Зачем я это делаю?
Из ранее приведенного дайджеста "Пророк и философ" (http://diak-kuraev.livejournal.com/955396.html ) сделаю еще более короткий реферат:
В разговорной речи часто мелькают выражения «философия Библии», «философия Корана», «философия русской народной сказки», «философия Моцарта»…
Это более чем неточно. Философия - крайне редкий «зверь» в заповеднике нашей культуры. Рождалась она лишь дважды. Первый раз - в античной Греции в пятом веке до н.э. Второй раз и чуть позже - в Индии.
(«Буддизм городская религия и потому условия для нее могли возникнуть не ранее второй половины 5 в. до н.э. ... На мой взгляд, более обоснованным, как археологически, так и культурологически, будет считаться утверждение: вся проповедническая деятельность Шакьямуни проходила в IV веке до н.э., а его нирвана приходится примерно на 343 г. до н. э., т. е. на 200 лет позднее, чем то принято в тхеравадинской хронологии» (Андросов В. П. Будда Шакьямуни и индийский буддизм. Современное истолкование древних текстов. М., 2001, сс. 17 и 463).
Философ - это не-пророк. Это идиот (в смысле «частное лицо»). Его никто не посылал и не уполномочивал. Он реализует свой частный мыслительный проект.
Пророку не нужны аргументы. Единственное, что ему нужно доказать - это свой более-чем-личный статус. А для этого чудеса подходят больше, чем силлогизмы.
«А еще я заметил, что никто из пророков не приводит цитат из других пророков - им не нужно было ссылаться на авторитеты, потому что они сами были богодухновенными авторитетами» (Юлий Африкан. Послание Оригену.
http://predanie.ru/sekst-yuliy-afrikan/book/70176-yuliy-afrikan-tvoreniya/#toc5).
Пророк доказывает не контент своего послания, а его авторство: мои слова вовсе не мои, через меня говорит Высшее.
Для сопоставления с Философом неважно, сколь обоснованны эти претензии Пророка. Речь идет о социальных ролях. Тут и лже-пророк все равно играет роль Пророка.
Философ же должен убеждать иными путями. То что роднило древнегреческие полисы и первые города Индии - это политическая культура, позволявшая публичные диспуты.
В Греции это были «агонические диспуты» - «рыцарские турниры» интеллектуалов. В Индии - шраманские диспуты бродячих проповедников.
Тут вот что важно: пророк обращается к тем, кто в главном уже заранее с ним согласен. Философ обращается к тем, кто заведомо с ним не согласен. Причем этот кто-то стоит перед ним очно, лицом к лицу. И их поединок проходит не наедине, а в присутствии зрителей.
Агон этот состязание. Оно может быть гимнастическим. В Греции были состязания поэтов и актеров. Борьба это «агония». Дерзну предположить, что слово агон происходит от корня -гон, угол. А-гония - открытость. То, что происходит публично, не за углом, а на глазах у всех.
(Хейзинга: «Судопроизводство представляло собою тогда подлинный агон. Греки имели обыкновение состязаться во всем, где возникала возможность борьбы. Состязания мужчин в красоте входили в Панафинеи и в ристания в честь Тесея. На симпосиях соревновались в пении, загадках, времени бодрствования и количестве выпитого. Полипоойа и акратопоойа, то есть пить много и пить, не смешивая с водой, входили в праздник Кувшинов. Александр на пиршестве по случаю смерти Калана устроил гимнический и мусический агон с наградами для тех, кто больше всех выпьет, вследствие чего из числа участников тридцать пять тотчас же умерли, а шестеро - спустя еще какое-то время, включая и самого победителя»).
Итак, философ ищет разбить доводы оппонента и сам ждет его ударов. Да, греческие принципы полемики (напомним: букв. значение этого слова - война) разрешали все. Искусство «псогоса» разрешало переходить на личности и использовать «грязные приемы».
