Смирение и покорность
Как-то Александр Ройтман рассказывал, что на его марафоне возник спор о том, что такое смирение. Вот в случае 2х лягушек, попавших в чан с молоком, одна из которых пошла ко дну без борьбы (все равно нет шансов), а другая всю ночь барахталась, взбила масло, и с его помощью сумела выпрыгнуть - которая из них проявила больше смирения?
Ройтман считает, что та, которая боролась и выжила: она смиренно использовала все имеющиеся ресурсы, несмотря на усталость, парализующий страх и т.д. А та, что утонула, поддавшись обстоятельствам, была лишь покорна. По-моему, правильно.
На только что прошедшем Ребефинге Юры Дункеля работали с темой смерти, и у меня всплыли 2 важных воспоминания. Одно о том, как я в детстве чуть было не загнулся, а другое о смерти мамы.
Когда мне было 12 лет, я попал в больницу с инфекционным гепатитом "Б" (после каких-то школьных прививок заболели сразу человек 6 или 7). Первое время мне там каждый день ставили капельницу в вену. Как-то раз, видимо, медсестра что-то напутала с лекарствами, и у меня начался озноб. Трясло все сильнее и сильнее. Я стал звать кого-нибудь из персонала, но никто не услышал (кажется, было время обеда). В палате кроме меня были еще трое мальчишек помладше. Я попросил, чтобы они вышли и нашли кого-нибудь, но они не осмелились: палата была инфекционная, и выходить нам запрещали. А может, дверь была заперта, не помню (решетки на окнах там точно были).
До меня дошло, что проблема в лекарстве и что надо срочно прекратить его подачу. Но вырвать иголку из вены было очень страшно.
Я тогда очень боялся уколов в вену. Они были гораздо болезненнее, чем сейчас в Израиле, т.к. советские иголки в то время по сравнению с нынешними напоминали бревна. Когда такую вводили в вену, приходилось не просто терпеть сильную боль, но еще и делать это долго: иголку надо было загнать куда-то далеко. Бывало, что медсестра промахивалась или вена ускользала от тупого острия - тогда иголку вытаскивали и пытка начиналась с начала. А после того, как ее, наконец, вводили, любое движение руки вызывало новую боль.
К тому же от движения иголка могла выскочить, хотя ее и закрепляли пластырем. Тогда из ранки начинала довольно интесивно течь темная кровь, я ее очень боялся. Как-то раз это случилось, и мне стало худо, в глазах потемнело и т.д.
Капельницу мне ставили каждый день. Руку каждый раз меняли, но все равно вены были исколоты, как у наркомана. С каждым разом было все больнее и больнее. За 2 дня ранка не успевала зажить и иногда открывалась от укола рядом. Все это ужасно зудело, но расчесывать было нельзя - можно было легко сорвать корочку.
Я смотрел на капельницу. От емкости, укрепленной на высокой стойке, шел к игле шланг из толстой желтой резины. Я попытался его пережать, но у меня не получилось: рука тряслась, движения были неверными, а шланг был жестким. И тогда я решил просто потерпеть, как терпел уже 100 раз. Закрыл глаза и отрубился.
Пробуждение было очень мерзким. Меня трясли, в глаза бил резкий свет, а к носу, кажется, поднесли нашатырь (это очень противно). А главное - рот и горло оказались забиты блевотиной так, что я не мог вздохнуть. Пришлось ее глотать. Дышать было больно - сломали ребра, когда откачивали. Вокруг собралась уйма народу, кто-то на кого-то орал. Здоровенный мужик что-то делал с разложенным на полу страшноватым чемоданчиком, от которого шли толстые электрические кабели (но ожога на груди не было, так что разряд видимо не понадобился).
Семинар состоял из нескольких стадий, одна из них - переживание смерти. Там и всплыло это воспоминание, очень ярко. Все получилось как-то само, я даже не задумывался: содрал с руки пластырь и резко, одним движением выдернул на хуй эту сраную иголку. Некоторое время глядел, как из ранки вытекает темная кровь, как она пачкает меня и постель. Было как-то страшно и весело одновременно, хотелось смеяться. А потом я согнул руку в локте и кровь остановилась. Потом в прошлом повернулся на бок и заснул, а в настоящем - давал на ситуацию Рейки и свет. Нет ни времени, ни пространства - это лишь иллюзии.
