О, нет границ и пределов?
Алексей Битов (poziloy)
Поначалу, конечно, может показаться, что мы выкладываем очередной пост о ситуации вокруг Театра Гоголя. Нет, простите, это тот самый случай, когда первое впечатление, мягко говоря, обманчиво. Столичная улица Казакова - лишь малая часть территории (или уже «Территории»), которая, если кто не догадался, протянулась от Москвы до самых до окраин, от Балтики до залива Петра Великого.
Короче, очередное «происшествие» на руинах Театра Гоголя - лишь часть общего процесса, как язычок пламени из торфяника - часть пожара, готового вырваться наружу.
Что случилось? Всего-навсего первая репетиция после закрытия театра по щучьему велению нового назначенца. Проводил её не К.Серебренников, а приглашённый режиссёр. И знаете, что репетировали? Нет, не «великого русского писателя» Вик.Ерофеева, не сценарий какого-нибудь знаменитого кинофильма и даже не какой-нибудь радикальный текст заезжего экстремала К.Мундруцо, а пьесу обэриута А.Введенского «Ёлка у Ивановых». Впрочем, пьесу ли или некий стёб «под пьесу» - вопрос, конечно, интересный.
Ну, к названию мы ещё вернёмся, а начнём, пожалуй, с действующих лиц. Вот список:
«П е т я П е р о в - годовалый мальчик
Н и н а С е р о в а - восьмилетняя девочка
В а р я П е т р о в а - семнадцатилетняя девочка
В о л о д я К о м а р о в - двадцатипятилетний мальчик
С о н я О с т р о в а - тридцатидвухлетняя девочка
М и ш а П е с т р о в - семидесятишестилетний мальчик
Д у н я Ш у с т р о в а - восьмидесятидвухлетняя девочка
П у з ы р е в а - мать
П у з ы р е в - отец
Собака В е р а
Гробовщик
Горничные, повара, солдаты, учителя латинского и греческого языка.
Действие происходит в 90-х годах». Отмечу, что перечислены отнюдь не все персонажи, не указаны Нянька, Полиция (Писарь, Городовой, Становой пристав и др.), Фёдор, Лесорубы (не менее трёх), Жирафа, Волк, Лев, Свиной поросёнок, ещё одна Нянька (а может, та же), Санитары (в т.ч. Санитар сумасшедшего дома), Врач, Сумасшедшие, Служанка, Судья, Другой судья (и те, кто их заменил), Жандармы, Секретарь суда - это по самому минимуму. Напротив, некоторых заявленных персонажей вам придётся искать долго, упорно и не всегда успешно. Но дело, разумеется, не в этом. Вопрос на засыпку: можно ли сыграть этих персонажей? Ответ: никак нет, и дело даже не в годовалом мальчике (его возраст будет озвучен по ходу действия), а в таких, например, персонажах, как «двадцапятилетний мальчик» и «восьмидесятидвухлетняя девочка». То есть сыграть Питера Пэна 25 лет от роду или дементивную старушку - без проблем, только выйдет уже не стёб, а маразм. Введенского это не волновало, он, знай себе, стебался и вряд ли представлял себе, что его стёб вынесут на профессиональную сцену (для справки: «Ёлка» написана в 1938 году, так что сами понимаете). А для домашнего капустника... какая разница, туда всё годится (пристрастие Серебренникова к капустникам - не моё открытие, отнюдь, и как бы эти капустники кому ни нравились, ничего от этого не меняется).
А вот несколько ремарок из «Ёлки». Текст, кстати, в своём жанре очень даже неплох, но именно в своём жанре (волосы хороши на голове, но не в супе).
«Картина первая
На первой картине нарисована ванна. Под сочельник дети купаются. Стоит и комод. Справа от двери повара режут кур и режут поросят. Няньки, няньки, няньки моют детей. Все дети сидят в одной большой ванне, а Петя Перов годовалый мальчик купается в тазу, стоящем прямо против двери».
«Н я н ь к а (мрачная как скунс)».
«Тот же вечер и лес. Снегу столько, что хоть возами его вози. И верно его и возят. В лесу лесорубы рубят елки. Завтра во многих русских и еврейских семействах будут елки. Среди других лесорубов выделяется один, которого зовут Федор. Он жених няньки, совершившей убийство. Что знает он об этом? Он еще ничего не знает. Он плавно рубит елку для елки в семействе Пузыревых. Все звери попритаились по своим норам».
«Л е с о р у б ы каждый как умеет, знаками показывают ему, что их интересует то, что он им сказал. Тут выясняется, что они не умеют говорить. А то, что они только что пели - это простая случайность, которых так много в жизни».
«Л е с о р у б. Фрукт.
(Хотя он и заговорил, но ведь сказал невпопад. Так что это не считается. Его товарищи тоже всегда говорят невпопад)».
