"Игра навылет", часть 2
окончание 1-й главы, начало здесь: https://dinoza-yats.livejournal.com/1290508.html
Однако пора вновь стать серьезной. И что они к ней пристают, эти метроприлипалы и автобусные ухажеры? Неужели по ней что-то видно? Ведь Андрея сейчас нет ни в городе, ни в стране. Ох, с каким удовольствием она бросила бы все и полетела к нему! Скоро, скоро. Только к Елизавете подскочу быстренько, узнаю, что там у нее, наведу справедливость - и до свидания, Киев и киевляне, не поминайте лихом. Но сейчас надо подругам помогать.
А парень никакого одиночества в ней, конечно, не увидел. Мужчина пытается познакомиться не потому, что женщина как-то особенно выглядит, а по собственным внутренним причинам. Нас слишком много, людей, мы сталкиваемся непрерывно, как песчинки в ручье. И что ж такого, если невольно станешь для кого-то знаком, проекцией его проблем.
Вышла из метро к Золотым воротам. Красиво, хорошо. Повременить бы сейчас, посидеть под тентом у фонтана. Но, во-первых, после метро все тело сразу обволакивает жар. Надо вновь «включить озеро» - и к подруге в больницу, под защиту толстых каменных стен старинного здания. Там прохладно без всякого кондишена. И потом, тут все перенагружено киосками-лотками-раскладками-торговцами. Вся романтика прекрасного уголка города непоправимо испорчена. Всюду привкус торгашества. Не очень-то хочется на это смотреть.
- Что с ним? - деловито спросила Вера в ординаторской, надевая фирменный белый халат.
- Отравление грибами. Очень тяжелое. Мы промыли ему желудок, теперь он лежит под капельницей, - пояснила завотделением Романова, Верина подруга. - Вводим антитоксин.
- Бредит?
- Пойдем, сама все увидишь. Его фамилия Бегун. Депутат, не простой смертный.
Они прошли по просторному чистому коридору к отдельной палате. У двери стоял человек. Охранник, догадалась Лученко. Хотя на типичного секьюрити тот был совсем не похож. Высоченный, худой, скуластый. Нос немного приплюснут. В глубоко посаженных глазах посверкивает ироничный интеллект.
Он цепко, сверху вниз, осмотрел врачей. Покачался немного с носков на пятку, держа руки в карманах, отодвинулся. Они вошли внутрь.
Это была платная одноместная палата с телевизором, холодильником и отдельным санузлом, аккуратными жалюзи на окнах и цветами на подоконнике. Прямо не лечиться тут хотелось, а отдыхать. Но лежавший сейчас под капельницей слуга народа, депутат, влиятельный и богатый пациент, страдал. Вид у него был неважный: серое лицо, влажная кожа, пожелтевшие белки глаз. Руки беспрерывно дрожали.
Увидев докторов, он забеспокоился и принялся быстро-быстро говорить:
- На острове убивают! Элитная турбаза... Это не лошадь виновата. Его убили, когда мы играли в красную армию... Большевиками пугали отдыхающих...
Романова и Лученко переглянулись. Большевики, красная армия? Похоже, действительно бред.
- Шею сломали. - От напряжения больной закашлялся. - А меня отравили.
- Ну, ну, успокойтесь. Вам нельзя так волноваться. Игла выскочит из вены, - попыталась утихомирить пациента Романова.
- Как вы не понимаете, нужно срочно принять меры! - хрипел тот.
- Может, вызвать милицию, пусть они его выслушают? - обратилась Елизавета Сергеевна к своей подруге.
- Они ничего не найдут, - замахал свободной рукой Бегун. - Менты все спишут на несчастный случай...
Пора вмешаться, решила Лученко. Она прикоснулась к его груди.
- Не нужно так волноваться. Сейчас вы поспите. Лекарство поможет. И вам станет легче. А потом, когда вы восстановитесь, мы во всем разберемся.
Глубокий грудной голос, как обычно, подействовал. Морщины лица разгладились, спазм отпустил мышцы, глаза полузакрылись. Только капли пота остались на лбу.
- Ну, слава Богу! - облегченно вздохнула Романова. - Он уснул?
Вера не ответила. Она всматривалась в лицо Бегуна. Бегун... Вот ты и прибежал, дружок. С грибами надо бы поосторожнее. Вы, всевластные, сидящие на Олимпе, так же уязвимы, как и мы тут, внизу. Теперь от тебя уже ничего не зависит. Только от возможностей твоего организма. Какое разочарование - воображать себя могучим крейсером, а потом обнаружить: ты обыкновенный бумажный кораблик.
