Виктор Луи у Н.С. Хрущева
Сергей Хрущев:
Лева Петров познакомил меня со своим давним приятелем Виталием
Евгеньевичем Луи. Многие его почему-то звали Виктором. Отсидев десять лет по
обычному в сталинское время вздорному политическому обвинению, Луи вышел из
тюрьмы после ХХ съезда и, оглядевшись, решил начать новую жизнь.
Она сложилась очень необычно для того времени, когда контакт с
иностранцами приравнивался то ли почти к подвигу, то ли к опасной экспедиции
в джунгли, но только не Африки, а капитала.
Виталий Евгеньевич устроился работать московским корреспондентом в одну
английскую газету, что обеспечивало ему несравнимую с обычными советскими
гражданами свободу выездов и контактов. После женитьбы на работавшей в
Москве англичанке, ее звали Дженифер, его положение еще более упрочилось.
Конечно, за разрешение работать на англичан госбезопасность потребовала
от Луи кое-какие услуги. После недолгих переговоров поладили, и вскоре
Виталий Евгеньевич стал неофициальным связным между компетентными лицами у
нас в стране и соответствующими кругами за рубежом. Он стал выполнять
деликатные поручения на все более высоком уровне, начал общаться даже с
руководителями государств.
В конце 1967 года Лева как-то предложил мне:
- Давай зайдем к одному интересному человеку, моему другу. У него
собираются любопытные люди. Сам он работает в английской газете.
Я тогда был легок на подъем, охотно знакомился с новыми людьми, любил
интеллигентные компании с их разговорами, спорами на самые неожиданные темы.
Поэтому я уже совсем было принял предложение, но последние слова меня
обеспокоили. Я работал в ракетной фирме, и общаться с иностранцами нам
категорически запрещали. Я поделился своми сомнениями с Левой. - Пустяки.
Разве я предложил бы тебе что-то такое, - успокоил он меня, - с иностранцами
мы встречаться не будем, а хозяин наш человек, проверенный.
Сам Лева не просто работал в АПН, но и служил в ГРУ, и не в малых чинах.
У порога нас встретил приветливый человек средних лет, провел в дом,
показал его сверху до низу, от чердака до подвала. Видно было, что он очень
гордится своим хозяйством, своим достатком.
Мы приятно побеседовали, разговор вертелся вокруг политических проблем.
Сам я больше молчал, слушал, мне было очень интересно.
Так завязалось наше знакомство. Я стал бывать в этом доме. Особенно меня
привлекала обширная библиотека Луи, набитая книгами, которых в другом месте
не сыщешь. На полках стояли сочинения Солженицына, западные исследования о
Сталине, Хрущеве. Часть книг была на русском, часть - на английском языке.
Эта библиотека сыграла немаловажную роль в формировании моего политического
сознания.
В беседах мы лучше узнавали друг друга. Виталий Евгеньевич рассказывал о
себе, своем трудном и бедном детстве, заключении, тепло отзывался о Никите
Сергеевиче. А это в тот период для меня значило очень много. Луи, кроме
своей журналистской деятельности, занимался разными делами. Во время войны
путешествовал "туристом" по Южному Вьетнаму, заезжал запросто на Тайвань,
после Шестидневной войны посетил Израиль, во времена "черных полковников"
объезжал греческие православные монастыри, в чилийском концлагере встречался
с Луисом Корваланом. Всего не перечислишь... Но эта часть его жизни не
предмет моего рассказа.
А вот что меня по-настоящему заинтересовало - это его причастность к
полулегальной публикации запрещенных в нашей стране рукописей на Западе.
Первой он переправил туда книгу Тарсиса, которого КГБ, тоже по рекомендации
Луи, вместо Сибири решило отправить за границу. В момент начала нашего
знакомства Виталий Евгеньевич "занимался" книгой Светланы Аллилуевой. Она
заканчивала подготовку к изданию своей книги "20 писем к другу", где обещала
описать некоторые закулисные стороны из жизни ее отца. Светлана только
недавно бежала в Америку, и каждый ее шаг звучно резонировал в московских
эшелонах власти. Выход в свет книги намечался на октябрь, в канун
празднования пятидесятилетия Советской власти.
Осторожный дипломатический и недипломатический зондаж, прямые обращения к
Светлане, издателям и правительствам западных стран о переносе даты выхода
книги на несколько месяцев не принесли результата. Тогда Виталий Евгеньевич
предложил на свой страх и риск, как частное лицо, сделать в книге купюры,
изъять моменты, вызывающие наибольшее беспокойство Кремля и издать эту книгу
на несколько месяцев раньше официального срока.
Условия он поставил следующие: нужна рукопись, купюры не должны искажать
смысл книги и остаться незаметными для читателя, доходы от издания, наравне
с неизбежными неприятностями, отдаются на откуп исключительно Луи. Условия
приняли. Виталию Евгеньевичу предоставили копию рукописи, хранившуюся у
Светланиных детей.