«Звери - Ж и р а ф а-чудный зверь. В о л к-бобровый зверь, Л е в-государь и С в и н о й п о р о с е н о к совсем как в жизни уходят. Лес остается один».
«С о н я О с т р о в а (бывшая девочка 32 лет) лежит как поваленный железнодорожный столб. Слышит ли она, что говорит ей мать? Нет где ж ей. Она совершенно мертва. Она убита.
Дверь открывается нараспашку. Входит П у з ы р е в - о т е ц. За ним Ф е д о р. За ним л е с о р у б ы. Они вносят елку. Видят гроб, и все снимают шапки. Кроме елки, у которой нет шапки и которая в этом ничего не понимает».
«Коридор. Тут двери. Там двери. И здесь двери. Темно. Ф е д о р лесоруб жених няньки, убившей Соню Острову, во фраке с конфетами в руках идет по коридору. Ни с того ни с сего у него завязаны глаза».
«Стол. На столе гроб. В гробу С о н я О с т р о в а. В Соне Островой сердце. В сердце свернувшаяся кровь. В крови красные и белые шарики. Ну конечно и трупный яд. Всем понятно, что светает. С о б а к а В е р а, поджав хвост, ходит вокруг гроба».
«Отбывает в штанах на руках у няньки».
«Входят шамкая за руки М и ш а П е с т р о в и Д у н я Ш у с т р о в а».
«Картина восьмая
На восьмой картине нарисован суд. Судейские в стариках - судействие в париках. Прыгают насекомые. Собирается с силами нафталин. Жандармы пухнут».
«Всем ясно, что нянька присутствовала на суде, а разговор <про> Козлова и Ослова велся просто для отвода глаз».
«Картина девятая, как и все предыдущие, изображает события, которые происходили за шесть лет до моего рождения или за сорок лет до нас. Это самое меньшее. Так что же нам огорчаться и горевать о том, что кого-то убили. Мы никого их не знали, и они всё равно все умерли».
Что можно сделать с таким текстом? Зачитать вслух? Запросто. А показать? Наверное, кое-что можно, для капустника сойдёт, а для спектакля - только в том случае, если спутать его с капустником. Текст Введенского, уверяю вас, самодостаточен, а для сцены решительно не приспособлен. Нет, можно, конечно, сделать инсценировку, Хорошо, допустим. А зачем? Если убрать стёб, что остаётся? Вот и увидим сплошной стёб: больше-то и нет ничего.
А у Введенского было? Представьте себе, да: литературная игра, понятная посвящённым. Когда читаешь глазами, хоть что-то из этой игры ухватить можно. А на слух? Думаете, хотя бы полсотни таких понимающих соберётся в зрительном зале? Увы. Зато любители полюбоваться на стёб наверняка найдутся. И в некоторых местах они будут захлёбываться от восторга. Вот, пожалуйста, почти как в «новой драме», хотя пишет Введенский не в пример легче и всё-таки не всерьёз.
«Н я н ь к а (хватает топор и отрубает ей голову). Ты заслужила эту смерть...
Дети кричат: Убийца, она убийца. Спасите нас. Прекратите купанье.
Повара перестают резать кур и резать поросят.
Удаленная на два шага от тела лежит па полу кровавая отчаянная голова».
«В гробу плашмя лежит С о н я О с т р о в а. Она обескровлена. Ее отрубленная голова лежит на подушке, приложенная к своему бывшему телу...
Все выходят. С о н я О с т р о в а бывшая девочка 32 лет остается одна. Остается ее голова и тело.
Г о л о в а. Тело ты все слышало?
Т е л о. Я голова ничего не слышало. У меня ушей нет. Но я все перечувствовало».
Или здесь.
«П у з ы р е в а -м а т ь (пудрится). Мы хотели детям елку устроить.
П у з ы р е в - о т е ц (целуется). И мы устроим ее, устроим. Несмотря ни на что.
П у з ы р е в а - м а т ь (раздевается). О это будет елка. Всем елкам ель.
П у з ы р е в - о т е ц (разжигая свое воображение). Ты у меня красавица и дети так милы.
П у з ы р е в а - м а т ь (отдается ему). Боже, почему так скрипит диван. Как это ужасно.
П у з ы р е в - о т е ц (кончив свое дело, плачет). Господи, у нас умерла дочь, а мы тут как звери.
П у з ы р е в а - м а т ь (плачет). Не умерла, не умерла, в том-то и дело. Ведь ее убили».
«С л у ж а н к а. Раздевайся. Ложись на меня.
Ф е д о р. Я лягу, лягу. Ты не торопись. Ешь угощение.
С л у ж а н к а. Я ем. А ты делай свое дело. У нас завтра елка будет.
Ф е д о р. (ложится на нее). Знаю. Знаю.