(Про Диогена: «Однажды он подошел к ритору Анаксимену, который отличался тучностью, и сказал: "Удели нам, нищим, часть своего брюха, этим ты и себя облегчишь, и нам поможешь". В другой раз среди его рассуждений он стал показывать его слушателям соленую рыбу и этим отвлек их внимание; ритор возмутился, а Диоген сказал: "Грошовая соленая рыбка опрокинула рассуждения Анаксимена"»).
Но все же майнстримом в состязании «любителей мудрости» стали аргументы.
…
Современное общество (как и древнегреческое) достаточно сыто, чтобы позволить себе досуг. Оно ценит дискуссии и понимает силу и красоту аргумента. И, напротив, чурается тех, кто просто «вещает». И при этом в нем (обществе) нет единомыслия и единоверия.
Это означает, что речи церковных риторов все более вынуждены будут отходить от жанра «богословия» к жанру философии. Аргумент в стиле «В Уставе написано так, и значит, так и есть!» (см. Катехизис м. Филарета) уже не убеждает.
Ссылки Пророка на священные авторитеты могут доказать лишь одно: речь данного Пророка (проповедника) и в самом деле тождественна вере его конфессии. Но такой вывод может иметь рискованные последствия: если у слушателя данный проповедник и его данная речь вызывает антипатию - то эту антипатию он перенесет именно на всю конфессию, все вероучение, представляемое данным Пророком. То есть чем больше библейских и святоотеческих цитат приводит «Чаплин» - тем хуже для Церкви…
Церковное «учительство» должно наращивать силу аргументов, уходить от суггестии, от интонации «наставничества» и «пастырства», изрекаемого сверху-вниз. Шанс быть услышанным сегодня есть у собеседника, а не у «владыки».
Еще в книге «Не-американский миссионер» я писал:
«Из двух тысяч лет своей истории Православная Церковь лишь 15 лет живет в условиях свободы совести. Она может проповедовать, но не может понуждать. Значит - надо уметь объясняться. Не назидать, не наставлять, а именно объясняться: не «вы должны», а «нам представляется». Это путь философизации веры. Философия появляется там, где есть оппоненты. Философ, в отличие от пророка, озабочен не столько своим статусом (статус пророка оправдывается очевидностью его связи с сакральным первоисточником его вести), сколько аргументацией. Философ заранее знает, что с ним не согласятся, и поэтому ищет доводы».
…
Как-то в Германии я гостил в одной русской семье. Хозяин - ученый, химик, получивший лабораторию в немецком университете в начале 90-х годов… Прощальный (со мною) вечер он решил устроить не в ресторанчике, а у себя дома. Кульминацией вечера был торжественный вынос баварской рульки из кухни в столовую комнату. И вот, ставя поднос на обеденный стол, Иван сказал: «Отец Андрей, простите. Меня сегодня в университете в лаборатории задержали. Поэтому свой хрен я натереть не успел, пришлось в магазине покупать».
Я целых две минуты терпел… Потом не выдержал: «Я все понимаю: жизнь в эмиграции, вдали от родины. Но нельзя же до такой степени забывать родной язык!!! Вы понимаете, что за эту фразу с вами сделали бы в любой общаге Советского Союза??!».
Вот это очень важная черта молодежной и наипаче университетской культуры: любое слово компания друзей-ровесников истолковывает в наихудшую сторону. И надо это учитывать. Иногда - избегая заведомых ловушек. Отчасти - сознательно подставляясь. Отчасти - попадая в них с тем, чтобы потом переиграть в свою пользу…
…
Увы, гимн выпускников семинарии звучит - «Я люблю тебя жизнь, но не знаю, что это такое!». Их держат в инкубаторах, в монастырской изоляции от современной им культуры, от круга общения со сверстниками - и полагают, что это поможет в их миссионерском труде.