Операция началась: издательство, согласное на пиратскую акцию, нашлось
без труда. Книга вышла летом 1967 года и до какой-то степени сбила
нараставший ажиотаж. Виталий Евгеньевич получил немалый гонорар и повестку в
Канадский суд. Авторитет Луи в глазах властей сильно вырос. Тут-то и пришла
мне впервые мысль, что Луи - это тот человек, который сможет помочь нам
схоронить мемуары отца за границей. У него в Лондоне - теща, материалы можно
хранить у нее или положить в банк. А гонорар от публикации воспоминаний
Хрущева, пусть даже в отдаленном будущем, ни в какое сравнение не пойдет с
суммами, заработанными им на публикации книги Аллилуевой.
Конечно, как во всяком деле, сохранялся риск, и немалый, но хранить
рукопись и пленки только в нашей стране было еще рискованнее.
Однако, кроме технического, был и моральный аспект. Шел уже не 1958 год,
но еще далеко не 1988-й или 1998-й. Всего десять лет назад метались молнии в
Пастернака, передавшего свою рукопись итальянскому издателю. Недавно осудили
Синявского и Даниэля. Отец не одобрял этого судилища, но... В голову
приходили и более далекие события, вспоминалось письмо Федора Раскольникова,
обнажившее ужасы сталинского режима. Не будь оно опубликовано во Франции, мы
бы многого тогда не узнали. А письма и статьи Ленина?.. Они ведь тоже часто
публиковались за границей.
Тем не менее стереотип был силен, коль скоро книга опубликована на Западе
- это жест враждебный.
Отец был смелее меня, считая, что мемуары Первого секретаря ЦК - это
исповедь человека, отдавшего всю свою жизнь борьбе за Советскую власть, за
коммунистическое общество. В них правда жизни, предостережения, факты. Они
должны дойти до людей. Пусть сначала и там, но когда-нибудь и здесь.
Конечно, наоборот было бы лучше, но как дожить до этих времен? Собственно,
выбора у нас не оставалось: или Луи, или - мучительное ожидание, когда КГБ,
власти займутся мемуарами всерьез. Я верил, точнее, очень хотел поверить
Луи, хотя слышал о нем много гадостей. Он мог подвести и впоследствии
подводил меня во многом, правда, во второстепенном, был склонен к авантюрам.
Я поехал в Баковку, где жил Луи. Начинать разговор я не спешил, да и не
знал, как произнести первые слова. Этот разговор отделял мою "легальную"
деятельность от "нелегальной". Мне было здорово не по себе. Неизвестно, чем
это могло кончиться: арестом, ссылкой? Думать о последствиях не хотелось.
Болтая о пустяках, мы спустились в сад и через калитку вышли на соседний
пригорок. Здесь, вне дома, мы оба чувствовали себя спокойнее.
Когда мы остались вдвоем, Виталий Евгеньевич неожиданно сам заговорил о
публикации мемуаров за рубежом. Осторожно, походя, в общих словах: "Хорошо
бы... А так они сохранятся для мира и потом вернутся в Россию... Когда
созреют условия..." Я молча слушал. Первый шаг сделан, и не мной, - уже
легче.
Когда пришел мой черед, я сказал ему примерно следующее: "Работа над
мемуарами в самом разгаре, а вернее - начале. Далеко не весь текст
надиктован, еще меньше расшифровано и отредактировано. Работы еще на
несколько лет, нам нужна не сенсация, а законченный труд. О публикации
сейчас нечего и думать. Но есть другая проблема, на сегодня более важная, -
сохранность материала.
- Ну ведь ты не дурак. У тебя должна быть не одна захоронка, -
отреагировал Луи.
Он, конечно, догадался, куда я клоню, но хотел, чтобы я сам высказался до
конца.
- Хотелось бы найти место понадежнее, как в Швейцарском банке, - пошутил
я. - Никогда не знаешь, насколько "Они" тщательно будут искать, и всегда
есть опасность, что найдут.
- Да, скорее всего, найдут. Это "Они" умеют, - подтвердил Виталий
Евгеньевич.
Дальше тянуть не имело смысла.
- Я хотел тебя попросить сохранить копию. Для этого надо ее вывезти за
рубеж, может, в Англию. Ведь там у твоей жены Дженни - мама.
- Сундук тещи не самое надежное место, - отпарировал Луи.
- Можно найти и понадежнее, - продолжал я. - Главная проблема - как
вывезти.
- Дело, конечно, непростое, но решаемое. Конечно, потребует
соответствующих затрат, - перешел ближе к делу Виталий Евгеньевич.
- В случае публикации гонорар будет очень большим, а мы заинтересованы в
сохранении материала, а не в получении денег, - быстро отреагировал я. - Все
практические вопросы обсудим позже. Я уже сказал, что сегодня речь идет не о
публикации, а о безопасности.
- В денежных вопросах лучше иметь ясность заранее, - как-то задумчиво, но
твердо проговорил мой собеседник.
