(no subject)
Еще один приступ ностальгии. Перечитал свою первую в жизни опубликованную статью про архитектуру. "Назад к эклектике", Ленинградская панорама, №9, 1982. Речь шла о свежепостроенном тогда здании Петроградского райкома партии в Ленинграде, арх. Жан Матвеевич Вержбицкий. Точнее, это была реакция на хвалебную рецензию на это здание Сергея Павловича Шмакова. Я, наоборот, ругал эклектику вообще и дом в частности. Любопытно, потому что тогда как раз зарождался так называемый "советский постмодернизм", то что нынче цветет пышным цветом. Перечитал и выяснил, что как ни странно, почти со всем по прежнему согласен.
№ 9 1982 ЛЕНИНГРАДСКАЯ ПАНОРАМА • C. 24
НАЗАД К ЭКЛЕКТИКЕ... А ЗАЧЕМ?
О некоторых тенденциях в современной архитектуре
Д. С. ХМЕЛЬНИЦКИЙ,
архитектор
C некоторым запозданием хочу откликнуться на статью С. П. Шмакова «Традиции: дух, а не буква», опубликованную в № 10 журнала «Строительство и архитектура Ленинграда» за 1981 год. В ней затронуты нестареющие проблемы застройки исторического центра города, как и развития современной архитектуры вообще, и к ним еще не раз будут возвращаться. Мне бы хотелось высказать ряд соображений принципиального характера. Не подвергая сомнению необходимость соблюдать петербургские традиции, автор различает в них «дух» - то есть некоторые общие качества - и «букву» как свод конкретных градостроительных приемов. «Для современного строительства в старых районах, - пишет С. П. Шмаков, - сохранение духа традиций обязательно, сохранение буквы факультативно». Попробуем взглянуть на этот вопрос с другой стороны. Архитектурный облик Петербурга, соблюдать традиции которого призывают ленинградских архитекторов, складывался в течение 200 лет и стилистически чрезвычайно разнообразен. Это барокко и классицизм нескольких периодов, эклектика второй половины XIX века и, наконец, модерн.
Можно ли говорить о том, что в какой-то из этих периодов архитекторы ставили перед собой задачу соблюдения традиций? На мой взгляд, - нет. И в XVIII, и в XIX веках они были достаточно уверены в серьезности и важности своих современных проблем, правильности своей архитектурной теории, чтобы даже не пытаться это делать.
Определенная преемственность художественных и пространственных характеристик городской среды, которую мы называем традицией, зависит от того, что факторы, влияющие на характер архитектуры,- природные и климатические условия, национальные черты, строительная техника и материалы и, наконец, привычные художественные представления,-стабильны во
времени. Изменения в них накапливаются постепенно, на протяжении жизни поколений.
Но в числе формообразующих факторов не было, по-моему, и не может быть «сознательного стремления к соблюдению традиций». Во всяком случае, в здоровые для архитектуры времена. Наиболее известный и яркий пример тому - Дворцовая площадь. Два основных здания, расположенных на ней, не только не похожи друг на друга, но прямо противоположны - и стилистически, и психологически, что оказалось выгодно для них обоих. Уют, человечность, комфортабельность Зимнего дворца оттеняются казенным эстетизмом Главного штаба. Рос-си постарался отнестись с полным уважением к Растрелли и при этом ни на йоту не поступиться собственными убеждениями. Вот прекрасный образец традиции, достойной соблюдения.
Творчество - это всегда поступок. Но вот поступок, который не вызван душевной потребностью, а совершается лишь из внешних побуждений, - например, по необходимости соблюдать традиции, то есть чужие правила,'-если не всегда плох, то, как правило, неискренен. А это для искусства губительно.
Все здания, составляющие ныне историческую среду Ленинграда, очень четко привязаны к своему времени. Зачем же отказывать в этом праве нашим постройкам? У нас есть свой язык, язык современной архитектуры, и ему уже около 100 лет.
Думаю, что можно сформулировать правило (отнюдь не новое): традицией для любой здоровой архитектуры является отсутствие тенденций к соблюдению традиций. Андрей Константинович Буров писал в дневнике в 1930 г.: «Опыт - когда вещь приняла форму в зависимости от обстоятельств. Традиция - когда вещь сохраняет форму вопреки обстоятельствам».
Мне кажется, что на вопрос, как строить в историческом центре, можно отве-
тить таким образом: если речь идет не об архитектурном заповеднике, где новое строительство вообще запрещено, то проектировать, так же как и разговаривать, нужно не только в полный голос, но и, главное, своим голосом, всерьез. И только в этом залог полноценности городской ткани.
