по обвинению в шпионаже в пользу польского государства арестованы 23 216 человек польского происхождения. Сталин написал на краю доклада: «Т. Ежову. Очень хорошо. Копайте и вычищайте и впредь эту польско-шпионскую грязь. Крушите ее в интересах СССР»[31]. «Польская операция», естественно, продолжалась.[32]
Приход к власти в Германии национал-социалистов изменил политическую ситуацию в Европе. Советский союз не был для Гитлера потенциальным союзником, напротив, политика немецкого диктатора была антикоммунистической и антисоветской. Сталин все же пытался наладить контакты с национал-социалистиченским режимом, поначалу, правда, безуспешно. Советскому руководству быстро стало ясно, что нацистская Германия с заново воссозданным вермахтом и быстрым вооружением, сможет стать опаснейшим врагом Советского Союза.[33] Польша, благодаря своему геополитическому положению продолжала играть в этих расчетах важную роль.
В конце ноября 1938 г. состоялось заседание Главного военного совета. Главной темой обсуждений были советско-японские бои в июле и августе 1938 г. у озера Хасан. Заключительный доклад сделал маршал Ворошилов, нарком обороны: «...на западной границе мы имеем врага, не менее организованного, чем японцы.... Сейчас когда мы говорим о западном нашем участке, мы имеем в виду Германию; Польша, Румыния и всякие там Прибалтики, они у нас со счетов давным давно сняты, этих господ мы в любое время при всех обстоятельствах сотрем в порошек».[34]
Но в 1939 году произошел неожиданный поворот. Гитлер, который пытался - хотя и безуспешно - привлечь Польшу в качестве союзника в идеологической войне против Советского Союза, теперь решил напасть на Польшу. Чтобы обезопасить себя, он недолго думая предложил Сталину поделить Польшу и оставшуюся Восточную Европу между Германией и Советским Союзом. Сталин охотно принял это предложение и в ночь с 23 на 24 августа 1939 г. министры иностранных дел Германии и России подписали печально известный пакт Гитлера-Сталина, которым был официально предрешен четвертый раздел Польши.[35]
Первого сентября 1939 г. Германия напала на Польшу. Когда польская армия была почти разбита, но не все части страны еще были заняты, Сталин ввел в Польшу свои войска. Красной Армии пришлось легко, тем более, что польские войска кое где совсем не сопротивлялись. Красная Армия и вермахт отметили свое братство по оружию совместным парадом в Бресте.
Союз с Германией преследовал с точки зрения Сталина ясную цель: с одной стороны следовало передвинуть советскую границу как можно дальше на Запад, с другой - вовлечь Германию в войну с западными странами, чтобы таким образом ослабить западные («капиталистические») страны. Седьмого декабря 1939 г. в Кремле состоялось совещание, на котором Сталин объяснил причины, подвигшие его на германо-советский пакт: «Война идет между двумя группами капиталистических стран (...) Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга. (...)Гитлер, сам этого не понимая и не желая, расстраивает, подрывает капиталистическую систему. (...)Мы можем маневрировать, подталкивать одну сторону против другой, чтобы лучше разодрались. Пакт о ненападении в некоторой степени помогает Германии. Следующий момент - подталкивать другую сторону»[36]
Этот комментарий показывает, что Сталин поставил на то, чтобы в полную силу разжечь войну между Германией и западными союзниками и ослабить «капиталистические» страны. В тени этого конфликта он предпринял первые шаги, чтобы силой оружия распространить советско-коммунистическое владычество за пределы Советского Союза. Первой жертвой стала Польша, которую Германия и Советский Союз разделили между собой. Вскоре должны были быть заняты и стать советскими балтийские страны и Бесарабия.
Красная Армия в 1939-1941 гг. и ее боеготовность.