- Не это главное. Мы согласимся на любые варианты. Понятно, что такое
дело требует больших затрат. В конце концов в денежных делах последнее слово
останется за тобой, - внес я окончательную ясность. - Хорошо, я сделаю все
что возможно. Думаю, дело уладится. А Никита Сергеевич знает? Он тебя
уполномачивал? - задал он вопрос.
- Нет, но у нас договорено, что за безопасность отвечаю я. Не надо его
впутывать в это дело, - не раздумывая ответил я. - Это ваши дела. Я
постараюсь все устроить, - проговорил Луи, - но публикацию лучше не
затягивать. Через десять лет в мире забудут, кто такой Хрущев. Придут новые
люди. Тогда опубликование мемуаров не вызовет такого интереса, как сейчас.
- Мы идем по второму кругу, речь - о сохранении рукописи, а не о ее
публикации. Мы же договорились, - рассердился я. - Да, конечно, - не стал
настаивать Виталий Евгеньевич.
Когда я рассказал о разговоре отцу, он после короткого обсуждения
согласился, что доверяться до конца посреднику не следует, чем меньше он
будет осведомлен, тем лучше. Пусть он знает меня одного. Не умолчал я и о
разговоре с Луи о публикации, подчеркнув, что категорически отверг его
предложение. На этом разговор с отцом оборвался, развивать эту тему он не
стал.
Через несколько дней я привез на дачу Луи в запечатанной коробке
магнитофонные бобины и отредактированный мною текст. - Так дело не пойдет. Я
должен видеть, что повезу, - обиделся Виталий Евгеньевич.
На секунду я заколебался, картонная коробка из-под печенья, плотная
коричневая упаковочная бумага, опоясывавшая все это веревка создавали некую
иллюзию сохранности содержимого от чужих глаз. Конечно, только иллюзию.
Материалы уходили в чужие руки, и запечатаны они или нет, не имело больше
никакого значения. Вообще, увижу ли я их когда-нибудь? Я раскрыл коробку,
Луи осмотрел ее содержимое, пересчитал кассеты и закрыл ее обратно.
- Теперь все в порядке, - сказал он и спрятал коробку в большой резной
шкаф черного дерева. Мне стало не по себе. С этого момента все начиналось на
самом деле. Разговоры кончились.
Прошло какое-то время. Луи уехал за границу, и известий от него не
приходило. Через месяц он вернулся. - Всё в надежном месте. Только не
спрашивай, как я это сделал. Это моя тайна. Конечно, я провез груз не в
чемодане, - весело рассказывал он, - теперь ОНИ в сохранности не у тещи - в
банковском сейфе. Туда никто не доберется.
В очередной приезд на дачу я все подробно пересказал отцу. В ответ он
кивнул головой. После этого новые порции материалов по мере готовности
перекочевывали в заграничный сейф.
Прошло какое-то время, и отец вдруг вернулся к теме публикации мемуаров
за границей. Видимо, он много раздумывал, взвешивал, пытался угадать, что же
ждет нас в будущем.
- Я думаю, - начал он, - предложение посредника не такое уж глупое.
Обстоятельства могут сложиться так, что не только я и ты, но и он не сможет
добраться до сейфа. Нам противостоят люди, способные на все, ты не можешь
себе даже представить, насколько велики их возможности. Свяжись с
посредником. Пусть он поговорит условно с каким-нибудь очень солидным
издательством о том, что они получат право опубликовать книгу, но не к
какому-то твердому сроку, а только после того, как мы отсюда дадим знак.
Отец замолчал, мы пошли по дорожке, ведущей к лугу, впереди лениво трусил
Арбат.
- Надо быть ко всему готовым, - вдруг произнес отец. - "Они" не
успокоятся. Можно ожидать любой гадости: или похитят материалы тайно, или
просто отберут. Арестовать они, видимо, не рискнут. И время не то, и кишка
тонка. А отобрать постараются.
Тем временем Брежнева крайне беспокоило, как бы отец не написал
что-нибудь плохое о нем. А то, что отец, по докладам охраны, подслушивавшей
Хрущева, фамилию Брежнева вообще ни разу не упомянул, еще больше его
раздражало. Без сомнения, приходилось ожидать новых неприятностей. С другой
стороны, надо было внести ясность в наши отношения с Луи, который постоянно
возвращался к проблеме опубликования. У него в этом деле на первом месте
стоял коммерческий интерес, и он жаждал определенности. - Когда? Через год,
два, десять? Надо определиться. После смерти уже ничего не будет нужно, -
повторял он. Я уходил от прямого ответа, но бесконечно тянуть невозможно.
Когда при очередной встрече я рассказал Луи о решении отца, выдав его за
свое, он обрадовался. - Издателя я найду, это не самая большая проблема, -
начал Виталий Евгеньевич. - Я уже зондировал почву в редакции "Тайм" в
Штатах.
Услышав о такой самодеятельности, я обомлел, но промолчал, посчитав, что
сейчас не время для выяснения отношений, и, наверное, зря. Впоследствии
"партизанщина" Луи доставила нам много хлопот и неприятностей.