Разумеется, анализ и учет атмосферы, масштаба, психологической окраски существующей среды - обязательное условие для строительства в любой сложившейся застройке, в том числе и в новой. Это вопрос не соблюдения традиций, а грамотности архитектора. Конечно, атмосфера старой застройки требует к себе особого уважения в силу не только художественной, но и исторической ценности. Но и тут мы знаем классические примеры исключений из этого правила - например, Эйфелева башня.
А с другой стороны, известен случай, когда сверхсовременное для своей поры здание не только сохранило, но и усилило атмосферу старой московской улочки. Это собственный дом Мельникова в Кривоарбатском переулке. Приблизительно то же самое можно сказать о жилых домах из лицевого кирпича в центре старого Пушкина, спроектированных мастерской № 15 ЛенНИИпроекта, руководимой Н. М. Захарьиной.
Что же касается укоризненно упомянутого С. П. Шмаковым дикого (но весьма популярного в Ленинграде) метода проектирования новых зданий якобы XVIII'- XIX веков - таких, как на площади Труда, - то он, мне кажется, подлежит не обсуждению, а юридическому запрету как профанация архитектуры.
В Ленинграде часто безудержное стремление к автоматической стилизации под окружение приводит к откровенным курьезам. Так, институт Ленгипротранс пристраивает к своему основному зданию (далеко не лучшему образцу послевоенного ампира) новый большой кор-
пус в том же самом стиле! Это было бы смешно, если бы в результате не появилось здание, обреченное не менее чем на столетнее существование.
Мы можем сейчас говорить об ошибках и заблуждениях в архитектуре 1940- 1950-х годов. А как же будут судить о нас?
Итак, сама постановка вопроса - «правильное соответствие архитектурным традициям как задача архитектуры»-на мой взгляд, симптом серьезной . болезни. А диагноз определил С. П. Шмаков - эклектика: «Можно ли считать этот фасад написанным на языке современной архитектуры? Нет, нельзя. Он является, конечно, заигрыванием со стилями, ушедшими в историю, но заигрыванием талантливым и, повторяю, вполне допустимым в сегодняшнюю пору эклектики». Автор только не отвечает на вопрос о том, допустима ли в сегодняшнюю пору сама эклектика.
Надо уточнить наши позиции, оговорив предварительно, что речь идет о ленинградской эклектике (такой суровый приговор современной архитектуре в целом мне кажется несправедливым). '
Вообще же, отношение к этому термину у нас двойственное. С одной : стороны, он имеет прямой негативный смысл: «Отсутствие единства, целостности, последовательности в убеждениях, теориях; беспринципное сочетание разнородных, несовместимых противоположных воззрений» (Словарь иностранных слов М., 1964).
С другой стороны, эклектикой мы называем период в истории архитектуры (вторая половина XIX века), обусловленный эволюцией художественных взглядов и потому имеющий безусловное право на признание и уважительное изучение.
Известно, что история, а следовательно, и история искусств движется по спирали. Если 100 лет назад европейская архитектура пережила эпоху эклектики, то почему бы такой эпохе не наступить и сейчас?
Получается так, что художественные явления прошлого как бы в силу прецедентно-сти оправдывают тенденции настоящего и даже дают основания для некоторой гордости: ведь и тогда были неплохие архитекторы! Негативный смысл слова смазывается, отступает на задний план. И совершенно, по-моему, зря. Ведь между эклектикой XIX и XX веков существует принципиальная разница, не позволяющая относиться ко второй с той же снисходительностью, с которой мы относимся к первой. Эклектика XIX века была следствием специфического состояния архитектурной мысли.
В течение предшествующих 400 лет европейские архитекторы занимались развитием, совершенствованием, изменением комплекта архитектурных деталей, в основе которого лежал греческий ордер, понимаемый, согласно римским традициям, изобразительно, как обязательный признак и символ правильной архитектуры. Никакая другая «варварская» архитектура не могла считаться достойным источником вдохновения. При этом вопросы действительной взаимосвязи пространства и конструкции, тектоники и архитектоники или не рассматривались вовсе, или оказывались второстепенными, а на первый план выступали поиски художественной логики внутри довольно жестко ограниченного круга архитектурных элементов. Это дало основание Ф.-Л. Райту считать, что с времен Возрождения европейская архитектура пошла «не туда», в тупик.