Тридцатого ноября 1939 г., еще в победном угаре, Сталин приказал напасть на гораздо более слабую Финляндию. Однако совершенно неожиданно Красная армия поначалу потерпела чувствительное военное поражение. Только после трех месяцев изнурительных боев Финляндия попросила СССР о перемирии и заявила о согласии отдать Советскому Союзу требуемые им территории. Красная армия понесла большие потери, а недостатки советских вооруженных сил стали всем очевидны. Зимняя война обернулась шоком для Сталина и советского руководства. Им стало ясно, что Красная армия еше не готова к наступательной войне. Климент Ворошилов в мае 1940 г. ушел с поста министра обороны, были запущены новые реформы и программы вооружений.[37]
На заседании Политбюро 27 марта 1940 г. обсуждалась финская война. Маршал Ворошилов, тогда еще нарком обороны занялся самокритикой: «Недостаточная подготовка к такой войне. Ряд командиров непригодны. Армия плохо вооружена». Он предлагает меры по меры по исправлению ситуации: «Необходима профессиональная армия. - Быть готовыми в любой момент.- Положить конец флуктуациям в командирском составе.- Железнодорожный транспорт существенно улучшить. - Резервы должны быть увеличены»[38]
Днем позже члены Политбюро обсуждали доклад Ворошилова, на которого, как отмечает Димитров в дневнике, открыто нападали. Сталин взял, взял, однако Ворошилова под защиту: «у нас не часто происходит такое, чтобы народный комиссар так открыто говорил о своих ошибках». Затем Сталин нападет на командиров: «Командиры - 60% хорошие, 40% шляпы, бесхарактерные, трусы и т.д. (...) Все зависит от командиров. Хороший командир и с плохой дивизией добьется своего, плохой командир может и хорошую дивизию разложить(...). Если наркоматы будут лучше работать, у нас будет лучшая армия в мире»[39]
В следующие месяцы происходила оценка ситуации, о чем Сталин лично заботился. Выяснилось, в насколько плохом состоянии находилась Красная армия. Седьмого ноября 1940 г. после военного парада на Красной площади в Кремле состоялся прием, на который Сталин пригласил своих ближайших соратников. В самом конце, когда все уже собирались расходиться, слово взял явно раздраженный Сталин. Он произнес длинную речь, говорил запальчиво, ругал своих соратников и угрожал им: «История нас избаловала. Мы сравнительно легко добились многих успехов. И это вызвало у многих самодовольство, опасное самодовольство.(...) Уроки войны в Финляндии, уроки войны в Европе не изучаются. (...) К такой воздушной войне, какая идет между Германией и Англией мы не готовы. Выяснилось, что наши самолеты только 35 минут могут продержаться в воздухе, а немецкие и английские - до нескольких часов! Если наши вооруженные силы, наш транспорт и т.п. не будут так же сильны, как у наших противников (а это все капиталистические страны, даже те, которые выдают себя за наших друзей), тогда они нас сожрут. (...) Мы сейчас реорганизуем пехоту, кавалерия всегда была хорошей, теперь нужно серьезно заняться авиацией и противовоздушной обороной. Этим я занят ежедневно. Я беседую с конструкторами и другими специалистами. Но я единственный, кто занимается сразу всем. Никто из вас ни капли об этом не думает. Я здесь один такой... Но я могу учиться, читать, сосредотачивать внимание каждый день; почему вы этого не можете? Вы не любите учиться, живете в свое удовольствие. Двумя руками раздаете наследство Ленина. (...) Выслушают меня и все оставят по-старому. Но я вам покажу, если выйду из терпения (вы знаете, как я это могу). Так ударю по толстякам, что все затрещит».[40]
Устранение многочисленных недостатков и слабостей Красной Армии требовало огромной работы, времени и значительных финансовых средств. Поэтому неудивительно, что через 7 месяцев, в мае 1941 г., необходимый уровень боеготовности Красной армии еще не был достигнут. Восьмого мая состоялось заседание Высшего военного совета Красной армии. На нем было установлено, что «В целом, боевая подготовка хотя и повысилась по сравнению с 1941 г, но все еще не отвечает современным требованиям ведения операции и боя, и характеризуется невыполнением задач, поставленных в приказе НКО № 30».[41]
Существует множество документов 1941 г. в которых высшие военные извещают партийное руководство о трудностях в подготовке к войне. 15 апреля 1941 г. начальник генерального штаба генерал Георгий Жуков жаловался на то, что армия недостаточно обеспечена боеприпасами , в особенности арлиллерийскими.[42] В тот же день Высший военный совет принял постановление, в котором обязал правительство до конца 1941 г. обеспечить армию боеприпасами всех калибров, с тем чтобы создать резервы на три месяца ведения войны.[43] 14 мая 1941 года генерал Федоренко сообщал наркому обороны, что моторизованные корпуса из-за недостаточного обеспечения танками не полностью боеспособны. [44]
Например, части, располагавшиеся в крепости Брест имели много артиллерии , но боеприпасы к ней до 22 июня 1941 г так и не были доставлены.[45] Созданная в начале 1941 г. и расположенная в Хайновке под Белостоком 208 моторизованная дивизия была в июне 1941 г. вооружена только на 70-80%. Входивший в эту дивизию 128 танковый полк должен был иметь 250 танков , но не имел ни одного.[46] И эта часть не была исключением.[47] Летом 1941 г. огромные советские танковые соединения находились в состоянии реорганизации, достижение ими полной боеготовности предполагалось весной 1942 г.[48]
10/11 июня 1941 г. маршал Тимошенко, тогдашний нарком обороны и генерал Жуков, начальник Генерального штаба, докладывали Сталину о неудовлетворительном продвижении строительства железнодорожных линий, важнейших путей обеспечения войск. Они информировали Сталина, что выполнение планов строительства железнодорожных линий на 1941 год по угрозой: «На одиннадцати новых ж .л. линиях западного направления работы были начаты в конце апреля и до сих пор не развернуты в полной мере. На 1 июня по многим линиям выполнено только 8% годового плана (...) Годовой план работ по строительству этих мостов (на западном и южном направлениях - БМ) на 1 июня т. г. выполнен в пределах от 13 до 20%»[49]..Главная причина трудностей состояла, согласно докладу, в нехватке строительных материалов (цемента, дерева, железа).
Параллельно с массированным вооружением, Генеральный штаб разрабатывал в 1940-41 гг. планы нанесения удара в западном направлении, то есть по расположенным на польской территории немецким войскам. Последние известные планы датированы маем 1941 г. [50] Современные исследования показывают однако, что в 1941 г. Красная армия была совершенно не готова к войне с таким сильным противником как Германия.[51] Это было ясно советскому руководству во главе со Сталиным.