Такая изоляция скорее обрекает на беспомощность. Проф.Катанский окончил Петербургскую академию, затем несколько лет преподавал в Академии Московской и поэтому его наблюдения и сравнения весьма интересны. В частности, он отметил одно печальное следствие удаления МДА от столицы: "Вообще, мы были смирными студентами, держали себя далеко не так высоко и самомнительно, как, например, студенты Московской академии, которых я увидел, когда приехал в 1863 г. в Сергиев Посад. И немудрено: Петербург, в котором так много властей и великих мира сего, а равно и других высших учебных заведений и всякого рода ученых учреждений, невольно принижал нас. Студенты Московской академии были мало похожи на нас, петербуржцев. Они держали себя с большим сознанием своего достоинства, так как составляли единственную интеллигенцию Посада и не видели ничего выше себя" (Катанский А. Л. Воспоминания старого профессора. С 1847 по 1913 год. Нижний Новгород, 2010).
Еще более беден мир «личных секретарей-референтов» наших владык. От юности своея они не видели, ничего, кроме кабинетов и келий своих начальников. Епископы не отпускали своих фаворитов на лекции в семинарии, где те числились. Заочное образование этих архиерейских «тварей и любимчиков» не только лишало их культуры дискуссии с ровесниками, но и обрекало на плавление в душном котле ежедневных лживых комплиментов и унижений.
А потом эти заочные «студенты» сами дорастали до епископства. И так уже несколько поколений подряд. Они просто не умеют слышать себя!
И живут в мире очень опасной иллюзии: им кажется, что все вокруг восхищаются их проповедями и их стилем жизни и «учительства». Им чудится, будто их «миссия ынима».
Патологический пример такой анекдотически полной атрофии рефлексии -это коми-епископ Питирим. Пусть и в меньших дозах, но тот же дефект встроен почти во всех наших епископов.
Фольксваген в таких случаях тысячами отзывает свои машины с обнаруженными дефектами… Но не АвтоВАЗ!
…
Теперь будет понятно, что мои порой недоуменные или критические реплики по поводу некоторых выступлений Святейшего Патриарха и иных архиереев и спикеров Патриархии вызваны вовсе не «жаждой мести» или «диссидентством». Все гораздо серьезнее.
Это типологический конфликт «пророка» и «философа».
В лице патриарха Кирилла я очень надеялся увидеть «философа на троне». Но он предпочел говорить в интонации «пророка». «Бог нам открыл». Вопрос о том, что актуализация древнего Божьего откровения есть дело личного выбора, опыта, культуры и даже политико-классовой ангажированности проповедника, опускается…
Полуграмотный харизматический пастор может этого вопроса даже не замечать. «Библия учит» - и всё тут.
Но патриарх Кирилл человек несомненно богословски искушенный, и он прекрасно знаком с проблемами герменевтики. Значит - выбор им именно такого «пророческого» стиля это сознательный выбор в пользу позиции «авторитета» и давления на слушателя.
Мне как философу это уже неблизко (в том числе по этическим соображениям).
Но если бы патриаршее «учительство» ограничивалось богословием и духовным пастырством…
Нет, кроме этого патриарх нередко касается исторических сюжетов, при этом о сложнейших и дискуссионных эпизодах он говорит как о чем-то само собой разумеющемся. «Так надо!».
А я как философски воспитанный человек не могу отключить свой разум. Ради веры в непостижимую Божественную Троицу я могу по-кантовски «ограничить место разума дабы оставить место вере». Богу подобает быть Непостижимым и Сверх-логичным.
Но ради исторических оценок и мифов (все чаще совпадающих с советскими учебниками по истории) жертвовать разумом, образованием и знанием - нет, в отключку уходить не стану.
Может быть, референты Святейшего это (не мое существование, а общие культурные перемены) учтут и будут более внимательны в поиске аргументов и проверке источников.
Патриарха не переубедить. Знаю. Но, может более молодые люди, пока еще далекие от высоких постов, поймут, какое, милые, у нас тысячелетье на дворе…
Так что моя дискуссия не против Церкви, а ради нее. Ради ее будущего.