С л у ж а н к а. И девочка у нас убита.
Ф е д о р. Знаю. Слышал.
С л у ж а н к а. Уже в гробу лежит.
Ф е д о р. Знаю. Знаю.
С л у ж а н к а. Мать плакала, тоже и отец.
Ф е д о р. (встает с нее). Мне скучно с тобой. Ты не моя невеста».
Два вопроса. Зачем это ставить? И кого/что тут играть? Каких персонажей, какой сюжет?
Зато возможен капустник для детишек разного возраста - любителей, как они выражаются, ржаки и обоссаки. Вопрос в другом: с какого перепоя дети разного возраста вообразили, что это - театр, а они - «элита», понимающая то, что недоступно пониманию отстойного «быдла»? А может, наоборот всё-таки? Человек, никогда не бывавший в театре, сразу понимает, что к театру это всё никакого отношения не имеет (как человек, никогда не пробовавший сульфат аммония, понимает, тем не менее, что это - не еда). Пожалуй, такой человек разумнее нашего «элитного» зрителя, со счастливым видом хавающего то, что ему впаривают. С продавцами понятно (торгуют всем, на что находится покупатель), а с покупателями остаётся вопрос: откуда берутся столь доверчивые простаки?
Это - убийство театра как искусства. Из театра уходит актёр - играть ему в «Ёлке» решительно нечего, годится любое создание, способное попрыгать голышом и полуразборчиво озвучить текст. Уходит режиссёр - его сменяет массовик-затейник с парой-тройкой своих или чужих фишек, о считывании текстовой партитуры тут говорить не приходится. Уходит зритель - на смену ему идёт маленький мальчик Серёжа Капков, которому надоело про Бабу-Ягу, хочется стёба. Скажете, это «новый зритель»? Простите, но в таком случае надо говорить о регрессе homo sapiens - раньше люди могли вникнуть в происходящее, а теперь способны переварить только облегчённый продукт, так, что ли?
Ну, и последнее - в том числе, о названии. В «Ёлке» Введенского хватает пародийных перекличек, что вообще характерно для обэриутов. В том числе есть отсыл к пародийной пьесе 1912 года, которая тогда же была поставлена у Н.Евреинова. Цитирую: «В евреиновском театре "Кривое зеркало" в 1912 году была поставлена остроумная пародия на драматические сочинения старших символистов, пьеса Николая Николаевича Вентцеля (1855-1920) "Лицедейство о господина Иванове: Моралите XX века" (Русская 1976, с. 588-597)» (http://www.netslova.ru/loshilov/yolka.html). В той же статье, кстати, указаны некоторые литературные первоисточники «Ёлки»; на ту же тему можно посмотреть и здесь - http://www.phil63.ru/elka-u-ivanovykh-a-vvedenskogobuffonnoe-vs-tragediinoe. Но специалистов по русской литературе 1900-1930-х годов в зрительном зале, повторю, соберётся немного; остальные поймут только то, что поймут (см. выше). А я всё-таки ограничусь пародией Вентцеля; вполне вероятно, что Ивановы, которых у Введенского нет, попали в его текст именно отсюда. На всякий случай: Введенский родился в 1904 году и вряд ли видел спектакль у Евреинова, но «Моралите», надо полагать, всё-таки читал - Вентцель в своё время был достаточно известным автором, а читали тогда в охотку. Правда, никакой ёлки у Вентцеля не было, зато была семья Ивановых (с двумя детьми). Кроме того, сравним две концовки. Вот Вентцель, 1912 год.
«Г-н Иванов
О, нет границ и пределов моей лютой скорби...
Ее не выразить самыми жалкими словами...
В это время стены комнаты и потолок пошатнулись.
Что это? Все рушится над нашими головами...
(Обращаясь к окружающим.)
Нам остается живописными группами
Пасть на землю бездыханными трупами.
Все ложатся на пол в живописных позах, декорации падают и покрывают их.
В отверстие, образовавшееся в одной из упавших декораций, просовывается голова г-на Иванова.
Г-н Иванов (трагически)
Смотрите и поучайтесь, дети...
Несчастный я человек на этом свете...
Занавес».
А это - Введенский, на 26 лет позже.
«В о л о д я К о м а р о в (мальчик 25 лет. Стреляет над ее ухом себе в висок). Мама не плачь. Засмейся. Вот и я застрелился.
П у з ы р е в а - м а т ь (поет). Ладно не буду омрачать ваше веселье. Давайте веселиться. А все-таки бедная, бедная Соня.
П е т я П е р о в (мальчик 1 года). Ничего, ничего мама. Жизнь пройдет быстро. Скоро все умрем.
П у з ы р е в а - м а т ь. Петя ты шутишь? Что ты говоришь?
П у з ы р е в - о т е ц. Он кажется не шутит. Володя Комаров уже умер.