«Миролюбие» и подготовка к агрессивной войне
В то время как пропаганда демонстрировала советское «миролюбие», многое указывало на то, что Советский Союз самое позднее с 1930 г. готовился к агрессивной войне. Советское руководство, как это упоминалосьт выше, во время массированного воружения делало упор на танки, артиллерию и авиацию, как на современные наступательные виды вооружений. Кроме того, многие высказывания Сталина можно истолковать подобным образом. 28 марта 1940 г. он помимо прочего заявил на пленуме ЦК: «Артиллерия играет решающую роль, танки расчищают дорогу пехоте»[52]. Годом позже, в мае 1941 г. во время приема в Кремле Сталин подчеркнул в разговоре со своими ближайшими соратниками значение наступательных видов оружия: «Самое важное - это хорошо вооруженнная пехота. - Но главную роль играет артиллерия (пушки, танки). - Для исполнения этой роли артиллерии нужна авиация. - Одна авиация не может решить исход боя, но во взаимодействии с пехотой и артиллерией она играет чрезвычайно важную роль. - Решающими являются при этом (...)самолеты с нормальной дальностью (бомбардировщики и штурмовики). (...) Кавалерия не потеряла своего значения в современных боях. - Она особенно важна, если надо преследовать выбитого со своих позиций противника и не дать ему возможность укрепиться на новых позициях».[53]
Советское руководство с 1930 г. делало ставку на те рода оружия, которые необходимы для ведения современной наступательной войны, на танки, артиллерию, авиацию, которые «расчищают» путь пехоте. Но не только выбор оружия говорит за то, что СССР самое позднее с 1930 г. готовился к ведению агрессивной войны. Высказывания Сталина и его ближайших соратников, как, например, цитировавшееся выше высказывание Семена Буденного, тоже свидетельствуют об этом: «Три года тому назад говорили, что нам нужно два-три года тогда мы сами нападём». Сталин сам заявил 5 мая 1941 г. во время приема в Кремле своим ближайшим сотрудникам: «Нет обороны без наступления“.[54]
Пропаганда, однако подчеркивала «миролюбие» советского государства. Еще в 1923 г., когда в узком кругу обсуждались планы нападения на Польшу, Сталин указал на вопрос, который он считал важным: «Под каким легальным прикрытием мобилизнуть солдат, сохраняя внешность миролюбия и, по крайней мере, внешность обороны».[55]
Характер пропаганды соохранялся до 1941 г. В этом духе воспитывались офицеры и солдаты Красной армии. Но весной 1941 года Сталин явно пришел к выводу, что предшествующая пропаганда, которая поддерживала «иллюзию миролюбия», больше не соответствует ситуации. Солдат и офицер теперь надо психологически готовить к предстоящей агрессивной войне. Как уже упоминалось, 5 мая 1941 г. после торжественного собрания выпускников Военной академии в Кремле состоялся прием, на котром Сталин помимо прочнего заявил: «...Наша политика мира и безопасности в то же время политика подготовки войны. Нет обороны без наступления. Надо воспитывать армию в духе наступления. Надо готовиться к войне».[56]...
Продолжение следует
В газете "Die Welt" 14.03.08 Вышла статья Богдана Мусиаля "Kampfplatz Deutschland. Stalins Angriffspläne für den Westen" - "Место битвы - Германия. Сталинские планы нападения на Запад".
Это анонс книги Мусиаля „Kampfplatz Deutschland. Stalins Kriegspläne gegen Deutschland“,- "Место битвы Германия. Сталинские планы войны против Германии", изд. Propyläen Verlag. Она выходит 17 марта 2008 г.
На русском языке статья Мусиаля вышла в моем переводе в сборнике "Правда Виктора Суворова-3" (М., 2007) под названием "Мы схватим капитализм за шиворот". Советская подготовка к наступательной войне в тридцатые - начале сороковых годов".
Вот русский текст, часть 1:
«Мы схватим капитализм за шиворот»
Советская подготовка к наступательной войне в тридцатые - начале сороковых годов.
Международные исследователи уже в течение нескольких десятилетий едины в том, что немецкое нападение на Советский Союз 22 июня 1941 г. было идеологически обусловленной войной, спланированной и начатой как война на уничтожение за завоевание жизненного пространства. Существует много доказательств этому, в том числе и высказывания самого Гитлера. Несомненно, что летом 1941 г. Советский Союз пал жертвой давно подготавливавшейся агрессии. Советская военная и послевоенная пропаганда подавала нападение германии соответствующим образом, одновременно оставляя в тени продолжавшийся почти два года германо-советский союз.
Новейшие исследования показали однако, что Советский Союз самое позднее с начала тридцатых годов тоже готовился к идеологически обусловленной наступательной войне. Ее цель - расширить коммунистическое владычество в Европе и в мире силой оружия. Советский союз начал реализацию этой на практике вторжением в Польшу в сентябре 1939 г. Помимо прочего это подтверждается высказываниями ближайших доверенных лиц Сталина, что будет показано ниже.
Подготовка к наступательной войне в тридцатые годы.
