Про великих молчунов, умную рыбу и перестановку слагаемых: dewald

dewald

Про великих молчунов, умную рыбу и перестановку слагаемых

Sep 25, 2013 19:00

"..рядом с нею появилась верхом на козе багроволицая, быстроглазая девка с голой грудью. Имя ей было Похоть. Затем появились старая еврейка, подбиравшая яичную скорлупу, - имя ей было Скупость, - и прожорливый, обжорливый монах, пожиравший, колбасу, уплетавший сосиски, все время жевавший, как свинья, на которой он ехал верхом, - то было Чревоугодие...".
Шарль де Костер "Легенда о Тиле Уленшпигеле"

В Средние века монахов в Европе не то, чтобы сильно любили. Скорее наоборот, не любили и очень сильно. Это нам сейчас легко, пронзив Википедией толщу столетий, изрекать банальные истины типа той, что в тёмные времена монастыри были носителями мудрости и хранителями знаний. А для горожанина из какого-нибудь Брюгге, образца века эдак XVI-го, монах был тупой зажравшейся скотиной, а монастырь - гнездом лоботрясов, лицемеров и развратников, жирующих за народный счет. Ну примерно как для нас сейчас Государственная Дума. Оттого при первой возможности этот самый горожанин на пару с соседом-крестьянином шёл монастыри грабить, монахов гонять пинками, а монашек просвещать относительно полового вопроса. Ну то есть примерно то же самое, что читатели этого журнала охотно сделали бы с Госдумой, будь у них такая возможность.

Конечно, случались попытки что-то изменить изнутри. В конце концов когда дедушка святой Бенедикт полторы тысячи лет назад сочинял, болтая сандалиями, монастырский устав, у него получился практически первый социалистический манифест про скромных тружеников, живущих мирной духовной жизнью, гармоничной во всех отношениях, кроме разве что полового вопроса. Временами кому-то из монахов удавалось проникнуться силой этого документа до такой степени, чтобы понять - пора срочно что-то менять. Обычно после этого монах заявлял, что откроет свой орден, с домино и добродетельными сёстрами.

Что удивительно, на первых порах, как правило, всё получалось. Прилежные монахи трудились от зари до зари в поле, вместо перекуров читали молитвы, щедро подавали сирым и убогим и были целомудрены до такой степени, что в монастырской бане юным послушникам можно было без всякой опаски наклоняться за мылом. Но проходило совсем немного времени, и соблазны брали уверенный реванш. Монахи нового ордена становились столь же порочны, жадны, развратны, ленивы и если в чём-то и превосходили коллег из старых орденов, так это в информированности относительно полового вопроса.

В общем, хотели как лучше, но получалось, как всегда. До тех пор, пока в 1664 году настоятель французского монастыря ордена цистерцианцев Арман-Жан Ле Бутилье де Рансе не решил, что пришло время закрутить гайки в последний и решительный раз. И закрутил: монахи перестали попусту болтать языком, стали работать, не покладая рук и сели на диету. Сначала неохотно, воспринимая как очередную блажь, но потом удивительным образом втянулись, мало того - и других втянули.

Монастырь, где начал экспериментировать неистовый аббат Бутилье, назывался Ла-Трапп, поэтому последователей нового ордена стали звать траппистами. Уже через несколько десятилетий они распространились по всему континенту. Особенно много их было в северной Франции и Бельгии.

Чтобы понять, насколько образ жизни траппистов отличался от того, что вели остальные монахи, достаточно прочитать типичный распорядок дня трапписта, введённый Бутилье и сохраняемый по сей день:

2 часа - Подъем. По праздничным дням подъем в 1 час 30 мин.
2 часа 05 мин. - В церкви малая служба, затем великий канон до 4 часов.
4 часа - Каждый священник служит обедню. Затем три четверти часа свободного времени.
5 часов 30 мин. - Зала капитула. Отец-аббат дает наставления.
6 часов - Назад в дортуар, где каждый монах располагает своего рода альковом. Наведение порядка. Затем служба Шестого часа.
8 часов - Ежедневная торжественная обедня в присутствии всей общины. Утренний завтрак.
9 часов - Выход в поле или на иную работу. Одеяние: белый хабит, черная мантия. Монахи, исполняющие особые должности, расходятся по своим местам.
11 часов 30 мин. - Общая трапеза. Суп, овощи или молочное блюдо, фрукты или мармелад. Стакан вина, пива или сидра. Мясо - никогда.
12 часов 15 мин. - Час отдыха. Можно полежать или погулять в саду.
13 часов 15 мин. - Работа в поле, в мастерских или на ферме. Оборудование - современное.
16 часов 30 мин. - Вечерня в часовне. Монах возвращается на хоры семь раз в день.
17 часов 15 мин. - Ужин: овощи, сыр. С 15 сентября до Пасхи - 180 граммов хлеба и фрукт.
17 часов 45 мин. - Перерыв: размышление в монастырской галерее или чтение в библиотеке, богословский доклад и т. п.
18 часов 30 мин. - Повечерие.
19 часов - Отход ко сну. С Пасхи до 14 сентября отход ко сну в 20 ч.