- Вероятно, они согласятся и на ваши условия, если ждать не слишком
долго. Впрочем, у них нет выхода. Не согласятся - найду других, - продолжал
Луи. - Главное, максимально отвести от себя удар. Должна быть правдоподобная
версия о том, как материалы оказались за границей, и кто-то должен прикрыть
нас здесь. Ладно, о первом я подумаю сам, а о втором - посоветуюсь...
Подробностей происходившего я не знаю. Виталий Евгеньевич лишь рассказал,
что действовать он начал с головы. К тому времени у него установились
доверительные отношения с самим Андроповым, они не раз встречались, но не в
кабинете на площади Дзержинского, а в неформальной обстановке, как бы
случайно, у кого-то из общих знакомых. Во время одной из таких встреч
Виталий Евгеньевич навел Юрия Владимировича на разговор о мемуарах отца. Он
решил рискнуть и рассказал ему все или почти все. Андропов выслушал
сообщение не перебивая, только удовлетворенно кивал. На вопрос, не желает ли
он ознакомиться с записями отца, улыбнулся и коротко ответил: "Нет". Отныне
мы могли рассчитывать если не на помощь, то на нейтралитет КГБ, по крайней
мере некоторых из его служб.
С американской стороны Виталию Евгеньевичу и его "друзьям" помогал
представитель журнала "Тайм" в Москве Джеролд Шехтер. Почему выбор пал
именно на него, не берусь судить. Местом переговоров американцы почему-то
выбрали Копенгаген. Почему Копенгаген, а не Лондон или Нью-Йорк, трудно
сказать. В начале переговоров издатели засомневались, насколько можно верить
представленному тексту? В то время как раз разразился скандал с
опубликованием фальшивых дневников Адольфа Гитлера.
Издатели опасались провокации. Встал вопрос, как подтвердить подлинность
материалов. Писать мы им не хотели, считая, что опасность провала слишком
велика. Тогда наши помощники нашли выход. Решили прибегнуть к помощи
фотоаппарата.
Из Вены отцу передали две шляпы - ярко-алую и черную с огромными полями.
В подтверждение авторства отца и его согласия на публикацию просили прислать
фотографии отца в этих шляпах. Когда я привез шляпы в Петрово-Дальнее, они
своей экстравагантностью привлекли всеобщее внимание. Я объяснил, что это
сувенир от одного из зарубежных поклонников отца. Мама удивлялась: "Неужто
он думает, что отец будет такое носить?"
Отправившись гулять, мы остались одни, я рассказал отцу, в чем дело. Он
долго смеялся. Выдумка пришлась ему по душе, он любил остроумных людей, и,
когда мы вернулись с прогулки, сам вступил в игру. Присев на скамейку перед
домом, отец громко попросил меня:
- Ну-ка, принеси мне эти шляпы. Хочу примерить.
Мама была в ужасе:
- Неужели ты собираешься их надевать?
- А почему бы и нет? - подначил ее отец. - Слишком яркие, - пожала
плечами мама.
Я принес шляпы. Заодно захватил и фотоаппарат.
Отец надел шляпу и сказал:
- Сфотографируй меня, интересно, как это получится?
Так он и сфотографировался с одной шляпой на голове, а с другой - в руке.
Вскоре издатели получили снимки: теперь они удостоверились, что их не водят
за нос.
Была достигнута предварительная договоренность о возможности
опубликования воспоминаний в американском издательстве "Литтл, Браун энд
компани". Договор с издательством Луи подписал от своего имени, ему же
причитался и гонорар за книгу. В то время Советский Союз не признавал
Конвенции по охране авторских прав, поэтому издатели с легким сердцем
подписывали договоры с кем угодно. К слову, этот договор действует и поныне.
Когда несколько лет тому назад я попытался предъявить издательству свои
права, мне вежливо, но твердо указали на дверь.
Подготовку рукописи, приведение ее в порядок, который устраивал
американцев, издатели поручили совсем молодому человеку, никому тогда не
известному студенту Оксфордского университета Строубу Тэлботту. Работа
поглотила его с головой. Строубу не оставалось времени ни на приготовление
пищи, ни на поддержание порядка в общежитии. На его счастье, все заботы о
быте взял на себя его сосед по комнате, будущий президент США Билл Клинтон.
Передавать полный текст американцам Луи не решился, предложил изъять из
текста упоминания, способные вызвать слишком большое раздражение у Брежнева
или у других членов Политбюро. Это в основном касалось крайне редких
упоминаний о них самих и некоторых одиозных фактов, таких, как помощь
супругов Розенберг в овладении американскими атомными достижениями,
кое-какие "секреты", касающиеся ракет, и не помню, что еще.
"Если поднимется слишком большой шум, они не смогут нас прикрыть", -
объяснил мне Луи. Таких мест оказалось немного, и отец согласился.