Когда в начале тридцатых годов в Москве состоялось одно из обычных многочасовых заседаний правительства, на повестке дня стоял вопрос о подготовке советских вооруженных сил к войне. На нем присутствовали народный комиссар по военным и морским делам Климент Ефремович Ворошилов и инспектор кавалерии Семен Буденный. Во время заседания Буденный передал своему другу Клименту записку с комментарием по поводу выполнения подготовки к войне: «К.Е. Что же делается на белом свете? Три года тому назад говорили, что нам нужно два-три года тогда мы сами нападём, а теперь просим пять лет, но когда я вдумываюсь в нашу готовность по докладам то получается, что с каждым годом мы становимся всё менее и менее готовы. СБ».[1]
Буденный совершенно очевидно имеет в виду приготовления к войне с Польшей, тогдашним главным врагом Советского Союза. «Польская опасность» была для советских вождей в двадцатые и тридцатые годы чем-то очевидным. Они рассматривали Польшу как острую угрозу первому в мире коммунистическому государству и , в первую очередь, как главное препятствие распространению коммунистической революции на центральную и западную Европу. Ведь были же части Красной армии в августе 1920 г. остановлены под Варшавой и обращены в бегство, как раз тогда, когда они находились на пути в Европу и одновременно надеялись на коммунистическую революцию в Германии.[2] В марте 1923 г. Сталин писал в «Правде» по поводу польской войны: «Так обстояло дело в 1920 г. во время войны с поляками, когда мы, недооценив силу национального момента в Польше и увлекшись легким успехом эффектного продвижения вперед, взяли на себя непосильную задачу прорыва в Европу через Варшаву, сплотили против советских войск громадное большинство польского населения и создали, таким образом, обстановку, аннулирующую успехи советских войск под Минском и Житомиром и подорвавшую престиж советской власти на Западе».[3]
Это поражение все долгие двадцатые и тридцатые годы оставалось травмой для советских вождей. Польша запирала Советскому Союзу путь в центр Европы, в Германию. Но как раз Германии отводилась в большевистских планах мировой революции ключевая роль. В строго секретной, только членам Политбюро адресованной памятной записке о «будущей немецкой революции и задачах Российской коммунистической партии» говорилось: «Пролетарская революция в Германии с первых же ее шагов приобретает еще большее международное значение, нежели российская революция. Германия-более промышленная страна, чем Россия. Германия находится в самом центре Европы. (...)Главнейшим врагом германской революции окажется буржуазная Польша. Польская буржуазия окажется наиболее злобным врагом не только потому, что именно ее французский империализм более всего склонен избрать орудием своих контр-революционных целей, но и потому, что, предвидя трудность своего положения между советской Германией и советской Россией, польская буржуазия будет драться с мужеством отчаяния. (...)Советская Германия с первых же дней своего существования заключит теснейший союз с СССР. (...) Такой союз имел бы в своем распоряжении все хозяйственные ресурсы, какие только необходимы для процветания и советской Германии, и СССР. (...)Надвигающаяся вторая, действительно пролетарская революция в Германии поможет советской России окончательно победить на решающем фронте социалистического хозяйственного строительства, а тем самым создаст незыблемую базу для победы социалистических форм хозяйства во всей Европе».[4]
Далее в записке говорилось: в случае пролетарской революции в Германии и возможной войны в Европе, необходимо вовремя выдвинуть «лозунг Соединенных штатов рабоче-крестьянских республик Европы. «Лозунг „Соединенные Штаты“ для коммунистов является ничем иным, как этапом к лозунгу „Союз советских республик Европы. А поскольку к такому союзу, разумеется, будет принадлежат и СССР -к лозунгу „Союз советских республик Европы и Азии"...(...) С революцией в Германии большими шагами приближается революция в Европе и во всем мире».[5] И Сталин был того же мнения. В августе 1923 г. он писал Аугусту Телхаймеру, редактору «Роте фане»: «Победа революции в Германии будет иметь для пролетариата Европы и Америки более существенное значение, чем победа русской революции шесть лет назад».[6]
Такого рода взглядами обосновывалась и мечта о прямой границе с Германией или о «коридоре» к ней. Сергей Гусев, начальник политического управления Красной Армии, писал в 1923 г. Григорию Зиновьеву, одному из ближайших сотрудников Ленина и одновременно одному из влиятельнейших советских вождей в 20-е годы: «Тов.Зиновьев! Не приходило ли Вам в голову, что в случае германской революции и нашей войны с Польшей и Румынией решающее значение могли бы иметь наступление наше на Вост. Галицию (где поднять восстание не трудно) и "случайный" прорыв наш в Чехословакию, где при сильной КП вполне возможна революция (в "присутствии" наших двух-трех дивизий). Таким способом мы: 1) вышли бы в глубокий тыл Польше и ее участь была бы решена, 2) получили бы через Ч.-С. "корридор" в Советскую Германию; 3) имели бы Ч.-С. Красную армию. Не следует ли уже теперь вести политическую подготовку Ч.-С. в этом направлении?». [7]