Вот ведь интересно - в начале сессии пригласил Рейки, а Символы на руках рисовать не собирался. А потом вдруг взял и нарисовал, включая 3й. И пригодились :)
Другое воспоминание, которое пришло в этом же процессе - смерть мамы. Она сгорела от рака меньше, чем за год (small-cell cancer, он и сейчас практически не лечиться). Мне тогда было 25, я уже был вполне самостоятельным, активным и, можно сказать, довольно успешным. Работал в ленинградском Физтехе, ходил в горы и т.д. А вот с маминой смертью моя успешность, пожалуй, закончилась или по крайней мере значительно уменьшилась. Само восприятие мира изменилось.
Когда мне сообщили диагноз (в СССР смертельный диагноз сообщали не самому больному, а родственникам), это было для меня ужасным шоком. Несколько дней просто лежал в лежку и не мог встать.
Наверное, тогда я впервые столкнулся с фатальной неизбежностью. До сих пор я видел вокруг только Вызовы, которые требовали от меня активных действий, и эти действия приносили свои результаты. Например, для поступления в институт надо было просто хорошо подготовиться. На Физфак ЛГУ меня не взяли, хотя я набрал проходной балл - ну и ладно, не хотят они евреев, так пусть идут на хер. Я пошел в Политех и был вполне доволен.
Бывало, конечно, что что-то не удавалось, но у неудачи всегда была понятная причина. ОК, в другой раз буду действовать не так, а эдак - и я спокойно шел дальше. Хороший нелперский принцип: "нет поражений - есть обратная связь" (хотя об НЛП я тогда, разумеется, и не слыхал).
Мамина болезнь и неизбежная смерть разрушили всю эту картину мира. Сильнейший стресс требовал немедленных активных действий, но все они заранее были обречены на неудачу. Дергайся, не дергайся - результат предрешен...
К тому же, я даже не мог поговорить с ней об этом. Мама всю жизнь боялась рака т.к. с детства курила (начала во время войны, в эвакуации). И как-то раз, когда мы возвращались с одной из дополнительных уточняющих проверок, она мне сказала, что даже если это рак, то она не хотела бы знать об этом. И до самого конца, даже когда уже невозможно было не понять, что происходит, мы с ней так и не говорили о ее болезни отковенно.
Разумеется, я что-то делал. Мама прошла несколько дополнительных обследований, лечилась в хороших местах. Она пила настой чаги - древесного гриба, про который рассказывали, что он лечит рак. Ее фотку носили к Кашпировскому. Я прочел на английском очень хорошую книгу Elisabeth Kübler On Death and Dying, хотя вряд ли сумел понять ее полностью. Даже эта книга не подвигла меня на откровенный разговор с мамой, но зато я поддержал ее желание сьездить в Париж на гастроли (она была скрипачкой в Ленинградском Малом Оперном театре). По Кюблер, это было реализацией 3й части умирания, bargaining. Жаль, что я не решился помочь ей пройти все 5 частей до конца (и это тоже меня мучало).
В день, когда мама умерла, я проснулся от того, что она как-то странно хрипела во сне. Попытался ее разбудить, но безрезультатно. Я позвонил знакомому врачу. Он пришел и обьяснил мне, что мама уходит, и остается только дождаться конца. И часа через 3-4 она умерла. Меня даже не было рядом с ней, когда она отошла - я не мог усидеть на месте, бегал по квартире... А после ее смерти испытал чувство облегчения. Очень стеснялся его.
Именно этот день и пришел ко мне на семинаре. Но теперь я все время сидел рядом с мамой и держал ее за руку. Мне было грустно, но это была именно печаль, а не невыносимая, коверкающая боль. Я давал ей Рейки и читал мантру из Image Medicine, которая наполняет человека светом и помогает душе. А в самом конце положил руку маме на голову и ощутил облегчение, с которым ее душа покинула измученное тело. И еще немножко ей помог.
Эти 2 воспоминания пришли не то одновременно, не то одно за другим почти без паузы. Они были очень реальными. Перепроживание происходило практически само, без моего участия. Просто действие развертывалось по новому, более правильному сценарию. А потом я дал на Рейки каждую из ситуаций и пообещал вернуться к ним в отдельной медитации. Что сейчас и сделаю.