Но уже в XVIII веке эта стилевая ограниченность оказалась под сомнением. А в XIX стало очевидно, что существует и готика, и древнерусская архитектура, и многое другое и что рафинированный классицизм того же Росси не имеет перед ними никаких художественных преимуществ. А раз так, то почему бы не попытаться использовать готические или древнерусские традиции так же, как привыкли пользоваться античными? Номенклатура архитектурных деталей и стилей расширилась беспредельно, а следовательно, беспредельно возросли и творческие возможности.
Ведь метод проектирования, сводившийся к декорированию архитектурно нейтральной кирпичной или каменной структуры здания, и технически и психологически допускал использование для этого любых стилей - лишь бы было красиво.
Осознание права на существование не только античного, но и другого художественного наследия не только не обогатило практическую архитектурную теорию, а напрочь разрушило ее, породив эклектику. Такое положение не могло продолжаться долго.
Модерн сделал один из первых шагов вперед, разделив архитектурные детали и архитектурный декор и впервые установив, что материалом для работы зодчего является собственно пространство и форма, его определяющая.
И далее в течение довольно короткого срока были выработаны основные принципы современной архитектуры, которая представляет собой не стиль, сменивший прочие и могущий быть смененным в любой момент, а новую методику проектирования, определяемую современным отношением к конструкции, материалу, пространству и их взаимосвязи. От гипсовых ордеров и накладных портиков отказались не потому, что изменились вкусы и они больше не считаются красивыми, а потому, что стала ясна их бессмысленность с точки зрения новых пространственных представлений.
С этой концепцией можно не соглашаться. Так поступал, к примеру, Иван Владиславович Жолтовский. И неправота его, вполне, по-моему, доказанная временем, не лишает его нашего уважения. Он не эклектик именно в силу принципиальности и строгой осмысленности своих убеждений.
Я считаю, что современная архитектура не имеет права на эклектику.
Архитектор может быть, в зависимости от своего таланта, творцом - создателем собственной художественной системы, последователем чужой системы, наконец, эпигоном - неумным последователем. Но там, где есть система, - эклектики быть не может. Вернуться к ней, то есть, по словам С. П. Шмакова, проявить «терпимость к плюрализму отвергнутых стилей» в практическом проектировании, можно, только сделав вид, что не существует современной архитектурной теории.
И здание, в котором проявляется подобный подход, ставит рецензента в неловкое положение. В первую очередь из-за трудности выбора критериев оценки. В самом деле, с какой точки зрения следует его рассматривать? Под художественные мерки эклектики XIX века этот дом не подпадает. Принципам современной архитектуры он тоже не соответствует.
Архитектурная критика в наши дни, как представляется, основана прежде всего на
анализе пространственных задач, которые ставит перед собой автор, связанных с ними эмоциональных задач и выяснении того, насколько удачно те и другие решены в своем единстве.
В случае, о котором шла речь в рецензии, художественные, эмоциональные задачи никакого отношения к пространственным не имеют. Архитектура лишена здесь. своего самого главного качества - целостного образа, внутреннего смысла.
Здание рассматривается как более или менее элементарная (в зависимости от технологии) коробка, на которую сверху, как обивка для кресла, навешивается некая художественность, характер которой произволен, целиком зависит от вкусов авторов и, по идее, может быть заменен без всякого ущерба для постройки. «Да мало ли почему аркада? Потому что - символ входа, потому что - богатая светотень, потому что- оттенок «ретро», потому что- просто красиво, наконец»,- пишет С. П. Шмаков.
Таким образом, можно определить основную разницу между эклектикой XIX века и «эклектикой» сегодняшней - принципиально выраженная фальшь. Причем фальши «основополагающей» соответствует фальшь в мелочах, деталях, особенно видная при сравнении этого здания с соседними. Естественный, свободный, единственно возможный для своего времени и потому убедительный язык особняков XIX века - и лукавая всеядность XX столетия. Уютные арочные окна особняка - и гигантская для такого масштаба накладная, «по-современному» расчлененная аркада пристройки-нечто вроде гипертрофированной лепнины. Настоящая металлическая кровля XIX века - и точно такая же, но фальшивая - на новом здании с внутренними водостоками и т. д. Так что никак не удается подобной архитектуре слиться с предшествующей в «примиряющем альянсе». Ей не хватает важнейшего качества - правдивости.