Феликс Дзержинский, основатель пресловутой ЧК, предшественницы ГПУ/НКВД/КГБ, и один из крупнейших советских функционеров, вплоть до своей смерти в 1926 г., занимался по поручению Политбюро «польским вопросом». В последние месяцы перед смертью он определил ближайшие и средней срочности цели советской польской политики исходя из того, что Польша нападет на Советский Союз самое позднее в 1927 г.: «...во всяком случае мы перенесем границу на Буг, присоединим Западную Украину к УССР, отдадим Вильно Литве, создадим непосредственное соединение с Германией».[8]
После смерти Дзержинского в советской польской политике ничего не изменилось. Сталин писал 1 сентября 1930 г. Вячеславу Молотову: «1) Поляки наверняка создают (если уже не создали) блок балтийских (Эстония, Латвия, Финляндия) государств, имея в виду войну с СССР. Я думаю, что пока они не создадут этот блок, они воевать с СССР не станут, - стало быть, как только обеспечат блок. - начнут воевать (повод найдут). Чтобы обеспечить наш отпор и поляко-румынам, и балтийцам, надо создать себе условия, необходимые для развертывания (в случае войны) не менее 150-160 пехот[ных] дивизий, т.е. дивизий на 40-50 (по крайней мере) больше, чем при нынешней нашей установке. Это значит, что нынешний мирный состав нашей армии с 640 тысяч придется довести до 700 тысяч. [Без этой «реформы» нет возможности гарантировать (в случае блока поляков с балтийцами) оборону Ленинграда и Правобережной Украины. Это не подлежит, по-моему, никакому сомнению. И наоборот, при этой «реформе» мы наверняка обеспечиваем победоносную оборону СССР. Но для «реформы» потребуются немаленькие суммы денег (большее количество «выстрелов» , большее количество техники, дополнительное количество командного состава, дополнительные расходы на вещевое и продовольственное снабжение). Откуда взять деньги? Нужно, по-моему, увеличить (елико возможно) производство водки. Нужно отбросить ложный стыд и прямо, открыто пойти на максимальное увеличение производства водки на предмет обеспечения действительной и серьезной обороны страны».[9]
Далее Сталин пишет в том же письме, что задание по увеличению производства водки надо официально закрепить в госбюджете на 1930/1931 гг.[10] Ничего удивительного, что 15 сентября 1930 г. Политбюро принимает решение: «принять необходимые меры к скорейшему увеличению выпуска водки (...) Принять программу выкурки спирта в 90 мил. ведер в 1930/31 году».[11]
Нет никакого сомнения, что в 1930 г. советское руководство действительно было озабочено масштабным вооружением Красной Армии. Об этом свидетельствуют также следующие цифры. Красная Армия выросла с 631 000 солдат в 1930 г. до 1 033 570 в 1934 году;[12] число самолетов увеличилось с 1149 до 4354,[13] число танков - с 92 в 1928 г. до 7574 в 1934 г.[14] После 1934 г. Советский Союз продолжал наращивать вооружение. В 1939 г. Красная армия состояла из 1 931 962 солдат, она располагала 10 362 самолетами и 21 110 танками.[15]
В то же время, большое число танков, самолетов и солдат, создавало ложное представление о действительном состоянии боеготовности советских войск, на что и указывал Буденный в протицированной выше записке. В реальности стремительно растущая масса военных материалов и вооружений не соответствовала их качеству. Самолеты и танки были устаревшими и очень быстро ломались, солдаты плохо питались и были немотивированы.[16]Офицерский корпус тоже не соответствовал уровню других стран. Этому было много причин, одной из важнейших представляется сталинистский террор тридцатых годов, который зверствовал и в Красной Армии.
Первая большая волна чисток настигла Красную Армию уже в 1929-30 гг. Более 10 000 офицеров были уволены из армии, более 2600 из них были арестованы. В 1930-32 гг. в рамках операции «Весна» были арестованы 3000 офицеров, в большинстве случаев бывшие офицеры царской армии[17]. Вторая большая волна чисток началась в 1934 г. и длилась до 1936.[18] Ее сменила в 1937 г. третья волна, ставшая кульминацией террора в Красной армии.
К 31 декабря 1936 г. корпус высших всех родов войск офицеров (начиная от генерал-майора) насчитывал 1651 человека. Согласно последним исследованиям Павла Вечкоркевича между 1936 и 1939 гг. 87% из них потеряли свои должности, девять покончили самоубийством и 1433 были уволены. Согласно доступным сегодня документам из 1433 уволенных 1179 были арестованы, 715 в конечном счете расстреляны, 71 умер в тюрьме или в Гулаге. Получается, что почти половина (48%) из общего числа высших офицеров погибла в 1936-39 гг.; сотни попали тюрьму и Гулаг, многие были понижены по службе, другие «добровольно» ушли со службы, чтобы избежать преследований.[19]
На более низком уровне террор был относительно менее жестоким, хотя абсолютное число жертв оказалось гораздо выше. По последним оценкам число всех офицеров советских вооруженных сил, которые пострадали от чисток в 1935-1939 гг. достигает 63 000. Из них 14 775 были либо до, либо после увольнения со службы арестованы. Часть была убита, остальные попали в тюрьму или в Гулаг. По неполным данным число офицеров, приговоренных к смерти советской военной юстицией составляет 4467[20]. В 1938 году офицерский корпус советских вооруженных сил насчитывал всего 179 000 человеек.[21]
Эта волна террора имела для советских вооруженных сил катастрофические последствия. Во время германо-советской войны 1941-45 годов погибло 6,3% всех высших офицеров (генеральского уровня), во время чисток было убито почти 50%.[22]