Впоследствии, в 1990 году, Луи и Шехтер на базе этих изъятых кусков издали в
США отдельную тоненькую третью книжку воспоминаний отца под названием
"Магнитофонные ленты гласности".
http://www.bibliotekar.ru/polk-22/5.htm
Лева Петров познакомил меня со своим давним приятелем Виталием
Евгеньевичем Луи. Многие его почему-то звали Виктором. Отсидев десять лет по
обычному в сталинское время вздорному политическому обвинению, Луи вышел из
тюрьмы после ХХ съезда и, оглядевшись, решил начать новую жизнь.
Она сложилась очень необычно для того времени, когда контакт с
иностранцами приравнивался то ли почти к подвигу, то ли к опасной экспедиции
в джунгли, но только не Африки, а капитала.
Виталий Евгеньевич устроился работать московским корреспондентом в одну
английскую газету, что обеспечивало ему несравнимую с обычными советскими
гражданами свободу выездов и контактов. После женитьбы на работавшей в
Москве англичанке, ее звали Дженифер, его положение еще более упрочилось.
Конечно, за разрешение работать на англичан госбезопасность потребовала
от Луи кое-какие услуги. После недолгих переговоров поладили, и вскоре
Виталий Евгеньевич стал неофициальным связным между компетентными лицами у
нас в стране и соответствующими кругами за рубежом. Он стал выполнять
деликатные поручения на все более высоком уровне, начал общаться даже с
руководителями государств.
В конце 1967 года Лева как-то предложил мне:
- Давай зайдем к одному интересному человеку, моему другу. У него
собираются любопытные люди. Сам он работает в английской газете.
Я тогда был легок на подъем, охотно знакомился с новыми людьми, любил
интеллигентные компании с их разговорами, спорами на самые неожиданные темы.
Поэтому я уже совсем было принял предложение, но последние слова меня
обеспокоили. Я работал в ракетной фирме, и общаться с иностранцами нам
категорически запрещали. Я поделился своми сомнениями с Левой. - Пустяки.
Разве я предложил бы тебе что-то такое, - успокоил он меня, - с иностранцами
мы встречаться не будем, а хозяин наш человек, проверенный.
Сам Лева не просто работал в АПН, но и служил в ГРУ, и не в малых чинах.
У порога нас встретил приветливый человек средних лет, провел в дом,
показал его сверху до низу, от чердака до подвала. Видно было, что он очень
гордится своим хозяйством, своим достатком.
Мы приятно побеседовали, разговор вертелся вокруг политических проблем.
Сам я больше молчал, слушал, мне было очень интересно.
Так завязалось наше знакомство. Я стал бывать в этом доме. Особенно меня
привлекала обширная библиотека Луи, набитая книгами, которых в другом месте
не сыщешь. На полках стояли сочинения Солженицына, западные исследования о
Сталине, Хрущеве. Часть книг была на русском, часть - на английском языке.
Эта библиотека сыграла немаловажную роль в формировании моего политического
сознания.
В беседах мы лучше узнавали друг друга. Виталий Евгеньевич рассказывал о
себе, своем трудном и бедном детстве, заключении, тепло отзывался о Никите
Сергеевиче. А это в тот период для меня значило очень много. Луи, кроме
своей журналистской деятельности, занимался разными делами. Во время войны
путешествовал "туристом" по Южному Вьетнаму, заезжал запросто на Тайвань,
после Шестидневной войны посетил Израиль, во времена "черных полковников"
объезжал греческие православные монастыри, в чилийском концлагере встречался
с Луисом Корваланом. Всего не перечислишь... Но эта часть его жизни не
предмет моего рассказа.
А вот что меня по-настоящему заинтересовало - это его причастность к
полулегальной публикации запрещенных в нашей стране рукописей на Западе.
Первой он переправил туда книгу Тарсиса, которого КГБ, тоже по рекомендации
Луи, вместо Сибири решило отправить за границу. В момент начала нашего
знакомства Виталий Евгеньевич "занимался" книгой Светланы Аллилуевой. Она
заканчивала подготовку к изданию своей книги "20 писем к другу", где обещала
описать некоторые закулисные стороны из жизни ее отца. Светлана только
недавно бежала в Америку, и каждый ее шаг звучно резонировал в московских
эшелонах власти. Выход в свет книги намечался на октябрь, в канун
празднования пятидесятилетия Советской власти.
Осторожный дипломатический и недипломатический зондаж, прямые обращения к
Светлане, издателям и правительствам западных стран о переносе даты выхода
книги на несколько месяцев не принесли результата. Тогда Виталий Евгеньевич
предложил на свой страх и риск, как частное лицо, сделать в книге купюры,
изъять моменты, вызывающие наибольшее беспокойство Кремля и издать эту книгу
на несколько месяцев раньше официального срока.
Условия он поставил следующие: нужна рукопись, купюры не должны искажать
смысл книги и остаться незаметными для читателя, доходы от издания, наравне
с неизбежными неприятностями, отдаются на откуп исключительно Луи. Условия
приняли. Виталию Евгеньевичу предоставили копию рукописи, хранившуюся у
Светланиных детей.