П у з ы р е в а - м а т ь. Разве умер.
П у з ы р е в - о т е ц. Да конечно же. Ведь он застрелился.
Д у н я Ш у с т р о в а (девочка 82 лет). Я умираю, сидя в кресле.
П у з ы р е в а - м а т ь. Что она говорит.
М и ш а П е с т р о в (мальчик 76 лет). Хотел долголетия. Нет долголетия. Умер.
Н я н ь к а. Детские болезни, детские болезни. Когда только научатся вас побеждать. (Умирает).
Н и н а С е р о в а (девочка 8 лет. Плачет). Няня, няня что с тобою. Почему у тебя такой острый нос.
П е т я П е р о в (мальчик 1 года). Нос острый, но все-таки нож или бритвы еще быстрее.
П у з ы р е в - о т е ц. Двое младших детей у нас еще остались. Петя и Нина. Что ж, проживем как-нибудь.
П у з ы р е в а - м а ть. Меня это не может утешить. Что, за окном солнце?
П у з ы р е в - о т е ц. Откуда же солнце, когда сейчас вечер. Будем елку тушить.
П е т я П е р о в. Умереть до чего хочется. Просто страсть. Умираю. Умираю. Так, умер.
Н и н а С е р о в а. И я. Ах елка, елка. Ах елка, елка. Ах елка. Ну вот и все. Умерла.
П у з ы р е в - о т е ц. И они тоже умерли. Говорят, что лесоруб Федор выучился и стал учителем латинского языка. Что это со мною. Как кольнуло сердце. Я ничего не вижу. Я умираю.
П у з ы р е в а - м а т ь. Что ты говоришь. Вот видишь, человек простонародный, а своего добился. Боже какая печальная у нас елка. (Падает и умирает.)
Конец девятой картины, а вместе с ней и действия, а вместе с ним и всей пьесы».
И ещё одна сцена у Вентцеля; у Введенского её аналога, к сожалению, нет.
«Мысль Хорошая
Я должна открывать людям истину
И тянуть их усердно в гору...
Мысль Гадкая (вызывающе)
Ну, а я так людей всегда вниз тяну...
И за мной все идут без спору...
Господин Иванов
Мысли мои ссорятся.
Ну, что ж... пускай поборются...
Буду я в этом деле нехитром
Беспристрастным супер-арбитром.
(Складывает руки на груди по-наполеоновски. Мысль Гадкая и Мысль Хорошая начинают бороться.)
Мысль Хорошая (к Гадкой)
Мне не страшны твои нападки.
Уверенно проходит к Гадкой Мысли, схватывает ее за руки, валит на пол и уже собирается победоносно насесть на нее; в это время г-н Иванов, с волнением наблюдавший за борьбой, потихоньку подкрадывается сзади к Мысли Хорошей и дает ей подножку, затем с невинным видом опять садится на диван, скрестивши руки. Хорошая Мысль опрокидывается назад.
Гадкая Мысль пользуется благоприятным моментом и прижимает ее плечи к полу.
Мысль Гадкая (торжествующе)
Уложила на обе лопатки...».
Вот точно так же «актуальное искусство» мечтает справиться с настоящей культурой; кого наши «актуальщики» хотели бы видеть «Беспристрастным супер-арбитром» этой «схватки», догадаться нетрудно. На что (возможно, сам того не ведая) нам тонко намекнул г.Серебренников, решив, что в его «Центре» непременно должна быть «Ёлка у Ивановых». Одна незадача - у Вентцеля в концовке на сцену выходит ещё одно оригинальное действующее лицо, причём в самый неподходящий момент, когда Иванов-отец готов закрутить с Ивановой-дочерью, а Иванов-сын небезуспешно подкатывается к Ивановой-матери.
Вот эта сцена.
«Г-н Иванов
Мне все понятно... Объясненья излишни...
(Торжественно.)
Мы не увяли в предрассудков паутине...
Мы устроим жизнь нашу не по рутине...
(Соединяет руки г-жи Ивановой и Иванова-сына, сам берет за руку девицу Иванову.)
Ну, а теперь, после всех пертурбаций,
Следует выпить, как говорит Гораций,
Да и насчет съестного...
Недурно бы вкусить и рыбного и мясного...
А пока проглотить хотя бы бутербродик-с...
Внезапно появляется Уголовный Кодекс, персонаж мрачного вида, весь одетый в черное.
Уголовный Кодекс
Господин Иванов... Я - Уголовный Кодекс...
Из-за ваших гнусных затей
Нарушено несколько моих статей,
Трактующих о дочерях и женах;
Вы ответственны за нарушение оных -
Да будет это известно всем "урби эт орби".
(Исчезает.)
Г-н Иванов
О, нет границ и пределов моей лютой скорби...
Ее не выразить самыми жалкими словами...».
