наброски Ухода, или Работа для верных
*Вядома варта запісаць па беларуску. Мабыць і паправіць-дапісаць. Але раз сёньня "гарыць" - скапірую рускую версію з ОйО.*
Он собрался в одиночестве. Да и что там было собираться - взять на верхнем этаже в кабинете помощника карточку - того уже не было, как и практически всех остальных, но он знал где лежит, - там же в большой шкатулке столь редко нужный паспорт, ну а главное - накинуть на себя что-нибудь по проще, по темнее, и с карманами. Не хотелось бросаться в глаза. Вдруг кто-нибудь вспомнит… Больше вещей-то и не было. Немногочисленные личные да бытовые вещицы оставались в загородной... в загородном доме, ну и пусть там лежат, он хотел на родину. Вещи не пропадут, да и зачем они ему. К бытовым никогда не привыкал, если понадобится какой чайник - купит. Сколько там на карточке, он не знал, но точно ведь хватит на всякую мелочь, и доехать до родины. А личные… сувениры и дешёвый антиквар, как сказал бы сейчас первый встречный в городе… не пропадут. Об охране с сигнализациями он сейчас не думал совершенно, но там всё надёжно автоматически охранялось, и, слава Богу, хоть кражи сейчас редки (мелькнуло жалкое подобие улыбки).
Он прошёл через пустой зал приёмов, давно пустой, несколько лет тут проходили только мимо, спустился на три этажа по боковым лестницам - не хотел по главной, «Королевской». Он всегда неловко себя чувствовал, когда спускался по ней. Хорошо было снизу смотреть на других - а самому… Лестница была конечно же прекрасной художественно и архитектурно, но нести эту дополнительную помпезность на себе… Лучше смотреть. А больше не на кого…
И через один из боковых служебных проходов вошёл в главный зал. «О, Боже, какой это тебе "зал"?!» - вырвалось вслух. Справа за дальними колоннами зашуршали две похожие серые женщины непонятного возраста. Удивлённо уставились на него, перекрестились почему-то, зашептались, вежливо но старательно отворачиваясь. Такие всегда были тут. Они и остались, - грустная улыбка. - Только они… Да и дальше, за тётушками, в том огромном волшебном пространстве, куда не было, до защемившего сердца, сил всматриваться, кажется всё же что-то по прежнему горело…
А сам он вдруг, скорее телом чем умом, захотел выйти если не величаво то хотя бы степенно, но так получалось раньше, несмотря на все тяжёлые накидки - а сейчас он быстро понял, что не получится, отсутствие ноши сутулило и сбивало шаг. Он мог смотреть только в пол, не замечая узора плит, а только пугливо выныривающие узкие носки тёмных туфель. У выхода он обернулся, как-то воровато удостоверился что две шептунки не следят за ним, припал на одно колено… Да ладно… не дал появится слезе, быстро встал и вышел. Только после уже выдохнул. Жаркий ветер пытался вернуть выдох обратно.
Франтов на площади конечно же не было. Они давно уехали на родину. Но разве можно их судить - он сам ушёл на родину. Все хотели на родину. Спрятаться. Кроме эмигрантов, тех почему-то меньше не становилось. Наверное на родине тоже не лучше… Так что кого судить? «Не судите, …» Только на это и остаётся надеяться, печально усмехнулся он. Беженец. Дезертир.
Да кому он сейчас нужен.
Никто и не заметит.
Он шёл по пустой площади, мимоходом оглядывая галереи слева и справа, такие бесцветные без тех франтов. Решились же предки на оригинальность! Непонятно как решились, вроде бы совсем не соответствовали одежды предназначению, даже с поправкой на общую тогда моду на яркую пышность. Но хорошо получилось. Запоминально. Хороший пиар-ход, как сейчас говорят, популярные франты были, и всё это было популярно даже у случайных зевак в том числе и благодаря цветастым франтам. Кому сейчас нужна хотя б такая популярность?
И вдруг - показалось? Жёлто-синие сполохи среди камня… Неужели?! Да, есть один! И слева второй! Робко, в глубине, но на посту. Их же официально отпустили! А двое всё ж остались… Или - больше? Или… все?
Всё равно... Надо идти…
Он обернулся ещё дальше налево. Над сгроможденьем крыш выплывало белое облачко… Наверное как тогда… Тогда он этого не видел даже на следующий день в новостях. Тогда он казался всем нужным.