Генерал Константин Рокоссовский, сам сидевший с 1938 по 1940 г., писал по этому поводу: «Это было хуже, чем артиллерийский огонь по собственным войскам».[23] На мораль и качество офицерского корпуса террор оказал самое разрушительное действие.[24]
Но и с простыми солдатами обращались не лучше. Большинство из них пришли из деревни и испытали, точнее пережили, террор коллективизации тридцатых годов, жертвами которого стали миллионы людей. Но сталинский террор бушевал и в городах тоже, так что большая часть солдат прямо или косвенно была им затронута. В этих условиях воодушевление по поводу службы на Сталина и на советское государство было скорее ограниченным. Генерал Георгий Жуков, получивший в 1939 г. в командование Киевский военный округ, констатировал: «Распад дисциплины вплоть до самовольногоо оставления службы и дезертирства». Нужно было ввести новый ужесточенный порядок несения службы, который предусматривал помимо прочего и физическое насилие, которое офицеры широко применяли.[25]
Большие проблемы были также в области вооружений. Число произведенных самолетов и танков было высоким, их качество, однако, низким. Очень часто из-за непрофессионального обслуживания и использования проиходили аварии. В 1937 г. число аварий в воздушных силах по сравнению с предыдущим годом повысилось на 80%.[26] 16 мая 1939 г. Климент Ворошилов был вынужден сообщить, что аварии в воздушных силах приняли «чрезвычайные размеры»[27]
С 1 января по 15 мая 1939 г. во время катастроф погибли 70 пилотов, была потеряна 91 машина.[28] Не лучшим было положение в других родах войск, но аварии там были не такими заметными и их было легко скрыть.[29]
Советское руководство исследовало ситуацию и приняло решение произвести реформы. Разрабатывались новые планы и программы, раздавались приказы и указания, которые следовало немедленно претворять в жизнь. Речь шла о том, чтобы исправить недостатки и упущения и как можно быстрее повысить боеготовность Красной Армии.[30] Эта деятельность была, однако, не особенно успешной, что подтвердили результаты 1939-1941 гг.
Когда советское руководство в конце 20-х годов постановило начать вооружение страны, главного врага оно видело в Польше. Антикоммунистическая Польша запирала Советскому Союзу путь на Запад. К тому же, болезненное для советских вождей поражение 1920-го года и в будущие годы влияло на их отношение к Польше как к государству и нации. В двадцатые и тридцатые годы в Советском Союзе возник антипольский психоз, который вылился в коллективное преследование польского меньшинства (так называемые, польские операции). Тысячи поляков были расстреляны, многие тысячи арестованы и депортированы.
14 сентября 1937 г. Николай Ежов, народный комиссар внутренних дел и инициатор операции, доложил Сталину о ходе «польской операции». Ежов сообщал, что по обвинению в шпионаже в пользу польского государства арестованы 23 216 человек польского происхождения. Сталин написал на краю доклада: «Т. Ежову. Очень хорошо. Копайте и вычищайте и впредь эту польско-шпионскую грязь. Крушите ее в интересах СССР»[31]. «Польская операция», естественно, продолжалась.[32]
Приход к власти в Германии национал-социалистов изменил политическую ситуацию в Европе. Советский союз не был для Гитлера потенциальным союзником, напротив, политика немецкого диктатора была антикоммунистической и антисоветской. Сталин все же пытался наладить контакты с национал-социалистиченским режимом, поначалу, правда, безуспешно. Советскому руководству быстро стало ясно, что нацистская Германия с заново воссозданным вермахтом и быстрым вооружением, сможет стать опаснейшим врагом Советского Союза.[33] Польша, благодаря своему геополитическому положению продолжала играть в этих расчетах важную роль.
В конце ноября 1938 г. состоялось заседание Главного военного совета. Главной темой обсуждений были советско-японские бои в июле и августе 1938 г. у озера Хасан. Заключительный доклад сделал маршал Ворошилов, нарком обороны: «...на западной границе мы имеем врага, не менее организованного, чем японцы.... Сейчас когда мы говорим о западном нашем участке, мы имеем в виду Германию; Польша, Румыния и всякие там Прибалтики, они у нас со счетов давным давно сняты, этих господ мы в любое время при всех обстоятельствах сотрем в порошек».[34]
Но в 1939 году произошел неожиданный поворот. Гитлер, который пытался - хотя и безуспешно - привлечь Польшу в качестве союзника в идеологической войне против Советского Союза, теперь решил напасть на Польшу. Чтобы обезопасить себя, он недолго думая предложил Сталину поделить Польшу и оставшуюся Восточную Европу между Германией и Советским Союзом. Сталин охотно принял это предложение и в ночь с 23 на 24 августа 1939 г. министры иностранных дел Германии и России подписали печально известный пакт Гитлера-Сталина, которым был официально предрешен четвертый раздел Польши.[35]
Первого сентября 1939 г. Германия напала на Польшу. Когда польская армия была почти разбита, но не все части страны еще были заняты, Сталин ввел в Польшу свои войска. Красной Армии пришлось легко, тем более, что польские войска кое где совсем не сопротивлялись. Красная Армия и вермахт отметили свое братство по оружию совместным парадом в Бресте.