Операция началась: издательство, согласное на пиратскую акцию, нашлось
без труда. Книга вышла летом 1967 года и до какой-то степени сбила
нараставший ажиотаж. Виталий Евгеньевич получил немалый гонорар и повестку в
Канадский суд. Авторитет Луи в глазах властей сильно вырос. Тут-то и пришла
мне впервые мысль, что Луи - это тот человек, который сможет помочь нам
схоронить мемуары отца за границей. У него в Лондоне - теща, материалы можно
хранить у нее или положить в банк. А гонорар от публикации воспоминаний
Хрущева, пусть даже в отдаленном будущем, ни в какое сравнение не пойдет с
суммами, заработанными им на публикации книги Аллилуевой.
Конечно, как во всяком деле, сохранялся риск, и немалый, но хранить
рукопись и пленки только в нашей стране было еще рискованнее.
Однако, кроме технического, был и моральный аспект. Шел уже не 1958 год,
но еще далеко не 1988-й или 1998-й. Всего десять лет назад метались молнии в
Пастернака, передавшего свою рукопись итальянскому издателю. Недавно осудили
Синявского и Даниэля. Отец не одобрял этого судилища, но... В голову
приходили и более далекие события, вспоминалось письмо Федора Раскольникова,
обнажившее ужасы сталинского режима. Не будь оно опубликовано во Франции, мы
бы многого тогда не узнали. А письма и статьи Ленина?.. Они ведь тоже часто
публиковались за границей.
Тем не менее стереотип был силен, коль скоро книга опубликована на Западе
- это жест враждебный.
Отец был смелее меня, считая, что мемуары Первого секретаря ЦК - это
исповедь человека, отдавшего всю свою жизнь борьбе за Советскую власть, за
коммунистическое общество. В них правда жизни, предостережения, факты. Они
должны дойти до людей. Пусть сначала и там, но когда-нибудь и здесь.
Конечно, наоборот было бы лучше, но как дожить до этих времен? Собственно,
выбора у нас не оставалось: или Луи, или - мучительное ожидание, когда КГБ,
власти займутся мемуарами всерьез. Я верил, точнее, очень хотел поверить
Луи, хотя слышал о нем много гадостей. Он мог подвести и впоследствии
подводил меня во многом, правда, во второстепенном, был склонен к авантюрам.
Я поехал в Баковку, где жил Луи. Начинать разговор я не спешил, да и не
знал, как произнести первые слова. Этот разговор отделял мою "легальную"
деятельность от "нелегальной". Мне было здорово не по себе. Неизвестно, чем
это могло кончиться: арестом, ссылкой? Думать о последствиях не хотелось.
Болтая о пустяках, мы спустились в сад и через калитку вышли на соседний
пригорок. Здесь, вне дома, мы оба чувствовали себя спокойнее.
Когда мы остались вдвоем, Виталий Евгеньевич неожиданно сам заговорил о
публикации мемуаров за рубежом. Осторожно, походя, в общих словах: "Хорошо
бы... А так они сохранятся для мира и потом вернутся в Россию... Когда
созреют условия..." Я молча слушал. Первый шаг сделан, и не мной, - уже
легче.
Когда пришел мой черед, я сказал ему примерно следующее: "Работа над
мемуарами в самом разгаре, а вернее - начале. Далеко не весь текст
надиктован, еще меньше расшифровано и отредактировано. Работы еще на
несколько лет, нам нужна не сенсация, а законченный труд. О публикации
сейчас нечего и думать. Но есть другая проблема, на сегодня более важная, -
сохранность материала.
- Ну ведь ты не дурак. У тебя должна быть не одна захоронка, -
отреагировал Луи.
Он, конечно, догадался, куда я клоню, но хотел, чтобы я сам высказался до
конца.
- Хотелось бы найти место понадежнее, как в Швейцарском банке, - пошутил
я. - Никогда не знаешь, насколько "Они" тщательно будут искать, и всегда
есть опасность, что найдут.
- Да, скорее всего, найдут. Это "Они" умеют, - подтвердил Виталий
Евгеньевич.
Дальше тянуть не имело смысла.
- Я хотел тебя попросить сохранить копию. Для этого надо ее вывезти за
рубеж, может, в Англию. Ведь там у твоей жены Дженни - мама.
- Сундук тещи не самое надежное место, - отпарировал Луи.
- Можно найти и понадежнее, - продолжал я. - Главная проблема - как
вывезти.
- Дело, конечно, непростое, но решаемое. Конечно, потребует
соответствующих затрат, - перешел ближе к делу Виталий Евгеньевич.
- В случае публикации гонорар будет очень большим, а мы заинтересованы в
сохранении материала, а не в получении денег, - быстро отреагировал я. - Все
практические вопросы обсудим позже. Я уже сказал, что сегодня речь идет не о
публикации, а о безопасности.
- В денежных вопросах лучше иметь ясность заранее, - как-то задумчиво, но
твердо проговорил мой собеседник.