В 1975 году Армен Константинович Барутчев писал в статье «О проблемах и методологии архитектурной критики»: «Неясность исходных позиций и методологии губительно сказалась, да и не могла не сказаться, на ценности многих наших теоретических исследований по архитектуре, а равно и критических работ...»
Думаю, что, если бы ситуация с тех пор изменилась, нам бы сейчас не пришлось обсуждать проблему «Эклектика - хорошо это или плохо?».
№ 9 1982 ЛЕНИНГРАДСКАЯ ПАНОРАМА • C. 24
НАЗАД К ЭКЛЕКТИКЕ... А ЗАЧЕМ?
О некоторых тенденциях в современной архитектуре
Д. С. ХМЕЛЬНИЦКИЙ,
архитектор
C некоторым запозданием хочу откликнуться на статью С. П. Шмакова «Традиции: дух, а не буква», опубликованную в № 10 журнала «Строительство и архитектура Ленинграда» за 1981 год. В ней затронуты нестареющие проблемы застройки исторического центра города, как и развития современной архитектуры вообще, и к ним еще не раз будут возвращаться. Мне бы хотелось высказать ряд соображений принципиального характера. Не подвергая сомнению необходимость соблюдать петербургские традиции, автор различает в них «дух» - то есть некоторые общие качества - и «букву» как свод конкретных градостроительных приемов. «Для современного строительства в старых районах, - пишет С. П. Шмаков, - сохранение духа традиций обязательно, сохранение буквы факультативно». Попробуем взглянуть на этот вопрос с другой стороны. Архитектурный облик Петербурга, соблюдать традиции которого призывают ленинградских архитекторов, складывался в течение 200 лет и стилистически чрезвычайно разнообразен. Это барокко и классицизм нескольких периодов, эклектика второй половины XIX века и, наконец, модерн.
Можно ли говорить о том, что в какой-то из этих периодов архитекторы ставили перед собой задачу соблюдения традиций? На мой взгляд, - нет. И в XVIII, и в XIX веках они были достаточно уверены в серьезности и важности своих современных проблем, правильности своей архитектурной теории, чтобы даже не пытаться это делать.
Определенная преемственность художественных и пространственных характеристик городской среды, которую мы называем традицией, зависит от того, что факторы, влияющие на характер архитектуры,- природные и климатические условия, национальные черты, строительная техника и материалы и, наконец, привычные художественные представления,-стабильны во
времени. Изменения в них накапливаются постепенно, на протяжении жизни поколений.
Но в числе формообразующих факторов не было, по-моему, и не может быть «сознательного стремления к соблюдению традиций». Во всяком случае, в здоровые для архитектуры времена. Наиболее известный и яркий пример тому - Дворцовая площадь. Два основных здания, расположенных на ней, не только не похожи друг на друга, но прямо противоположны - и стилистически, и психологически, что оказалось выгодно для них обоих. Уют, человечность, комфортабельность Зимнего дворца оттеняются казенным эстетизмом Главного штаба. Рос-си постарался отнестись с полным уважением к Растрелли и при этом ни на йоту не поступиться собственными убеждениями. Вот прекрасный образец традиции, достойной соблюдения.
Творчество - это всегда поступок. Но вот поступок, который не вызван душевной потребностью, а совершается лишь из внешних побуждений, - например, по необходимости соблюдать традиции, то есть чужие правила,'-если не всегда плох, то, как правило, неискренен. А это для искусства губительно.
Все здания, составляющие ныне историческую среду Ленинграда, очень четко привязаны к своему времени. Зачем же отказывать в этом праве нашим постройкам? У нас есть свой язык, язык современной архитектуры, и ему уже около 100 лет.
Думаю, что можно сформулировать правило (отнюдь не новое): традицией для любой здоровой архитектуры является отсутствие тенденций к соблюдению традиций. Андрей Константинович Буров писал в дневнике в 1930 г.: «Опыт - когда вещь приняла форму в зависимости от обстоятельств. Традиция - когда вещь сохраняет форму вопреки обстоятельствам».
Мне кажется, что на вопрос, как строить в историческом центре, можно отве-
тить таким образом: если речь идет не об архитектурном заповеднике, где новое строительство вообще запрещено, то проектировать, так же как и разговаривать, нужно не только в полный голос, но и, главное, своим голосом, всерьез. И только в этом залог полноценности городской ткани.