У нее немного закружилась голова. Неужели от жары? - нет, ведь в палате не жарко... Ее несло течением, уносило, она цеплялась за какие-то ярко светящиеся точки: воспоминания-названия-образы-заботы.
Это не ее сносило, а Бегуна. Это он пытался якорьками воспоминаний уцепиться за ускользающую реальность. А Вера в него «включилась».
Она вновь осторожно прикоснулась к нему ладонью.
- Вот теперь спит, - сказала Лученко. - Чаем напоишь?
- Да, пойдем ко мне, - сказала подруга. - Милочка, - обратилась она с улыбкой к вошедшей сестре. - Посиди тут.
В больнице царила обычная суета. Медленно двигались по коридорам пациенты в своих кое-как повязанных халатах и тренировочных костюмах. Озабоченным шагом проходили доктора, сестры. Лязгал железом грузовой лифт, выпуская из своих слабо освещенных недр носилки на колесах в окружении белых и зеленых халатов. Елизавета Романова здоровалась и улыбалась, при этом на ее щеках появлялись симпатичные ямочки. Эта улыбка, даже если поводов для радости не имелось, согревала пациентов и действовала успокоительно, словно обещала скорейшее выздоровление. Они боготворили свою улыбчивую докторшу.
- У меня чай черный и зеленый. Какой желаешь? - спросила она у Веры уже в своем кабинете.
На бытовую тему переключается, подумала Вера. Она по обыкновению подошла к окну, полюбоваться маленьким заросшим двориком.
- Так чего ты от меня ждешь? А, Лиза? - спросила Вера, не поворачиваясь.
Она и так знала, что делает сейчас ее подруга. Можно ведь и не глазами смотреть, а видеть всем телом. Сидит за столом, подперев щеку, вся такая сдобная, как булочка. Излучающая покой и уверенность, невысокого роста, не то чтобы полненькая, но вся какая-то аппетитная. Порой казалось, что и пахнет она ванилью, корицей и изюмом. Серые выразительные глаза на округлом с маленьким носиком лице смотрят доброжелательно. На таком приятном лице хочется задержаться взглядом подольше. И певучий голос, от которого больным легчает. Она была редкой нынче, по-настоящему внимательной докторшей. Всегда такая была, еще в мединституте... Это ж когда было? Ого, полтора десятка лет назад. Вера Лученко тогда выбрала специальность психиатра, а Елизавета Романова - токсиколога, но это не мешало им дружить. Наоборот: скрупулезность и полная отдача работе сближали женщин еще больше, хотя Вера была моложе. С тех пор их дружба крепла, как хорошее вино. Правда, встречались они редко. Но зато встречи эти превращались в мини-симпозиумы.
- Ну как чего. - За спиной Веры звякнули чашки, уютно зашумел электрочайник. - Из-за его настойчивых слов об убийствах на каком-то острове. По-моему, на галлюцинации это не похоже. Хотя его состояние очень смахивает на полубессознательное. Вот, пей чай и почитай историю болезни.
Вера села к столу. Бегун Вадим Мартынович поступил в отделение токсикологии с рвотой, диареей и жалобами на боль в эпигастральной области. В соответствующей графе было написано, что он депутат Верховной Рады.
- Так что? - улыбнулась Елизавета, отхлебнув чая из своей чашки, и ямочки вновь заиграли на ее щеках. - Бредит он? Или...
Вера склонила голову набок, внимательно глядя коллеге в лицо.
- Ну что, мне все рассказать? Или сама? - вопросом на вопрос ответила она. С подругой можно без китайских церемоний.
Романова вздохнула и отвела глаза. Риторический вопрос. Если сама, то будешь вокруг да около целый час кружить, а главного так и не решишься произнести. Привычка! Она сразу вырабатывается у тех, кто хоть за что-нибудь отвечает. Это среди больных Елизавета Сергеевна богиня, а для начальства... Здесь, в центральной клинике города, где Романова занимала пост заведующей токсикологическим отделением, начальство ее ценило - насколько оно вообще способно ценить врачей, что называется, «от Бога». Таких, как Елизавета Сергеевна - интуитивных диагностов и чутких докторов, было немного. Только она хоть и ценный работник, но незаменимых у нас по-прежнему нет. Даже еще меньше. А если Вера Лученко возьмется озвучить непроизнесенное, то сразу как-то понятно. Она ж волшебница. Вокруг даже вроде и не смотрит, никаких пассов над головой не делает - но все знает на три метра вглубь: и про тебя, и про твою жизнь. Про все и про всех. Даже иногда страшновато ей в глаза смотреть - а вдруг увидишь там что-то такое про себя, чего не хочется знать наперед. Так что лучше уж сама рассказывай, проницательная ты моя.