Вдруг вспомнил что хотел обойти в последний раз обелиск в центре слева, по солнцу. Оказывается, задумавшись, так и обошёл. Подумал про того кто стоит наверху и смотрит на него, провожает… Поёжился. Да нет - тот смотрит вдаль…
Прочь из этого цирка. Мы опять - гладиаторы. И мы опять проиграли.
Великий город мелочно суетился, сорил и кричал. Река была всё той же рыжей и наверно не менее вонючей, но сейчас он почти не ощущал запахов. Зато глаза болели. Даже ярким по обыкновению днём улицы сверкали огнями рекламы, от собачьих трусов до лёгких наркотиков. Была даже реклама то ли ресторана то ли какого-то клуба «Sinta Maria». Докатились. И не вчера. Слава Богу хоть не бордель. Хотя…
Прочь. Не нужен никому и не нужно никому. На родине примут, там всё равно свои, хотя большинству тоже уже ничего этого не нужно.
Лететь конечно же не собирался. В аэропорту придётся показывать паспорт, а это ни к чему. Да и покидать этот город улетая в небо было бы совершенно лишним да и неправильным символом. А прожив всю жизнь в символизме, трудно его не замечать. Поэтому лучше поездом. На вокзал - тут недалеко.
Где-то громыхнуло. Туч не видно, может за городом? Но через минуту вместо дождя небо разразилось рёвом сирен. Мимо него промчались пожарная и скорая, и со всех сторон уже неслись с тем же рёвом такие же машины, и полиция, а вот и военные грузовики. И все - к Термини.
Вокзал в дыму. Теракт. Рёв, вой и крики. Солдаты бегут в оцепление. Люди в страхе толпятся вокруг привокзальной площади, толпа большая, хотя выход из метро уже закрыт. Выкрики: «За что?!» «Сколько можно?!!» и, не к месту и не ко времени, «Кто?» И понятное обыденное «Как теперь уехать?» Уехать ведь всё-таки надо.
Суматошные волнения толпы вынесли его на площадь Независимости. И затащили безвольного в автобус. Впрочем сопротивляться не было смысла, автобус шёл на Тибуртину. Ещё один вокзал, всего три километра дальше на восток и немного к северу. Висеть одной ногой на ступеньке, придавленным со всех сторон, было бы непросто и молодому. Но он же хотел быть ближе к народу… Его ж для этого и выбирали. Надеясь что сможет спасти от провала в полное безразличие, неверие и злобу - и себя, и народ. Не смог. Даже себя.
А автобус гудел подробностями - кто какой дым видел, какой взрыв слышал, сколько было солдат а сколько полиции, и опять это дурацкое «Кто?» Моджахеды, эмигранты, антиглобалисты, неофашисты… Да какая разница, если взрывать мог уже кто угодно, если все маньяки! Перед глазами всплыла современная скульптура в покинутом старом саду Сосновой шишки. Порезанный шарик в рваном шаре. Земля во Вселенной. Он всегда суеверно опасался, что великое искусство может творить реальность.
Стенка дверей разорвалась и его выплюнуло где-то на Университетской. Нет, дальше пешком.
Сам. Один. Прочь. Почему прочь? А что он сделает? За спиной снова разруха и жертвы. Снова. И снова - что он сделает?! Да кому он нужен! Ничего не осталось - ни власти, ни силы, ни духа. Не хотят. Не можем. Не буду.
Вот и Тибуртина. Тоже оцеплена. На всякий случай. Временно. Всё перекрыто, всё отменено, никто никуда не едет. «Quo andare?»
Нет, не гром и не с неба. Нет столпа света, нет миражей и даже ветра. Просто таксист - то ли с Северной Африки то ли с Южных Балкан или ещё какого Ближнего Востока. Просто «Куда ехать?» Но это латинское "quo" вместо итальянского "dove" ударило почище взрыва. Эта книга не особо приветствовалась, но большинство из них читали. И он читал.
- Quo andare, signore?
Он вспомнил. Куда же я? На родину? Домой? Прости меня, Господи, я слаб. Я был слаб! Господи, который должен быть, я же знаю, я Тебя чувствовал - ты же есть, ты должен быть, вернись к нам, не покидай нас, не отворачивайся, как мы от тебя! Я буду с тобой. Таксист, видя нерешительность клиента, уже открыл дверь и был сама любезность.
- Per favore, signore, quo andare?
- A casa!
Пусть он последний Римский Папа - но он будет им до конца.
- Домой! В Ватикан. Нет! С начала - на Термини!
И не дай им Боже и Святой Бернардин потом обозвать это пиаром.
Надо только позвонить на пост гвардейцам. Есть работа.