Вместо того, чтобы сшибать пожертвования как другие монастыри, трапписты действительно работали. Мало того, они стремились не только полностью обеспечивать себя, но еще и зарабатывать на благотворительность. Во Франции трапписты освоили виноделие и производство сыра. А в Бельгии - пива, сваренного по особым рецептам.

Это пиво имеют право варить лишь восемь монастырских пивоварен в мире: шесть в Бельгии, одна в Голландии и одна в Австрии. Но, разумеется, любой бельгиец скажет вам, что тру-траппистским может называться только шесть сортов пива: Achel, Chimay, Rochefort, Westmalle, Westvleteren и Orval.

О последнем, пожалуй, и поговорим. Орваль - один из старейших монастырей Бельгии и Европы, основанный в 1070 году... Стоп-стоп-стоп, не надо засыпать. Буду рассказывать по-другому.

Однажды одна графиня по имени Матильда за каким-то интересом забредает во Фландрию и останавливается в долине с целебным источником. И разумеется, тут же роняет в воду обручальное кольцо. С Матильдами такое случается. Заметив пропажу, графиня изменившимся лицом бежит пруду, намереваясь него прыгать, но тут из глубин выныривает форель, держа в зубах потерянную бижутерию. Восхищённая Матильда объявляет, что здесь будет заложен монастырь, а месту надлежит зваться Val d'Or - Золотой долиной. Очевидно, по цвету поджаренной на углях вежливой форели. А так как аборигены не очень хорошо владели французским, но точно знали - от перемены мест слагаемых сумма не меняется, они легко и непринуждённо превратили Val d'Or в Orval.

До поры до времени монахи жили в Орвале в полном соответствии с тем, что написано во вступлении к этому посту. Вкусно ели, много пили, разнообразно и активно спали. Пару раз монастырь горел, но каждый раз отстраивался красивее прежнего.

Когда появились трапписты, аббатство стало одним из первых, принявших новые строгие правила. И почти сто лет их неукоснительно придерживалось. За это время была построена первая пивоварня и путем проб и ошибок был найдет идеальный рецепт эля, темного, как воды графского пруда, тягучего, как великий канон в четвертом часу утра и прекрасного, как единственный за день час монашеского отдыха.

Впрочем, рассказ про пиво Орваль и то, как его делают, ещё впереди. А пока поучительная история. В 1785 году монахам из Орваля надоело вставать каждый день тогда, когда их соседи из других монастырей еще буянят в кабаках. Они нарушили обет молчания и снова вернулись к уставу цистерцианцев. Но немедленно поплатились за это. В 1793 году в монастырь пришли революционные матросы санкюлоты. О том, что они сделали внутри, повествует эта нехитрая инсталляция из монастырского музея:

А результатом визита можно полюбоваться снаружи.

Монастырь был сожжен и разграблен, на сто с лишним лет жизнь в нем замерла.

Впрочем, французам нельзя отказать в отсутствии вкуса - руины получились весьма живописные.

Когда в конце концов трапписты вернулись в Орваль, они очень мудро решили оставить всё, как есть и построить новый монастырь с нуля рядом. Положа руку на сердце, прогулка по развалинам - это намного более впечатляющий аттракцион, чем осмотр любого из восстановленных храмов.

Такое ощущение, что дизайнеры "Властелина колец" явно вдохновлялись Орвалем, когда рисовали разрушенный Осгилиат.

Но как бы ни были красноречивы мертвые камни, главное, за чем туристу стоит отправиться в Орваль, начинается за теми воротами, из которых время от времени появляются люди, мало напоминающие по своему виду монахов. В руках у них тяжелые коробки, а лица светятся счастьем.