- Насчет слов про убийства - само собой, но это ж только повод. - Вера сказала так, будто прочитала все мысли Романовой у нее на лбу. - Мало ли что может человеку пригрезиться после интоксикации. Но даже не в этом дело. Просто страхуешься, милая моя. И я тебя понимаю. Главврач вот-вот уйдет на пенсию, и на его место хотели тебя. Только не возражай, у тебя это на лице написано. Подобные шансы не упускают даже такие, как ты. Небось, в мечтах уже перестроила всю работу по уму. А тут - пожалуйте подарочек, высокопоставленный пациент, бредит. Тут ответственность и зашкаливает.
Романова молчала.
- Ладно, не переживай ты так. Я ж тоже в курсе, что новый министр здравоохранения решил поиграть в демократию и предложил всем слугам народа ложиться в обычные больницы. А в их главной загородной спецбольнице затеял ремонт. Вот депутата Бегуна к тебе и положили.
- Этот новый министр вообще с головой не дружит. Представляешь, решил извести специализацию. Теперь не будет гастроэнтерологов, урологов, кардиологов, эндокринологов и всех остальных, а только терапевты широкого профиля. - Романова отхлебнула чаю и вздохнула.
- Ты шутишь? - удивилась Вера. От этих нововведений минздрава она была далека.
- Ничуть. Он по телевизору декларировал свои дикие идеи.
- Почему, прежде чем назначать министров, их не отправляют на осмотр к нашему брату психотерапевту? - покачала головой Лученко.
- Когда мы с тобой состаримся, лечиться будет не у кого, - подвела неутешительный итог Романова.
- Может быть, эта новая метла вскоре станет старой и перестанет пыль поднимать. А знатные персоны снова в свои депутатские больницы вернутся. Только и там будут болеть и умирать, как обыкновенные.
Лиза махнула рукой:
- Тьфу на тебя, Верка. Он же не поганок наелся. Да и антитоксин тоже... Все с Бегуном будет о-кей. Еще напринимает кучу дурацких законов. - Она улыбнулась. - У меня в отделении давным-давно никто не умирал.
- Знаю, - сказала Вера и снова отвернулась к пейзажу за окном. Если смотреть сюда подольше, то может, перестанут мелькать возникшие в краю глаза черные птицы. Испугаются красоты, улетят.
Значит, плохо дело. Умрет. Надо было его подробнее про остров расспросить, но тогда еще не чуяла. А сейчас? Но что, если он еще спит, или сон уже перешел в предсмертную кому? Что, если ему все показалось, а я стану его беспокоить - ради чего? Любопытство тут неуместно. Пусть уходит так.
А вот Лизе Романовой - сказать или не сказать?
Плохо знать будущее. Еще хуже озвучивать его тем, кого оно касается. Правда, коллеге вроде бы можно... Это другим нельзя вываливать неотесанную правду: дескать, может случиться непоправимое, берегитесь и все такое. Так ведь все равно никто никогда не слушает. Не воспринимают прогноз, не понимают - это о них. А реагируют лишь на сам факт заглядывания вперед: ой, да вы прорицательница, практически пифия или как там они назывались? Оракул, короче говоря. Ах, как это здорово, как интересно, мне тоже хотелось бы знать, и мне, и мне!
Почему-то никто не понимает: вряд ли можно назвать счастливым человека, обладающего такими способностями. Ничего нет замечательного в знании того, что сейчас произойдет. Потому что изменить невозможно, а наблюдать тяжело. Идет, скажем, человек через дорогу, транспорта близко нет, свет зеленый, но вы абсолютно точно знаете, что сейчас из-за угла выскочит автомобиль и собьет его. Ведь вам этот автомобиль виден, а ему нет. И вы не в силах ничего сделать. Закричать не успеваете: слишком быстро все случится. Но даже если закричите, предупредите - он не услышит или просто не поверит. А вы знаете, что через несколько секунд послышится удар, и человек отлетит с раскрошенными костями, умирая на лету. Максимум, что в вашей власти - быстрее отвернуться, изо всех сил зажмуриться, закрыть уши. И что вы теперь чувствуете? Хочется вам видеть этот автомобиль? Знать, что скоро будет?
Лученко, как всякий врач, умела переключаться. Нельзя переживать за своего пациента и вместе с ним. Но в иной ситуации выставить психологические защиты не успеваешь.
- Лиза, мне очень жаль, - сказала Вера со вздохом. - Проследи, чтобы вскрытие провели тщательнее. Хоть бы родные высокопоставленного согласились.