Союз с Германией преследовал с точки зрения Сталина ясную цель: с одной стороны следовало передвинуть советскую границу как можно дальше на Запад, с другой - вовлечь Германию в войну с западными странами, чтобы таким образом ослабить западные («капиталистические») страны. Седьмого декабря 1939 г. в Кремле состоялось совещание, на котором Сталин объяснил причины, подвигшие его на германо-советский пакт: «Война идет между двумя группами капиталистических стран (...) Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга. (...)Гитлер, сам этого не понимая и не желая, расстраивает, подрывает капиталистическую систему. (...)Мы можем маневрировать, подталкивать одну сторону против другой, чтобы лучше разодрались. Пакт о ненападении в некоторой степени помогает Германии. Следующий момент - подталкивать другую сторону»[36]
Этот комментарий показывает, что Сталин поставил на то, чтобы в полную силу разжечь войну между Германией и западными союзниками и ослабить «капиталистические» страны. В тени этого конфликта он предпринял первые шаги, чтобы силой оружия распространить советско-коммунистическое владычество за пределы Советского Союза. Первой жертвой стала Польша, которую Германия и Советский Союз разделили между собой. Вскоре должны были быть заняты и стать советскими балтийские страны и Бесарабия.
Красная Армия в 1939-1941 гг. и ее боеготовность.
Тридцатого ноября 1939 г., еще в победном угаре, Сталин приказал напасть на гораздо более слабую Финляндию. Однако совершенно неожиданно Красная армия поначалу потерпела чувствительное военное поражение. Только после трех месяцев изнурительных боев Финляндия попросила СССР о перемирии и заявила о согласии отдать Советскому Союзу требуемые им территории. Красная армия понесла большие потери, а недостатки советских вооруженных сил стали всем очевидны. Зимняя война обернулась шоком для Сталина и советского руководства. Им стало ясно, что Красная армия еше не готова к наступательной войне. Климент Ворошилов в мае 1940 г. ушел с поста министра обороны, были запущены новые реформы и программы вооружений.[37]
На заседании Политбюро 27 марта 1940 г. обсуждалась финская война. Маршал Ворошилов, тогда еще нарком обороны занялся самокритикой: «Недостаточная подготовка к такой войне. Ряд командиров непригодны. Армия плохо вооружена». Он предлагает меры по меры по исправлению ситуации: «Необходима профессиональная армия. - Быть готовыми в любой момент.- Положить конец флуктуациям в командирском составе.- Железнодорожный транспорт существенно улучшить. - Резервы должны быть увеличены»[38]
Днем позже члены Политбюро обсуждали доклад Ворошилова, на которого, как отмечает Димитров в дневнике, открыто нападали. Сталин взял, взял, однако Ворошилова под защиту: «у нас не часто происходит такое, чтобы народный комиссар так открыто говорил о своих ошибках». Затем Сталин нападет на командиров: «Командиры - 60% хорошие, 40% шляпы, бесхарактерные, трусы и т.д. (...) Все зависит от командиров. Хороший командир и с плохой дивизией добьется своего, плохой командир может и хорошую дивизию разложить(...). Если наркоматы будут лучше работать, у нас будет лучшая армия в мире»[39]
В следующие месяцы происходила оценка ситуации, о чем Сталин лично заботился. Выяснилось, в насколько плохом состоянии находилась Красная армия. Седьмого ноября 1940 г. после военного парада на Красной площади в Кремле состоялся прием, на который Сталин пригласил своих ближайших соратников. В самом конце, когда все уже собирались расходиться, слово взял явно раздраженный Сталин. Он произнес длинную речь, говорил запальчиво, ругал своих соратников и угрожал им: «История нас избаловала. Мы сравнительно легко добились многих успехов. И это вызвало у многих самодовольство, опасное самодовольство.(...) Уроки войны в Финляндии, уроки войны в Европе не изучаются. (...) К такой воздушной войне, какая идет между Германией и Англией мы не готовы. Выяснилось, что наши самолеты только 35 минут могут продержаться в воздухе, а немецкие и английские - до нескольких часов! Если наши вооруженные силы, наш транспорт и т.п. не будут так же сильны, как у наших противников (а это все капиталистические страны, даже те, которые выдают себя за наших друзей), тогда они нас сожрут. (...) Мы сейчас реорганизуем пехоту, кавалерия всегда была хорошей, теперь нужно серьезно заняться авиацией и противовоздушной обороной. Этим я занят ежедневно. Я беседую с конструкторами и другими специалистами. Но я единственный, кто занимается сразу всем. Никто из вас ни капли об этом не думает. Я здесь один такой... Но я могу учиться, читать, сосредотачивать внимание каждый день; почему вы этого не можете? Вы не любите учиться, живете в свое удовольствие. Двумя руками раздаете наследство Ленина. (...) Выслушают меня и все оставят по-старому. Но я вам покажу, если выйду из терпения (вы знаете, как я это могу). Так ударю по толстякам, что все затрещит».[40]
Устранение многочисленных недостатков и слабостей Красной Армии требовало огромной работы, времени и значительных финансовых средств. Поэтому неудивительно, что через 7 месяцев, в мае 1941 г., необходимый уровень боеготовности Красной армии еще не был достигнут. Восьмого мая состоялось заседание Высшего военного совета Красной армии. На нем было установлено, что «В целом, боевая подготовка хотя и повысилась по сравнению с 1941 г, но все еще не отвечает современным требованиям ведения операции и боя, и характеризуется невыполнением задач, поставленных в приказе НКО № 30».[41]