- Не это главное. Мы согласимся на любые варианты. Понятно, что такое
дело требует больших затрат. В конце концов в денежных делах последнее слово
останется за тобой, - внес я окончательную ясность. - Хорошо, я сделаю все
что возможно. Думаю, дело уладится. А Никита Сергеевич знает? Он тебя
уполномачивал? - задал он вопрос.
- Нет, но у нас договорено, что за безопасность отвечаю я. Не надо его
впутывать в это дело, - не раздумывая ответил я. - Это ваши дела. Я
постараюсь все устроить, - проговорил Луи, - но публикацию лучше не
затягивать. Через десять лет в мире забудут, кто такой Хрущев. Придут новые
люди. Тогда опубликование мемуаров не вызовет такого интереса, как сейчас.
- Мы идем по второму кругу, речь - о сохранении рукописи, а не о ее
публикации. Мы же договорились, - рассердился я. - Да, конечно, - не стал
настаивать Виталий Евгеньевич.
Когда я рассказал о разговоре отцу, он после короткого обсуждения
согласился, что доверяться до конца посреднику не следует, чем меньше он
будет осведомлен, тем лучше. Пусть он знает меня одного. Не умолчал я и о
разговоре с Луи о публикации, подчеркнув, что категорически отверг его
предложение. На этом разговор с отцом оборвался, развивать эту тему он не
стал.
Через несколько дней я привез на дачу Луи в запечатанной коробке
магнитофонные бобины и отредактированный мною текст. - Так дело не пойдет. Я
должен видеть, что повезу, - обиделся Виталий Евгеньевич.
На секунду я заколебался, картонная коробка из-под печенья, плотная
коричневая упаковочная бумага, опоясывавшая все это веревка создавали некую
иллюзию сохранности содержимого от чужих глаз. Конечно, только иллюзию.
Материалы уходили в чужие руки, и запечатаны они или нет, не имело больше
никакого значения. Вообще, увижу ли я их когда-нибудь? Я раскрыл коробку,
Луи осмотрел ее содержимое, пересчитал кассеты и закрыл ее обратно.
- Теперь все в порядке, - сказал он и спрятал коробку в большой резной
шкаф черного дерева. Мне стало не по себе. С этого момента все начиналось на
самом деле. Разговоры кончились.
Прошло какое-то время. Луи уехал за границу, и известий от него не
приходило. Через месяц он вернулся. - Всё в надежном месте. Только не
спрашивай, как я это сделал. Это моя тайна. Конечно, я провез груз не в
чемодане, - весело рассказывал он, - теперь ОНИ в сохранности не у тещи - в
банковском сейфе. Туда никто не доберется.
В очередной приезд на дачу я все подробно пересказал отцу. В ответ он
кивнул головой. После этого новые порции материалов по мере готовности
перекочевывали в заграничный сейф.
Прошло какое-то время, и отец вдруг вернулся к теме публикации мемуаров
за границей. Видимо, он много раздумывал, взвешивал, пытался угадать, что же
ждет нас в будущем.
- Я думаю, - начал он, - предложение посредника не такое уж глупое.
Обстоятельства могут сложиться так, что не только я и ты, но и он не сможет
добраться до сейфа. Нам противостоят люди, способные на все, ты не можешь
себе даже представить, насколько велики их возможности. Свяжись с
посредником. Пусть он поговорит условно с каким-нибудь очень солидным
издательством о том, что они получат право опубликовать книгу, но не к
какому-то твердому сроку, а только после того, как мы отсюда дадим знак.
Отец замолчал, мы пошли по дорожке, ведущей к лугу, впереди лениво трусил
Арбат.
- Надо быть ко всему готовым, - вдруг произнес отец. - "Они" не
успокоятся. Можно ожидать любой гадости: или похитят материалы тайно, или
просто отберут. Арестовать они, видимо, не рискнут. И время не то, и кишка
тонка. А отобрать постараются.
Тем временем Брежнева крайне беспокоило, как бы отец не написал
что-нибудь плохое о нем. А то, что отец, по докладам охраны, подслушивавшей
Хрущева, фамилию Брежнева вообще ни разу не упомянул, еще больше его
раздражало. Без сомнения, приходилось ожидать новых неприятностей. С другой
стороны, надо было внести ясность в наши отношения с Луи, который постоянно
возвращался к проблеме опубликования. У него в этом деле на первом месте
стоял коммерческий интерес, и он жаждал определенности. - Когда? Через год,
два, десять? Надо определиться. После смерти уже ничего не будет нужно, -
повторял он. Я уходил от прямого ответа, но бесконечно тянуть невозможно.
Когда при очередной встрече я рассказал Луи о решении отца, выдав его за
свое, он обрадовался. - Издателя я найду, это не самая большая проблема, -
начал Виталий Евгеньевич. - Я уже зондировал почву в редакции "Тайм" в
Штатах.
Услышав о такой самодеятельности, я обомлел, но промолчал, посчитав, что
сейчас не время для выяснения отношений, и, наверное, зря. Впоследствии
"партизанщина" Луи доставила нам много хлопот и неприятностей.