Улыбка еще медленно гасла на лице Романовой, разглаживались ямочки на щеках, когда в кабинет вбежала манипуляционная сестра. Она посмотрела на Лученко, не зная, сообщать ли новость при постороннем человеке. Наклонилась к самому уху заведующей отделением и прошептала что-то коротко.
- Как умер?! - громко воскликнула Романова.
- Умер, - беспомощно развела руками девушка.
- Быстрее звони реаниматологам!
- Уже. Они возились минут десять, стимулировали сердце, делали искусственное дыхание. Бесполезно.
Они торопливо прошли коридором и вбежали в палату. На кровати лежал неподвижный пациент. Смерть еще не успела расслабить страдальческое выражение лица.
На Романову было жалко смотреть. Обычно приятная, какая-то сдобная, из-за чего порой казалось, что и работает она не в больнице, а в цехе кондитерской фабрики - сейчас она разом поникла. Словно сдоба вмиг засохла.
- Не переживай, дорогая, - поспешила сказать Вера. - Ты не виновата. Мы врачи, и должны быть готовы. Хотя, я понимаю, это все равно очень ранит.
- Но ему после капельницы должно было стать легче! - растерянно сказала Елизавета Романова. - А такое впечатление, что совсем наоборот!
Внезапно от двери отделилась высокая фигура.
- Ва-ва-ва-дим Ма-ма-ма-ртынович не-не должен был ум-умереть!
Сильное заикание телохранителя словно электрическим напряжением пронзило палату.
- Вы кто? - машинально спросила Романова.
- О... О-хранник.
Вера сказала что-то уместное о соболезновании. Но охранник покойного депутата не слышал. Пожал худыми плечами. Покачался с пяток на носки, быстро-быстро. Снова пожал плечами. Улыбнулся нервной серой улыбкой.
- Э... этого не мм... м... Не может быть, - сказал он.
Смерть Бегуна совершенно выбила охранника из колеи.
Лученко внимательнее пригляделась к нему. А ведь ты, парень, слишком эмоционален для своей работы. Совершенно не держишь удара.
- Как вас зовут? - спросила она, чтобы наладить контакт.
Он вздрогнул, заозирался. Увидел рядом с собой маленькую женщину в халате, и в глазах его появилась искра смысла.
- Я-я-ремчук Ва-ва-валерий, - сказал он, спотыкаясь о каждую букву.
- Ну вот что, Валерий. Пойдемте в ординаторскую, - велела Лученко.
Она чуть ли не силой вытащила его из печальной палаты. Так. Проход мимо фикусов, закутка со столовой, где больные сидят и глотают свое бледное пюре. Направо, мимо потемневшего бюста великого физиолога... Вот и ординаторская. Такая же точно, как и у нее самой в клинике. Шкафы с верхней одеждой, халатами и папками. На столах груды толстых переплетенных тетрадей. На стенах реклама медпрепаратов и красочный, подробно нарисованный желудочно-кишечный тракт человека. Сидит девушка, по виду практикантка, и тетка постарше. Пишут.
- Девочки, - решительно попросила Лученко. - Выйдите на минутку, нам тут надо поговорить.
Немного удивившись, «девочки» вышли. Мало ли кто эта энергичная особа, может, очередная шишка из министерства.
Вера еще ничего не решила. Ничего не знала и сознанием не понимала, а только чувствовала. Этого бодигарда надо успокоить и расспросить. Зачем? Да кто его знает, пригодится. Слишком уж он нервничает. Почему, интересно? Ведь не в перестрелке погиб его хозяин, значит, никакой вины охранника нет. И не родственника ведь потерял. Зачем же ему так беспокоиться?
Валерий охотно подчинился симпатичной решительной врачихе. Сел на стул и сразу стал занимать гораздо меньше места. Охотно глотнул чаю. Даже заикаться стал меньше. Но Вере так и не удалось ничего от него добиться. Он только качал головой. И на каждый вопрос монотонно повторял:
- Этого не м-может быть. Этого н-не может б-быть.
- Валерий, - как можно мягче сказала Лученко. - Не переживайте так. Вы же тут ни при чем.
- Я ни при чем. Но мы же... Я же... Это просто п-п... П-редательство! К-какое право он имел ум-умереть?!
В коридоре послышались шаги. Лученко поняла, что сейчас во всем отделении начнется переполох. И это только начало будущего переполоха. Так что времени у нее на Валерия Яремчука совсем не осталось. И на очередное «Этого не может быть» охранника она резко спросила:
- Да что же, в конце концов, он вам обещал?!