И тут зашатался потолок...
Поначалу, конечно, может показаться, что мы выкладываем очередной пост о ситуации вокруг Театра Гоголя. Нет, простите, это тот самый случай, когда первое впечатление, мягко говоря, обманчиво. Столичная улица Казакова - лишь малая часть территории (или уже «Территории»), которая, если кто не догадался, протянулась от Москвы до самых до окраин, от Балтики до залива Петра Великого.
Короче, очередное «происшествие» на руинах Театра Гоголя - лишь часть общего процесса, как язычок пламени из торфяника - часть пожара, готового вырваться наружу.
Что случилось? Всего-навсего первая репетиция после закрытия театра по щучьему велению нового назначенца. Проводил её не К.Серебренников, а приглашённый режиссёр. И знаете, что репетировали? Нет, не «великого русского писателя» Вик.Ерофеева, не сценарий какого-нибудь знаменитого кинофильма и даже не какой-нибудь радикальный текст заезжего экстремала К.Мундруцо, а пьесу обэриута А.Введенского «Ёлка у Ивановых». Впрочем, пьесу ли или некий стёб «под пьесу» - вопрос, конечно, интересный.
Ну, к названию мы ещё вернёмся, а начнём, пожалуй, с действующих лиц. Вот список:
«П е т я П е р о в - годовалый мальчик
Н и н а С е р о в а - восьмилетняя девочка
В а р я П е т р о в а - семнадцатилетняя девочка
В о л о д я К о м а р о в - двадцатипятилетний мальчик
С о н я О с т р о в а - тридцатидвухлетняя девочка
М и ш а П е с т р о в - семидесятишестилетний мальчик
Д у н я Ш у с т р о в а - восьмидесятидвухлетняя девочка
П у з ы р е в а - мать
П у з ы р е в - отец
Собака В е р а
Гробовщик
Горничные, повара, солдаты, учителя латинского и греческого языка.
Действие происходит в 90-х годах». Отмечу, что перечислены отнюдь не все персонажи, не указаны Нянька, Полиция (Писарь, Городовой, Становой пристав и др.), Фёдор, Лесорубы (не менее трёх), Жирафа, Волк, Лев, Свиной поросёнок, ещё одна Нянька (а может, та же), Санитары (в т.ч. Санитар сумасшедшего дома), Врач, Сумасшедшие, Служанка, Судья, Другой судья (и те, кто их заменил), Жандармы, Секретарь суда - это по самому минимуму. Напротив, некоторых заявленных персонажей вам придётся искать долго, упорно и не всегда успешно. Но дело, разумеется, не в этом. Вопрос на засыпку: можно ли сыграть этих персонажей? Ответ: никак нет, и дело даже не в годовалом мальчике (его возраст будет озвучен по ходу действия), а в таких, например, персонажах, как «двадцапятилетний мальчик» и «восьмидесятидвухлетняя девочка». То есть сыграть Питера Пэна 25 лет от роду или дементивную старушку - без проблем, только выйдет уже не стёб, а маразм. Введенского это не волновало, он, знай себе, стебался и вряд ли представлял себе, что его стёб вынесут на профессиональную сцену (для справки: «Ёлка» написана в 1938 году, так что сами понимаете). А для домашнего капустника... какая разница, туда всё годится (пристрастие Серебренникова к капустникам - не моё открытие, отнюдь, и как бы эти капустники кому ни нравились, ничего от этого не меняется).
А вот несколько ремарок из «Ёлки». Текст, кстати, в своём жанре очень даже неплох, но именно в своём жанре (волосы хороши на голове, но не в супе).
«Картина первая
На первой картине нарисована ванна. Под сочельник дети купаются. Стоит и комод. Справа от двери повара режут кур и режут поросят. Няньки, няньки, няньки моют детей. Все дети сидят в одной большой ванне, а Петя Перов годовалый мальчик купается в тазу, стоящем прямо против двери».
«Н я н ь к а (мрачная как скунс)».
«Тот же вечер и лес. Снегу столько, что хоть возами его вози. И верно его и возят. В лесу лесорубы рубят елки. Завтра во многих русских и еврейских семействах будут елки. Среди других лесорубов выделяется один, которого зовут Федор. Он жених няньки, совершившей убийство. Что знает он об этом? Он еще ничего не знает. Он плавно рубит елку для елки в семействе Пузыревых. Все звери попритаились по своим норам».
«Л е с о р у б ы каждый как умеет, знаками показывают ему, что их интересует то, что он им сказал. Тут выясняется, что они не умеют говорить. А то, что они только что пели - это простая случайность, которых так много в жизни».
«Л е с о р у б. Фрукт.
(Хотя он и заговорил, но ведь сказал невпопад. Так что это не считается. Его товарищи тоже всегда говорят невпопад)».