Существует множество документов 1941 г. в которых высшие военные извещают партийное руководство о трудностях в подготовке к войне. 15 апреля 1941 г. начальник генерального штаба генерал Георгий Жуков жаловался на то, что армия недостаточно обеспечена боеприпасами , в особенности арлиллерийскими.[42] В тот же день Высший военный совет принял постановление, в котором обязал правительство до конца 1941 г. обеспечить армию боеприпасами всех калибров, с тем чтобы создать резервы на три месяца ведения войны.[43] 14 мая 1941 года генерал Федоренко сообщал наркому обороны, что моторизованные корпуса из-за недостаточного обеспечения танками не полностью боеспособны. [44]
Например, части, располагавшиеся в крепости Брест имели много артиллерии , но боеприпасы к ней до 22 июня 1941 г так и не были доставлены.[45] Созданная в начале 1941 г. и расположенная в Хайновке под Белостоком 208 моторизованная дивизия была в июне 1941 г. вооружена только на 70-80%. Входивший в эту дивизию 128 танковый полк должен был иметь 250 танков , но не имел ни одного.[46] И эта часть не была исключением.[47] Летом 1941 г. огромные советские танковые соединения находились в состоянии реорганизации, достижение ими полной боеготовности предполагалось весной 1942 г.[48]
10/11 июня 1941 г. маршал Тимошенко, тогдашний нарком обороны и генерал Жуков, начальник Генерального штаба, докладывали Сталину о неудовлетворительном продвижении строительства железнодорожных линий, важнейших путей обеспечения войск. Они информировали Сталина, что выполнение планов строительства железнодорожных линий на 1941 год по угрозой: «На одиннадцати новых ж .л. линиях западного направления работы были начаты в конце апреля и до сих пор не развернуты в полной мере. На 1 июня по многим линиям выполнено только 8% годового плана (...) Годовой план работ по строительству этих мостов (на западном и южном направлениях - БМ) на 1 июня т. г. выполнен в пределах от 13 до 20%»[49]..Главная причина трудностей состояла, согласно докладу, в нехватке строительных материалов (цемента, дерева, железа).
Параллельно с массированным вооружением, Генеральный штаб разрабатывал в 1940-41 гг. планы нанесения удара в западном направлении, то есть по расположенным на польской территории немецким войскам. Последние известные планы датированы маем 1941 г. [50] Современные исследования показывают однако, что в 1941 г. Красная армия была совершенно не готова к войне с таким сильным противником как Германия.[51] Это было ясно советскому руководству во главе со Сталиным.
«Миролюбие» и подготовка к агрессивной войне
В то время как пропаганда демонстрировала советское «миролюбие», многое указывало на то, что Советский Союз самое позднее с 1930 г. готовился к агрессивной войне. Советское руководство, как это упоминалосьт выше, во время массированного воружения делало упор на танки, артиллерию и авиацию, как на современные наступательные виды вооружений. Кроме того, многие высказывания Сталина можно истолковать подобным образом. 28 марта 1940 г. он помимо прочего заявил на пленуме ЦК: «Артиллерия играет решающую роль, танки расчищают дорогу пехоте»[52]. Годом позже, в мае 1941 г. во время приема в Кремле Сталин подчеркнул в разговоре со своими ближайшими соратниками значение наступательных видов оружия: «Самое важное - это хорошо вооруженнная пехота. - Но главную роль играет артиллерия (пушки, танки). - Для исполнения этой роли артиллерии нужна авиация. - Одна авиация не может решить исход боя, но во взаимодействии с пехотой и артиллерией она играет чрезвычайно важную роль. - Решающими являются при этом (...)самолеты с нормальной дальностью (бомбардировщики и штурмовики). (...) Кавалерия не потеряла своего значения в современных боях. - Она особенно важна, если надо преследовать выбитого со своих позиций противника и не дать ему возможность укрепиться на новых позициях».[53]
Советское руководство с 1930 г. делало ставку на те рода оружия, которые необходимы для ведения современной наступательной войны, на танки, артиллерию, авиацию, которые «расчищают» путь пехоте. Но не только выбор оружия говорит за то, что СССР самое позднее с 1930 г. готовился к ведению агрессивной войны. Высказывания Сталина и его ближайших соратников, как, например, цитировавшееся выше высказывание Семена Буденного, тоже свидетельствуют об этом: «Три года тому назад говорили, что нам нужно два-три года тогда мы сами нападём». Сталин сам заявил 5 мая 1941 г. во время приема в Кремле своим ближайшим сотрудникам: «Нет обороны без наступления“.[54]
Пропаганда, однако подчеркивала «миролюбие» советского государства. Еще в 1923 г., когда в узком кругу обсуждались планы нападения на Польшу, Сталин указал на вопрос, который он считал важным: «Под каким легальным прикрытием мобилизнуть солдат, сохраняя внешность миролюбия и, по крайней мере, внешность обороны».[55]
Характер пропаганды соохранялся до 1941 г. В этом духе воспитывались офицеры и солдаты Красной армии. Но весной 1941 года Сталин явно пришел к выводу, что предшествующая пропаганда, которая поддерживала «иллюзию миролюбия», больше не соответствует ситуации. Солдат и офицер теперь надо психологически готовить к предстоящей агрессивной войне. Как уже упоминалось, 5 мая 1941 г. после торжественного собрания выпускников Военной академии в Кремле состоялся прием, на котром Сталин помимо прочнего заявил: «...Наша политика мира и безопасности в то же время политика подготовки войны. Нет обороны без наступления. Надо воспитывать армию в духе наступления. Надо готовиться к войне».[56]...
Продолжение следует