- К-квартиру.
(продолжение следует)
Однако пора вновь стать серьезной. И что они к ней пристают, эти метроприлипалы и автобусные ухажеры? Неужели по ней что-то видно? Ведь Андрея сейчас нет ни в городе, ни в стране. Ох, с каким удовольствием она бросила бы все и полетела к нему! Скоро, скоро. Только к Елизавете подскочу быстренько, узнаю, что там у нее, наведу справедливость - и до свидания, Киев и киевляне, не поминайте лихом. Но сейчас надо подругам помогать.
А парень никакого одиночества в ней, конечно, не увидел. Мужчина пытается познакомиться не потому, что женщина как-то особенно выглядит, а по собственным внутренним причинам. Нас слишком много, людей, мы сталкиваемся непрерывно, как песчинки в ручье. И что ж такого, если невольно станешь для кого-то знаком, проекцией его проблем.
Вышла из метро к Золотым воротам. Красиво, хорошо. Повременить бы сейчас, посидеть под тентом у фонтана. Но, во-первых, после метро все тело сразу обволакивает жар. Надо вновь «включить озеро» - и к подруге в больницу, под защиту толстых каменных стен старинного здания. Там прохладно без всякого кондишена. И потом, тут все перенагружено киосками-лотками-раскладками-торговцами. Вся романтика прекрасного уголка города непоправимо испорчена. Всюду привкус торгашества. Не очень-то хочется на это смотреть.
- Что с ним? - деловито спросила Вера в ординаторской, надевая фирменный белый халат.
- Отравление грибами. Очень тяжелое. Мы промыли ему желудок, теперь он лежит под капельницей, - пояснила завотделением Романова, Верина подруга. - Вводим антитоксин.
- Бредит?
- Пойдем, сама все увидишь. Его фамилия Бегун. Депутат, не простой смертный.
Они прошли по просторному чистому коридору к отдельной палате. У двери стоял человек. Охранник, догадалась Лученко. Хотя на типичного секьюрити тот был совсем не похож. Высоченный, худой, скуластый. Нос немного приплюснут. В глубоко посаженных глазах посверкивает ироничный интеллект.
Он цепко, сверху вниз, осмотрел врачей. Покачался немного с носков на пятку, держа руки в карманах, отодвинулся. Они вошли внутрь.
Это была платная одноместная палата с телевизором, холодильником и отдельным санузлом, аккуратными жалюзи на окнах и цветами на подоконнике. Прямо не лечиться тут хотелось, а отдыхать. Но лежавший сейчас под капельницей слуга народа, депутат, влиятельный и богатый пациент, страдал. Вид у него был неважный: серое лицо, влажная кожа, пожелтевшие белки глаз. Руки беспрерывно дрожали.
Увидев докторов, он забеспокоился и принялся быстро-быстро говорить:
- На острове убивают! Элитная турбаза... Это не лошадь виновата. Его убили, когда мы играли в красную армию... Большевиками пугали отдыхающих...
Романова и Лученко переглянулись. Большевики, красная армия? Похоже, действительно бред.
- Шею сломали. - От напряжения больной закашлялся. - А меня отравили.
- Ну, ну, успокойтесь. Вам нельзя так волноваться. Игла выскочит из вены, - попыталась утихомирить пациента Романова.
- Как вы не понимаете, нужно срочно принять меры! - хрипел тот.
- Может, вызвать милицию, пусть они его выслушают? - обратилась Елизавета Сергеевна к своей подруге.
- Они ничего не найдут, - замахал свободной рукой Бегун. - Менты все спишут на несчастный случай...
Пора вмешаться, решила Лученко. Она прикоснулась к его груди.
- Не нужно так волноваться. Сейчас вы поспите. Лекарство поможет. И вам станет легче. А потом, когда вы восстановитесь, мы во всем разберемся.
Глубокий грудной голос, как обычно, подействовал. Морщины лица разгладились, спазм отпустил мышцы, глаза полузакрылись. Только капли пота остались на лбу.
- Ну, слава Богу! - облегченно вздохнула Романова. - Он уснул?
Вера не ответила. Она всматривалась в лицо Бегуна. Бегун... Вот ты и прибежал, дружок. С грибами надо бы поосторожнее. Вы, всевластные, сидящие на Олимпе, так же уязвимы, как и мы тут, внизу. Теперь от тебя уже ничего не зависит. Только от возможностей твоего организма. Какое разочарование - воображать себя могучим крейсером, а потом обнаружить: ты обыкновенный бумажный кораблик.