«Звери - Ж и р а ф а-чудный зверь. В о л к-бобровый зверь, Л е в-государь и С в и н о й п о р о с е н о к совсем как в жизни уходят. Лес остается один».
«С о н я О с т р о в а (бывшая девочка 32 лет) лежит как поваленный железнодорожный столб. Слышит ли она, что говорит ей мать? Нет где ж ей. Она совершенно мертва. Она убита.
Дверь открывается нараспашку. Входит П у з ы р е в - о т е ц. За ним Ф е д о р. За ним л е с о р у б ы. Они вносят елку. Видят гроб, и все снимают шапки. Кроме елки, у которой нет шапки и которая в этом ничего не понимает».
«Коридор. Тут двери. Там двери. И здесь двери. Темно. Ф е д о р лесоруб жених няньки, убившей Соню Острову, во фраке с конфетами в руках идет по коридору. Ни с того ни с сего у него завязаны глаза».
«Стол. На столе гроб. В гробу С о н я О с т р о в а. В Соне Островой сердце. В сердце свернувшаяся кровь. В крови красные и белые шарики. Ну конечно и трупный яд. Всем понятно, что светает. С о б а к а В е р а, поджав хвост, ходит вокруг гроба».
«Отбывает в штанах на руках у няньки».
«Входят шамкая за руки М и ш а П е с т р о в и Д у н я Ш у с т р о в а».
«Картина восьмая
На восьмой картине нарисован суд. Судейские в стариках - судействие в париках. Прыгают насекомые. Собирается с силами нафталин. Жандармы пухнут».
«Всем ясно, что нянька присутствовала на суде, а разговор <про> Козлова и Ослова велся просто для отвода глаз».
«Картина девятая, как и все предыдущие, изображает события, которые происходили за шесть лет до моего рождения или за сорок лет до нас. Это самое меньшее. Так что же нам огорчаться и горевать о том, что кого-то убили. Мы никого их не знали, и они всё равно все умерли».
Что можно сделать с таким текстом? Зачитать вслух? Запросто. А показать? Наверное, кое-что можно, для капустника сойдёт, а для спектакля - только в том случае, если спутать его с капустником. Текст Введенского, уверяю вас, самодостаточен, а для сцены решительно не приспособлен. Нет, можно, конечно, сделать инсценировку, Хорошо, допустим. А зачем? Если убрать стёб, что остаётся? Вот и увидим сплошной стёб: больше-то и нет ничего.
А у Введенского было? Представьте себе, да: литературная игра, понятная посвящённым. Когда читаешь глазами, хоть что-то из этой игры ухватить можно. А на слух? Думаете, хотя бы полсотни таких понимающих соберётся в зрительном зале? Увы. Зато любители полюбоваться на стёб наверняка найдутся. И в некоторых местах они будут захлёбываться от восторга. Вот, пожалуйста, почти как в «новой драме», хотя пишет Введенский не в пример легче и всё-таки не всерьёз.
«Н я н ь к а (хватает топор и отрубает ей голову). Ты заслужила эту смерть...
Дети кричат: Убийца, она убийца. Спасите нас. Прекратите купанье.
Повара перестают резать кур и резать поросят.
Удаленная на два шага от тела лежит па полу кровавая отчаянная голова».
«В гробу плашмя лежит С о н я О с т р о в а. Она обескровлена. Ее отрубленная голова лежит на подушке, приложенная к своему бывшему телу...
Все выходят. С о н я О с т р о в а бывшая девочка 32 лет остается одна. Остается ее голова и тело.
Г о л о в а. Тело ты все слышало?
Т е л о. Я голова ничего не слышало. У меня ушей нет. Но я все перечувствовало».
Или здесь.
«П у з ы р е в а -м а т ь (пудрится). Мы хотели детям елку устроить.
П у з ы р е в - о т е ц (целуется). И мы устроим ее, устроим. Несмотря ни на что.
П у з ы р е в а - м а т ь (раздевается). О это будет елка. Всем елкам ель.
П у з ы р е в - о т е ц (разжигая свое воображение). Ты у меня красавица и дети так милы.
П у з ы р е в а - м а т ь (отдается ему). Боже, почему так скрипит диван. Как это ужасно.
П у з ы р е в - о т е ц (кончив свое дело, плачет). Господи, у нас умерла дочь, а мы тут как звери.
П у з ы р е в а - м а т ь (плачет). Не умерла, не умерла, в том-то и дело. Ведь ее убили».
«С л у ж а н к а. Раздевайся. Ложись на меня.
Ф е д о р. Я лягу, лягу. Ты не торопись. Ешь угощение.
С л у ж а н к а. Я ем. А ты делай свое дело. У нас завтра елка будет.
Ф е д о р. (ложится на нее). Знаю. Знаю.
С л у ж а н к а. И девочка у нас убита.