В разговорной речи часто мелькают выражения «философия Библии», «философия Корана», «философия русской народной сказки», «философия Моцарта»…
Это более чем неточно. Философия - крайне редкий «зверь» в заповеднике нашей культуры. Рождалась она лишь дважды. Первый раз - в античной Греции в пятом веке до н.э. Второй раз и чуть позже - в Индии.
(«Буддизм городская религия и потому условия для нее могли возникнуть не ранее второй половины 5 в. до н.э. ... На мой взгляд, более обоснованным, как археологически, так и культурологически, будет считаться утверждение: вся проповедническая деятельность Шакьямуни проходила в IV веке до н.э., а его нирвана приходится примерно на 343 г. до н. э., т. е. на 200 лет позднее, чем то принято в тхеравадинской хронологии» (Андросов В. П. Будда Шакьямуни и индийский буддизм. Современное истолкование древних текстов. М., 2001, сс. 17 и 463).
Философ - это не-пророк. Это идиот (в смысле «частное лицо»). Его никто не посылал и не уполномочивал. Он реализует свой частный мыслительный проект.
Пророку не нужны аргументы. Единственное, что ему нужно доказать - это свой более-чем-личный статус. А для этого чудеса подходят больше, чем силлогизмы.
«А еще я заметил, что никто из пророков не приводит цитат из других пророков - им не нужно было ссылаться на авторитеты, потому что они сами были богодухновенными авторитетами» (Юлий Африкан. Послание Оригену.
http://predanie.ru/sekst-yuliy-afrikan/book/70176-yuliy-afrikan-tvoreniya/#toc5).
Пророк доказывает не контент своего послания, а его авторство: мои слова вовсе не мои, через меня говорит Высшее.
Для сопоставления с Философом неважно, сколь обоснованны эти претензии Пророка. Речь идет о социальных ролях. Тут и лже-пророк все равно играет роль Пророка.
Философ же должен убеждать иными путями. То что роднило древнегреческие полисы и первые города Индии - это политическая культура, позволявшая публичные диспуты.
В Греции это были «агонические диспуты» - «рыцарские турниры» интеллектуалов. В Индии - шраманские диспуты бродячих проповедников.
Тут вот что важно: пророк обращается к тем, кто в главном уже заранее с ним согласен. Философ обращается к тем, кто заведомо с ним не согласен. Причем этот кто-то стоит перед ним очно, лицом к лицу. И их поединок проходит не наедине, а в присутствии зрителей.
Агон этот состязание. Оно может быть гимнастическим. В Греции были состязания поэтов и актеров. Борьба это «агония». Дерзну предположить, что слово агон происходит от корня -гон, угол. А-гония - открытость. То, что происходит публично, не за углом, а на глазах у всех.
(Хейзинга: «Судопроизводство представляло собою тогда подлинный агон. Греки имели обыкновение состязаться во всем, где возникала возможность борьбы. Состязания мужчин в красоте входили в Панафинеи и в ристания в честь Тесея. На симпосиях соревновались в пении, загадках, времени бодрствования и количестве выпитого. Полипоойа и акратопоойа, то есть пить много и пить, не смешивая с водой, входили в праздник Кувшинов. Александр на пиршестве по случаю смерти Калана устроил гимнический и мусический агон с наградами для тех, кто больше всех выпьет, вследствие чего из числа участников тридцать пять тотчас же умерли, а шестеро - спустя еще какое-то время, включая и самого победителя»).
Итак, философ ищет разбить доводы оппонента и сам ждет его ударов. Да, греческие принципы полемики (напомним: букв. значение этого слова - война) разрешали все. Искусство «псогоса» разрешало переходить на личности и использовать «грязные приемы».