Разумеется, анализ и учет атмосферы, масштаба, психологической окраски существующей среды - обязательное условие для строительства в любой сложившейся застройке, в том числе и в новой. Это вопрос не соблюдения традиций, а грамотности архитектора. Конечно, атмосфера старой застройки требует к себе особого уважения в силу не только художественной, но и исторической ценности. Но и тут мы знаем классические примеры исключений из этого правила - например, Эйфелева башня.
А с другой стороны, известен случай, когда сверхсовременное для своей поры здание не только сохранило, но и усилило атмосферу старой московской улочки. Это собственный дом Мельникова в Кривоарбатском переулке. Приблизительно то же самое можно сказать о жилых домах из лицевого кирпича в центре старого Пушкина, спроектированных мастерской № 15 ЛенНИИпроекта, руководимой Н. М. Захарьиной.
Что же касается укоризненно упомянутого С. П. Шмаковым дикого (но весьма популярного в Ленинграде) метода проектирования новых зданий якобы XVIII'- XIX веков - таких, как на площади Труда, - то он, мне кажется, подлежит не обсуждению, а юридическому запрету как профанация архитектуры.
В Ленинграде часто безудержное стремление к автоматической стилизации под окружение приводит к откровенным курьезам. Так, институт Ленгипротранс пристраивает к своему основному зданию (далеко не лучшему образцу послевоенного ампира) новый большой кор-
пус в том же самом стиле! Это было бы смешно, если бы в результате не появилось здание, обреченное не менее чем на столетнее существование.
Мы можем сейчас говорить об ошибках и заблуждениях в архитектуре 1940- 1950-х годов. А как же будут судить о нас?
Итак, сама постановка вопроса - «правильное соответствие архитектурным традициям как задача архитектуры»-на мой взгляд, симптом серьезной . болезни. А диагноз определил С. П. Шмаков - эклектика: «Можно ли считать этот фасад написанным на языке современной архитектуры? Нет, нельзя. Он является, конечно, заигрыванием со стилями, ушедшими в историю, но заигрыванием талантливым и, повторяю, вполне допустимым в сегодняшнюю пору эклектики». Автор только не отвечает на вопрос о том, допустима ли в сегодняшнюю пору сама эклектика.
Надо уточнить наши позиции, оговорив предварительно, что речь идет о ленинградской эклектике (такой суровый приговор современной архитектуре в целом мне кажется несправедливым). '
Вообще же, отношение к этому термину у нас двойственное. С одной : стороны, он имеет прямой негативный смысл: «Отсутствие единства, целостности, последовательности в убеждениях, теориях; беспринципное сочетание разнородных, несовместимых противоположных воззрений» (Словарь иностранных слов М., 1964).
С другой стороны, эклектикой мы называем период в истории архитектуры (вторая половина XIX века), обусловленный эволюцией художественных взглядов и потому имеющий безусловное право на признание и уважительное изучение.
Известно, что история, а следовательно, и история искусств движется по спирали. Если 100 лет назад европейская архитектура пережила эпоху эклектики, то почему бы такой эпохе не наступить и сейчас?
Получается так, что художественные явления прошлого как бы в силу прецедентно-сти оправдывают тенденции настоящего и даже дают основания для некоторой гордости: ведь и тогда были неплохие архитекторы! Негативный смысл слова смазывается, отступает на задний план. И совершенно, по-моему, зря. Ведь между эклектикой XIX и XX веков существует принципиальная разница, не позволяющая относиться ко второй с той же снисходительностью, с которой мы относимся к первой. Эклектика XIX века была следствием специфического состояния архитектурной мысли.
В течение предшествующих 400 лет европейские архитекторы занимались развитием, совершенствованием, изменением комплекта архитектурных деталей, в основе которого лежал греческий ордер, понимаемый, согласно римским традициям, изобразительно, как обязательный признак и символ правильной архитектуры. Никакая другая «варварская» архитектура не могла считаться достойным источником вдохновения. При этом вопросы действительной взаимосвязи пространства и конструкции, тектоники и архитектоники или не рассматривались вовсе, или оказывались второстепенными, а на первый план выступали поиски художественной логики внутри довольно жестко ограниченного круга архитектурных элементов. Это дало основание Ф.-Л. Райту считать, что с времен Возрождения европейская архитектура пошла «не туда», в тупик.
Но уже в XVIII веке эта стилевая ограниченность оказалась под сомнением. А в XIX стало очевидно, что существует и готика, и древнерусская архитектура, и многое другое и что рафинированный классицизм того же Росси не имеет перед ними никаких художественных преимуществ. А раз так, то почему бы не попытаться использовать готические или древнерусские традиции так же, как привыкли пользоваться античными? Номенклатура архитектурных деталей и стилей расширилась беспредельно, а следовательно, беспредельно возросли и творческие возможности.