Ф е д о р. Знаю. Слышал.
С л у ж а н к а. Уже в гробу лежит.
Ф е д о р. Знаю. Знаю.
С л у ж а н к а. Мать плакала, тоже и отец.
Ф е д о р. (встает с нее). Мне скучно с тобой. Ты не моя невеста».
Два вопроса. Зачем это ставить? И кого/что тут играть? Каких персонажей, какой сюжет?
Зато возможен капустник для детишек разного возраста - любителей, как они выражаются, ржаки и обоссаки. Вопрос в другом: с какого перепоя дети разного возраста вообразили, что это - театр, а они - «элита», понимающая то, что недоступно пониманию отстойного «быдла»? А может, наоборот всё-таки? Человек, никогда не бывавший в театре, сразу понимает, что к театру это всё никакого отношения не имеет (как человек, никогда не пробовавший сульфат аммония, понимает, тем не менее, что это - не еда). Пожалуй, такой человек разумнее нашего «элитного» зрителя, со счастливым видом хавающего то, что ему впаривают. С продавцами понятно (торгуют всем, на что находится покупатель), а с покупателями остаётся вопрос: откуда берутся столь доверчивые простаки?
Это - убийство театра как искусства. Из театра уходит актёр - играть ему в «Ёлке» решительно нечего, годится любое создание, способное попрыгать голышом и полуразборчиво озвучить текст. Уходит режиссёр - его сменяет массовик-затейник с парой-тройкой своих или чужих фишек, о считывании текстовой партитуры тут говорить не приходится. Уходит зритель - на смену ему идёт маленький мальчик Серёжа Капков, которому надоело про Бабу-Ягу, хочется стёба. Скажете, это «новый зритель»? Простите, но в таком случае надо говорить о регрессе homo sapiens - раньше люди могли вникнуть в происходящее, а теперь способны переварить только облегчённый продукт, так, что ли?
Ну, и последнее - в том числе, о названии. В «Ёлке» Введенского хватает пародийных перекличек, что вообще характерно для обэриутов. В том числе есть отсыл к пародийной пьесе 1912 года, которая тогда же была поставлена у Н.Евреинова. Цитирую: «В евреиновском театре "Кривое зеркало" в 1912 году была поставлена остроумная пародия на драматические сочинения старших символистов, пьеса Николая Николаевича Вентцеля (1855-1920) "Лицедейство о господина Иванове: Моралите XX века" (Русская 1976, с. 588-597)» (http://www.netslova.ru/loshilov/yolka.html). В той же статье, кстати, указаны некоторые литературные первоисточники «Ёлки»; на ту же тему можно посмотреть и здесь - http://www.phil63.ru/elka-u-ivanovykh-a-vvedenskogobuffonnoe-vs-tragediinoe. Но специалистов по русской литературе 1900-1930-х годов в зрительном зале, повторю, соберётся немного; остальные поймут только то, что поймут (см. выше). А я всё-таки ограничусь пародией Вентцеля; вполне вероятно, что Ивановы, которых у Введенского нет, попали в его текст именно отсюда. На всякий случай: Введенский родился в 1904 году и вряд ли видел спектакль у Евреинова, но «Моралите», надо полагать, всё-таки читал - Вентцель в своё время был достаточно известным автором, а читали тогда в охотку. Правда, никакой ёлки у Вентцеля не было, зато была семья Ивановых (с двумя детьми). Кроме того, сравним две концовки. Вот Вентцель, 1912 год.
«Г-н Иванов
О, нет границ и пределов моей лютой скорби...
Ее не выразить самыми жалкими словами...
В это время стены комнаты и потолок пошатнулись.
Что это? Все рушится над нашими головами...
(Обращаясь к окружающим.)
Нам остается живописными группами
Пасть на землю бездыханными трупами.
Все ложатся на пол в живописных позах, декорации падают и покрывают их.
В отверстие, образовавшееся в одной из упавших декораций, просовывается голова г-на Иванова.
Г-н Иванов (трагически)
Смотрите и поучайтесь, дети...
Несчастный я человек на этом свете...
Занавес».
А это - Введенский, на 26 лет позже.
«В о л о д я К о м а р о в (мальчик 25 лет. Стреляет над ее ухом себе в висок). Мама не плачь. Засмейся. Вот и я застрелился.
П у з ы р е в а - м а т ь (поет). Ладно не буду омрачать ваше веселье. Давайте веселиться. А все-таки бедная, бедная Соня.
П е т я П е р о в (мальчик 1 года). Ничего, ничего мама. Жизнь пройдет быстро. Скоро все умрем.
П у з ы р е в а - м а т ь. Петя ты шутишь? Что ты говоришь?
П у з ы р е в - о т е ц. Он кажется не шутит. Володя Комаров уже умер.