У нее немного закружилась голова. Неужели от жары? - нет, ведь в палате не жарко... Ее несло течением, уносило, она цеплялась за какие-то ярко светящиеся точки: воспоминания-названия-образы-заботы.
Это не ее сносило, а Бегуна. Это он пытался якорьками воспоминаний уцепиться за ускользающую реальность. А Вера в него «включилась».
Она вновь осторожно прикоснулась к нему ладонью.
- Вот теперь спит, - сказала Лученко. - Чаем напоишь?
- Да, пойдем ко мне, - сказала подруга. - Милочка, - обратилась она с улыбкой к вошедшей сестре. - Посиди тут.
В больнице царила обычная суета. Медленно двигались по коридорам пациенты в своих кое-как повязанных халатах и тренировочных костюмах. Озабоченным шагом проходили доктора, сестры. Лязгал железом грузовой лифт, выпуская из своих слабо освещенных недр носилки на колесах в окружении белых и зеленых халатов. Елизавета Романова здоровалась и улыбалась, при этом на ее щеках появлялись симпатичные ямочки. Эта улыбка, даже если поводов для радости не имелось, согревала пациентов и действовала успокоительно, словно обещала скорейшее выздоровление. Они боготворили свою улыбчивую докторшу.
- У меня чай черный и зеленый. Какой желаешь? - спросила она у Веры уже в своем кабинете.
На бытовую тему переключается, подумала Вера. Она по обыкновению подошла к окну, полюбоваться маленьким заросшим двориком.
- Так чего ты от меня ждешь? А, Лиза? - спросила Вера, не поворачиваясь.
Она и так знала, что делает сейчас ее подруга. Можно ведь и не глазами смотреть, а видеть всем телом. Сидит за столом, подперев щеку, вся такая сдобная, как булочка. Излучающая покой и уверенность, невысокого роста, не то чтобы полненькая, но вся какая-то аппетитная. Порой казалось, что и пахнет она ванилью, корицей и изюмом. Серые выразительные глаза на округлом с маленьким носиком лице смотрят доброжелательно. На таком приятном лице хочется задержаться взглядом подольше. И певучий голос, от которого больным легчает. Она была редкой нынче, по-настоящему внимательной докторшей. Всегда такая была, еще в мединституте... Это ж когда было? Ого, полтора десятка лет назад. Вера Лученко тогда выбрала специальность психиатра, а Елизавета Романова - токсиколога, но это не мешало им дружить. Наоборот: скрупулезность и полная отдача работе сближали женщин еще больше, хотя Вера была моложе. С тех пор их дружба крепла, как хорошее вино. Правда, встречались они редко. Но зато встречи эти превращались в мини-симпозиумы.
- Ну как чего. - За спиной Веры звякнули чашки, уютно зашумел электрочайник. - Из-за его настойчивых слов об убийствах на каком-то острове. По-моему, на галлюцинации это не похоже. Хотя его состояние очень смахивает на полубессознательное. Вот, пей чай и почитай историю болезни.
Вера села к столу. Бегун Вадим Мартынович поступил в отделение токсикологии с рвотой, диареей и жалобами на боль в эпигастральной области. В соответствующей графе было написано, что он депутат Верховной Рады.
- Так что? - улыбнулась Елизавета, отхлебнув чая из своей чашки, и ямочки вновь заиграли на ее щеках. - Бредит он? Или...
Вера склонила голову набок, внимательно глядя коллеге в лицо.
- Ну что, мне все рассказать? Или сама? - вопросом на вопрос ответила она. С подругой можно без китайских церемоний.
Романова вздохнула и отвела глаза. Риторический вопрос. Если сама, то будешь вокруг да около целый час кружить, а главного так и не решишься произнести. Привычка! Она сразу вырабатывается у тех, кто хоть за что-нибудь отвечает. Это среди больных Елизавета Сергеевна богиня, а для начальства... Здесь, в центральной клинике города, где Романова занимала пост заведующей токсикологическим отделением, начальство ее ценило - насколько оно вообще способно ценить врачей, что называется, «от Бога». Таких, как Елизавета Сергеевна - интуитивных диагностов и чутких докторов, было немного. Только она хоть и ценный работник, но незаменимых у нас по-прежнему нет. Даже еще меньше. А если Вера Лученко возьмется озвучить непроизнесенное, то сразу как-то понятно. Она ж волшебница. Вокруг даже вроде и не смотрит, никаких пассов над головой не делает - но все знает на три метра вглубь: и про тебя, и про твою жизнь. Про все и про всех. Даже иногда страшновато ей в глаза смотреть - а вдруг увидишь там что-то такое про себя, чего не хочется знать наперед. Так что лучше уж сама рассказывай, проницательная ты моя.