(Про Диогена: «Однажды он подошел к ритору Анаксимену, который отличался тучностью, и сказал: "Удели нам, нищим, часть своего брюха, этим ты и себя облегчишь, и нам поможешь". В другой раз среди его рассуждений он стал показывать его слушателям соленую рыбу и этим отвлек их внимание; ритор возмутился, а Диоген сказал: "Грошовая соленая рыбка опрокинула рассуждения Анаксимена"»).
Но все же майнстримом в состязании «любителей мудрости» стали аргументы.
…
Современное общество (как и древнегреческое) достаточно сыто, чтобы позволить себе досуг. Оно ценит дискуссии и понимает силу и красоту аргумента. И, напротив, чурается тех, кто просто «вещает». И при этом в нем (обществе) нет единомыслия и единоверия.
Это означает, что речи церковных риторов все более вынуждены будут отходить от жанра «богословия» к жанру философии. Аргумент в стиле «В Уставе написано так, и значит, так и есть!» (см. Катехизис м. Филарета) уже не убеждает.
Ссылки Пророка на священные авторитеты могут доказать лишь одно: речь данного Пророка (проповедника) и в самом деле тождественна вере его конфессии. Но такой вывод может иметь рискованные последствия: если у слушателя данный проповедник и его данная речь вызывает антипатию - то эту антипатию он перенесет именно на всю конфессию, все вероучение, представляемое данным Пророком. То есть чем больше библейских и святоотеческих цитат приводит «Чаплин» - тем хуже для Церкви…
Церковное «учительство» должно наращивать силу аргументов, уходить от суггестии, от интонации «наставничества» и «пастырства», изрекаемого сверху-вниз. Шанс быть услышанным сегодня есть у собеседника, а не у «владыки».
Еще в книге «Не-американский миссионер» я писал:
«Из двух тысяч лет своей истории Православная Церковь лишь 15 лет живет в условиях свободы совести. Она может проповедовать, но не может понуждать. Значит - надо уметь объясняться. Не назидать, не наставлять, а именно объясняться: не «вы должны», а «нам представляется». Это путь философизации веры. Философия появляется там, где есть оппоненты. Философ, в отличие от пророка, озабочен не столько своим статусом (статус пророка оправдывается очевидностью его связи с сакральным первоисточником его вести), сколько аргументацией. Философ заранее знает, что с ним не согласятся, и поэтому ищет доводы».
…
Как-то в Германии я гостил в одной русской семье. Хозяин - ученый, химик, получивший лабораторию в немецком университете в начале 90-х годов… Прощальный (со мною) вечер он решил устроить не в ресторанчике, а у себя дома. Кульминацией вечера был торжественный вынос баварской рульки из кухни в столовую комнату. И вот, ставя поднос на обеденный стол, Иван сказал: «Отец Андрей, простите. Меня сегодня в университете в лаборатории задержали. Поэтому свой хрен я натереть не успел, пришлось в магазине покупать».
Я целых две минуты терпел… Потом не выдержал: «Я все понимаю: жизнь в эмиграции, вдали от родины. Но нельзя же до такой степени забывать родной язык!!! Вы понимаете, что за эту фразу с вами сделали бы в любой общаге Советского Союза??!».
Вот это очень важная черта молодежной и наипаче университетской культуры: любое слово компания друзей-ровесников истолковывает в наихудшую сторону. И надо это учитывать. Иногда - избегая заведомых ловушек. Отчасти - сознательно подставляясь. Отчасти - попадая в них с тем, чтобы потом переиграть в свою пользу…
…
Увы, гимн выпускников семинарии звучит - «Я люблю тебя жизнь, но не знаю, что это такое!». Их держат в инкубаторах, в монастырской изоляции от современной им культуры, от круга общения со сверстниками - и полагают, что это поможет в их миссионерском труде.