П у з ы р е в а - м а т ь. Разве умер.
П у з ы р е в - о т е ц. Да конечно же. Ведь он застрелился.
Д у н я Ш у с т р о в а (девочка 82 лет). Я умираю, сидя в кресле.
П у з ы р е в а - м а т ь. Что она говорит.
М и ш а П е с т р о в (мальчик 76 лет). Хотел долголетия. Нет долголетия. Умер.
Н я н ь к а. Детские болезни, детские болезни. Когда только научатся вас побеждать. (Умирает).
Н и н а С е р о в а (девочка 8 лет. Плачет). Няня, няня что с тобою. Почему у тебя такой острый нос.
П е т я П е р о в (мальчик 1 года). Нос острый, но все-таки нож или бритвы еще быстрее.
П у з ы р е в - о т е ц. Двое младших детей у нас еще остались. Петя и Нина. Что ж, проживем как-нибудь.
П у з ы р е в а - м а ть. Меня это не может утешить. Что, за окном солнце?
П у з ы р е в - о т е ц. Откуда же солнце, когда сейчас вечер. Будем елку тушить.
П е т я П е р о в. Умереть до чего хочется. Просто страсть. Умираю. Умираю. Так, умер.
Н и н а С е р о в а. И я. Ах елка, елка. Ах елка, елка. Ах елка. Ну вот и все. Умерла.
П у з ы р е в - о т е ц. И они тоже умерли. Говорят, что лесоруб Федор выучился и стал учителем латинского языка. Что это со мною. Как кольнуло сердце. Я ничего не вижу. Я умираю.
П у з ы р е в а - м а т ь. Что ты говоришь. Вот видишь, человек простонародный, а своего добился. Боже какая печальная у нас елка. (Падает и умирает.)
Конец девятой картины, а вместе с ней и действия, а вместе с ним и всей пьесы».
И ещё одна сцена у Вентцеля; у Введенского её аналога, к сожалению, нет.
«Мысль Хорошая
Я должна открывать людям истину
И тянуть их усердно в гору...
Мысль Гадкая (вызывающе)
Ну, а я так людей всегда вниз тяну...
И за мной все идут без спору...
Господин Иванов
Мысли мои ссорятся.
Ну, что ж... пускай поборются...
Буду я в этом деле нехитром
Беспристрастным супер-арбитром.
(Складывает руки на груди по-наполеоновски. Мысль Гадкая и Мысль Хорошая начинают бороться.)
Мысль Хорошая (к Гадкой)
Мне не страшны твои нападки.
Уверенно проходит к Гадкой Мысли, схватывает ее за руки, валит на пол и уже собирается победоносно насесть на нее; в это время г-н Иванов, с волнением наблюдавший за борьбой, потихоньку подкрадывается сзади к Мысли Хорошей и дает ей подножку, затем с невинным видом опять садится на диван, скрестивши руки. Хорошая Мысль опрокидывается назад.
Гадкая Мысль пользуется благоприятным моментом и прижимает ее плечи к полу.
Мысль Гадкая (торжествующе)
Уложила на обе лопатки...».
Вот точно так же «актуальное искусство» мечтает справиться с настоящей культурой; кого наши «актуальщики» хотели бы видеть «Беспристрастным супер-арбитром» этой «схватки», догадаться нетрудно. На что (возможно, сам того не ведая) нам тонко намекнул г.Серебренников, решив, что в его «Центре» непременно должна быть «Ёлка у Ивановых». Одна незадача - у Вентцеля в концовке на сцену выходит ещё одно оригинальное действующее лицо, причём в самый неподходящий момент, когда Иванов-отец готов закрутить с Ивановой-дочерью, а Иванов-сын небезуспешно подкатывается к Ивановой-матери.
Вот эта сцена.
«Г-н Иванов
Мне все понятно... Объясненья излишни...
(Торжественно.)
Мы не увяли в предрассудков паутине...
Мы устроим жизнь нашу не по рутине...
(Соединяет руки г-жи Ивановой и Иванова-сына, сам берет за руку девицу Иванову.)
Ну, а теперь, после всех пертурбаций,
Следует выпить, как говорит Гораций,
Да и насчет съестного...
Недурно бы вкусить и рыбного и мясного...
А пока проглотить хотя бы бутербродик-с...
Внезапно появляется Уголовный Кодекс, персонаж мрачного вида, весь одетый в черное.
Уголовный Кодекс
Господин Иванов... Я - Уголовный Кодекс...
Из-за ваших гнусных затей
Нарушено несколько моих статей,
Трактующих о дочерях и женах;
Вы ответственны за нарушение оных -
Да будет это известно всем "урби эт орби".
(Исчезает.)
Г-н Иванов
О, нет границ и пределов моей лютой скорби...
Ее не выразить самыми жалкими словами...».
И тут зашатался потолок...