В моей жизни было очень много ситуаций, когда я проявлял покорность перед обстоятельствами. Были и случаи смиренной борьбы до последнего, в духе "Любви к жизни" Джека Лондона. Возможно, одной из задач моего нынешнего воплощения и является воспитание смирения, несмотря на то, что жизнь часто подталкивает к покорности.
Ройтман считает, что та, которая боролась и выжила: она смиренно использовала все имеющиеся ресурсы, несмотря на усталость, парализующий страх и т.д. А та, что утонула, поддавшись обстоятельствам, была лишь покорна. По-моему, правильно.
На только что прошедшем Ребефинге Юры Дункеля работали с темой смерти, и у меня всплыли 2 важных воспоминания. Одно о том, как я в детстве чуть было не загнулся, а другое о смерти мамы.
Когда мне было 12 лет, я попал в больницу с инфекционным гепатитом "Б" (после каких-то школьных прививок заболели сразу человек 6 или 7). Первое время мне там каждый день ставили капельницу в вену. Как-то раз, видимо, медсестра что-то напутала с лекарствами, и у меня начался озноб. Трясло все сильнее и сильнее. Я стал звать кого-нибудь из персонала, но никто не услышал (кажется, было время обеда). В палате кроме меня были еще трое мальчишек помладше. Я попросил, чтобы они вышли и нашли кого-нибудь, но они не осмелились: палата была инфекционная, и выходить нам запрещали. А может, дверь была заперта, не помню (решетки на окнах там точно были).
До меня дошло, что проблема в лекарстве и что надо срочно прекратить его подачу. Но вырвать иголку из вены было очень страшно.
Я тогда очень боялся уколов в вену. Они были гораздо болезненнее, чем сейчас в Израиле, т.к. советские иголки в то время по сравнению с нынешними напоминали бревна. Когда такую вводили в вену, приходилось не просто терпеть сильную боль, но еще и делать это долго: иголку надо было загнать куда-то далеко. Бывало, что медсестра промахивалась или вена ускользала от тупого острия - тогда иголку вытаскивали и пытка начиналась с начала. А после того, как ее, наконец, вводили, любое движение руки вызывало новую боль.
К тому же от движения иголка могла выскочить, хотя ее и закрепляли пластырем. Тогда из ранки начинала довольно интесивно течь темная кровь, я ее очень боялся. Как-то раз это случилось, и мне стало худо, в глазах потемнело и т.д.
Капельницу мне ставили каждый день. Руку каждый раз меняли, но все равно вены были исколоты, как у наркомана. С каждым разом было все больнее и больнее. За 2 дня ранка не успевала зажить и иногда открывалась от укола рядом. Все это ужасно зудело, но расчесывать было нельзя - можно было легко сорвать корочку.
Я смотрел на капельницу. От емкости, укрепленной на высокой стойке, шел к игле шланг из толстой желтой резины. Я попытался его пережать, но у меня не получилось: рука тряслась, движения были неверными, а шланг был жестким. И тогда я решил просто потерпеть, как терпел уже 100 раз. Закрыл глаза и отрубился.
Пробуждение было очень мерзким. Меня трясли, в глаза бил резкий свет, а к носу, кажется, поднесли нашатырь (это очень противно). А главное - рот и горло оказались забиты блевотиной так, что я не мог вздохнуть. Пришлось ее глотать. Дышать было больно - сломали ребра, когда откачивали. Вокруг собралась уйма народу, кто-то на кого-то орал. Здоровенный мужик что-то делал с разложенным на полу страшноватым чемоданчиком, от которого шли толстые электрические кабели (но ожога на груди не было, так что разряд видимо не понадобился).
Семинар состоял из нескольких стадий, одна из них - переживание смерти. Там и всплыло это воспоминание, очень ярко. Все получилось как-то само, я даже не задумывался: содрал с руки пластырь и резко, одним движением выдернул на хуй эту сраную иголку. Некоторое время глядел, как из ранки вытекает темная кровь, как она пачкает меня и постель. Было как-то страшно и весело одновременно, хотелось смеяться. А потом я согнул руку в локте и кровь остановилась. Потом в прошлом повернулся на бок и заснул, а в настоящем - давал на ситуацию Рейки и свет. Нет ни времени, ни пространства - это лишь иллюзии.