Такая изоляция скорее обрекает на беспомощность. Проф.Катанский окончил Петербургскую академию, затем несколько лет преподавал в Академии Московской и поэтому его наблюдения и сравнения весьма интересны. В частности, он отметил одно печальное следствие удаления МДА от столицы: "Вообще, мы были смирными студентами, держали себя далеко не так высоко и самомнительно, как, например, студенты Московской академии, которых я увидел, когда приехал в 1863 г. в Сергиев Посад. И немудрено: Петербург, в котором так много властей и великих мира сего, а равно и других высших учебных заведений и всякого рода ученых учреждений, невольно принижал нас. Студенты Московской академии были мало похожи на нас, петербуржцев. Они держали себя с большим сознанием своего достоинства, так как составляли единственную интеллигенцию Посада и не видели ничего выше себя" (Катанский А. Л. Воспоминания старого профессора. С 1847 по 1913 год. Нижний Новгород, 2010).
Еще более беден мир «личных секретарей-референтов» наших владык. От юности своея они не видели, ничего, кроме кабинетов и келий своих начальников. Епископы не отпускали своих фаворитов на лекции в семинарии, где те числились. Заочное образование этих архиерейских «тварей и любимчиков» не только лишало их культуры дискуссии с ровесниками, но и обрекало на плавление в душном котле ежедневных лживых комплиментов и унижений.
А потом эти заочные «студенты» сами дорастали до епископства. И так уже несколько поколений подряд. Они просто не умеют слышать себя!
И живут в мире очень опасной иллюзии: им кажется, что все вокруг восхищаются их проповедями и их стилем жизни и «учительства». Им чудится, будто их «миссия ынима».
Патологический пример такой анекдотически полной атрофии рефлексии -это коми-епископ Питирим. Пусть и в меньших дозах, но тот же дефект встроен почти во всех наших епископов.
Фольксваген в таких случаях тысячами отзывает свои машины с обнаруженными дефектами… Но не АвтоВАЗ!
…
Теперь будет понятно, что мои порой недоуменные или критические реплики по поводу некоторых выступлений Святейшего Патриарха и иных архиереев и спикеров Патриархии вызваны вовсе не «жаждой мести» или «диссидентством». Все гораздо серьезнее.
Это типологический конфликт «пророка» и «философа».
В лице патриарха Кирилла я очень надеялся увидеть «философа на троне». Но он предпочел говорить в интонации «пророка». «Бог нам открыл». Вопрос о том, что актуализация древнего Божьего откровения есть дело личного выбора, опыта, культуры и даже политико-классовой ангажированности проповедника, опускается…
Полуграмотный харизматический пастор может этого вопроса даже не замечать. «Библия учит» - и всё тут.
Но патриарх Кирилл человек несомненно богословски искушенный, и он прекрасно знаком с проблемами герменевтики. Значит - выбор им именно такого «пророческого» стиля это сознательный выбор в пользу позиции «авторитета» и давления на слушателя.
Мне как философу это уже неблизко (в том числе по этическим соображениям).
Но если бы патриаршее «учительство» ограничивалось богословием и духовным пастырством…
Нет, кроме этого патриарх нередко касается исторических сюжетов, при этом о сложнейших и дискуссионных эпизодах он говорит как о чем-то само собой разумеющемся. «Так надо!».
А я как философски воспитанный человек не могу отключить свой разум. Ради веры в непостижимую Божественную Троицу я могу по-кантовски «ограничить место разума дабы оставить место вере». Богу подобает быть Непостижимым и Сверх-логичным.
Но ради исторических оценок и мифов (все чаще совпадающих с советскими учебниками по истории) жертвовать разумом, образованием и знанием - нет, в отключку уходить не стану.
Может быть, референты Святейшего это (не мое существование, а общие культурные перемены) учтут и будут более внимательны в поиске аргументов и проверке источников.
Патриарха не переубедить. Знаю. Но, может более молодые люди, пока еще далекие от высоких постов, поймут, какое, милые, у нас тысячелетье на дворе…
Так что моя дискуссия не против Церкви, а ради нее. Ради ее будущего.