- Насчет слов про убийства - само собой, но это ж только повод. - Вера сказала так, будто прочитала все мысли Романовой у нее на лбу. - Мало ли что может человеку пригрезиться после интоксикации. Но даже не в этом дело. Просто страхуешься, милая моя. И я тебя понимаю. Главврач вот-вот уйдет на пенсию, и на его место хотели тебя. Только не возражай, у тебя это на лице написано. Подобные шансы не упускают даже такие, как ты. Небось, в мечтах уже перестроила всю работу по уму. А тут - пожалуйте подарочек, высокопоставленный пациент, бредит. Тут ответственность и зашкаливает.
Романова молчала.
- Ладно, не переживай ты так. Я ж тоже в курсе, что новый министр здравоохранения решил поиграть в демократию и предложил всем слугам народа ложиться в обычные больницы. А в их главной загородной спецбольнице затеял ремонт. Вот депутата Бегуна к тебе и положили.
- Этот новый министр вообще с головой не дружит. Представляешь, решил извести специализацию. Теперь не будет гастроэнтерологов, урологов, кардиологов, эндокринологов и всех остальных, а только терапевты широкого профиля. - Романова отхлебнула чаю и вздохнула.
- Ты шутишь? - удивилась Вера. От этих нововведений минздрава она была далека.
- Ничуть. Он по телевизору декларировал свои дикие идеи.
- Почему, прежде чем назначать министров, их не отправляют на осмотр к нашему брату психотерапевту? - покачала головой Лученко.
- Когда мы с тобой состаримся, лечиться будет не у кого, - подвела неутешительный итог Романова.
- Может быть, эта новая метла вскоре станет старой и перестанет пыль поднимать. А знатные персоны снова в свои депутатские больницы вернутся. Только и там будут болеть и умирать, как обыкновенные.
Лиза махнула рукой:
- Тьфу на тебя, Верка. Он же не поганок наелся. Да и антитоксин тоже... Все с Бегуном будет о-кей. Еще напринимает кучу дурацких законов. - Она улыбнулась. - У меня в отделении давным-давно никто не умирал.
- Знаю, - сказала Вера и снова отвернулась к пейзажу за окном. Если смотреть сюда подольше, то может, перестанут мелькать возникшие в краю глаза черные птицы. Испугаются красоты, улетят.
Значит, плохо дело. Умрет. Надо было его подробнее про остров расспросить, но тогда еще не чуяла. А сейчас? Но что, если он еще спит, или сон уже перешел в предсмертную кому? Что, если ему все показалось, а я стану его беспокоить - ради чего? Любопытство тут неуместно. Пусть уходит так.
А вот Лизе Романовой - сказать или не сказать?
Плохо знать будущее. Еще хуже озвучивать его тем, кого оно касается. Правда, коллеге вроде бы можно... Это другим нельзя вываливать неотесанную правду: дескать, может случиться непоправимое, берегитесь и все такое. Так ведь все равно никто никогда не слушает. Не воспринимают прогноз, не понимают - это о них. А реагируют лишь на сам факт заглядывания вперед: ой, да вы прорицательница, практически пифия или как там они назывались? Оракул, короче говоря. Ах, как это здорово, как интересно, мне тоже хотелось бы знать, и мне, и мне!
Почему-то никто не понимает: вряд ли можно назвать счастливым человека, обладающего такими способностями. Ничего нет замечательного в знании того, что сейчас произойдет. Потому что изменить невозможно, а наблюдать тяжело. Идет, скажем, человек через дорогу, транспорта близко нет, свет зеленый, но вы абсолютно точно знаете, что сейчас из-за угла выскочит автомобиль и собьет его. Ведь вам этот автомобиль виден, а ему нет. И вы не в силах ничего сделать. Закричать не успеваете: слишком быстро все случится. Но даже если закричите, предупредите - он не услышит или просто не поверит. А вы знаете, что через несколько секунд послышится удар, и человек отлетит с раскрошенными костями, умирая на лету. Максимум, что в вашей власти - быстрее отвернуться, изо всех сил зажмуриться, закрыть уши. И что вы теперь чувствуете? Хочется вам видеть этот автомобиль? Знать, что скоро будет?
Лученко, как всякий врач, умела переключаться. Нельзя переживать за своего пациента и вместе с ним. Но в иной ситуации выставить психологические защиты не успеваешь.
- Лиза, мне очень жаль, - сказала Вера со вздохом. - Проследи, чтобы вскрытие провели тщательнее. Хоть бы родные высокопоставленного согласились.