Ведь метод проектирования, сводившийся к декорированию архитектурно нейтральной кирпичной или каменной структуры здания, и технически и психологически допускал использование для этого любых стилей - лишь бы было красиво.
Осознание права на существование не только античного, но и другого художественного наследия не только не обогатило практическую архитектурную теорию, а напрочь разрушило ее, породив эклектику. Такое положение не могло продолжаться долго.
Модерн сделал один из первых шагов вперед, разделив архитектурные детали и архитектурный декор и впервые установив, что материалом для работы зодчего является собственно пространство и форма, его определяющая.
И далее в течение довольно короткого срока были выработаны основные принципы современной архитектуры, которая представляет собой не стиль, сменивший прочие и могущий быть смененным в любой момент, а новую методику проектирования, определяемую современным отношением к конструкции, материалу, пространству и их взаимосвязи. От гипсовых ордеров и накладных портиков отказались не потому, что изменились вкусы и они больше не считаются красивыми, а потому, что стала ясна их бессмысленность с точки зрения новых пространственных представлений.
С этой концепцией можно не соглашаться. Так поступал, к примеру, Иван Владиславович Жолтовский. И неправота его, вполне, по-моему, доказанная временем, не лишает его нашего уважения. Он не эклектик именно в силу принципиальности и строгой осмысленности своих убеждений.
Я считаю, что современная архитектура не имеет права на эклектику.
Архитектор может быть, в зависимости от своего таланта, творцом - создателем собственной художественной системы, последователем чужой системы, наконец, эпигоном - неумным последователем. Но там, где есть система, - эклектики быть не может. Вернуться к ней, то есть, по словам С. П. Шмакова, проявить «терпимость к плюрализму отвергнутых стилей» в практическом проектировании, можно, только сделав вид, что не существует современной архитектурной теории.
И здание, в котором проявляется подобный подход, ставит рецензента в неловкое положение. В первую очередь из-за трудности выбора критериев оценки. В самом деле, с какой точки зрения следует его рассматривать? Под художественные мерки эклектики XIX века этот дом не подпадает. Принципам современной архитектуры он тоже не соответствует.
Архитектурная критика в наши дни, как представляется, основана прежде всего на
анализе пространственных задач, которые ставит перед собой автор, связанных с ними эмоциональных задач и выяснении того, насколько удачно те и другие решены в своем единстве.
В случае, о котором шла речь в рецензии, художественные, эмоциональные задачи никакого отношения к пространственным не имеют. Архитектура лишена здесь. своего самого главного качества - целостного образа, внутреннего смысла.
Здание рассматривается как более или менее элементарная (в зависимости от технологии) коробка, на которую сверху, как обивка для кресла, навешивается некая художественность, характер которой произволен, целиком зависит от вкусов авторов и, по идее, может быть заменен без всякого ущерба для постройки. «Да мало ли почему аркада? Потому что - символ входа, потому что - богатая светотень, потому что- оттенок «ретро», потому что- просто красиво, наконец»,- пишет С. П. Шмаков.
Таким образом, можно определить основную разницу между эклектикой XIX века и «эклектикой» сегодняшней - принципиально выраженная фальшь. Причем фальши «основополагающей» соответствует фальшь в мелочах, деталях, особенно видная при сравнении этого здания с соседними. Естественный, свободный, единственно возможный для своего времени и потому убедительный язык особняков XIX века - и лукавая всеядность XX столетия. Уютные арочные окна особняка - и гигантская для такого масштаба накладная, «по-современному» расчлененная аркада пристройки-нечто вроде гипертрофированной лепнины. Настоящая металлическая кровля XIX века - и точно такая же, но фальшивая - на новом здании с внутренними водостоками и т. д. Так что никак не удается подобной архитектуре слиться с предшествующей в «примиряющем альянсе». Ей не хватает важнейшего качества - правдивости.
В 1975 году Армен Константинович Барутчев писал в статье «О проблемах и методологии архитектурной критики»: «Неясность исходных позиций и методологии губительно сказалась, да и не могла не сказаться, на ценности многих наших теоретических исследований по архитектуре, а равно и критических работ...»
Думаю, что, если бы ситуация с тех пор изменилась, нам бы сейчас не пришлось обсуждать проблему «Эклектика - хорошо это или плохо?».