- Вероятно, они согласятся и на ваши условия, если ждать не слишком
долго. Впрочем, у них нет выхода. Не согласятся - найду других, - продолжал
Луи. - Главное, максимально отвести от себя удар. Должна быть правдоподобная
версия о том, как материалы оказались за границей, и кто-то должен прикрыть
нас здесь. Ладно, о первом я подумаю сам, а о втором - посоветуюсь...
Подробностей происходившего я не знаю. Виталий Евгеньевич лишь рассказал,
что действовать он начал с головы. К тому времени у него установились
доверительные отношения с самим Андроповым, они не раз встречались, но не в
кабинете на площади Дзержинского, а в неформальной обстановке, как бы
случайно, у кого-то из общих знакомых. Во время одной из таких встреч
Виталий Евгеньевич навел Юрия Владимировича на разговор о мемуарах отца. Он
решил рискнуть и рассказал ему все или почти все. Андропов выслушал
сообщение не перебивая, только удовлетворенно кивал. На вопрос, не желает ли
он ознакомиться с записями отца, улыбнулся и коротко ответил: "Нет". Отныне
мы могли рассчитывать если не на помощь, то на нейтралитет КГБ, по крайней
мере некоторых из его служб.
С американской стороны Виталию Евгеньевичу и его "друзьям" помогал
представитель журнала "Тайм" в Москве Джеролд Шехтер. Почему выбор пал
именно на него, не берусь судить. Местом переговоров американцы почему-то
выбрали Копенгаген. Почему Копенгаген, а не Лондон или Нью-Йорк, трудно
сказать. В начале переговоров издатели засомневались, насколько можно верить
представленному тексту? В то время как раз разразился скандал с
опубликованием фальшивых дневников Адольфа Гитлера.
Издатели опасались провокации. Встал вопрос, как подтвердить подлинность
материалов. Писать мы им не хотели, считая, что опасность провала слишком
велика. Тогда наши помощники нашли выход. Решили прибегнуть к помощи
фотоаппарата.
Из Вены отцу передали две шляпы - ярко-алую и черную с огромными полями.
В подтверждение авторства отца и его согласия на публикацию просили прислать
фотографии отца в этих шляпах. Когда я привез шляпы в Петрово-Дальнее, они
своей экстравагантностью привлекли всеобщее внимание. Я объяснил, что это
сувенир от одного из зарубежных поклонников отца. Мама удивлялась: "Неужто
он думает, что отец будет такое носить?"
Отправившись гулять, мы остались одни, я рассказал отцу, в чем дело. Он
долго смеялся. Выдумка пришлась ему по душе, он любил остроумных людей, и,
когда мы вернулись с прогулки, сам вступил в игру. Присев на скамейку перед
домом, отец громко попросил меня:
- Ну-ка, принеси мне эти шляпы. Хочу примерить.
Мама была в ужасе:
- Неужели ты собираешься их надевать?
- А почему бы и нет? - подначил ее отец. - Слишком яркие, - пожала
плечами мама.
Я принес шляпы. Заодно захватил и фотоаппарат.
Отец надел шляпу и сказал:
- Сфотографируй меня, интересно, как это получится?
Так он и сфотографировался с одной шляпой на голове, а с другой - в руке.
Вскоре издатели получили снимки: теперь они удостоверились, что их не водят
за нос.
Была достигнута предварительная договоренность о возможности
опубликования воспоминаний в американском издательстве "Литтл, Браун энд
компани". Договор с издательством Луи подписал от своего имени, ему же
причитался и гонорар за книгу. В то время Советский Союз не признавал
Конвенции по охране авторских прав, поэтому издатели с легким сердцем
подписывали договоры с кем угодно. К слову, этот договор действует и поныне.
Когда несколько лет тому назад я попытался предъявить издательству свои
права, мне вежливо, но твердо указали на дверь.
Подготовку рукописи, приведение ее в порядок, который устраивал
американцев, издатели поручили совсем молодому человеку, никому тогда не
известному студенту Оксфордского университета Строубу Тэлботту. Работа
поглотила его с головой. Строубу не оставалось времени ни на приготовление
пищи, ни на поддержание порядка в общежитии. На его счастье, все заботы о
быте взял на себя его сосед по комнате, будущий президент США Билл Клинтон.
Передавать полный текст американцам Луи не решился, предложил изъять из
текста упоминания, способные вызвать слишком большое раздражение у Брежнева
или у других членов Политбюро. Это в основном касалось крайне редких
упоминаний о них самих и некоторых одиозных фактов, таких, как помощь
супругов Розенберг в овладении американскими атомными достижениями,
кое-какие "секреты", касающиеся ракет, и не помню, что еще.
"Если поднимется слишком большой шум, они не смогут нас прикрыть", -
объяснил мне Луи. Таких мест оказалось немного, и отец согласился.
Впоследствии, в 1990 году, Луи и Шехтер на базе этих изъятых кусков издали в
США отдельную тоненькую третью книжку воспоминаний отца под названием
"Магнитофонные ленты гласности".
http://www.bibliotekar.ru/polk-22/5.htm