Вот ведь интересно - в начале сессии пригласил Рейки, а Символы на руках рисовать не собирался. А потом вдруг взял и нарисовал, включая 3й. И пригодились :)
Другое воспоминание, которое пришло в этом же процессе - смерть мамы. Она сгорела от рака меньше, чем за год (small-cell cancer, он и сейчас практически не лечиться). Мне тогда было 25, я уже был вполне самостоятельным, активным и, можно сказать, довольно успешным. Работал в ленинградском Физтехе, ходил в горы и т.д. А вот с маминой смертью моя успешность, пожалуй, закончилась или по крайней мере значительно уменьшилась. Само восприятие мира изменилось.
Когда мне сообщили диагноз (в СССР смертельный диагноз сообщали не самому больному, а родственникам), это было для меня ужасным шоком. Несколько дней просто лежал в лежку и не мог встать.
Наверное, тогда я впервые столкнулся с фатальной неизбежностью. До сих пор я видел вокруг только Вызовы, которые требовали от меня активных действий, и эти действия приносили свои результаты. Например, для поступления в институт надо было просто хорошо подготовиться. На Физфак ЛГУ меня не взяли, хотя я набрал проходной балл - ну и ладно, не хотят они евреев, так пусть идут на хер. Я пошел в Политех и был вполне доволен.
Бывало, конечно, что что-то не удавалось, но у неудачи всегда была понятная причина. ОК, в другой раз буду действовать не так, а эдак - и я спокойно шел дальше. Хороший нелперский принцип: "нет поражений - есть обратная связь" (хотя об НЛП я тогда, разумеется, и не слыхал).
Мамина болезнь и неизбежная смерть разрушили всю эту картину мира. Сильнейший стресс требовал немедленных активных действий, но все они заранее были обречены на неудачу. Дергайся, не дергайся - результат предрешен...
К тому же, я даже не мог поговорить с ней об этом. Мама всю жизнь боялась рака т.к. с детства курила (начала во время войны, в эвакуации). И как-то раз, когда мы возвращались с одной из дополнительных уточняющих проверок, она мне сказала, что даже если это рак, то она не хотела бы знать об этом. И до самого конца, даже когда уже невозможно было не понять, что происходит, мы с ней так и не говорили о ее болезни отковенно.
Разумеется, я что-то делал. Мама прошла несколько дополнительных обследований, лечилась в хороших местах. Она пила настой чаги - древесного гриба, про который рассказывали, что он лечит рак. Ее фотку носили к Кашпировскому. Я прочел на английском очень хорошую книгу Elisabeth Kübler On Death and Dying, хотя вряд ли сумел понять ее полностью. Даже эта книга не подвигла меня на откровенный разговор с мамой, но зато я поддержал ее желание сьездить в Париж на гастроли (она была скрипачкой в Ленинградском Малом Оперном театре). По Кюблер, это было реализацией 3й части умирания, bargaining. Жаль, что я не решился помочь ей пройти все 5 частей до конца (и это тоже меня мучало).
В день, когда мама умерла, я проснулся от того, что она как-то странно хрипела во сне. Попытался ее разбудить, но безрезультатно. Я позвонил знакомому врачу. Он пришел и обьяснил мне, что мама уходит, и остается только дождаться конца. И часа через 3-4 она умерла. Меня даже не было рядом с ней, когда она отошла - я не мог усидеть на месте, бегал по квартире... А после ее смерти испытал чувство облегчения. Очень стеснялся его.
Именно этот день и пришел ко мне на семинаре. Но теперь я все время сидел рядом с мамой и держал ее за руку. Мне было грустно, но это была именно печаль, а не невыносимая, коверкающая боль. Я давал ей Рейки и читал мантру из Image Medicine, которая наполняет человека светом и помогает душе. А в самом конце положил руку маме на голову и ощутил облегчение, с которым ее душа покинула измученное тело. И еще немножко ей помог.
Эти 2 воспоминания пришли не то одновременно, не то одно за другим почти без паузы. Они были очень реальными. Перепроживание происходило практически само, без моего участия. Просто действие развертывалось по новому, более правильному сценарию. А потом я дал на Рейки каждую из ситуаций и пообещал вернуться к ним в отдельной медитации. Что сейчас и сделаю.
В моей жизни было очень много ситуаций, когда я проявлял покорность перед обстоятельствами. Были и случаи смиренной борьбы до последнего, в духе "Любви к жизни" Джека Лондона. Возможно, одной из задач моего нынешнего воплощения и является воспитание смирения, несмотря на то, что жизнь часто подталкивает к покорности.