Улыбка еще медленно гасла на лице Романовой, разглаживались ямочки на щеках, когда в кабинет вбежала манипуляционная сестра. Она посмотрела на Лученко, не зная, сообщать ли новость при постороннем человеке. Наклонилась к самому уху заведующей отделением и прошептала что-то коротко.
- Как умер?! - громко воскликнула Романова.
- Умер, - беспомощно развела руками девушка.
- Быстрее звони реаниматологам!
- Уже. Они возились минут десять, стимулировали сердце, делали искусственное дыхание. Бесполезно.
Они торопливо прошли коридором и вбежали в палату. На кровати лежал неподвижный пациент. Смерть еще не успела расслабить страдальческое выражение лица.
На Романову было жалко смотреть. Обычно приятная, какая-то сдобная, из-за чего порой казалось, что и работает она не в больнице, а в цехе кондитерской фабрики - сейчас она разом поникла. Словно сдоба вмиг засохла.
- Не переживай, дорогая, - поспешила сказать Вера. - Ты не виновата. Мы врачи, и должны быть готовы. Хотя, я понимаю, это все равно очень ранит.
- Но ему после капельницы должно было стать легче! - растерянно сказала Елизавета Романова. - А такое впечатление, что совсем наоборот!
Внезапно от двери отделилась высокая фигура.
- Ва-ва-ва-дим Ма-ма-ма-ртынович не-не должен был ум-умереть!
Сильное заикание телохранителя словно электрическим напряжением пронзило палату.
- Вы кто? - машинально спросила Романова.
- О... О-хранник.
Вера сказала что-то уместное о соболезновании. Но охранник покойного депутата не слышал. Пожал худыми плечами. Покачался с пяток на носки, быстро-быстро. Снова пожал плечами. Улыбнулся нервной серой улыбкой.
- Э... этого не мм... м... Не может быть, - сказал он.
Смерть Бегуна совершенно выбила охранника из колеи.
Лученко внимательнее пригляделась к нему. А ведь ты, парень, слишком эмоционален для своей работы. Совершенно не держишь удара.
- Как вас зовут? - спросила она, чтобы наладить контакт.
Он вздрогнул, заозирался. Увидел рядом с собой маленькую женщину в халате, и в глазах его появилась искра смысла.
- Я-я-ремчук Ва-ва-валерий, - сказал он, спотыкаясь о каждую букву.
- Ну вот что, Валерий. Пойдемте в ординаторскую, - велела Лученко.
Она чуть ли не силой вытащила его из печальной палаты. Так. Проход мимо фикусов, закутка со столовой, где больные сидят и глотают свое бледное пюре. Направо, мимо потемневшего бюста великого физиолога... Вот и ординаторская. Такая же точно, как и у нее самой в клинике. Шкафы с верхней одеждой, халатами и папками. На столах груды толстых переплетенных тетрадей. На стенах реклама медпрепаратов и красочный, подробно нарисованный желудочно-кишечный тракт человека. Сидит девушка, по виду практикантка, и тетка постарше. Пишут.
- Девочки, - решительно попросила Лученко. - Выйдите на минутку, нам тут надо поговорить.
Немного удивившись, «девочки» вышли. Мало ли кто эта энергичная особа, может, очередная шишка из министерства.
Вера еще ничего не решила. Ничего не знала и сознанием не понимала, а только чувствовала. Этого бодигарда надо успокоить и расспросить. Зачем? Да кто его знает, пригодится. Слишком уж он нервничает. Почему, интересно? Ведь не в перестрелке погиб его хозяин, значит, никакой вины охранника нет. И не родственника ведь потерял. Зачем же ему так беспокоиться?
Валерий охотно подчинился симпатичной решительной врачихе. Сел на стул и сразу стал занимать гораздо меньше места. Охотно глотнул чаю. Даже заикаться стал меньше. Но Вере так и не удалось ничего от него добиться. Он только качал головой. И на каждый вопрос монотонно повторял:
- Этого не м-может быть. Этого н-не может б-быть.
- Валерий, - как можно мягче сказала Лученко. - Не переживайте так. Вы же тут ни при чем.
- Я ни при чем. Но мы же... Я же... Это просто п-п... П-редательство! К-какое право он имел ум-умереть?!
В коридоре послышались шаги. Лученко поняла, что сейчас во всем отделении начнется переполох. И это только начало будущего переполоха. Так что времени у нее на Валерия Яремчука совсем не осталось. И на очередное «Этого не может быть» охранника она резко спросила:
- Да что же, в конце концов, он вам обещал?!
- К-квартиру.
(продолжение следует)